Вернувшись в лагерь, мы увидели, что лед в проливе сдвинулся в сторону берега, и приготовились к очередному морскому путешествию. Без особых трудностей мы погрузились на большое ледяное поле, которое уперлось в скалы и село на мель сразу за песчаным пляжем. Начался прилив, который должен был снять льдину с мели. На этой льдине мы примерно двенадцать часов медленно плыли на восток на некотором удалении от берега. Затем весь лед опять прибило к берегу, и мы его оставили, чтобы исследовать местность и состояние затора льда в проливе.
При плавании на ледяных плотах высадки обычно происходят на выдающихся в пролив мысах, чаще всего на скалистых выступах берега. Чтобы найти землю, дичь и место для лагеря, покрытое травой и мхом, как нам нравилось, с проточной водой, необходимо было заходить в заливы и долины. Так что, чтобы жить и добывать пропитание, наше движение в выбранном направлении часто прерывалось. Мы находились почти в конце восточной части суши, обращенной своими склонами на юг. Земля была темного цвета; эта темнота, хоть и наводила тоску, поглощала тепло летнего солнца, благодаря чему здесь рождались выносливые арктические животные и растения.
Впереди картина выглядела не очень радостной. Мы находились в самом куте залива Пайонир, огромном углублении берега. В мелкие бухточки внутри этого большого залива впадали свои ручьи, имеющие долины, покрытые растительностью. Далеко на горизонте в южном направлении виднелась гора Провиденс – открытый всем штормам пик высотой, по-видимому, не более 3000 футов, но гордо возвышающийся над окружающей местностью с высотами всего около 1000 футов. Холодный серый берег без признаков жизни поворачивал здесь на юг. Севернее горы Провиденс землю еще покрывал зимний снег. Я подумал, что если снег достаточно далеко простирается, то по нему можно двигаться на нартах в сторону пролива Джонс, на восток. Мы находились в месте расхождения двух возможных маршрутов. Идти на восток или на юг к проливу Ланкастер вдоль берега северной части острова Девон? От решения, которое должно быть здесь принято, зависело наше будущее.
Мои эскимосские спутники даже после поверхностного знакомства с перспективой продолжить движение на юг стали возражать. Там может не оказаться китобойного судна. Может не быть вблизи лагеря эскимосов. Серая безжизненная земля перед нами своим бесплодием напоминала о смерти. Эскимосы также были против наземного перехода до пролива Джонс в это время года. По их мнению, берег пролива Джонс населен демонами. Согласно местным поверьям, там было убито много эскимосов. Мои ребята находились еще под впечатлением от жизни на Бэби Лэнд и предлагали зазимовать где-то поблизости. Для меня эта земля была столь же привлекательна, но я не был уверен, что мы сможем выжить здесь в полной изоляции и с таким небольшим количеством снаряжения. Я считал, что середина лета – большое преимущество. При хорошей погоде мы должны отправиться туда, откуда летом можно добраться до людей. Но в целом я был согласен с сомнительными перспективами южного маршрута. В таком настроении и неясными мыслями о дальнейшем пути мы решили пока освоить окрестности.
На долю исследователей нечасто выпадает такая удача: обнаружить поверхность, бывшую когда-то морским дном и претерпевшую при этом минимальные изменения из-за погодных разрушений. Перед нами был именно такой «подводный» пейзаж. Как же нам хотелось задержаться, чтобы поглубже постичь работу природы, изменившую рельеф за прошедшие века! Мы склонны рассматривать сушу как наиболее яркий пример стабильности, но уровни ее менее постоянны, чем уровни моря. Хотя наши посещения были слишком короткими, мы видели, как эта завораживающая таинственная земля поднималась, обнажая последовательно уровни береговой линии древнего моря. Огромный горный массив здесь медленно погружался в море и опять поднимался, открывая нам вершины изъеденных эрозией пиков. В этих древних подводных горах находились окаменелости, минералы, уголь, пески, ракушки с морского берега и массивные органические включения, указывающие на жизнь и условия отдаленных геологических эпох.
И здесь же перед нашими глазами предстало современное творение природы: место, где может существовать альпийская растительность. Мигрирующие животные находят тут райские условия для рождения и вскармливания своего потомства. Вряд ли можно было ожидать открытия такого оазиса среди ледяной пустыни, так близко к краю, почти вплотную к северным пределам земли обреченности. Нам хотелось еще больше узнать об этом удивительном месте, но глаза уже закрывались от усталости, а тревожные мысли о неясном будущем продолжали мучить трех смертных, приближавшихся к мрачному тесту на выживание.
9. В ловушке собственных желаний
На кровати из камня и дерна я ворочался с боку на бок, пытаясь по лицам спящих спутников определить запасы их выносливости. Хотя мы хорошо питались, риск сдаться из-за отсутствия физических сил сильно волновал меня в тот момент. Неотложный выбор и достижение места, откуда мы могли бы начать наиболее безопасный маршрут домой, требовал больших и длительных затрат энергии. Необходимо было накопить как можно больше сил, но сохранить их в такой нервной обстановке нелегко.
После беспокойного восьмичасового сна мы встали, чтобы провести исследования, которые решат нашу судьбу. Этук должен был пойти на запад вдоль берега, а затем вглубь острова на север. Вела хотел отправиться вглубь острова на восток. Для себя я наметил поход по берегу на юг и потом на восток. Мы полагали, что если план за день будет выполнен и нам удастся достаточно хорошо изучить весь район, то уже на следующий день по выбранному маршруту можно начать движение.
Все были в добром здравии, хотя все еще очень худые. Погода стояла устойчивая, но временами опускался туман. Температура держалась около 37°, и при ходьбе нам быстро становилось жарко. Неся в руках netsbas (куртки) из тюленьих шкур, в рваных ботинках, истрепанных штанах из медвежьих шкур и в шерстяных рубашках, но без головных уборов, мы начали взбираться на соседние скалы и вскоре потеряли друг друга из вида.
Изрезанная береговая линия, хоть и совершенно бесплодная, становилась для меня все более привлекательной. За первые несколько миль я обнаружил много признаков пребывания здесь древних эскимосов. Мне попадались остатки не только зимних иглу, но и летних лагерей – ряды камней, характерные для чумов. Эти остатки были очень старыми – настолько старыми, что около них сохранилось совсем мало костей. Осматривая окрестности этих давних поселений, я увидел несколько куполообразных сооружений из камня. Могилы. Но святые места упокоения были разграблены, возможно, вскоре после погребения. Грабителями могли быть как люди, так и дикие звери. С умершим эскимосом хоронят его любимые вещи. Некоторые из них сделаны из камня, или моржовой кости, или железа; если это ребенок, с ним оставляют игрушки из моржового клыка или кости. Такие вещи сохраняются веками. На дне могил практически ничего не было, и, хотя я пытался копать и что-нибудь найти, ничего существенного не обнаружил. Отсутствие каких-либо предметов указывало на воровство, содеянное человеком. Все скелеты были неполными, все могилы вскрыты. Скорее всего, тела растащили песцы, волки или медведи.
Могил было слишком много для небольшого числа найденных стоянок и это могло означать, что все люди умерли. Холодок пробежал у меня по спине. Это место явно не подходило для обустройства лагеря. Я двинулся дальше с грустными мыслями.
Через одну-две мили я обнаружил пляж, усеянный китовыми костями. Раненый или мертвый кит был выброшен на берег. Кости – белые, разрушенные, похожие на старые камни – свидетельствовали, что жизнь гиганта прервалась давно. Это был скелет гренландского кита, единственной разновидности, у которой во рту есть китовый ус[84]. Но бо́льшая часть головы отсутствовала. Кто-то забрал китовый ус или его унесло в море?
Пересекая перешеек, я нашел рога полдюжины самцов северных оленей, а чуть дальше – черепа и фрагменты скелетов двух овцебыков. Рога и кости – старые, выбеленные и расщепленные. Недавних следов пребывания оленей, овцебыков или медведей не встретилось, но следы леммингов, песцов и волков попадались постоянно. Птиц было очень мало. Стало ясно, что мой маршрут вдоль берега предлагает мало чего жизнеутверждающего. На каждом шагу встречались доказательства давно ушедшей жизни, что и определили мои эскимосы с первого взгляда. Но я пошел дальше и обнаружил крупные деревянные обломки, которые приливом вынесло на берег, а морской лед отодвинул их еще дальше. Кусок рангоута, крышка люка и несколько досок. Какое-то судно ушло на дно. Унесло оно экипаж в морскую могилу или команда осталась замерзать и голодать на берегу, как Франклин со своими людьми? Смерть – и ничего, кроме признаков смерти, на всем пути на юг вдоль берега. А все пространство пролива Веллингтон было забито. У земли перемещался битый лед, слишком мелкий для передвижения на нартах и слишком опасный для дрейфа на нем. Затор тянулся и на север. Нигде не просматривалось пространства воды, достаточного для плавания на брезентовой лодке.
Не видя перспектив найти средства для пропитания или реального продвижения нашей команды любым способом вдоль берега или морем, я направился вглубь суши.
Через какое-то время я приблизился к поясу громадных зимних сугробов, растаявших не полностью. На скалистых гребнях все было сухим и серым. Признаками жизни были только редкие лишайники, закрепившиеся в трещинах скал с южной стороны. И они были прекрасны. Даже в наихудших своих проявлениях природа изобретает цвета, радующие глаз. Эти арктические наскальные лишайники представляли собой форму живущей смерти[85]. Чтобы определить, где заканчивается жизнь и начинается смерть в теле таких растений, потребуется микроскоп. На взгляд и на ощупь все ткани кажутся холодными, высохшими и безжизненными, но снизу, вблизи корней, находится