лись широкие низины, в которых не было снега, но с такого расстояния мы не могли судить, смогут ли они удовлетворить наши насущные потребности. Берега по обе стороны залива были блокированы паковым льдом, который, по-видимому, не был пригоден для путешествия на нартах. Меньше всего льда было вдоль северного берега. Поскольку мы убедились, что вскоре придется оставить нарты и испытать судьбу в брезентовой лодке, я считал разумным искать водный путь в море Баффина и далее на север, не теряя из виду суши. Этот путь был приемлем и для моих спутников, ведь он открывал им возможность вернуться в Гренландию до конца этого лета.
Мы вышли к воде в самой вершине фьорда. Здесь лежал старый зимний лед, еще примыкающий к берегу, но его основание было прорезано потоками талой воды и настолько разрушено горячим летним солнцем, что по этой береговой полосе льда было невозможно двигаться. Морской лед вдоль берега был весь разрушен. Водоемы, покрытые морскими водорослями, быстро расширялись, оставляя ржавые пористые пятна. Таким образом, поверхность льда была покрыта миниатюрными озерами, и тонкий лед на них скрывал опасные провалы и трещины. Ходьба по такой поверхности представляла немалые сложности. Однако, как было видно в бинокль, расстояние до хорошего льда или открытой воды не превосходило нескольких миль. В любом случае единственный путь к спасению проходил по этому никудышному льду. Началась соответствующая подготовка.
Предстояла большая работа по ремонту и переналадке снаряжения. В ремонте нуждались обувь и одежда. Нарты требовали переборки, они почти развалились после путешествия по земле. Длительное пребывание во влажном состоянии, как было в нашем случае, стало гибельным для эскимосского снаряжения. Кожаные ремни на нартах и все соединения разболтались. Нитки из сухожилий на обуви и меховой одежде растянулись, швы зияли прорехами. Для серьезного ремонта, а также для пополнения тающих запасов пищи мы решили остаться здесь на один-два дня.
Местность, в которой мы находились, предоставляла все условия для обустройства лагеря, полностью отвечающего нашим требованиям. Попадалось много больших плоских камней, которые могли служить постелью, столом или верстаком. Погода стояла теплая, хотя и ветреная, яркие солнечные лучи источали тепло. На солнце температура достигала 40°, а в тени все так же приближалась к точке замерзания. Рядом виднелись небольшие сухие травянистые склоны, а также фрагменты болотистой тундры с глубоким бархатистым мхом. Все это в полном цвету. В других местах красиво смотрелись поросли мака с золотыми и белыми цветами и более длинные полосы пурпурной камнеломки.
Кое-где попадались розетки щавеля. Мы ели цветки и листья с большим удовольствием. Было разбросано большое количество костей и рогов: волчьи кости и части скелетов овцебыков и северных оленей. На берегу лежало множество китовых костей. Постепенно мы собрали это сырье или же запомнили места его скопления. В отсутствии древесины и угля оно могло стать весьма ценным не только как топливо, но и как материал для изготовления нового инвентаря.
В воздухе туда-сюда сновали птицы, и мы решили, что их активность связана с перелетами от мест кормежки к местам гнездования. То и дело возникало искушение использовать оружие, но стрелять птиц из винтовок невыгодно. Запас патронов иссякал, его следовало экономить для охоты на крупных животных, а для добычи птиц и мелкой дичи придумывать другие способы. Поражало количество гаг и голубых гусей. Мы нашли следы арктических зайцев и леммингов, но признаков недавнего пребывания овцебыков или оленей не видели.
Было очевидно, что на морском льду или в открытой воде мы обнаружим тюленей, моржей и белух, но необходимых приспособлений, чтобы рискнуть отправиться на такую охоту, у нас пока не было.
Путь Фредерика Кука к полюсу и обратно до Анноатока[89]
Вела поставил себе задачу собрать топливо для костра. Вокруг рос мох и валялись мелкие кости, но все это сначала требовалось просушить. Ему не понадобилось много времени, чтобы разложить на солнце целую гору влажных костей и мха. Затем он обследовал окрестности в поисках мяса и жира и вернулся с десятком гагачьих яиц, арктическим зайцем и уткой. Меня это удивило, поскольку уходил юноша без винтовки. Разложив с гордостью свои трофеи на камнях, он выразил сожаление, что не добыл мяса для собак и жира для костра. Я его похвалил, а потом спросил: «Как ты это сделал?»
Эскимосы не терпят хвастливых людей. Чтобы не выглядеть нескромным, Вела несколько секунд молчал, а затем сказал, что ему придется использовать немного медвежьего жира из наших небольших запасов, чтобы развести огонь. Мне больше всего хотелось узнать, как он без ружья заполучил зайца. Арктический заяц – самый осторожный из всех животных и самый быстрый в беге на коротких дистанциях. Каким же способом Вела действовал? Объяснение долгое время откладывалось, и, хотя мне не терпелось его услышать, было бы неправильно торопить Велу с ответом. Через некоторое время, когда заяц был уже в котелке, я опять попросил разъяснений: «Ты стал просто мастером в охоте. Расскажи нам, как ты добыл это, – сначала про зайца».
Мы все сидели рядом, занимаясь ремонтом обуви, и вдыхали аромат, исходящий от кипящего котелка. Вела вынул кожаный ремешок длиной и толщиной со шнурок от ботинка и сказал: «Вот этим я поймал зайца» и стал рассказывать про гаг. Но я все еще не понимал, в чем состоял его метод ловли зайца с помощью шнурка.
Я уточнил вопрос: «Как ты поймал зайца шнурком?»
Он объяснил, что использовал любопытство животного и его привычку бегать по проторенным тропам. Способ оказался совсем простым. Вела закрепил петлю из шнурка поперек свежего заячьего следа, полагая, что зверек из интереса начнет обнюхивать петлю и попадется в нее. Заяц поступил именно так и ждал в ловушке, когда Вела вернется, закончив поиски гагачьих яиц.
«Теперь про гаг. Как ты узнал, что яйца свежие, и как поймал утку?»
Он ответил, что «яйца были с красной серединкой». Это означало, что в желтке начинал формироваться зародыш. Для меня это было не самой лучшей новостью, но для эскимосов утиные яйца в этот период имеют такой же изысканный вкус, как для нас – созревший сыр.
«А утку я поймал другим шнурком», – сказал Вела. Он подвесил петлю из ремешка над гнездом. Утка попала головой в петлю, а затем стала стараться от нее избавиться, но с каждой попыткой петля затягивалась все туже.
Так было положено начало новому искусству охоты, которому в дальнейшем, когда мы будем отчаянно нуждаться в пище, предстояло спасти наши жизни.
Мы не могли продолжать ремонт, поскольку еда для собак закончилась; надо было двигаться вперед и разбить лагерь в таком месте, где можно было бы найти для них мясо и тогда снова заняться починкой снаряжения. Здесь гнездилось изрядное количество птиц, достаточное, чтобы прокормить людей и собак, но каждой собаке на обед требовалось по целой утке, и, чтобы добыть столько птиц, надо было тратить ценные патроны, к чему мы готовы не были. Поэтому, не закончив ремонт, мы рискнули выйти на раскисший лед.
Снег растаял. Припай, по которому мы могли идти, представлял собой твердую неровную поверхность. Температура была 30° – недостаточно низкая для замерзания морской воды, но достаточная для замерзания пресноводных луж под тонкими пластинками стекловидного льда, которые не выдерживали наш вес. Нарты шли тяжело, ледяные иглы и острые края тонких ломающихся пластинок наста резали собачьи лапы. Мы решили, что если такая обстановка сохранится до следующего лагеря, то придется потратить одну накидку из тюленьей шкуры и сшить собакам кожаную обувку. Часто приходилось огибать большие лужи на участках, заросших водорослями. Из-за этого наше продвижение задерживалось. Когда мы вышли из фьорда и обогнули скалистый мыс, температура поднялась до 34°. Теперь все текло и таяло, но нам нужно было идти, чтобы найти безопасный путь к северному берегу пролива Джонс.
Лед двигался. Чтобы дойти куда-то, следовало забыть об осторожности и по-настоящему рисковать: или быть унесенными в море, или провалиться под лед в ледяную воду. Большинство собак уже падали в воду, но они выплывали и сами вылезали на лед. Если им было трудно, их вытаскивали за постромки. Но вытащить из ледяной воды человека не так-то просто. Поверхность становилась настолько плохой, что приходилось держаться подальше от берега, тепло которого быстрее растапливало лед. Теперь мы видели отдельных тюленей и слышали голоса самцов моржа. Собаки так рвались на охоту, что стало невозможно выдерживать безопасный курс упряжек. В этой захватывающей борьбе каюры один за другим неожиданно принимали холодные ванны – первые за месяц. Солнце неплохо пригревало, мы были легко одеты. Выбравшись из воды, мы стряхивали с одежды и выливали из ботинок ледяную воду и продолжали двигаться с удвоенной энергией, чтобы согреться.
Однако ни собаки, ни люди не могли долго выдерживать такой вид путешествия. Тут мы заметили большую льдину, которая скользила вдоль берега в нужном нам направлении. У ее внешнего края лед плыл в противоположную сторону. Мы решили попробовать добраться до берега в надежде найти место для отдыха и уже там получше разобраться с ужасной ледовой обстановкой, сложившейся под нашими ногами. В воде мы провели столько же времени, сколько на льду, но, если мы хотели выжить, надо было продвигаться вперед. Вдоль берега тянулось пространство открытой воды. Чтобы его пересечь, следовало найти льдину, которую можно было бы использовать как плот. Это было опасно, но не ново для нас.
Наконец, нам удалось выбраться на берег, но не там, где хотелось. Это был мыс с отвесными утесами, почти без плоских участков. Наш ледяной плот вынесло на сушу в начале отлива. Некоторое время мы вынуждены были оставаться там, куда нас забросила судьба, насквозь мокрые, оставаясь при этом в холодной тени скал. Солнце временно отреклось от нас. Нет подходящих камней для постелей и солнечного места для лагеря. Но мы бывали в местах и похуже, поэтому пока что прыгали на узкой полоске берега, окруженной мрачными нависающими скалами. Они нас тревожили, поскольку с них вполне могли посыпаться камни. Мы привязали собак и обсудили возможности обустройства, пока наша мокрая одежда слегка подсыхала изнутри и обледеневала снаружи. Зима здесь никогда не оставляет лето в одиночестве. Пересекая остров в середине лета, мы пережили самую жестокую пытку холодом. Теперь, на уровне моря, яркое солнце и голубые тени северных склонов утесов снова преподносили нам зиму и лето в один день с гибельными результатами.