Двое нарт еще оставались в хорошем состоянии, лишь все соединения разболтались. Одни нарты мы разделили пополам и сделали складными, чтобы их можно было разобрать и поместить в лодку. Инструментов вполне хватило для работы. Имеющийся опыт подсказывал, что часто придется перевозить лодку по льду на нартах, а иногда, при пересечении небольших пространств воды, понадобится привязывать нарты к днищу лодки. Эта схема многократно изменялась и корректировалась в зависимости от конкретных условий. В целом, это решение оказалось в высшей степени правильным, поскольку позже нам пришлось пройти в такой комбинации действий около тысячи миль, продвигаясь зигзагами взад-вперед по проливу Джонс.
Продолжая все эти эксперименты, ремонт и переделки, мы также обследовали ближайшие окрестности. На суше погода оставалась замечательной, но на море, особенно в районе Хелл Гейт, у того, кто ведал погодой, были свои правила. Ветра, приливы и ледовые заторы формировали здесь центр сильных потоков воздуха и воды. Это выглядело не особенно приятно, так как мы не знали, насколько далеко распространяются эти потоки. В окрестностях встречалось мало гусей и гаг, но было много кайр и чаек. Птичий базар мы поблизости не обнаружили. Издалека доносился вой волков. Две наших собаки сорвались с привязи и дезертировали. Мы были уверены, что они присоединились к волкам. Эскимосская собака – всего лишь полуприрученный волк и при возможности с удовольствием убегает в дикую природу к сородичам. С дальних скал лаяли песцы. Попадались свежие следы зайцев, карибу и овцебыков, но упорные поиски крупной дичи закончились безрезультатно. В такое время года эта страна казалась опустевшей.
Настало время принять самое судьбоносное решение за все время нашего странного бытия. Впредь плывем в лодке. Наш небольшой брезентовый челнок имел в длину всего 12 футов. Когда мы до предела сократили груз, уложили его в лодку и заняли свои места, суденышко осело так глубоко в воду, что плыть стало опасно. Края бортов возвышались над водой всего на шесть-семь дюймов. В таком положении одна собака могла легко нарушить равновесие даже на спокойной воде, а как быть при волнении? Необходимо оставить на берегу не только собак, но и немалую часть нужного снаряжения.
Оставить собак! Как мы проживем без этих преданных друзей? Когда все было безрадостно, пасмурно и уныло, когда смерть от холода и голода была уже близка, собаки своим воем приветствовали восход луны и выражали надежду на лучшее. Когда наши силы иссякали, мы преодолевали опасные места благодаря их бо́льшей выносливости. С этими друзьями волков одиночество никогда не было болезненным. А теперь мы должны расстаться. Слезы текли по щекам. Как можно расстаться? Собаки умоляюще смотрели на нас. Казалось, они поняли, что мы задумали. Хвосты их были опущены. Они выли не обычным хором, а поодиночке, с интонациями грусти и осуждения, вызывающими еще больше слез.
Должны ли мы их убить, чтобы прекратить возможные страдания? Патроны мы тратить не могли. Оставались нож или топор – нет, это будет убийство друзей.
Этук сказал: «Давайте посмотрим с другой стороны. Находясь на месте собак, мы бы хотели, чтобы нас убили?»
Конечно, мы ответили: «Нет – где есть жизнь, есть шанс. Смерть слишком определенна – это конец. Нет, пусть собаки живут. Они найдут волков и познают радости новых владений. Они заслужили все то, что может дать эта холодная земля. Пусть они живут. Где живут волки и песцы, наши более сообразительные собаки не будут голодать».
Представьте себе наше состояние: мы прощались с собаками так, будто хоронили любимого человека. Мы сели в лодку и отплыли на восток. В течение примерно часа слышался их прощальный вой, который спустя месяцы и годы являлся нам во сне. И насколько же одинокой была затем наша жизнь голодными и холодными темными месяцами! Нам еще предстояло узнать, что тоска по друзьям-собакам может довести до самоубийства.
Пролив Джонс имеет в длину около 190 миль при средней ширине миль в сорок. Этот большой водоем, могучий океан тревог для трех человек в хрупкой брезентовой лодке длиной всего 12 футов. Здесь, как и на сотни миль южнее, неоткуда ждать помощи. Свою судьбу мы держали в собственных руках, причем снаряжение нам еще предстояло придумать или соорудить из весьма скудных материалов наших старых запасов, которых, в общем-то, почти и не осталось. Две недели мы отчаянно гребли при таких волнах, на которые только могли отважиться, делая примерно по 30 миль в день, из которых две трети приходилось на обходные маневры. По прямой линии в сторону моря Баффина мы проходили около 10 миль.
Нам казалось, что мы уже видели и преодолевали все виды ледовых препятствий, но это путешествие в брезентовой лодке было совершенно новым приключением. Оно показало, что нам предстоит еще многому научиться. Плавание было интересным и захватывающим не только вследствие своей новизны, но также из-за того, что ежедневно и почти ежечасно мы находились в такой опасности, что надежда выжить была сходна с ожиданием приза при игре в кости. Мы играли с судьбой, и на кону всегда стояло право на жизнь.
К мысу Спарбо на брезентовой лодке. Фото и подпись Ф. Кука. Источник: Cook F., 1912, p. 194, 278, 286, 278, 332, 244, 282, 88, 206, 370
За первые несколько дней наш прогресс был невелик. Мы передвигались до этого на ногах, а теперь должны были работать руками. Мы не были еще готовы ни психологически, ни физически преодолевать морские расстояния, будто у нас есть крылья или плавники, сидя при этом всего лишь в грубом подобии лодки. Опасаясь, что суденышко развалится или перевернется в неспокойном море вдали от суши или дрейфующего льда, мы держались близко к северному берегу. Однако, к нашему сожалению, берег этот представлял собой череду глубоких заливов и фьордов, в которые или из которых дули ветра; опасность усугублялась сильными течениями. На обрывистых мысах высадиться на берег было невозможно. На всем пути встретилось всего несколько мест, пригодных для безопасной высадки и устройства лагеря, отдыха и питания. Самой неприятной особенностью стали внезапные локальные изменения обстановки. Неожиданно налетающие бешеные порывы ветра или резкое изменение течения поджидали нас у каждого мыса и сильно осложняли плавание. Возникшая без видимой причины где-то посреди пролива Джонс ветка течения была способна вдруг со скоростью поезда принести плавучие льды. С такой же скоростью могли мчаться некоторые айсберги и отдельные льдины. В других случаях айсберги неожиданно начинали движение в сторону или против принесшего их течения. Нам приходилось, используя боковые завихрения, уклоняться от этих течений либо безрассудно, в спешке двигаться вместе с потоком.
Первый залив мы попробовали пересечь от мыса до мыса по прямой линии, но больше никогда не повторяли такой попытки. Когда мы миновали ближайший выступ, воздух был тих, гладкое море сверкало, как зеркало. Расстояние между мысами было, наверное, не более шести миль, но потребовался весь день, чтобы выбраться из следовавших один за другим потоков бурных вод, вызванных сильнейшим ветром, который дул с гор из каждого распадка. После этого мы или гребли вдоль берега залива, который затем пересекали в каком-то узком месте, или сознательно уходили в открытое море и двигались дальше под защитой полосы дрейфующего льда.
При новом способе передвижения выбрать места и средства устройства лагеря, а также добывать дичь и готовить пищу стало весьма трудно. Опасно приближаться к берегу, но столь же тревожно находиться вблизи скоплений пакового льда, вместе с которым наше передвижение самое быстрое. Часто мы непрерывно гребли по 24 или 48 часов, подремывая по очереди прямо в лодке. Обычный лагерь устраивали на льдине, входящей в состав сплоченного потока, двигающегося по течению. Мы вытаскивали лодку, выгружали вещи, выливали, как могли, затекшую воду, высушивали дно и раскладывали на дне постель. Было сыро и зябко, но мы были защищены от ветра, и лагерное обустройство было столь простым, что времени на него почти не тратилось. Один человек постоянно дежурил, следя за опасными трещинами, подвижками льда и за тем, не появятся ли медведи. Он же устанавливал небольшое медное приспособление в форме полумесяца, как эскимосская лампа, в котором горел жир. Над ним закрепляли треногу с котелком, в котором растапливали лед или готовили случайно добытую чайку или яйца. Чаек ловили силками из веревочных петель, яйца воровали из гагачьих гнезд. Эти вызревшие яйца стали теперь основной пищей. Они нравились нам и в приготовленном, и в сыром виде. Содержимое яиц по запаху напоминало сыр, по вкусу – рыбу, а по внешнему виду – мясо, но это была высокопитательная пища в концентрированном виде. Пойманных птиц обычно ели сырыми.
Во время этой части наших странствий мы лишь изредка видели тюленя, или моржа, или медведя. Замеченная нами дичь ни разу не находилась в таком месте, что имело смысл начинать опасную охоту, и мы кормились яйцами, чайками и утками.
Наш образ жизни, казавшийся в данный момент необычным, ненадежным и даже неудовлетворительным, по контрасту с предыдущим периодом был более приятным и вдохновляющим. Хотя нас часто беспокоили местные шквалы и волнения, в целом, погода стояла хорошая. Как приятно было ощущать горячее солнце на спинах, лицах и руках! Температура обыкновенно держалась около 35°, опускаясь до точки замерзания, когда ветер начинал дуть с одного из ледников. Мы быстро набрали силу и укреплялись духом. В этом плавании мы прошли почти весь пролив Джонс, но опасные паковые льды оттесняли нас все дальше от берега на середину пролива; в конце концов мы оказались у южного берега. Впереди было несколько островов, а за ними – море Баффина, часть Атлантического океана. Мы надеялись, что через несколько дней сможем повернуть к северу, а через несколько недель окажемся дома, среди гренландских друзей.
Неожиданный шторм обрушился на нас с внезапностью лавины. Наши надежды, наш образ жизни, весь наш мир быстро изменились.