В первую очередь мы разыскали расположенные неподалеку лужи с ледяной водой, чтобы утолить жажду. Затем все рассредоточились, внимательно оглядывая поверхность в поисках возможного завтрака. Вскоре мы заметили зайца, прыгавшего через камни. Когда он замер, навострив уши, один из парней выстрелил в него из рогатки. Заяц был мясистый, его быстро разделали. Среди скал нашлось немного мха. Развели костер, положили зайчатину в котелок и голодными глазами следили, как закипает вода. Я был в восторге от этого простого состояния – когда готовится пища и ты предвкушаешь утоление голода. Это был королевский завтрак.
Пока варился заяц, парни вернулись с двумя гагами, пойманными петлями. Теперь наши желудки будут наполнены – нас ждал еще и обед с прохладительными напитками. А затем в нашем распоряжении были надежные скалы для долгого сна.
Жизнь показала нам свою новую сторону. Но в действительности, однако, дальнейшая перспектива спасения от голода была еще более призрачной, чем когда-либо.
14. Вынужденное отступление
При движении вперед мы не потеряли ни минуты и, пытаясь отыграть расстояние, отнятое у нас дрейфом на айсберге, выбрали дорогу вдоль берега. Мы шли по льду, покрытому лужами и талым снегом, таща нарты с лодкой, постоянно готовой к спуску на воду. Частые разводья требовали многочисленных переправ. Однако мы убедились, что большинство их можно преодолевать с нартами, привязанными под лодкой. Это экономило много времени.
Ежедневно мы проходили от 10 до 15 миль, разбивая лагерь с палаткой на берегу или ночуя в лодке на воде, если позволяли обстоятельства. Земля поднималась вертикальными, высотой в две тысячи футов, утесами, на которых не было жизни, кроме малочисленных чаек и кайр. То, что удавалось добыть по дороге, составляло наше скудное пропитание.
В начале августа мы дошли до края припая, примерно в 25 милях восточнее мыса Спарбо[91]. Дальше нависло водяное небо, и к северу море было полностью свободно ото льда. Погода стояла ясная, и наше стремление вырваться из заточения вновь усилилось.
В конце последнего дня путешествия с нартами мы разбили лагерь на небольшом острове и здесь увидели первые признаки обитания эскимосов. О том, что здесь когда-то было большое поселение, свидетельствовали сохранившиеся круги от чумов, а также множество камней и ловушек для песцов. На суше мы обнаружили много травы и мха, признаки пребывания овцебыков, белых куропаток и зайцев, но не встретили ни одного живого существа. Закончив тщательное обследование, разобрали нарты, чтобы сделать из них пол в лодке. Все вещи были аккуратно упакованы. Завтрак состоял всего из одной чайки, которую мы съели сырой, минуя утомительную процедуру приготовления.
Пакуя вещи на краю льда, мы заметили тюленя oogzuk [11] Это был зверь, благодаря которому мы могли на некоторое время удовлетворить многие наши потребности. На него был израсходован один из последних патронов, и тюлень остался на месте. Внушительную тушу вытащили на берег. Аккуратно сняли шкуру; она пойдет на лини для гарпунов, что позволит изготовить эскимосские орудия охоты взамен ружей, которые без патронов станут бесполезными. Кусочки шкуры нужны для ремонта обуви, к тому же можно изготовить новые подошвы. Из огромного количества мяса и жира этого тюленя мы могли взять с собой только небольшую часть, так как трое мужчин, нарты и багаж для маленькой лодки – это уже слишком много.
Мясо мы спрятали в тайник. Если крайняя нужда заставит нас возвратиться, то оно обеспечит наше существование в течение нескольких недель. Стояла замечательная ясная ночь со слабым ветерком. Ночное солнце опустилось к самому горизонту, но поблескивание на волнах отраженных лучей вносило радость в нашу мрачную жизнь. На огромных шероховатых скалах мыса, следующего к востоку за мысом Спарбо, сыскалось подходящее место для лагеря. После продолжительного ужина из тюленя, с полными желудками, пригреваемые ласковым солнцем, мы не нуждались в палатке. Мы улеглись под теплой скалой и в каком-то диком наслаждении проспали девять часов.
Поиски дичи в окрестностях не принесли результата, за исключением уток и чаек вдали от берега. Приливы и течения здесь были очень сильными, так что стартовать следовало только в отлив.
Начав движение ближе к вечеру, мы быстро продвинулись за мыс Спарбо по довольно неприятной зыби. Но за мысом далеко тянулась полоса припая. Когда мы переплывали небольшой залив, чтобы подойти к краю льда, позади лодки внезапно вынырнул морж и своим клыком проткнул брезентовый борт. Этук мгновенно прикрыл порез, пока мы изо всех сил гребли к блину льда, находящегося в нескольких ярдах. Лодку со всем грузом быстро вытянули на лед. На дне было уже три дюйма воды. Катастрофу удалось предотвратить. На ремонт пошла часть ботинка.
Пока мы зашивали прореху, сильный отлив понес нас в море. Поднявшийся ветер бил волнами о край льдины. К счастью, ветер погнал лед к берегу. Покрывало от нарт, используемое как парус, также замедляло наш дрейф в открытое море. Благополучно залатав разрез, мы отчалили в сторону припая и, напряженно вглядываясь в набегающие волны, гребли в сильном беспокойстве. С каждым гребком в лодку попадала вода, и ее приходилось постоянно вычерпывать. Целые восемь миль мы непрерывно шли вдоль кромки льда, временами выпрыгивая на лед и волоча лодку за собой. В конце концов пришлось искать убежище на ледяном поле.
При сильном ветре с мокрым снегом лагерь оказался не очень комфортабельным. Когда приливное течение изменилось, поднялся западный ветер, вызвавший сильное волнение моря. Дальнейшее продвижение было невозможно. Я поспал всего несколько минут и проснулся, будто тюлень в предчувствии опасности, как раз вовремя, ибо – о ужас! – я увидел, что расстояние между берегом и морским льдом увеличивается. Нас быстро уносило в море, а на горизонте виднелись лишь отдельные пятна морского льда!
Вокруг было полно рифов, о которые лед быстро ломался, возникали новые разводья. Лодка пробивалась к земле. Когда разводье заканчивалось, мы тащили ее по льду, а затем опять спускали на воду. Перетаскивая лодку и весь груз от одного разводья к другому, мы наконец достигли прибрежных вод и сумели проплыть еще около пяти миль до места, где устроили лагерь у первой речушки, попавшейся на глаза. Здесь на берегу, покрытом гравием, из-за шторма застряли на два дня.
Поблизости было несколько водоемов, а совсем недалеко мы обнаружили массу уток. Нескольких добыли с помощью рогатки. В разгар беды, с хорошим аппетитом, мы ели досыта, готовясь к предстоящим испытаниям.
Берег очистился ото льда, и мы, отважно вступив в борьбу с тревожным волнением моря, пустились в плавание прежде, чем зыбь улеглась. Когда мы вышли из залива Брабугтен, с ледниками, сползающими в море и множеством рифов, волны, бившиеся об отвесные стены льда, представляли собой жуткое зрелище. Прибрежные рифы можно было пройти только по спокойной воде.
Мы приблизились к конечной цели, и нам показалось – о, радостное видение! – что на прочном льду среди рифов находится стадо овцебыков. Здесь еще сохранилась полоса припая длиной около трех миль. Мы высадились, разгрузили лодку и приготовились разбить лагерь. Я остался охранять наши скромные пожитки, а парни бросились к овцебыкам, чтобы добыть одного с помощью копья. Это был важный момент в нашей жизни, поскольку мы намеревались опробовать новые способы охоты, отчасти разработанные за долгие голодные дни.
Я следил за парнями в бинокль, наблюдая, как они прыгают через трещины во льду и движутся по берегу с грацией и повадками голодных волков. Был чудесный день. Солнце висело низко на северо-западе, посылая золотые лучи, придающие льдам праздничный вид. Огромные утесы Северного Девона[92] в 15 милях от нас, благодаря чистому воздуху, казалось, стояли совсем рядом. Еще наслаждаясь этим зрелищем, я заметил в тени айсберга подозрительное синее пятно, двигающееся в мою сторону. Когда на него падали лучи солнца, оно становилось светло-желтым. Я понял, что это белый медведь, на которого мы пытались охотиться два дня назад.
Увидев его, я возликовал. Мало-помалу, пока мишка медленно приближался, я начал обдумывать способы самообороны, и по спине у меня пробежал холодок. Собак и ружья, с помощью которых мы встречали медведей раньше, не было. Бежать, оставив последние крохи еды и топлива, было бы так же опасно, как и оставаться на месте. Белый медведь всегда атакует отступающего, но весьма осторожно приближается к тому, кто выжидает на месте. Кроме того, по неясной причине, медведи всегда проявляют неприязнь к лодке. По нашим наблюдениям, ни один не прошел мимо лодки, не попробовав ее на зуб или не ударив лапой. В этот критический период путешествия наша судьба была более тесно связана с лодкой, чем даже с одеждой, которую мы носили. Поэтому я решил остаться и сыграть роль агрессора, хотя для драки у меня не имелось ничего – даже копья, которое можно было бы применить в сражении.
Тут меня осенила идея. Я привязал нож к рулевому веслу и втащил лодку на небольшое возвышение на льду, чтобы вместе с ней выглядеть как можно более значительным. Затем я собрал вокруг себя все куски дерева, обломки льда и все остальное, чем я мог бы швырять в зверя, прежде чем он приблизится ко мне вплотную, оставляя в качестве последних орудий нож и ледоруб. Приготовив все, я занял позицию рядом с лодкой и начал быстро размахивать полозом от нарт.
Медведь был уже примерно в двухстах ярдах. Он крался за грядой торосов, и лишь изредка я видел его голову. Подойдя футов на триста, он принялся вставать на задние лапы и вытягивать шею, замирая на несколько секунд, – в эти моменты он казался огромным и красивым.
Подобравшись совсем близко, хищник прибавил шагу. Я начал метать в него свои снаряды. Каждый раз, когда я попадал, медведь останавливался, оглядывался и исследовал предмет. Поскольку все было несъедобным, он приблизился к противоположному от меня краю лодки, на момент застыл и уставился на меня. Его нос уловил запах тюленьего жира всего в нескольких ярдах. Я поднял полоз от нарт и с силой, удвоенной отчаянием, ударил им медведя по носу. Он заворчал и быстро развернулся. Я преследовал зверя, пока он не отбежал достаточно далеко.