Белый медведь
Каждый раз, когда медведь оборачивался, чтобы оценить обстановку, я делал вид, что продолжаю наступать на него. Это возымело желаемый эффект и ускоряло его отступление. Однако он отбежал недалеко, затем уселся, стал нюхать воздух и наблюдать за моими действиями. Повернувшись, чтобы посмотреть, чем заняты мои парни, я увидел, что они совсем рядом и подкрадываются к медведю. Наши овцебыки оказались лишь кучей камней, и ребята, давно заметив мои проблемы, торопились вступить в сражение и подкрадывались к медведю, прячась за торосами. Подобравшись к нему на несколько ярдов, они одновременно метнули копья с привязанными к ним линями. Медведь упал, но быстро пришел в себя и бросился бежать в сторону берега. Мы упустили добычу. Однако он умер от ран, и спустя месяц мы нашли его труп на берегу недалеко от лагеря.
В течение двух дней, преследуемые неудачами, мы медленно продвигались вперед. В полночь 7 августа миновали мыс Белчер – как раз, когда солнце впервые скрылось за горизонтом. За мысом находилась безымянная бухта, в которой на мели сидело множество айсбергов. Изогнутый дугой берег был окаймлен стеной огромных сползающих ледников. Тяжелые волны бросали нашу лодку, как листок во время бури. Однако под защитой айсбергов, пробираясь через дрейфующий лед, нам удалось добраться до острова, чтобы устроить лагерь.
По соседству с движущимися ледниками и бурлящим, гремящим морем заснуть было невозможно. Вслед за нами в бухту проникло большое количество айсбергов, а позже штормовое море полностью забило ее льдом. 8 августа мы двинулись на восток по узкой прибрежной полынье.
Подгоняемая сильным попутным ветром, наша лодка с хорошей скоростью шла по спокойной воде. После того, как мы продвинулись на 10 миль, несметное количество льда принесло с востока, бухту заполнили мелкие льдины, и мы оказались в ловушке.
По крошеву идти было так же трудно, как по зыбучим пескам, и мы безнадежно застряли. Нам удалось выбраться на берег, но там не нашлось ни укрытия, ни признаков жизни и ни единого плоского места, чтобы прилечь. Мы надеялись, что лед рассеется. Но нет, вместо этого залив стал быстро покрываться новым зимним льдом.
Закатившееся солнце принесло зимние штормы и приметы мучительной зимы. Мы тем временем пополняли скудные средства существования ловлей случайных птиц, которых поедали сырыми.
К концу августа на небольшой прочной льдине нам удалось выбраться за пределы пака, запершего нас в бухте. Я рассчитывал уплыть на ней куда-нибудь – в любое место за пределами этой тюрьмы из ледников. Тогда в поисках пропитания мы могли бы пойти на запад или на восток. Последний запас мяса был израсходован, и мы держались только на редких чайках и кайрах. Наша льдина дрейфовала то вперед, то назад и в конце концов прибилась к мысу Белчер, где мы высадились, чтобы испытать судьбу. К востоку весь горизонт застилали льды. На самом мысу не было ни дичи, ни укрытия. Дальнейшие попытки выйти в море Баффина выглядели безнадежными. Наступившие холода, быстро формирующийся молодой лед и заходящее солнце напомнили нам, что мы уже слишком долго бродим, не имея зимнего убежища.
Источник: Архив Центра полярных исследований имени Бэрда Университета штата Огайо
Единственной возможностью избежать смерти от голода и холода было вернуться на мыс Спарбо и бросить вызов тем моржам, которые пропороли нашу лодку, предложить им поделиться с нами своим жиром, а уж после пытаться найти счастье в ближайших окрестностях. Это было единственное место в пределах досягаемости, где охота казалась реальной. На пустой желудок, по бурному морю мы двинулись на запад в поисках лучшей доли. Перспектива выглядела безрадостной.
Совсем рядом лежала земля, где голодали Франклин и его люди. Но у них были патроны. А у нас они закончились. Я думал, что похожая судьба уготована и нам. Ничто не обещало пропитания на зиму, но эта мрачная перспектива не мешала нашим приготовлениям к последней битве. Находясь в отчаянном положении, даже без оружия мы планировали нападение на медведей, если бы они только появились. Жизнь представляется особенно сладкой, когда кажется, что дни сочтены. По недосмотру большая часть наших эскимосских приспособлений для охоты была оставлена на нартах, которые вернулись домой от мыса Свартенвог[93].
Таким образом, мы оказались не только без патронов, но также без гарпунов и копий. К счастью, у нас имелись необходимые материалы, а парни обладали первобытным талантом и могли изготовить новое оружие. Рогатка и силок, хорошо послужившие при охоте на птиц, продолжали играть важнейшую роль. Нарты были сделаны из замечательного дерева гикори, которое мы использовали для самых разнообразных целей – например, для изготовления лука и стрел. Сочетание рогатки и силков из петель могло бы повысить прицельность нашего оружия для добычи пернатых. На такую же эффективность этого оружия мы рассчитывали и при добыче наземных животных.
Дерево от нарт в дальнейшем пошло также на древки гарпунов и копий. Прекрасно понимая, что наше возвращение в Гренландию к друзьям в большой степени зависело от сохранности нарт, мы использовали древесину весьма осмотрительно. Кроме того, сама древесина гикори способствует ее экономному использованию. Она гнется и скручивается, но редко ломается. Мы имели немного этого ценного материала, но для наших задач вполне достаточно. Из рогов овцебыков и фрагментов китового уса, найденных на берегу, были сделаны наконечники для гарпуна и копья. Чтобы изготовить металлические наконечники для оружия, мы пожертвовали частью снегоступов. Заклепками послужили гвозди от кухонной треноги. Шкуру тюленя, убитого месяц назад, аккуратно разделили на куски и разрезали на подходящие полосы для гарпунного линя и лассо. Мы надеялись использовать эти орудия для добычи медведей и овцебыков. Наша складная брезентовая лодка была усилена кожей от старой обуви и дополнительными креплениями – все из того же гикори. Готовые к схватке с самым мелким или самым крупным зверем, который окажется в пределах досягаемости, мы двинулись на запад, к мысу Спарбо. Еще никогда за все время смерть не казалось такой близкой.
15. На грани
После очередного нашего обнадеживающего старта, с целью уйти от несчастной судьбы, еще один шторм вынудил нас выбираться из опасных ледяных волн на остров – небольшую частично затопленную морену и несколько крупных скал на мелководье. Здесь мы задержались на несколько дней. Не имея возможности двигаться, мы залезли под шкуры и пытались отдыхать на холодном песке между валунами, принесенными льдом. Я устроился достаточно удобно, чтобы в этом продуваемом штормовым ветром лагере думать и мечтать в течение нескольких дней бдительного ожидания. Хотя ледяной мир вокруг был таким ярким и светлым, каким он только мог быть при рваных снежных облаках, несущихся над нами с моря на сушу, для меня будущее с каждым днем становилось все мрачнее. Нас снова преследовали все более и более сильные страдания.
До этих пор мы сделали все возможное, чтобы выжить в нашем отчаянном положении. Если ныне нас должен накрыть занавес вечной ночи, мы подчинимся. Из чувства самосохранения мы выдержали долгую войну, но сейчас попали в положение, когда спасение уже ниоткуда не придёт, – на открытом месте, под ударами ледяного ветра. Нашей судьбой должна стать гибель.
Теперь на несколько долгих бессонных ночей и дней предметом моего анализа станут образы прошлого, предшествующие сумраку небытия. В течение прошедших шести месяцев я часто пребывал в подобном психическом состоянии и уже был знаком с этой жуткой темой. Возможно, похожие мысли появляются в затуманенном мозгу любого человека, который медленно умирает. До тех пор, пока нами управляет смятение от страха и неизвестности, каким образом мы переступим порог потусторонней жизни, ясное осмысление затруднено, но стоит смириться с неизбежностью смерти, как мозг начинает работать, придавая оставшемуся отрезку жизни новый стимул и новый смысл.
Если бы волнения, радости, боли и страдания конца переходного существования могли быть положены на бумагу, насколько лучше мы могли бы понять этот добрый старый мир и новизну следующего!
Поскольку эти проходящие мысли обычно уносятся в могилу, я решил, что каждой стадии нашей долгой борьбы со смертью необходимо уделить внимание. В отличие от других несчастных, которые с приближением конца впадают в мрачное уныние из-за болезни, мы, хотя и полуголодные, изможденные и крайнее истощенные, были полны целительного энтузиазма и не утратили ясного мышления, что служило нам предостерегающим преимуществом.
Для меня конец теперь был близок. Я знал это и чувствовал холод смерти, идущий изнутри и подбирающийся извне. Наши губы посинели той самой серой синевой, которая свидетельствует о недостаточности кровоснабжения и ослаблении сердечной деятельности перед тем, как глаза закроются навсегда. «Что еще может предложить жизнь?» – такие вопросы пришли с порывами ветра.
Время мысленных посланий и душевных терзаний прошло. Оставалось, конечно, последнее предсмертное желание – коснуться рук и услышать голоса близких. В этом смысле мы отличались от миллионов других людей в эти моменты молчания, когда приходит смирение перед смертью. Многократно повторявшееся предвкушение этого трепетного волнения теперь перешло на уровень подсознания. Мы были обречены на смерть, только чудо могло нас спасти, и это чудо предполагало бы своего рода воскрешение после смерти. О подобном волшебстве мы уже не думали.
И все же существовало нечто почти приятное в этой нашей жалкой покорности. Это не было радостью или счастьем. Предчувствие сражения, будоражащее, как молодое вино, заставляло биться наши немощные сердца. «Ну, вот и конец», – часто мелькала мысль, когда мозг замедлял работу.
Как божественно это царствование покоя в конце жизни – удовлетворение, приходящее от телесного избавления! Если бы это состояние можно было выразить правильно подобранными словами, сколько оттенков блаженства они бы передали! Но эта призрачная область между прошлым и будущим имеет дело с особыми формами мысли, которые могли бы постичь только ангелы со своим сверхчеловеческим даром познания.