очень жаль. Вы помните неожиданный разрыв между мисс Майлс и полковником Доркингом? За каких-нибудь два дня до свадьбы в «Морнинг пост» появилось сообщение о том, что помолвка расторгнута. А все почему? Невероятно, но дело могла уладить смехотворная сумма в тысячу двести фунтов. Скажите, разве не жаль? А теперь я вижу, что вы, здравомыслящий человек, начинаете со мной торговаться, когда на кону стоит доброе имя и будущее вашей клиентки. Вы меня удивляете, мистер Холмс.
– Я не пытаюсь вас обмануть, – возразил Холмс. – Таких денег моя клиентка не найдет. Вам выгоднее получить от нее ту немалую сумму, которую я назвал, чем погубить будущее этой женщины, что не принесет вам ничего.
– Вот здесь вы ошибаетесь, мистер Холмс. Если письма попадут в руки графу, это принесет мне не прямую, но очень большую выгоду. Сейчас у меня на руках с десяток подобных дел. Если эти люди узнают, как сурово я наказал леди Еву, они все станут намного сговорчивее. Вы меня понимаете?
Холмс вдруг вскочил.
– Ватсон, встаньте у него за спиной! Не дайте ему уйти! А теперь, сэр, мы посмотрим, что еще хранится в вашей записной книжке.
Милвертон юрко, как крыса, метнулся в сторону и прислонился спиной к стене.
– Мистер Холмс, мистер Холмс, – досадливо произнес он, отворачивая борт сюртука и показывая нам торчащую из внутреннего кармана рукоятку большого револьвера, – от вас я ожидал чего-то более оригинального. Далеко не первый раз я сталкиваюсь с таким обращением, и что толку? Уж поверьте, я хорошо вооружился и готов защищаться, потому что знаю: закон будет на моей стороне. К тому же вы совершенно напрасно надеетесь, что я ношу с собой все письма. Не такой я дурак! А теперь, джентльмены, если позволите… У меня на сегодняшний вечер запланированы еще две или три встречи, а до Хемстеда{64} путь неблизкий.
Он отошел от стены, взял пальто и, сунув руку за борт пиджака, направился к двери. Я схватил стул, но Холмс покачал головой, и мне пришлось опустить его. На прощанье поклонившись, Милвертон улыбнулся, подмигнул и вышел из комнаты. Через несколько мгновений хлопнула дверца, и мы услышали грохот отъезжающего экипажа.
Холмс, засунув руки глубоко в карманы брюк и низко опустив голову, с угрюмым видом сидел перед камином. Неподвижный взгляд его был устремлен на горящие угли. Полчаса продлилось его мрачное раздумье. Потом с видом человека, принявшего окончательное решение, он вскочил и скрылся в своей спальне. А уже через несколько минут я смотрел на нагловатого вида развязного молодого рабочего с козлиной бородкой, который раскуривал от лампы глиняную трубку, собираясь идти на улицу.
– Не знаю, когда вернусь, Ватсон, – произнес он и скрылся в ночи.
Я понял, что Чарльзу Огастесу Милвертону объявлена война, но тогда я не мог и предположить, к чему приведет это противостояние.
Несколько дней Холмс не выходил из этого образа, он мог возвращаться домой или уходить в любой час дня и ночи, но кроме того, что он все время проводит в Хемстеде и все идет по плану, мне ничего из него не удавалось выудить. Наконец, в один из беспокойных ненастных вечеров, когда завывающий ветер бился в дребезжащие оконные стекла, он вернулся, приняв свой обычный облик, с довольным видом уселся у огня и весело, но как всегда негромко рассмеялся.
– Ватсон, вы когда-нибудь замечали за мной желание обзавестись семьей?
– Прямо скажем, нет.
– Тогда вам будет интересно узнать, что я обручен.
– О дружище! Примите мои искренние позд…
– С горничной Милвертона.
– Господи боже, Холмс!
– Мне были нужны сведения, Ватсон.
– По-моему, вы зашли слишком далеко.
– Это было необходимо. Я паяльщик. Зарабатываю неплохо, зовут меня Эскот. Каждый вечер мы встречаемся с ней, разговариваем. О, эти разговоры!.. Но, как бы то ни было, я добился, чего хотел. Дом Милвертона я теперь знаю как свои пять пальцев.
– А о девушке вы подумали, Холмс?
Он пожал плечами.
– Ничего не поделаешь, дорогой Ватсон. Когда на кону такие ставки, все средства хороши. Впрочем, у меня, к счастью, есть ненавистный соперник, который сразу же займет мое место, как только я отойду в сторону. Какая чудесная ночь!
– Вам нравится такая погода?
– Она подходит для моих целей. Ватсон, я собираюсь обокрасть Милвертона.
От этих слов, произнесенных ровным уверенным голосом, у меня перехватило дыхание и по коже прошел холодок. Как вспышка молнии во время ночной грозы на миг срывает с земли покров темноты, выставляя напоказ каждую мелочь, так и мне разом представилось, к каким ужасным последствиям может привести подобное безрассудство: следствие, арест, позорный конец блестящей карьеры, бесчестие, мой друг во власти гнусного Милвертона.
– Холмс! Одумайтесь! – вскричал я.
– Дорогой друг, я уже все обдумал и взвесил. Я никогда не действую с опрометчивой поспешностью, и если бы у меня был выбор, я бы ни за что не прибегнул к таким решительным и по-настоящему опасным действиям. Давайте взглянем на дело спокойно и рассудительно. Я думаю, вы согласитесь, что такой поступок морально оправдан, хотя и выходит за рамки закона. Проникнуть в его дом не более незаконно, чем силой отобрать у него записную книжку… а в этом вы были готовы содействовать мне.
Я обдумал его слова.
– Да, с точки зрения морали такой поступок был бы оправдан, если вы не собираетесь брать ничего, кроме документов, которые могут быть использованы в преступных целях.
– Так и есть. И поскольку морально мои действия оправданы, заботиться я должен только о собственной безопасности. Ну, а разве могут остановить джентльмена подобные мелочи, когда речь идет о чести леди, которая нуждается в его помощи?
– Но представьте, в какое положение вы попадете.
– Приходится рисковать, однако другого способа вернуть эти письма нет. У несчастной девушки таких денег нет, и довериться ей некому. Завтра истекает срок, назначенный Милвертоном, и если мы сегодня ночью не добудем письма, он погубит ее. У меня есть два выхода: либо бросить свою клиентку на произвол судьбы, либо разыграть эту последнюю карту. Скажу честно, Ватсон, для меня это своего рода дуэль с Милвертоном. Как вы сами видели, во время первого обмена ударами перевес был на его стороне, но самоуважение и доброе имя заставляют меня довести схватку до конца.
– Ну что ж, хоть мне эта затея и не нравится, похоже, другого выхода действительно нет, – сдался я. – Когда выходим?
– Вы останетесь дома.
– Тогда и вы никуда не пойдете, – заявил я. – Даю вам слово чести, которое для меня свято, что, если вы не позволите мне разделить с вами опасность, как только вы уйдете, я беру кеб, еду прямиком в полицейский участок и рассказываю там о вашем плане.
– Но вы ничем не поможете мне.
– Почему вы так решили? Вы не знаете, что там может случиться. Я своего решения не изменю. Не только у вас есть самоуважение и доброе имя.
Сначала Холмс выражал неудовольствие, но постепенно лицо его прояснилось. Он хлопнул меня по плечу.
– Хорошо, Ватсон, пусть будет так. Мы несколько лет делили с вами одну квартиру, так что будет справедливо, если разделим и камеру. Знаете, я могу вам признаться, мне всегда казалось, что из меня вышел бы неплохой преступник. Сегодня ночью у меня будет изумительная возможность проверить это. Вот, взгляните! – Он достал из ящика стола небольшой кожаный несессер{65}, открыл и показал мне набор блестящих железных инструментов. – Это первоклассный воровской набор, лучшее, что можно найти на сегодняшний день. Никелированная фомка, алмазный стеклорез, отмычки и вся остальная мелочь, которая требуется на современном уровне развития цивилизации. Вот потайной фонарик{66}. Как видите, все в полном порядке. У вас есть бесшумная обувь?
– Теннисные туфли на резиновой подошве.
– Прекрасно. А маска?
– Можно вырезать пару масок из черного шелка.
– Ватсон, вы просто прирожденный взломщик! Хорошо, значит, маски делаете вы. Перед выходом съедим холодный ужин. Сейчас половина десятого. В одиннадцать поедем на Черч-роу Оттуда до Эпплдор Тауэрс пятнадцать минут ходу, так что на месте мы будем к полуночи. Милвертон спит крепко и всегда ложится в одно и то же время, в десять тридцать. Если все пройдет гладко, в два часа мы уже вернемся домой с письмами леди Евы в кармане.
Мы с Холмсом надели фраки, чтобы походить на людей, возвращающихся из театра. На Оксфорд-стрит взяли кеб и доехали до Хемстед-хита. Там отпустили кеб, подняли воротники пальто, потому что дул пронизывающий ветер и было ужасно холодно, и пошли вдоль огромной пустоши.
– Это очень непростое дело, – пояснял по дороге Холмс. – Милвертон хранит документы в сейфе у себя в кабинете, который одновременно является как бы прихожей его спальни. Но, с другой стороны, как и все невысокие, полные, довольные жизнью мужчины, он спит как убитый. Агата (это моя невеста) говорит, что слуги в доме шутят, что, когда хозяин спит, можно хоть из пушки палить, он все равно не проснется. У него есть преданный секретарь, который в течение дня никогда не выходит из кабинета, поэтому мы идем туда ночью. К тому же дом охраняет злющая собака, которая свободно бегает по саду. Последних два раза мы с Агатой встречались поздно, и ей пришлось запирать это животное, чтобы я мог спокойно уйти. Вот этот дом, большой, за забором. Войдем через ворота… Здесь направо через кусты. Теперь, пожалуй, можно надеть маски. Видите, свет нигде не горит. Все идет как нельзя лучше.
Нацепив маски, мы, как два заправских бандита, прокрались к безмолвному мрачному дому. Вдоль одной из стен шла веранда с черепичной крышей, несколькими окнами и двумя дверьми.
– Там его спальня, – прошептал Холмс. – А вот эта дверь ведет прямо в кабинет. Нам бы она подошла лучше всего, но ее закрывают на ключ и на задвижку, поэтому мы наделаем много шума, если попытаемся ее открыть. Идемте туда, там оранжерея, она ведет в гост