– Так, – тихо произнес он, пряча взгляд. Проведя теплыми, нежными пальцами по моим мышцам, он взялся за предплечье и приподнял мою руку. – Вдохни, – прошептал он слишком мягко. Слезы выступили на глазах, и я сжала губы, чтобы не заплакать. Не хочу, чтобы Релм был здесь. Не хочу боли и сожаления. Не хочу любить его и ненавидеть одновременно.
Почувствовав укол и глубокое жжение там, где вошла игла, я вскрикнула. Но виной тому был не укол, и Релм это знал. Когда он вытащил иглу, я закрыла лицо руками и заплакала обо всем, что потеряла за последние месяцы. О том, как меня предавали и попирали мои права. Я чудом спаслась от лоботомии! Впереди в жизни только мрак, поэтому я плакала.
Релм встал, и Джеймс снова оказался рядом, шепча, чтобы я выплакалась. Он помог мне лечь к нему на колени. Я прижалась к Джеймсу – бок все еще болел – и несколько раз судорожно всхлипнула. Торазин начинал действовать, обволакивая меня дремотой. На этот раз я не стала сопротивляться успокоению.
– К Ивлин доедем через час, там можно будет отдохнуть, – сказал Релм, сидя впереди. Помолчав, он добавил: – Если она нас впустит, конечно.
Металлическая дверь со скрежетом отъехала, и я, вздрогнув, проснулась. Бок уже не болел, но казался жестким и припухшим, и на секунду я вообразила, что пресс у меня затвердел, как окаменевшее дерево.
– Несите в комнату, – скрипуче сказал женский голос с легким немецким акцентом. Должно быть, это Ивлин Валентайн. Сильные руки подхватили меня и подняли с сиденья. Голова легла Джеймсу на грудь. Я силилась проснуться, но глаза слипались – действовал торазин.
– Попытка суицида? – спросила врач.
– Нет, – ответил Релм. Я с трудом приоткрыла глаза и увидела крытый дранкой маленький коттедж. Меня несли ко входу, увитому плющом. Казалось, дом старается спрятаться среди деревьев. – Девушка просто расстроена, – добавил Релм. – Мы едва не опоздали ее спасти. А вот другой, Даллас, нужна ваша помощь.
Врач вздохнула и пробормотала что-то, чего я не разобрала. Я слабо повернула голову, но перед глазами все плясало, пока Джеймс меня нес. И еще я никак не могла отдышаться.
– Здравствуй, милая. – Голос рядом со мной. Высокая худая женщина в очках. Ей за шестьдесят, у нее жесткие каштановые волосы и родинка сбоку на носу. Она улыбалась. Зубы желтые и кривые, но улыбка искренняя. Мне Ивлин Валентайн сразу понравилась. – Не старайся говорить. – Она нетерпеливо махнула рукой. – Тебе надо выспаться. Я только посмотрю твой бок – надо проверить, все ли там в порядке.
– С ней все будет нормально? – Джеймс даже не пытался храбриться. Он совершенно без сил, и если бы несли не меня, я бы поддержала его и заверила, что все прекрасно.
– Наверняка, – сказала врач, и я почувствовала, как она откинула мне волосы с лица. Я словно поплыла в воздухе – Джеймс повернулся, чтобы пронести меня в дверь, и нас поглотила тьма. Окна были занавешены, над головой включился свет. – Так, большая гематома, сейчас потыкаем и убедимся, все ли нормально. – Она потрепала меня по плечу, давая понять, что шутит. – Клади ее сюда.
Я ощутила приятно холодные простыни – Джеймс уложил меня на узкую кровать. Я была заторможенной, слабой, но больше всего боялась оставаться с кем-нибудь, кроме Джеймса. Я схватила его за рубашку, чтобы он не уходил. Он присел на кровать, взял мою руку и прижал к губам.
– Все, кроме блондинчика, вон, – сказала доктор, выгоняя Релма и Асу. – Прежде всего давай-ка снимем с нее этот отвратительный цвет, – обратилась она к Джеймсу, и он начал стаскивать пижамную куртку, сгибая мои руки. Ивлин опустилась на колени, осмотрела синяк и действительно потыкала в него, отчего я не сдержала стона. Она извинилась, но потыкала еще несколько раз в других местах. Потом подошла к комоду и достала ярко-розовую футболку. – Помоги ей надеть, – попросила она Джеймса. – Не могу видеть ее в сером.
– С ней все нормально? – напряженно спросил Джеймс.
– Контузия, синяк. Несколько недель нужно поберечься. Насколько я могу судить, основная травма у нее психологическая. – Доктор взяла маленький деревянный стул и присела у кровати. Она посмотрела на меня и Джеймса. – Сочувствую, вы многое вытерпели, но, возможно, вы сможете мне кое-что объяснить. Например, как, черт побери, Майкл Релм меня отыскал.
Я не ответила, отдав инициативу Джеймсу, только несколько раз расширила глаза, чтобы окончательно проснуться.
– Когда нас забрали из фермерского домика, – начал Джеймс, – Релм оказался в фургоне, куда меня посадили. Он был одет хендлером. Еще там был Аса. Они привезли меня в какой-то подозрительный мотель недалеко от больницы. Никто не знал, что Аса был в фургоне, поэтому в Программе не заподозрили, что он каким-то боком причастен. Жил я в мотеле под тщательным прикрытием, ведь для Программы я бесследно исчез. В общем, Релм меня спас. – В груди у меня возникла боль – не знаю, что мне надо услышать, чтобы я простила Релма. Просто не представляю. – У меня случайно осталась визитка журналиста, – продолжал он. – Мы с Релмом с ним встретились и попросили помощи, пообещав такой репортаж, какого у него еще не бывало, но только после освобождения Слоун. – Джеймс пожал плечами. – Релм пожертвовал вами, Ивлин. Он сказал, что договорится для Келлана об интервью, если он нам поможет.
Хорошее настроение Валентайн мгновенно испарилось, и она бросила совсем не добрый взгляд на дверь, за которой ждал Релм. Он как-то рассказывал, что Ивлин очень хорошо к нему относилась. Но если она прячется от Программы, какое право он имел ее раскрывать? Похоже, Релм вообще присвоил себе многовато прав.
Джеймс продолжал:
– Келлан предложил войти в больницу и устроить там переполох. Раньше он уже пытался проникнуть в корпус и знал, что сбежится охрана и его остановят. В это время мы с Релмом и вошли незаметно. Конечно, мы не ожидали, что Слоун попытается прорваться самостоятельно, но, похоже, мы ее недооценивали. – Джеймс улыбнулся, но было видно, что он еще не до конца отошел от мысли, что мог меня потерять. Я не помнила свое первое пребывание в Программе, но на этот раз, если бы не Джеймс и Релм, меня бы не было. Настоящая Слоун Барстоу была бы мертва. Вряд ли я когда-нибудь вновь почувствую себя целой – или вспомню, что означает спокойно жить.
– А другая девочка? – спросила Ивлин, скрестив руки на груди. По ее лицу я не понимала, не то она просто деловита, не то здорово разозлилась.
– Даллас одна из нас, – сказал Джеймс. – Но раньше ее насиловали, и с ней все скверно. Не смотрите, что она нормально выглядит. Релм рассчитывает, что вы ей поможете.
– Похоже, Майкл Релм на многое рассчитывает, – заметила Ивлин. – Продолжай. – Нет, она точно злится. Хорошо, что торазин начал отпускать – или это действует адреналин? – потому что, по-моему, Ивлин Валентайн вот-вот выставит нас из своего дома.
– Мы планировали забрать Слоун и Даллас и ехать сюда, – сказал Джеймс. – Релм давно знал, где вы, поэтому и оставался в Орегоне, поближе к вам. Он ждал удобного момента, чтобы приехать. Я счел, что этот момент настал.
Ивлин молчала. В тишине я оглядывала ее спальню. Свет приглушенный, но необычный. На стенах картины – лесные пейзажи, написанные крупными мазками, постельное белье темно-зеленого цвета. Обстановка скромная, и я поняла, что своим появлением мы сломали Валентайн и без того с трудом налаженную жизнь. Она приютила беглецов.
– Я знала, что мое время придет, – серьезно сказала она. – Если перед своим уходом я смогу спасти еще нескольких детей, так тому и быть. Но как только Программа меня обнаружит, дом будет окружен. Вам нельзя долго здесь оставаться.
– Если вы поговорите с Келланом, – подался вперед Джеймс, – и расскажете свою историю, мы покончим с Программой! Релм говорит, вы знаете, как это сделать.
На губах Ивлин мелькнула улыбка, и она плотнее запахнулась в свой красный свитер.
– Майкл слишком высокого обо мне мнения. Программа уничтожит меня задолго до того, как правительство предложит мне защиту. Я слишком стара, чтобы бегать, и слишком устала. У меня много секретов – таких, которые я никогда не забуду. – Ивлин искоса посмотрела на Джеймса: – У тебя ведь тоже?
Из-за нашего побега я совершенно забыла, что Джеймс принял Панацею и теперь знает все о нас и о себе. Боже мой! Что ему известно?
– Я же не врач, – ответил Джеймс. – Уверен, мои секреты по сравнению с вашими ничто.
Ивлин подалась вперед.
– Ты здоров? – тихо спросила она. – Ты в состоянии сдерживать депрессию?
Джеймс неловко двинулся на стуле.
– Мне же оказали помощь, – сказал он. – С Релмом и кое-какими лекарствами самое худшее я поборол. Я сосредоточился на Слоун и делал все возможное, чтобы ее спасти. Было чертовски нелегко, но, кажется, худшее уже позади.
Ивлин кивнула:
– Не всем так повезло. Будь готов к тому, что воспоминания будут возвращаться и дальше, и некоторые будет непросто пережить.
– Я понимаю риск, но сейчас не об этом надо думать. Вы великодушно впустили нас к себе, но мне нужно знать… Ивлин, вы знаете, как покончить с Программой?
Она подняла взгляд к потолку, будто сдерживая слезы.
– Майкл не оставил мне выбора. И я не питаю иллюзий насчет щепетильности Программы. Они не остановятся ни перед чем, чтобы заткнуть мне рот. – Ивлин шумно вздохнула и откинулась на спинку стула, скрестив ноги. – Знаете, своих детей у меня не было, поэтому эпидемия не коснулась меня так близко, как других врачей. Это не значит, что я отнеслась к ней спокойно – я была в ужасе. Но, несмотря на все исследования, я не могла найти причину этой вспышки.
Ближе всего я подобралась к разгадке, когда в маленькой школе в Вашингтоне отравились три девочки, ночевавшие у подруги. Они стали одними из первых жертв эпидемии, и, кроме дружбы, их ничто не объединяло – ни генетические маркеры, ни родственные связи. Одна из них, шестнадцатилетняя, с девяти лет жила на антидепрессантах. У нее диагностировали миллион заболеваний и назначили лечение, чтобы она могла учиться в школе. Я считаю, что именно коктейль из лекарств в конечном счете и вызвал у нее суицидальные мысли. Что она сказала подругам, почему они захотели умереть – тайна, но с того дня все и пошло. Репортажи, статьи, подражания – все происходило так быстро, что уже никто не интересовался, почему подростки решили убить себя; речь шла о том, как их остановить. Начался настоящий мировой психоз… По крайней мере, это мое мнение. Предлагались и иные теории, но теперь это уже разговоры в пользу бедных с тех пор, как появилась Программа. – Ивлин картинно развела руками. – И сразу всех спасла.