Погода была чудесная, но Джеймс сидел молча, видимо, обуреваемый мыслями об отце. Мне не нравится, когда он подолгу молчит и думает о том, чего я не помню. Иногда он кричит во сне. Это побочное действие Панацеи, вернувшей и трагические воспоминания. Ничего, несколько дней Джеймс проходит молчуном, а потом мы все обсудим. Помнить не всегда легко, это я уже поняла.
– Расскажи мне что-нибудь еще, – тихо попросила я.
Уголок рта Джеймса изогнулся:
– Невинное или что-то неприличное?
– Давай невинное, – засмеялась я.
Джеймс задумался. Улыбка стала печальной.
– Про выходные, когда мы жили у реки в палатках в компании Лейси и Миллера.
При звуках этих имен во мне плеснулась скорбь, но я все равно буду слушать. Джеймс осторожно посмотрел на меня, как бы спрашивая, можно ли продолжать. Я кивнула.
– Миллер был по уши влюблен в Лейси – ну, просто готов был ее следы целовать, и ты, неугомонная маленькая сваха, решила, что кемпинг – отличная возможность для двойного свидания. И все бы получилось, не будь Лейси непоправимо городской жительницей. Она не знала, куда деваться, а Миллер только ахал и охал: «О, тебе мешают москиты? Мне тоже! О, ты не ешь консервированную фасоль? И я тоже!» На это больно было смотреть, поэтому отвел парня в сторону и дал ему совет.
– Ага!..
– Предложил ему вести себя сдержаннее, чтобы добиться своего, однако Миллер не просек концепцию и остаток вечера вообще игнорировал Лейси. На следующее утро Лейси наседала на тебя, плача и спрашивая, что она не так сделала.
– И чем дело кончилось? – спросила я. Миллера я не помню, тем более так, как Джеймс, и никогда не вспомню, но эти истории связывают меня со мной прежней. Миллер словно стал любимым персонажем детских сказок.
– Ты, как всегда сама любезность, пошла к Миллеру и велела перестать вести себя как придурок. Ты ведь не знала, что я ему сказал у палатки. Он пошел к Лейси извиняться, она устроила ему веселую жизнь, но в конце концов они встретились уже без нас и отлично поладили. – Джеймс улыбнулся. – Миллер так меня и не выдал, и ты искренне думала, что он идиот. На самом деле идиотом был я.
– Неужели я не догадалась? Должно быть, была ослеплена твоей внешностью.
– А кто не был?
Джеймс остановил машину у самой травы. Мы посидели, переполняемые чувствами после его рассказа.
– Жаль, что я не помню. – Я посмотрела на Джеймса. – Но хорошо, что помнишь ты.
– Я не остановлюсь, пока ты не будешь знать каждую секунду нашей жизни. Я ничего не упущу, даже плохое.
Я кивнула. Джеймс обещал это каждый день после отъезда из дома Ивлин. Иногда его рассказы повторялись, но я не возражала. Мы ездили к Лейси и рассказывали что-то и ей, но, хотя она улыбалась, у меня возникло впечатление, что она не совсем понимает, о чем речь. К счастью, оказалось, что она достаточно здорова, чтобы закончить школу и попробовать поступить в колледж. Ее психотерапевт даже надеялся, что однажды она станет прежней, так что мы не сдаемся. Мы никогда не сдаемся.
– У меня для тебя кое-что есть, – сказал Джеймс, пряча улыбку.
– Блестящее? – Мне хотелось его подразнить.
– Не очень.
Я наморщила лоб.
– Яркое?
Он засмеялся.
– Нет, это на потом. – Он сунул руку в карман брюк, но остановился, устремив на меня взгляд ослепительно-голубых глаз. – Помнишь свой сон-воспоминание накануне бегства с фермы? Насчет того, чтобы я бросил семя?
– Фу! Нет. – Я уже не помню последний день на ферме. – Очень надеюсь, что ты говорил о земледелии.
Джеймс вынул пластиковый шарик вроде тех, которые выдает автомат со жвачкой. В шарике поблескивало что-то розовое. Я прикусила губу, еле сдерживая улыбку.
– Вообще-то оно блестящее, – сказала я.
– Так я же отъявленный лжец! В общем, – он снял крышечку и достал кольцо, – ты помнишь, после того воспоминания мы почувствовали безумную любовь друг к другу – ты даже вроде сказала, что я милый. Сейчас я помню, что чувствовал в тот день. Даже тогда, несмотря на все происходящее, я знал, что никогда тебя не отпущу.
– Не смей доводить меня до слез, – предупредила я, чувствуя, как предательски щиплет глаза.
Джеймс взял мою руку и надел кольцо на палец.
– Я уже дарил тебе такое дважды, – сказал он. – Поверь, оба раза обстоятельства были романтичнее, чем сейчас. Но я продолжаю дарить их тебе – та же модель из того же «Денни». – Его улыбка растаяла, а взгляд стал слишком серьезным для солнечного дня. Я погладила его по щеке и поцеловала.
– Я столько раз тебя терял, Слоун, – пробормотал он. Он погладил мое бедро и подтянул ногу на колени. Он уложил меня спиной на сиденье. Его поцелуи приятны, но и немного печальны. Я попыталась полностью изменить настроение, и Джеймс быстро отодвинулся, засмеявшись.
– Эй, мисс Шаловливые Ручки, – он кивнул на ветровое стекло, – мы будем это делать или нет? Почему ты еще одета?
– Пожалуй, я останусь здесь, – сказала я, хватая его за ремень. Он шутливо хлопнул меня по рукам и подхватил за талию.
– Пойдем, – прошептал он, целуя меня так нежно, что я невольно доверилась ему. Джеймс вылез из машины. Я глубоко вздохнула, успокаиваясь, и посмотрела на реку. Здесь оба раза у нас случился первый поцелуй. Взяв полотенце с заднего сиденья, я нехотя открыла дверцу.
Джеймс стоял на самом краю высокого берега. Он обернулся. Глаза в солнечном свете казались кристально голубыми.
– Давай, трусишка, – сказал он. И я улыбнулась.
– Не знаю, в чем дело. – Джеймс тащил меня в воду, взяв повыше кисти. – Проблема в том, что на тебе по-прежнему слишком много одежды.
Я вытаращила глаза. Губы дрожали от ледяной воды.
– Ты это всякий раз говоришь! Кончай болтать и сделай что-нибудь впечатляющее, прежде чем я побегу ждать в машине, – сказала я дрожащим голосом. Приняв вызов, который он обожал, Джеймс ухмыльнулся, окунулся в воду и откинул мокрые волосы назад.
– Не двигайся, – сказал он, наставив на меня палец, и поплыл к мосткам. Я скрестила руки, прикрывая верх бикини, и любовалась. Джеймс греб сильно и мощно – он еще не вылез из воды, а я уже должным образом впечатлилась. Я громко свистнула.
Джеймс оглянулся, подмигнул и сделал обратное сальто, шумно приземлившись в воду. Я захлопала, прервавшись на секунду, чтобы полюбоваться новым кольцом, которое он как бы нечаянно надел мне на левую руку. Джеймс поплыл обратно; его рот иногда оказывался под водой.
– Так и ты можешь, – сказал он, подплыв поближе.
– Ну, не все же сразу.
– Надо закаляться.
Подойдя вплотную, Джеймс обнял меня холодными руками и приподнял из воды, чтобы поцеловать. Его губы казались слегка холоднее моих, и скоро мои пальцы глубоко впились в его спину, притянув вплотную, отчего нам стало жарко.
– Позже, – сказал он между поцелуями. – По-моему, ты просто пытаешься меня отвлечь.
Я засмеялась и поцеловала его. Джеймс поставил меня в воду, театрально вздохнул с деланым неодобрением и протянул руку.
– Держись, – серьезно сказал он. Я взялась за предложенную руку и пошла за ним на глубину. – Двигай ногами. О, изобрази ножницы, Слоун! Представь ножницы!
Я сделала, как он сказал, мы оба проявили терпение, и вскоре страх начал отступать. Страх воды. Страх утонуть. Страх смерти – и жизни. В этих минутах внутреннего спокойствия я нахожу силы продолжать – не в Джеймсе, родителях или друзьях.
Я обрела себя. После столького времени, после всего, что у меня отобрано и уничтожено, я нашла дорогу домой. В памяти больше не всплывают эпизоды прежней жизни – стресс от Программы или побега уже не сказывается таким образом. Я смирилась и с удовольствием слушаю рассказы Джеймса.
Релм, хотя я по-прежнему ему не доверяю, снова зажил в своем деревянном домике. Когда он виделся с Даллас в последний раз, то рассказал ей всю правду (которую я забыла, как и весь последний день на ферме). С тех пор мы Даллас не видели, хотя иногда она присылает мне открытки из Флориды. В последней была фраза: «Релму не говори».
Роджер в тюрьме, но не за нападение на меня или Даллас: обвинения выдвинула Табита, одна из хендлеров под прикрытием, сообщив, что, когда она впервые попала в стационар в качестве пациентки, Роджер насиловал и ее. Оказалось, его готовы засудить еще многие девочки. Роджер отсидит от пятнадцати до двадцати лет в Орегоне, и это ему еще не предъявили обвинений в связи с его участием в Программе.
Больше из хендлеров и медсестер пока никого не привлекли. Доктор Уоррен не объявилась, доктор Беккет нанял адвокатов. Медсестра Келл не стала заявлять на меня в полицию, хотя мне до сих пор стыдно перед ней. Я бы рада извиниться, но у меня не было возможности. Может, когда-нибудь и представится.
Ничего не слышно от Каса, хотя Релм с ним несколько раз общался. Они договорились оставить Даллас в покое и не лезть в ее жизнь. Впрочем, теперь я не верю ничему, что говорит Релм.
– Хорошо, – похваливал Джеймс, поддерживая меня и заходя на глубину. – А теперь я тебя отпущу, и ты отлично поплывешь сама.
Дыхание у меня сразу сбилось, и от испуга я разучилась махать ногами.
– Джеймс, – начала я, готовая схватиться за него.
Он наклонился и прошептал:
– Борись, Слоун.
Усилием воли я выровняла дыхание, коротко кивнула и начала бить по воде руками. Сперва получалось вразнобой – в лицо летели брызги, но затем Джеймс меня отпустил, и водяная гладь поплыла мимо. Джеймс не отставал. Мы поплыли к мосткам. Несколько раз я думала, что не доплыву и утону, как Брэйди, но не останавливалась.
Ухватившись за мостки, я захохотала. Мне понадобилось немало времени и потерь, чтобы я поняла: значение имеет лишь настоящее. Не воспоминания, а настоящее. Сейчас я в реке, где погиб мой брат. Я с Джеймсом – и плаваю.
Эпилог
В квартире очень светло. Даллас вышла из спальни, моргая от яркого солнца. Пригладив ладонью короткую пикси, она на секунду пожалела о длинных дредах. Уходя на работу, соседка по квартире оставила в кофеварке кофе, и Даллас, бормоча благодарности, налила себе чашку без молока и сахара. Смена в «Трейдер Джо» начинается только в полдень, и Даллас настроилас