ью: поэтому, наверное, и я, придя в себя, обнаружил, что отчаянно борюсь со своим бухарским ковром. Кресло лежало на боку, книжная полка свалилась на пол, вероятно и бесценные книги рассыпались по полу.
К счастью, я пощадил настольную лампу. Она стояла на своем месте, разгоняя тени. Зато мой халат оказался разорван в нескольких местах.
Я поднялся на ноги и неверной походкой подошел к окну, выходящему в сад. Уже наступил вечер, мрачный и холодный. На безоблачном небе ярко сияли звезды. Открыв окно, я посмотрел на них и содрогнулся от воспоминаний, а потом инстинктивно закрыл руками глаза: и тут небо рассекла невероятно яркая молния!
Я удивился: молния в ясную погоду? Но тут удар невероятной силы встряхнул дом. Я упал на пол. Створки окна ударили мне в спину, опрокинув на пол. Налетевший ветер дико взвыл под крышей. Настольная лампа замигала и едва не потухла, но потом снова ярко засияла… И лишь потом раздался сокрушительный удар грома!
В следующую секунду комнату наполнил резкий запах озона.
«Боже мой! Молния ударила в дом!»
Но затем, приподнявшись с пола, я с облегчением понял, что мой дом ничуть не пострадал. И тут я заметил, что мою комнату теперь освещает два источника света: одним из них была настольная лампа на письменном столе, дающая спокойный желтый электрический свет, а вот второй…
Второй испускал пурпурный мерцающий свет, однако сам был скрыт от меня за выступом стены. Я двинулся вперед, спотыкаясь и стараясь придти в себя. Но когда я, наконец, увидел источник света, рот мой раскрылся в благоговейном изумлении и радости.
Я, конечно, предполагал, что увижу, поскольку узнал пульсирующее пурпурное свечение. В дальнем углу моего кабинета и в самом деле стояли огромные дедушкины часы, выполненные в форме гроба. Когда-то они принадлежали когда-то моему отцу… Однако теперь корпус их был поцарапан и потемнел, от них валил пар, а из открытой дверцы на передней панели лился странный свет. И распростершись у подножья таинственного механизма лежал Титус Кроу. На лице моего друга застыла гримаса боли и гнева, вызванная, вероятно, бесплодными попытками подняться.
— Титус! — закричал я, бросаясь вперед. — Это вы? — Меня смутило странное несоответствие. Мой друг казался намного моложе, чем он был, когда мы расстались десять лет назад, но, когда он поднял на меня взгляд, и смог наконец улыбнуться, я убедился, что передо мной Титус Кроу, но такой молодой, что мог бы стать моим младшим братом!
— Есть… Ах!.. кофе у вас в доме, де Мариньи? — простонал мой друг. — Или, может быть… Ох!.. глоток бренди?
Но тут его глаза закатились, плечи задрожали и, потеряв сознание, он со вздохом рухнул на пол.
Утром Титус Кроу почувствовал себя лучше и смог даже выпить глоток кофе, прежде чем снова погрузился в глубокий сон. Смертельная усталость — так назвал бы я его болезнь. Но все же здоровье моего друга беспокоило меня и потому, как только Титус Кроу потерял сознание, я пригласил хорошо известного мне понаслышке доктора… доктора богословия! Это был ни кто иной, как преподобный Гарри Таунли, друг, доверенное лицо и бывший сосед Титуса Кроу. Пребывая на заслуженном отдыхе, он сам недавно вернулся в Англию из кругосветного путешествия, и поэтому ничего не знал о моем появлении, пока мой телефонный звонок не поднял его с постели. Его последнее воспоминание о нас с Кроу было связано с ужасной бурей, уничтожившей Блаун Хаус десять лет назад.
Поэтому мой звонок должно быть сильно взволновал старого джентльмена! Мало того, что он услышал голос человека, которого считал мертвым, так его вызывали ко второму почившему, по его мнению и нуждающемуся в его помощи! Тем не менее тревога в моем голосе передалась и ему. Он поверил, что телефонный звонок не дурацкий розыгрыш. Лишь осмотрев своего неожиданного пациента и поудобнее устроив его в мягкой постели, преподобный Гарри Таунли позволил себе выразить некоторое удивление. Конечно, я спросил, что так сильно смутило его?
— Видите ли, я знаю Титуса Кроу много лет, — ответил мне доктор. — И я не думал, что он может меня чем-то удивить. И все-таки… — тут от снова покачал головой.
— Ну-ну? — подтолкнул я его.
— Так вот, — медленно заговорил доктор богословия, — прежде всего, позвольте вас заверить — это безусловно Титус Кроу. И следовательно на его теле должны быть следы времени, я имею в виду разные мелкие шрамы, которые у любого человека накапливаются с годами. Но их нет. Удалить их мог бы какой-нибудь выдающийся специалист по пластической хирургии, потратив полжизни на такую прекрасную работу! И это еще не все. Титус Кроу стал… моложе!
— Мне тоже так показалось. Но разве такое возможно?
— Я не знаю… — преподобный Гарри Таумли беспомощно посмотрел на меня. — Не имею ни малейшего представления. Я могу только сказать, что это тело человека, скажем, тридцати восьми лет. Каким-то образом мой друг потерял четверть столетия? Но и это еще не все. Остальное — само совершенство… — тут доктор богословия покачал головой, не находя слов.
— Что — остальное? — перепугался я.
— Где были вы — двое, и чем занимались? — ответил мой гость вопросом на вопрос.
Я пожал плечами.
— Я… Я был… нигде!
Преподобный посмотрел на меня, явно ожидая пояснений.
Тогда я отрицательно покачал головой.
— Трудно объяснить. Я просто не был «здесь», и все. А что касается Титуса Кроу… Если я скажу вам, то вы, вероятно, решите, что я сошел с ума. Думаю, Титус захочет, чтобы его возвращение оставалось в тайне.
Он кивнул.
— Вы можете положиться на меня. Я ничего никому не скажу… И я не из любопытных: можете мне ничего не рассказывать.
— Прекрасно. Но есть кое-что, о чем я хотел бы знать. Что же вы нашли в Кроу «особенно» фантастического?
— Его сердце, — ответил преподобный после небольшой паузы.
— Сердце? И что же неладно с его сердцем?
— Ничего особенного, — ответил старик, надевая пальто и направляясь к двери. — Вы не заметили, что у него не бьется сердце?
Добрая английская невозмутимость!
— Не бьется сердце? — с удивлением воскликнул я. — Боже мой! Но ведь если сердце не работает, то…
— Боже? — бросил преподобный Таунли через плечо. — Да, я полагаю, с этим надо что-то делать, но кто сказал, что сердце Титуса Кроу не работает? Оно должно работать, и очень эффективно, однако оно не бьется! Оно урчит, мурлычет, как сытый котенок. Или, скорее, как очень хорошо смазанная машина!
Доктор, конечно, был прав. Как только он ушел, я отправился к постели Титуса Кроу и, вытаращив глаза, уставился на него. Дыхание его показалось мне обычным, температура тела — нормальной, но когда я положил руку на грудь… Его сердце действительно гудело, «как очень хорошо смазанная машина»!
Все это произошло двадцать четыре часа назад. Теперь на Англию снова опустилась ночь, и я задремал в кресле у постели моего друга. Я очень устал — ведь я провел все это время возле спящего Титуса Кроу, исключая, пожалуй, короткие перерывы в своем дежурстве, когда я уходил на кухню перекусить и отлучался по нужде.
Я проснулся в удивительно неудобном положении, с затекшими руками и ногами. Постель Титуса Кроу оказалась пуста, одеяло откинуто. Я понял, что меня разбудило — шум из кухни. Теперь он повторился — звон тарелок, свист чайника, глухой стук дверцы холодильника.
— Титус? — Я, зевая, вышел из гостевой спальни и отправился на кухню. — Вы… в порядке?
Последние слова застряли у меня в горле, как только я добрался до двери кухни. С моим другом определенно все было в порядке! В двух тарелках на открытом холодильнике громоздились сэндвичами с холодным мясом, от большой чашки кофе валил пар, а сам Титус Кроу, сжимая куриную лапку в одной руке, другой методично шарил в буфете. При этом, пережевывая курицу, он бормотал что-то о гибели цивилизации!
— Если вы ищете бренди, я его здесь не держу, — заметил я с порога.
Титус Кроу повернулся и, увидев меня, положил куриную лапку и бросился ко мне, а потом сжал мою руку в крепком, хотя и сальном приветствии.
— Анри, старый пень! — загромыхал он голосом такой силы и жизнерадостности, каким вряд ли мог обладать прежний Титус Кроу. Затем он еще шире улыбнулся. Глаза его ярко сверкнули и он добавил. — Нет, нет, я нашел бренди. — Он показал мне на горлышко бутылки, торчащее из кармана халата, который я оставил для него в изголовьи постели. — А ищу я штопор!
И он разразился смехом, я присоединился к нему. Мы оба хохотали до колик, чуть ли не до слез. Затем мы принялись есть, пить и еще долго смеялись, вспоминая старые времена. Ночь пролетела в воспоминаниях, часто довольно печальных… Но нас переполняла радость встречи старых друзей, живых и здоровых. Позднее, несколько подвыпив и насытившись, я откинулся на спинку стула и стал наблюдать, как мой друг в одиночестве продолжал опустошать мои запасы. Наконец, утолив голод, можно сказать наевшись до отвала, Титус Кроу встал, потянулся и спросил, где его плащ.
На мгновение я опешил.
— Ваш плащ? Вы имеете в виду тряпку, которая была перекинута у вас через плечо, когда вы… прибыли? Ее и то, что осталось от ваших брюк находится в коробке под кроватью.
— Тряпка! — ответил он с улыбкой. — Не так уж это плохо, Анри. Этот плащ снабжен антигравитационным устройством. По сравнению с ним самолеты не летают, а просто неуклюже парят над землей!
— Анти?..
— А старые часы? Я помню, что выпал из них в вашем кабинете!
Я кивнул.
— Ну что ж, пойдемте, я взгляну на старого товарища. Он выглядит несколько побитым, но для него еще найдется работа. По крайней мере еще одно путешествие. Если, конечно, я правильно поняла своего друга.
— Своего друга?
— Вас, де Мариньи, лично вас! — отвечал он.
Ну и начало! Титус Кроу был здесь. Во он — живой ответ на все вопросы, которые я задавал себе, очнувшись с переломанными костями на больничной койке, и хотя мы говорили, смеялись, вспоминали вместе прошлое всю ночь, я ни разу не задал ни одного вопроса о путешествии Титуса Кроу. Однако теперь, когда дамба прорвалась, я принялся безудержно говорить. Вопросы один за другим слетали с моих губ, громоздились друг на друге, пока, наконец, удобно расположившись в моем кабинете, Титус Кроу не поднял руки, успокаивая меня жестом. К тому времени заря уже протянула свои