Возвращение Томаса. Башня-2 — страница 2 из 6

Глава 1

И снова дорога вилюжится, как след огромной змеи, что ну никак не может ползти прямо, конские копыта стучат глухо, будто в мешки с шерстью: впереди туман, земля влажная, небо снова серое, ровное, никакого тебе купола, к которому оба привыкли в жарких странах. Томас в доспехах, даже в шлеме, разве что забрало поднято, копье в руке, щит на локте, даже не чувствует тяжести железа, привык, так черепаха привыкает к панцирю, хоть и тяжел, но что с нею бы сталось без этой тяжести?

Олег изредка посматривал по сторонам, узнавая и не узнавая места, по которым когда-то хаживал. На землях старых империй дороги утоптаны до твердости камня, там еще и разрушающие их дожди в редкость, а здесь только знаменитые римские дороги и спасали империю, соединяя ее в единое целое. Однако такие дороги только там, на юге, почти не требуют ухода, а здесь с частыми ливнями, затяжными зимами и бурными паводками их подновляли каждую весну. Теперь же, с уходом римлян, дороги размыло, заровняло, а поверх выросли такие дремучие леса, что всяк поклянется насчет вековечности и неизменности этих дубрав…

Сейчас дороги начали пробивать заново. Собственно, они были и во времена бриттов и пиктов, но тогда это были тропки, что боязливо огибали массивы деревьев, предпочитали держаться у опушек, теперь же эти земли быстро заполняются народом. Тропки превращаются в дорожки, дорожки – в дороги, а между городами властители земель вообще пробивают прямые и широкие тракты, чтобы могли двигаться войска с тяжелыми телегами.

Навстречу ползут телеги, везут провизию, холст, горшки и прочий деревенский товар на продажу, гонят скот, телеги тянутся в сторону темнеющих в голубом небе зубчатых башен, воздвигнутых по обе стороны врат. Втрое меньше телег тащится обратно… воздух заполнен тягучим утробным мычанием скота, груженного товарами, купленными в городе.

Европа быстро застраивается городами, села отпочковываются друг от друга стремительно, возникают монастыри, как рассадники учености, а при них – университеты. И только церковь объединяет этот разобщенный мир, где воюют не только королевства, но и все знатные сеньоры один с другим. Но уже то, что церковь очень быстро переварила вторгшихся варваров и обратила их в христианство, доказало ее мощь.

Человеку, привыкшему к огромным империям Востока, странно и дико в этих землях, где крестьяне одного сеньора зачастую не знают, что делается у соседей, не торгуют с ними, не обмениваются ничем, даже новостями. Связи не то что порваны, просто еще не установлены. В одной области может свирепствовать голод, а у соседей – полное изобилие и перепроизводство продуктов, в третьей – идет война, о которой не знают в двух предыдущих.

Больше всего, конечно, наживаются купцы, так как перепады цен просто дикие. Правда, торговля – занятие очень рискованное: каждый феодал, на чьи земли они вступали, считает вправе хоть купить товары по своей цене, хоть просто отнять товары, а купцов, этих проклятых торгашей, можно для потехи вздернуть над городскими воротами.

И только церковь сохраняет единство этих разодранных на клочья конгломератов: ни один епископ не теряет связи с Римом, все сведения доставляют быстро и оперативно. Это короли не знают, что делается у соседей: епископы знают, настоятели монастырей знают, даже знают не только что у соседей, но и у соседей соседей, а также во всем остальном мире.

До полудня ехали, каждый погруженный в свои мысли. Дремучий лес сменялся легкомысленным березняком. Несколько раз выезжали на исполинские поляны, сплошь заросшие цветами, где воздух рябил от бабочек, стрекоз, жуков и шмелей, затем пошло разнолесье, часто попадались огромные валуны, похожие на заснувших баранов, которых укрыло толстым слоем зеленого мха.

Конские копыта то и дело вздымают брызги, ручьи чуть ли не через каждые сто шагов, мелкие птицы носятся с веселым писком, трижды встречали огромные дубы, из щелей которых вытекает мед, но не подступиться: воздух гудит от множества пчел. Олег, наконец, снял лук, и, когда дорогу перешло небольшое стадо оленей, грозно загудела тетива, молодой олень сделал прыжок и грохнулся оземь.

Томас нагнулся на ходу, Олег подивился, с какой легкостью рыцарь подхватил и привязал добычу к седлу. Из небольших лесных озер часто раздавалось предупреждающее кряканье, а когда как-то проехали слишком близко, целая стая жирных гусей взметнулась в воздух. Олег стрелять не стал, хотя Томас уже напрягся в ожидании щелчка и предсмертного вскрика летящего последним гуся, что выглядит самым толстым.

Когда ехали через дремучий лес, Олег начал присматриваться к деревьям, на лице появилось озабоченное выражение, конь под его рукой свернул в чащу. Томас крикнул в спину:

– Живот схватило?

– Ты можешь остаться, – ответил Олег, не оборачиваясь.

– Размечтался, – фыркнул Томас зло.

Олег ехал между огромными толстыми деревьями, конь осторожно переступал через вылезшие из земли корни, похожие на сытых змей. Иные зеленые бугры под копытами прорывались, обнаруживая те же корни, поднявшие на себе толстый ковер мха и прошлогодних листьев, конь боязливо фыркал на огромных белесых мокриц, никогда не видевших света.

Наконец деревья нехотя расступились, конь ступил на поляну, в центре которой настолько могучий дуб, что Томас, который выехал следом, ахнул и торжественно перекрестился.

– Это… это нечто языческое!

– Угадал, – ответил Олег, все так же не поворачиваясь. – А теперь помалкивай.

Томас обиделся, но смолчал, даже коня остановил, а Олег все так же шагом поехал к дубу. Томас перекрестился снова, чем ближе к дереву Олег, тем громаднее выглядит дуб, таких просто не может быть, это ж всем дубам дуб, как будто и среди деревьев есть такие, которых смерть избегает, но в отличие от людей они продолжают расти и матереть…

Олег объехал дерево чуть, на той стороне дупло, крикнул весело:

– Подобру ли здорову?

Долгое время никто не отзывался, он хотел повторить призыв, но послышался шорох, скрежет, царапанье, затем глухой старческий голос:

– Снова… ты?

– Снова я, – ответил Олег жизнерадостно, – как дела? Как жизнь? Какие новости?

– Новости? – донеслось из темноты дупла. – Вот мокриц что-то в этом году многовато… В позапрошлом было гусениц нашествие, даже ко мне заползали…

– Да, – согласился Олег, – если даже к тебе, то не представляю, сколько их было. Но вообще как?

В дупле проворчало глухо:

– Плохо, но раз еще и ты появился, то будет еще хуже, знаю.

– Это точно, – согласился Олег. – Со мной не соскучишься. Либо лес спалю, либо наводнение устрою… шучу-шучу, не прячься. Ты что-то слышал о Черной Язве?

В дупле пошуршало, голос ответил осторожно:

– Едешь туда?

– А ты как думаешь?

В дупле вздохнуло.

– Можно было и не спрашивать, как же какая гадость в мире без тебя обойдется? Но вообще-то в плохое время едешь. Там страшноватые дела творятся. Старые боги, говорят, просыпаются…

Томас насторожился, а Олег вздохнул.

– Сколько раз я это слышал, – сказал он с тоской. – Ну почему ничего нового… всегда одно и то же… И что, черные маги обнаглели, уже в города заходят?

– Верно, – ответили из дупла.

– И тролли с гоблинами перестали воевать, теперь вместе на людей ходят?

– Точно, – ответили из дупла несколько озадаченно.

– И урочный час близок, – протянул Олег заунывным голосом, – скоро мертвецы выйдут из могил и будут пожирать живых…

В дупле зашуршало, появилась огромная лохматая голова. Грязные спутанные волосы закрыли лоб и все лицо, только крючковатый нос торчит, как лезвие изогнутого ножа. Томас ощутил, что житель дупла лишь бегло оглядел волхва, а вот его рассматривал настороженно и с большим вниманием.

– Насчет мертвецов не слышал, – сказал лохматый, – но похоже на правду. И еще похоже, ты знаешь больше.

Олег буркнул:

– Но все равно меняться с тобой не буду. Хоть ты и счастлив.

Конь под ним встал на дыбы, ржанул, Олег развернул его на задних ногах. Томас поспешно дал дорогу, Олег на резвом жеребце проскочил мимо, как выпущенная стрела. Красный хвост гуннского коня помахивал резво и задорно, Томас пустил своего вскачь, догнал между деревьев, Олег едет сосредоточенный, брови сдвинулись, зеленые глаза мечут молнии.

– Это кто? – спросил Томас.

– Лесовик, – ответил Олег безучастно.

– Лесовик, – повторил Томас. – Ах, так это сам Лесовик?.. Тот самый Лесовик? А кто такой Лесовик?

Олег отмахнулся.

– Да не забивай голову, тебе это надо? Один из местных богов. Правда, из мелких.

Томас торопливо перекрестился.

– Демон?

– Бог, – терпеливо сказал Олег. – Бог, а не демон.

– Все равно демон, – упрямо сказал Томас.

– Невежда, – бросил Олег раздраженно. – Демоны – это те ангелы, что взбунтовались против вашего Бога. Они были низвергнуты на землю, у них отобрали белые крылья и нимбы, и там, в аду, они стали демонами.

– Обратил, – буркнул Томас, – но все равно эти языческие боги – демоны.

Олег вздохнул.

– Да, в интересах дела так считать удобнее. Я тебе уже говорил, на самом деле дохристианские боги понятия не имели ни о каком великом расколе на небе, в результате которого часть ангелов была низвергнута и теперь в опале. Старые боги в драке не участвовали, и то, что сейчас их под одну гребенку с действительными бунтовщиками… несправедливо.

Томас выпрямился, взор устремлен вдаль, постарался, чтобы голос звучал твердо и решительно:

– Они – демоны! Если нет, то должны покаяться и принять святое крещение. И тогда Господь в своей превеликой милости, возможно, их допустит к себе!

Олег вздохнул, зеленые глаза вспыхнули злостью, но быстро погасли, злость сменилась бесконечной усталостью. Он пришпорил коня и вырвался на дорогу, что начала выходить из леса.

Дважды за день встречали шайки разбойников, но никто не осмелился напасть на двух вооруженных мужчин. На следующий день встретили шайку побольше, но и те не рискнули ввязаться в драку, только грозили издали, выкрикивали оскорбления и угрозы, делали непристойные жесты, но едва Томас опустил забрало и сделал вид, что сейчас нападет, бросились в кусты.

Однажды двое из разбойников побойчее изготовили луки и выпустили по стреле. Одна упала перед конской мордой, другая ударила в попону коня Томаса и застряла. Томас в бессилии выругался, на эту шваль не поскачешь ни с копьем, ни с мечом в руке. Даже с плетью не удастся, разбегутся, как вспугнутые зайцы, а за деревьями да завалами не отыскать достойному рыцарю.

Звонко щелкнуло дважды. Оба разбойника выронили луки, один повернулся вокруг оси и упал лицом вниз, и стальное острие высунулось из спины, второму стрела ударила в голову и опрокинула навзничь.

Томас оглянулся, Олег с тем же отстраненным выражением лица убирал лук за спину. Разбойники опешили, затем заорали снова, Томас видел, как потрясают кулаками, но теперь в душе ликование и чистая радость, прости, Господи, за такие чувства, он принял скорбный вид, все-таки христианские души сейчас расстаются с телами, поехал дальше суровый и неподвижный, даже сказал пару слов заупокойной. Правда, про себя, чтобы калика не ехидничал.

Олег поглядывал искоса с интересом. Любопытный народ эти христиане. Очень даже. Чувствует одно, а говорит и делает другое. Можно бы такого назвать отъявленным лжецом, как и есть на самом деле, но, с другой стороны, полностью свободен только дикий зверь, а человек то и дело врет, чтобы уживаться в обществе. А наибольшие лжецы из всех людей на свете – христиане, что бесспорно.

Возможно, потому они и так быстро распространяются по всем странам.

– Новый мир, – пробормотал он. – Новый мир… Новые люди для нового мира…

Припомнились предыдущие попытки вырваться из закольцованной Вселенной. Пробовали Керге, Ришке, Просветленный Самми, очень много над этим бились восточные мудрецы, из тысяч которых даже знатоки помнят разве что Заратуштру, Гаутаму да еще десяток наиболее ярких, но никто не мог проломиться через стену, ибо человек был язычником, и Вселенная оставалась языческой.

Чтобы выйти на следующий уровень, человек должен сам стать иным. Перво-наперво он должен отринуть весь этот мир, придумать себе другой, более чистый и высокий, и начинать в нем жить, хоть это и смешно, и дико. Да, жить в придуманном мире. Если о нем будет говорить противник, то вполне справедливо скажет, что в лживом.

А если не противник?

Глава 2

За день пятьдесят миль, где проехали, где промчались, а заночевали на опушке леса, выбрав удобное место, чтобы с одной стороны стена деревьев, с другой – простор, а над головой плотная крыша веток. Кони даже не выглядели очень уж усталыми, Томас восхищенно бормотал, что если бы такие кони да в те времена, когда он прямо на коне взбирался на башню Давида…

На другой день Олег чуть ли не пинками разбудил рыцаря Храма, напомнил о его орденском уставе, как будто знает, что это, и Томас полез на коня, намереваясь завтракать на ходу, калика объяснил, что настоящие мужчины делают именно так.

Лес становился все реже, воздух свежее, а когда однажды деревья вообще отступили, Томас обнаружил, что они едут по суровому предгорью. Олег тоже обратил внимание на гранитные скалы, ущелья с изрезанными трещинами стенами, где в щелях ухитряются расти сосенки и другие неприхотливые деревца, искривленные, цепкие, живучие.

– Хорошо, – произнес он с удовольствием.

Томас огляделся по сторонам.

– Что именно?

– Горные ручьи, – ответил Олег, – даже водопады… Как-то забываешь, что здесь вся страна – сплошное болото, покрытое туманом.

Томас ощутил себя уязвленным.

– А что, сарацинские пески лучше?

Олег всерьез задумался.

– Вообще-то там неплохо, однако… болот в Сарацинии не хватает.

– Да ну? – спросил Томас.

– Верно, верно. Когда их много – плохо, когда совсем нет, то… недостает. Ты эта… не отставай уж очень! Какие вы все, рыцари, черепашистые.

Сам он ухитрялся на ходу стрелять дичь, но всякий раз тщательно выбирал молодого и жирного гуся или такого же зайца, ни разу Томас не видел, чтобы у него зверь уполз раненным или покалеченным. Он часто выезжал вперед, возвращался обычно с добычей.

Сейчас вернулся хмурый, сказал с раздражением:

– Снова болото! В который раз!

Томас спросил удивленно:

– Да, болото. Ну и что?

– А ничего, – огрызнулся Олег. – Вся Британия в болотах, всяким разным жабам нравится. Самые крупные так вообще в восторге! А я как вспомню жаркие земли Палестины, где по полгода ни капли дождя, где и слова такого, как «болото», не существует…

Томас вздохнул.

– Не береди душу, – сказал он. В голосе, помимо грусти, прозвучала и металлическая нотка. – В Палестине Святая Дева Мария родила благословенного сына, но только здесь, в болотистой Европе, его приняли всем сердцем! А там, в Палестине, поселилось зло и неверие.

– А почему там климат лучше? – коварно спросил отшельник.

– Господь посылает нам испытание, – ответил Томас сурово. – Вот этими болотами, гнилью, комарами, зимним холодом… А на тех, кто в Палестине, махнул рукой. Так что еще увидишь, где в конце концов будет лучше!

Он говорил с такой убежденностью в голосе и взоре, что Олег ощутил, как сдвинулись незримые пласты в мироздании, на них воздействует новая странная мощь, именуемая христианством, и мир уже никогда не будет прежним.

Но все равно, как бы ни чувствовал себя куликом на родном болоте, туманы раздражают. Вообще-то привычные, какая же Британия без туманов, но кто побывал в Святой Земле, тот прекрасно понимает, что вообще-то можно прожить и без туманов, без болот, без ненастной погоды, без постоянного моросящего неделями дождя. Олег всякий раз снимал лук, когда впереди показывался туман. Натягивал тетиву и ехал так, с наложенной стрелой, а Томас нахлобучивал шлем и даже опускал забрало.

Приходилось ночевать под открытым небом, Томас ложился, не снимая доспехов, а рукоять меча всегда оставалась под рукой. Олег вообще почти не спал, утром поспешно завтракали и пускались в путь. Почти ежедневно на них пытались нападать разбойники, но достаточно было показать обнаженные мечи, те понимали, что схватка будет жестокой, и отступали.

Хотя крупные шайки пробовали навалиться. Тогда Олег быстро и страшно бил из лука. Меньше половины из нападавших успевали добежать до рукопашной, где грозный Томас встречал мечом и ревел в боевом гневе, так что двух-трех ударов хватало, чтобы рассеять любой отряд.

После каждой схватки Олег неприкрыто любовался Томасом, что рыцарю определенно льстило. Миллионные армии восточных владык, поражающие воображение, просто немыслимы в разодранной на множество королевств, княжеств, герцогств и графств Британии. Крупную армию просто не прокормить, здесь нельзя оперировать большими силами. На крохотных пространствах просто невозможно, так что число в Европе ушло с римлянами, теперь же все зависит от отдельных бойцов.

Конный всегда сильнее пешего, а если конный еще и рыцарь – ему нет равных. Все ориентировано на рыцарскую экипировку: лучший конь, лучшее оружие, лучшие доспехи да плюс воинская выучка – рыцарь еще с юного возраста пажа учится владеть оружием, усмирять коней. В возрасте оруженосца принимает участие в сражениях, так что, когда получает золотые шпоры рыцаря, он один стоит не одного десятка простых конников или десятков пехотинцев.

А когда нет войн, хмуро подумал Олег, что вообще-то редкость, рыцарь участвует в рыцарских турнирах, странствует в поисках драк и приключений, постоянно поддерживает в себе высокий воинский дух и готовность бестрепетно обнажить меч. Так что Томас не случайно стоит целого воинского отряда. Много денег вложено в его обучение, доспехи, оружие, коня, зато потом все окупается с лихвой. Да и прокормить отряд потруднее, чем одного рыцаря.

– Что смотришь? – спросил Томас с подозрением.

– Просто любуюсь, – ответил Олег честно.

– Что-о-о-о? – спросил Томас грозно. Он торопливо оглядел себя. – Это в каком смысле?

– Хорош, – объяснил Олег еще искреннее. – Так хорош, что просто уже и нельзя лучше. Вон доспехи как сияют! Хоть и побитые.

Томас перевел дыхание.

– А, ты о доспехах… Я уж подумал, меня так обозвал.

Как-то полдня ехали через лес, когда из-за деревьев, из кустов, даже из высокой травы выглядывали широкие жуткие лица. Томас никогда не понимал тех сеньоров, что держат при замках маленьких уродцев, горбунов или карлов: когда другие хохотали, он морщился и отворачивался, брезгуя смотреть на человеческие уродства. Сейчас эти уродцы, уже вызывающие не жалость, а страх, страшно корчат и без того отвратительные рожи, скалят зубы и потрясают копьями и топорами.

Олег заметил его застывшую гримасу, обронил:

– Это не уроды.

– Почему? – переспросил Томас.

– Они такие и есть, – пояснил Олег. – Это не уроды, это такой народ. Не понимаю, откуда они снова здесь… Ведь исчезли же настолько давно, что не могу сказать, как давно…

Из-за дерева вылетел дротик, Томас небрежным движением принял на щит. Щелкнуло, дротик исчез в траве, но, когда проезжали мимо группы деревьев, с веток посыпался целый град стрел, дротиков и даже камней. Томас выругался и, прикрываясь щитом, поспешно подал коня в сторону. Стрелы отскакивали от доспехов, застревали в конской сбруе.

Олег что-то прокричал карликам, те ответили глумливым хохотом. Он прокричал снова, строже, в ответ его забросали камнями. Он догнал Томаса, лицо удрученное, хмуро молчал, пока неслись вскачь, выбирая голые места, подальше от деревьев и кустов, избегая даже зарослей густой травы, что вымахала коню по брюхо.

Томас поглядывал на Олега с хмурым сочувствием.

– Что, не удалось договориться с собратьями?

– Это твои собратья, – ответил Олег равнодушно. – Они первые британцы и англичане. Хотя, конечно, мерзкие создания. И злобные… Добро бы сейчас озлобились, видя таких, как ты, рослых красавцев, так нет же – всегда такими были, когда здесь только зверье всякое бегало…

Томас зябко передернул плечами.

– Несчастный.

– Да они себя такими не считают, – возразил Олег.

– Это я о тебе, – пояснил Томас.

– Почему?

– Не принимает тебя Господь, – ответил Томас с глубоким сочувствием. – Где-то подосрал ты ему, не желает видеть твою поганую рожу.

Олег подумал, пожал плечами.

– Это твоя догадка. Не хуже и не лучше других.

– А что, – удивился Томас, – есть еще?

– Конечно, – буркнул Олег. – Немало.

Томас сказал задиристо:

– Назови хоть одну!

Олег усмехнулся.

– Я оставлен на боевом посту.

Олег ехал весь в думах, но Томас видел, как взор загорается, когда мимо проплывают ничем не примечательные руины или когда на высоких скалах проступают странные надписи на исчезнувших языках. Возможно, на месте нынешних руин когда-то высился гордый замок, а хозяином был друг Олега, а то и он сам, с ним никогда не угадаешь, кем мог быть и кем стать потом.

Если так, то в руинах вполне мог быть тайный ход, что приведет в сокровищницу. Язычники ухитрялись собирать огромные богатства. Не всегда же Олег беспечно скитался по дорогам, он знает нелегкий труд сеньора, когда обязан охранять весь край, защищать крестьян, быть справедливым судьей, заключить с соседями союзы о дружбе и зорко следить, чтобы не нарушались ни с чьей стороны… Жизнь сеньора нелегка, куда проще все бросить и уйти странствовать, якобы «искать истину», дурь какая, последнему дураку понятно, что вся истина в Библии, другую искать глупо, ее просто нет…

Он покосился на Олега, тот с луком в руках поглядывает на верхушки деревьев. Томас сказал с насмешкой:

– А не боишься стрельнуть в какого-нибудь своего бога?

Олег не понял, переспросил:

– Бога? Какого бога?

– Откуда я знаю, – ответил Томас победно. – У нас Бог один. Его не достать, а ваши под каждой кочкой прячутся. И в каждой луже, не говоря уже о болотах. И на каждом дереве…

Олег сказал равнодушно:

– А что, зато живые боги. Живут себе и живут. Им даже церквей строить не надо.

– Церкви, – ответил Томас важно, – необходимы.

– Ну да, – ответил Олег саркастически, – куда же без них!

– А что, – сказал Томас с удивлением, – ты считаешь, можно быть христианином и не ходить в церковь?

Олег буркнул:

– Знаешь, у тебя что-то не состыковывается. Вера в Бога – ладно, это одно. Верить или не верить – личное дело каждого. Бог, как сказано в ваших книгах, есть в сердце каждого. Так зачем в этом случае церковь вообще?

Томас задумался надолго, Олег уже решил, что рыцарь либо задремал, либо забыл о трудном вопросе, но, когда все же заговорил, голос его был мягкий и увещевательный, как будто старый мудрый дед вразумлял туповатого внука:

– Понимаешь, все не так просто. Скажи, как без церкви донести до язычников Слово Божье? Как поддержать колеблющихся и сомневающихся христиан? Тысяча лет прошло со дня гибели Сына Божьего, и все это время церковь несет свет в мир, просвещает, поясняет, строит везде школы, учит детей читать и писать, строит приюты для брошенных детей и помощи увечным на войнах… Без церкви как бы все это свершилось?

Олег проворчал:

– Ладно-ладно, с этим ты уел, признаю. Но ты вспомни хоть священника в замке своего отца, хоть архиепископа, что подле короля Гаконда! Первый не дурак выпить и за бабами приударить, а второй – чревоугодник, разве не видно? А ведь не простые монахи – иерархи церкви, но какой пример подают?

Томас посмотрел удивленно, переспросил с недоверием в голосе:

– Ты в самом деле не понимаешь таких простых вещей? Ах да, все забываю, ты – язычник. А язычник, даже если очень грамотный и много знает, все тот же слепец, блуждающий во тьме невежества и всяческих заблуждений.

Олег предложил саркастически:

– Ну-ну, просвети.

– Даже не знаю, – ответил Томас с сомнением, – твое невежество столь велико, что я иногда думаю, что прикидываешься. Ведь не может даже простой человек быть таким… слепцом.

Олег сказал раздраженно:

– Я не понимаю, что в моем вопросе выглядит глупым. Разве те высшие священники не образцы всех пороков? Разве церковь не является во многом рассадником… всех гадостей не перечислишь! Так почему я должен следовать за такой церковью?

Томас всмотрелся в него внимательно, с отеческой жалостью во взоре.

– А ты в самом деле не понимаешь, – произнес он жалостливо. – Теперь зрю. Олег, за церковью не надо следовать. И никто не следует. Христиане следуют за Господом. А церковь – это Божий дом, открытый для королей, рыцарей и простого люда, ибо перед Богом все равны. Он с такой высоты смотрит, что все мы тут внизу для него одинаковые, как вроде вон для тебя муравьишки. В церковь ходят, чтобы пообщаться с Богом, посоветоваться, попросить что-то или просто побывать в Божьем доме! Как навещают родителей примерные дети, что ввиду взрослости живут отдельно. А все эти священники, о которых ты говоришь с таким смешным жаром, – всего лишь слуги Божьи в Божьем доме. Ну, вроде конюхов, стряпух, дворецкого и прочей челяди. В каждом доме свои правила, а в Божьем – особые. Потому здесь и слуги прошли трудную подготовку для служения Господу. Ну и что, если какой слуга начинает задирать нос, он-де выше других, и тем более выше тех простолюдинов, что рубят лес или пашут землю? Мало ли ты видел слуг при важных господах, что тоже начинают важничать? От этого величие и благородство их господина не убавляется.

Олег смолчал, посматривал на рыцаря с удивлением. Томас хорош, даже сам не понимает, что достаточно просто излагает вообще-то трудные истины. Или очень хорошо слушал полкового прелата, а тому наверняка не раз задавали вопросы насчет примерного поведения священников.

Глава 3

Справа медленно двигался длинный пологий холм, но достаточно высокий, слева продолжался спуск, а дорога проложена по косогору как раз посреди холма. Томас видел, как дальше она опускается и выходит в зеленую долину, где дубовая роща, небольшая речушка и заросли камышей. Отшельник занят своими мыслями, Томас попытался думать о приятном, как он сумеет повергнуть всех к копытам своего коня и все признают его величие и беспримерную скромность…

Под ногами дрогнуло, прокатился далекий тревожный гул. Из подземной норки выскочил зверек и, не помня себя от ужаса, бросился вниз по склону, упал, покатился, кувыркаясь через голову. С вершины холма взлетела стая ворон, раздраженно закаркали.

Томас насторожился, заученным движением метнул руку к забралу. Железо лязгнуло, закрывая лицо, другой рукой он нащупал рукоять меча. За спиной послышался злой вскрик Олега:

– Этого еще не хватало!.. Томас, скачи вниз!

Не раздумывая, Томас пустил коня осторожной рысью вниз, сильно откинувшись на заднюю луку седла. Склон оказался круче, чем выглядит, за спиной гул нарастает, донесся голос Олега, но Томас не оглядывался: те, кто бывал в битвах, привыкли подчиняться, не раздумывая, от этого зависит, быть живым или не быть. Тот, кто первым замечает опасность, успевает предупредить остальных, а кто замешкается – будет объясняться на Страшном суде, почему медлил, почему не выполнил клятву крестоносца и дал себя убить, не сделав все, что должен человек и рыцарь.

Земля под конскими копытами вспучилась, конь зашатался, остановился, растопырив все четыре и дрожа всем телом. Томас вскрикнул, быстро перекрестился: под землей прошла волна, вздымая ее на высоту в половину человеческого роста, пронеслась дальше вниз и там в долине незаметно растворилась, как растворяется любая волна в озере.

– Пошел! – велел он коню. – Пошел!..

Конь пошел сразу скачками, при каждом скоке приседая на круп, кое-где даже съезжал на нем, сидя на зеленой траве, как на льду. За спиной нарастал новый гул, теперь в нем проступил рев, будто подал голос исполинский медведь, запертый в подземелье. Томас стиснул челюсти, вцепился в поводья.

Толчок нагнал их почти сразу, Томас ощутил, что его вышвырнуло, как могучим пинком. Он ощутил себя падающим с коня, тело инстинктивно проделало все то, что приучилось делать за долгие мучительные походы и сражения: ноги молниеносно освободились от стремян, он собрался в кучку и грохнулся оземь так, что ничего не сломал, и даже дух не вышибло, только земля и небо быстро-быстро замелькали, сменяясь, перед глазами.

Наконец, его перестало крутить, как белку в колесе. Он торопливо ощупал землю, попробовал встать и тут же со стоном рухнул: земля и небо продолжали кружиться. Послышался топот, он с трудом повернул голову, кровь застыла в жилах: Олег спускался на коне с холма следом, а за ним, настигая, гналась гигантская волна в три человеческих роста – уже не зеленой земли, а камней, валунов, щебня. Все это с каждым мгновением вырастало, появился гребень и начал угрожающе загибаться вперед, намереваясь накрыть беглеца, как шатром.

– Олег! – прохрипел Томас. Он указал трясущейся рукой в сторону жуткой волны. – Олег…

Олег на ходу оглянулся, посмотрел быстро на Томаса, тот видел, как исказилось лицо волхва, снова оглянулся и резко взмахнул рукой. Каменная волна, что достигла уже высоты трехповерховой башни, замедлила бег, начала застывать, а Олег промчался рядом с Томасом, протянул руку:

– Быстро!

Томас промахнулся, зато ухватился за стремя, некоторое время даже бежал рядом, затем упал, но стремя не выпустил. Его проволочило по земле еще десятка два ярдов, затем конь остановился, а Томас услышал тяжелый гул, грохот, далекий подземный треск.

Вскочив в испуге, обернулся. Застывшая каменная стена рушилась с грохотом, тяжелые глыбы обрушились с карниза, затем рассыпалась вся, крупные валуны покатились по склону. Томас расширенными глазами смотрел, как они катятся, катятся, катятся… Самые удачливые докатились ему буквально под ноги, остальные остановились раньше. Зеленый склон теперь стал коричневым от вздыбленной глины, камней, вытолкнутых из глубин неведомой силой обломков скал.

Томас прохрипел, все еще чувствуя тошноту от долгого кувырканья:

– Что… это?

– А ты как думаешь? – ответил Олег вопросом на вопрос. – Садись, поехали.

Томас огляделся, его конь, оказывается, сбежал вниз куда быстрее, чем его доволочили мордой по земле, хорошо забрало опустил, но назачерпывал столько, что голову не повернуть, как будто впрессован в плотную глину…

Олег, поколебавшись, слез, устало сел на землю. Томас кое-как стащил шлем, земля рухнула черным водопадом, получились две огромные кротовые кучи. Пока он чистил шлем, Олег проговорил измученным голосом:

– Я, похоже, перестарался…

– Отдохни, – сказал Томас обеспокоенно.

– Отдохну, – согласился Олег. – А ты поохраняй. Я сейчас не отобьюсь и от воробья.

Томас уловил движение, быстро повернулся. Роскошный дуб красиво раскинул в стороны могучие ветви, и на одной уселся огромный ворон, блестящий, словно агат. Крупные перья отливают синевой закаленной стали, мощные лапы, как у орла, обхватили ветку с такой силой, что вот-вот брызнет сок, а блестящие глаза с недобрым любопытством рассматривали рыцаря.

– Брысь, – произнес Томас.

Олег устало оглянулся.

– Ты это кому… А, птичка. Что по вашим христианским суевериям это предвещает?

– У христиан нет суеверий, – отпарировал Томас. – Только мерзкие язычники верят в приметы.

– А в чудеса?

– Тоже язычники, – сказал Томас твердо. – Господь сотворил человека, это было последнее настоящее чудо. А все, что сейчас еще творится, – это недобитая магия недобитых колдунов… А ну, брысь, говорю!

Ворон продолжал рассматривать его с любопытством. Олег всмотрелся в ворона внимательнее, вдруг удивленно присвистнул. Томас с непониманием смотрел, как Олег, не отрывая взгляда от ворона, поднял руку к оперенным стрелам, некоторое время перебирал их, а когда наложил на тетиву, наконечник блеснул не сталью, а серебром.

Ворон теперь смотрел уже на Олега, лапы его сжали ветку крепче, он чуть присел, готовый в любой миг оттолкнуться и взлететь, но тетива щелкнула неожиданно, стрела сорвалась молниеносно. Томас выругался разочарованно: ворон успел метнуться в воздух с неожиданной быстротой… стрела должна пройти внизу, над веткой, где он сидел…

Удар, во все стороны полетели перья, ворон дико каркнул, а затем уже вскрикнул почти человеческим голосом, и Томас запоздало понял, что волхв рассчитал и взял прицел на то место, где ворон окажется через мгновение.

Падая, ворон ударился о ветку, на которой только что сидел, на миг странно завис быстро меняющимся телом, перевалился и тяжело ударился о землю. Томас подбежал уже с обнаженным мечом в руке, вздрогнул, дикими глазами посмотрел на Олега. Тот замедленными движениями снял тетиву и сунул в карман, лук спрятал за спину, и все очень неторопливо, словно надеясь, что Томас все остальное возьмет на себя.

Томас с отвисшей челюстью стоял над распростертой на земле обнаженной женщиной с роскошными черными волосами. Она лежала навзничь, стрела по самое оперение погрузилась под левую грудь, этот аккуратный холмик с розовым соском еще судорожно вздымался, кровь течет совсем тонкой струйкой, но на безукоризненное красивое лицо уже легла тень скорой смерти.

– Это же… – прошептал Томас перехваченным горлом, – женщина!

– В самом деле, – пробормотал Олег, – ты наблюдательный. Как ты догадался?

Томас сказал со злой растерянностью:

– А почему она… ворона?

– Действительно, – согласился Олег, – странно. Женщина вообще-то хыщная тварь, она больше в кошку, обычно – черную, ну там в лису, волчицу, щуку, глендию… ну это тебе знать рано, но чтоб в ворону… гм.

– У нас как-то вороны даже на овец нападали, – вспомнил Томас. – А так вообще они цыплят крадут…

– Вообще-то да, – сказал Олег. – Все-таки рыцарский мир, если присмотреться, лучше. При всей его жестокой дурости у вас женщин не посылают вот так… в самые опасные места. У вас женщины вообще не воюют, что есть хорошо. Нельзя женщин так использовать, нельзя!..

Он вздохнул и, махнув рукой, лег под дубом, накрыл лицо полой плаща и тут же заснул. Томас в дикой растерянности переступал с ноги на ногу перед умирающей. Она смотрела в его сочувствующие глаза. На ее бледном лице мелькнула слабая надежда, тонкие руки поднялись в его сторону в безнадежном жесте, моля о спасении. Он вздрогнул и помимо воли протянул руку, их пальцы успели соприкоснуться… и тут же ее рука упала, а лицо дрогнуло и застыло.

– Пресвятая Дева, – прошептал Томас и перекрестился, – спаси и сохрани…

Он сам не знал, какое спасение жаждет в этот момент и спасение ли жаждет, но привычные слова пошли автоматически, он дочитал молитву до конца, а когда сказал «Аминь», на душе стало ровно и спокойно, словно в морском заливе, откуда только что ушла буря.

Мельница, похожая на каменный палец, отличается от встреченных ранее и размерами, и тем, что впервые увидели добротную каменную, только четыре крыла выглядят как-то несерьезно: даже не деревянные лопасти, а натянутый на рамы холст.

Правда, вращаются уверенно даже при слабеньком движении воздуха, почти незаметном. Томас услышал отдаленный хруст работающих жерновов. У мельницы две подводы, а третью он заприметил далеко на выезде из деревни.

– Неплохо живут, – определил он. – Зерна много, можно коней накормить и в запас взять.

– Может, все продают, – буркнул Олег. – А на вырученные деньги покупают квадратные камни.

– Зачем? – удивился Томас.

– Чтобы бросать в пруд и ломать голову, почему камни квадратные, а круги всякий раз – круглые?

– Зачем? – спросил Томас еще больше.

– Мы ж люди, – объяснил Олег. – Мы должны думать над непростыми вопросами. Над простыми думают только звери.

Томас насупился, не зная, дурость это или шуточка, на всякий случай сделал надменное лицо и красиво смотрел на вырастающие по обе стороны дороги аккуратные дома, с одной стороны которых огороды, сады, пашни, а с этой – колоды перед каждым домом, чтобы вечерами сидеть и чесать языками.

Еще от околицы их уже провожала стайка мальчишек, девочки застенчиво смотрели из-за высоких заборов, а когда миновали первые дома, навстречу вышли два старика в белых одеждах и с посохами, разом поклонились.

– Мы старосты, – сказали оба в один голос. – Мимо едете аль гостями будете?

Томас ответил великодушно:

– Переночуем у вас, а утром поедем дальше. У вас, надеюсь, деревня не голодает?

Один от великого возмущения даже задохнулся, второй староста замахал руками.

– Что вы, господин рыцарь, как можно?.. Мы ведем деревню по праведному пути. Господь велел трудиться и приумножать богатства. Труд – это благо, это святое дело. А кто трудится – тот богат.

– Проверим, – ответил Томас весело.

Он бросил повод старосте, тот поймал и пугливо посмотрел на грозного коня. Томас обернулся к Олегу, тот все еще осматривался в седле.

– Ты на коне и заснешь?

Олег спрыгнул, вручил повод подбежавшему мальчишке. Тот, очень гордый оказанным доверием, потащил коня за собой. Первый староста уже справился с праведным возмущением и полным достоинства жестом пригласил в сторону самого большого и высокого дома.

Глава 4

Со стола перед Томасом только что убрали пустое блюдо с остатками разгрызенных костей молодого барашка, взамен появилась овальная тарелка с огромной толстой рыбиной, украшенной зеленью. Вокруг рыбины – Олег так и не понял, что за рыба, – зажаренные перепелки и вареные перепелиные яйца, молодому рыцарю наперебой щедро предлагают со всех сторон деревенскую снедь, прямо с огородов и с веток плодовых деревьев.

Томас раскраснелся, рот до ушей, есть и пьет за троих. Стойко и с достоинством переносит тяготы пути, как заметил Олег, зато умеет наверстывать на отдыхе, особенно когда вот так: и еды всякой вволю, и все радушны, каждая жилка в организме отдыхает, наслаждается покоем.

Олег ел достаточно равнодушно, мысли текут вяло, приземленно. Пытался взогнать их, как голубей, ввысь, помыслить о возможных путях развития народов, но они лениво спускались на землю и ползали, как толстые ленивые крысы, питаясь обильными крошками слухов, домыслов, сплетен, рассказов о ссоре королей Эссекса и Уссекса, что уже начинают собирать войска верных вассалов.

Интересно, будет ли у этой ссоры продолжение, решатся ли государи на такое святотатство, как нарушение Божьего Мира: установленный церковью строжайший закон, который поддерживают все местные церковные советы и большинство крупных сеньоров? По этому миру запрещено проводить любые военные действия с пятницы до понедельника, а также в дни церковных празднеств, плюс – абсолютная гарантия от тягот и последствий войны священникам, торговцам, артистам, менестрелям и крестьянам.

Если учесть, что кампания грозит затянуться, а служба королю ограничена сорока сутками, после чего любой вассал сворачивает шатер и со своим отрядом с чувством выполненного долга возвращается в замок, а у короля хоть трава не расти, нарушения Божьего Мира не избежать. Да и слишком густонаселенные здесь места, пришлось бы вести войско через сады и пашни. Но даже если короли и пойдут на такое нарушение, то церковь от такого поражения только выиграет: народ увидит, что только церковь защищает земледельца, вообще простого человека от тягот войны, а все беды – от светской власти.

Он вздрогнул, на дальнем краю деревни кто-то громко и отчаянно застучал по металлической доске. В большой комнате мгновенно стало тихо, все прислушивались с недоумением, но без тревоги. Томас вскочил, спросил отрывисто:

– Тревога?

– Да, – ответил староста как-то неуверенно, – но волки давно не нападают, у нас там сильные собаки…

– Пошалил кто-то, – высказал предположение кто-то. – Помните, как в прошлый раз сынишка Козлодрала?

– Мало его тогда пороли!

– Но…

Металлический звон оборвался, затем все услышали грохот конских копыт. Целый отряд с гиком и криками несся по улице. Кто-то бросился к окну, вскрикнул:

– Господи!.. Они поджигают дома!

Все ринулись к двери, сбились в кучу, толкаясь и стараясь прорваться наружу. Томас обернулся к Олегу, глаза метали синие молнии.

– Мой меч и доспехи в доме через три отсюда!

Олег буркнул:

– Прими соболезнования.

Он прыгнул в угол, там тяжелый лук, пальцы привычно выудили из кармана моток с тетивой, набросили петлю на рог, толстое дерево затрещало, сгибаемое безжалостной рукой, вторая петля дотянулась до другого рога. Тетива грозно загудела, как гигантский шмель, Олег схватил колчан со стрелами и тоже бросился к двери.

Томас опоздал лишь на мгновение, Олег могучим толчком выбросил всех застрявших наружу и вылетел следом сам. Томас выбежал и, не обращая внимания на крики и жестокий смех на улице, задами бросился к дому, где им определили ночлег. Нападающие, судя по всему, проскочили в центр деревни, кто-то из местных снова проскользнул к сигнальной доске и отчаянно стучал в нее, в деревне переполох. Женщины с визгом хватают детей, что пытаются увернуться и продолжают носиться друг за другом. Мужчины застывали, в смертном страхе оглядываясь по сторонам, им придется пасть первыми, бросались к топорам, вилам, копьям и пикам.

Между домами крик, кто-то пытался укрыться в сарае, кто-то в панике лез на крышу, самые хладнокровные из женщин хватали детей и тащили в подполье, а мужчины с топорами в руках встали в дверных проемах. Кто поумнее или уже с опытом схваток, затаился в комнате за дверным косяком.

Всадники неслись с грохотом, опрокидывая плетеные корзины, большие и мелкие кувшины, легкие навесы от дождя и солнца, ограды для коз, налетели с грохотом копыт, звоном железа и дикими криками, от которых стыла кровь в жилах. Мечи и острия копий страшно сверкали под потемневшим небом. Один из крестьян упал на пороге своего дома, пораженный дротиком в спину, из раскрытой двери выметнулись четыре руки и торопливо втащили вовнутрь. Дверь захлопнулась, всадник рассерженно остановил коня и начал тыкать копьем в окна.

Остальные с гиканьем и устрашающими криками промчались по улице. В самом конце зарубили еще двоих, не успевших или не пожелавших прятаться. Некоторые вышибали двери и вламывались в дома, другие, соскочив на землю, торопливо высекали огонь. К ним уже тянулись смоляные факелы, вожак обеспокоенно посматривал в сторону замка, покрикивал, поторапливал.

Томас на бегу видел, как некоторые женщины прыгают в заранее заготовленные ямы и быстро накрываются перепачканными землей крышками, из которых торчат пучки травы, делая укрытия почти неотличимыми от земли. Дети там послушно замрут, как подземные зверьки, матери будут спешно подгребать, прижимать их трепещущие тельца, все в ужасе станут прислушиваться к грохоту копыт сверху, конскому ржанию, крикам и звону железа, к звукам схватки, где могут пасть их мужья и старшие дети.

Во главе отряда Томас рассмотрел всадника и, хотя лишь мелькнуло его злое перекошенное лицо, понял, что не забудет: рослый, худой, лицо узкое, будто его самого перековали из меча, в настолько облегченных доспехах, что даже конь кажется тяжело закованным рыцарем, меч в руке всадника длинный, блестящий, выкован очень умелым оружейником.

Всадник постоянно бросал взоры в сторону далекого замка, покрикивал, чтобы торопились, и Томас застонал на бегу от чувства бессилия, наконец, ворвался в дом, успев увидеть, как в соседний амбар вбегает народ, двое дюжих мужчин с обеих сторон навалились на тяжелые створки. В доме, куда вбежал Томас, двое мужчин торопливо рылись в углу, один с радостным воплем вытащил плотничий топор, второй отыскал палицу, утыканную обломками кремня.

– Быстро помогите с доспехами! – гаркнул Томас.

Он подхватил половинку панциря, мужики все поняли и хотя неумело, но споро застегнули ремешки. По улице с бешеным грохотом копыт носились страшные люди на огромных конях, совсем не похожих на тех смирных лошадок, на которых пашут, возят на телегах зерно. Слышались крики, грохот, лязг и злобный смех. Заприметив женщину, что не успела спрятаться, двое мужчин сразу же спрыгнули с коней и торопливо бросились к ней.

Один из всадников завопил торжествующе, заприметив впереди перед кузницей жаровню с раскаленными углями. Тотчас же несколько человек подскакали с факелами, поджигали, Томас заскрежетал зубами, когда они понеслись вдоль улицы, поджигая соломенные кровли. У последнего дома всадник зашвырнул ненужный факел на крышу, выхватил меч и прокричал:

– Выходите, жалкие трусы!.. Ваши дома горят!

Конь под ним гарцевал, мотал головой, роскошная грива красиво реяла по воздуху. Пятеро, оставив коней, бросились к дому и, выбив двери, ввалились вовнутрь. Слышны крики, хохот, отзвуки тяжелых ударов. Наконец, трое выволокли отчаянно вопящую женщину, волосы растрепаны, платье разорвано, следом вышел еще один, зажимая рукой окровавленное плечо, между пальцев стекали красные струйки. Пятый, судя по всему, остался в доме, крыша которого уже вся занялась жарким оранжевым пламенем.

Остальные части доспехов Томас надевать не стал, с обнаженным мечом выбежал на улицу. С той стороны стоял, широко расставив ноги, Олег. Красные волосы развеваются, как пламя, зеленые глаза блещут звериной яростью, а руки двигаются быстрее, чем мелкая птаха бьет крыльями. Стрелы с ужасающей силой пробивали кожаные доспехи нападающих, лишь двое сумели прорваться к нему, но он ухитрился быстро отступить в сторону и обоих вышиб из седла рогом тяжелого лука.

Томас в ярости рубил, выкрикивал клич Мальтонов, вожак сперва было бросился в его сторону с поднятым мечом, но передумал, прокричал приказ отступать, уцелевшие развернулись и ринулись вскачь вдоль улицы. Томас с проклятиями бросился следом, выкрикивая оскорбления и требуя, чтобы вернулись и сражались, но тяжелая рука рванула за плечо.

– Пешком? – раздался насмешливый голос.

Томас опомнился.

– Да, у нас такие кони, что сразу догоним!

– Никого догонять не будем, – отрезал Олег. – У нас дела.

– Но наш рыцарский долг…

Олег поморщился, словно оскорбленный до глубин души предположением, что у него может быть такая хрень, как рыцарский долг.

– Наш долг, – сказал он веско, – добраться до Адова Урочища.

Томас запротестовал:

– Но как можно мимо такого…

– Надо, – отрезал Олег. – Быстрее доберемся, быстрее справимся… быть может. Большое Зло плодит множество маленьких. Хочешь всю жизнь сражаться с маленькими? Не рискуя оказаться лицом к лицу с большим?

Томас захрипел осклабленно, как боевой конь при виде волка, оглянулся еще раз на дорогу, где уже опадает пыль, поднятая копытами ускакавших.

– Надо сказать здешнему сеньору, пусть своих крестьян защищает получше! Моих никто пальцем тронуть не посмеет. Сеньор для того и сеньор, чтобы оберегать народ, а не для сдирания налогов, если доспехи для турнира хочется подороже…

Олег кивал, соглашался, наконец, возмущенный рыцарь, излив душу, позволил увести себя с улицы, с ранеными и ушибленными простолюдины справятся и сами.

Завтрак был нервозный, старосте то и дело докладывали о потерях: один крестьянин убит, восьмеро ранены, из них двое – тяжело, два сарая сгорели начисто, у двух домов сгорели крыши. Староста руководил девушками, что прислуживали гостям, то и дело многословно извинялся, такое у них впервые, всегда с соседями жили мирно, что же в мире творится, что вот так, недаром же знамение было в небе, у коновала курица кричала петушьим голосом, а еще в лесу видели рогатую лягушку, не к добру, не к добру…

– Все не к добру, – сказал Томас сурово. – Враг не дремлет! Я имею в виду Врага рода человеческого. Потому надо всегда бдеть, всегда давать отпор.

– Даже загодя, – сказал Олег очень серьезно.

Томас посмотрел строго, но не понял, где тот уел, повторил, повысив голос:

– Давать отпор всегда! Господь создал совершенный мир, но поддерживать красоту и порядок поручил нам.

– Рыцарям Храма, – поддакнул Олег.

– Всем людям, – отрезал Томас грозно. – Для Господа нашего мы все равны, и всем отвечать нам перед ним по всей строгости.

Олег поглядывал на Томаса искоса, помалкивал. Вообще-то из молодого рыцаря выйдет хороший хозяин, уже сейчас в нем иногда проглядывает необходимая занудность, без нее не обойтись в построении и упрочении. Лихость и удаль необходимы, когда ломать и рушить, а чтобы строить, да, нужно вот так вдалбливать прописные истины.

Крестьяне кивали, соглашались, еще бы не соглашаться, когда этот рыцарь со своим другом в одиночку отогнал нападающих, трупы сраженных складывают на обочине, а за хозяином в замок уже послали для опознания.

Томас отклонил честь встретиться с сеньором и принять от него благодарности, добрые дела должны твориться не в расчете на вознаграждение, вообще их в идеале нужно делать тайком, но раз уж не получилось…

– Сэр калика, – позвал он нетерпеливо, – ты еще долго будешь возиться с этим окороком?

– Увязываю в дорогу, – ответил калика обидчиво. – Или думаешь, вот прямо щас сожру?

– Зная тебя, не удивлюсь.

– Ну, спасибо!

– Всегда рад сказать тебе приятное. Для язычника чревоугодие – похвала?

– Ничего, я тоже найду, чем похвалить христианина!

Крестьяне высыпали все проводить нежданных спасителей, отдохнувшие кони понесли бодро, весело помахивали гривами. Оглянувшись, Томас увидел облачко пыли, приближающееся со стороны замка.

– Надеюсь, – сказал он строго, – примет меры к такому соседу.

– Тебе бы королем быть, – вздохнул волхв. – Никому бы не спустил…

– Да, я такой!

– И воцарилась бы жизнь безопасная, – сказал калика, – спокойная, тихая, мирная, болотная, затхлая…

Томас, что сперва слушал с удовольствием, насторожился, повернулся к нему с огнем и вопросом в глазах.

– Это как это затхлая?

– Не знаю, – ответил Олег. – Видел только, где жизнь шибко тихая и мирная, все постепенно загнивает. Наверное, в самом деле боги создали щук, чтобы караси не дремали, не жирели. Вроде бы и несправедливо к карасям, но если по-другому не получается?

Томас с неудовольствием отвернулся. Калика столько прожил, а не понимает, что если всех преступников перевешать, а зло наказать, вот тогда жизнь и настанет всюду радостная и счастливая.

Глава 5

Дорога постепенно понижалась, по обе стороны медленно вырастают горные кряжи, словно поднимаются из воды. Лес светлый, редкий, солнечные лучи просвечивают насквозь, отдельными группками держатся сосны, березки, буки. Олег присвистнул, указал на аккуратные пеньки. Кто-то срубил три толстых дерева, стволов не видно, но и следов от колес не видать, будто неведомый великан унес на себе.

Томас начал осматриваться, обрадованно указал на тропку, похожую на звериную. Он же первым пустил по ней коня, тропка после недолгих петляний между деревьями слилась еще с одной, потом еще, стала втрое шире, уже не терялась под огромными узорными листьями папоротников.

Когда превратилась в дорогу, что почти не виляет между деревьями, а прет уверенно и целеустремленно, Олег заметил с привычной угрюмостью в голосе:

– Если прибавим ходу, заночуем в городке.

– Ты там бывал?

– Нет, но слыхал, что городок, как и все другие. Разве что…

Он умолк, Томас выждал, спросил в нетерпении:

– Что с ним не так?

– Да все так, – отмахнулся Олег. – Нам ведь только заночевать? Ну и все, а утром уберемся. Никакие странности нас коснуться не успеют.

Томас похлопал коня по шее, шпорами колоть не стал, бедное животное и так едва тащит ноги, огляделся, в лесу темнеет куда быстрее, чем за его пределами.

– В город вряд ли, – сказал он, – но между лесом и городом с десяток сел, иначе не бывает. Переночуем под крышей, а утром вместе с крестьянами, что поедут на рынок…

Олег буркнул:

– Тогда город нам зачем?

– Не знаю, – ответил Томас. – Как-то принято заезжать в города.

– Эх, Томас, падешь ты жертвой комильфо.

– Сам ты, – обиделся Томас на всякий случай. – И даже выхухоль!

Город в неспокойном месте, потому, помимо высокой стены из грубого камня, еще и ров: шириной шагов в сорок-шестьдесят, а про глубину лучше и не думать, за городом небольшая речушка, так что воды попадает достаточно. Он прямо под стеной, так что сумевшим каким-то чудом перебраться ничего не даст, а со стен их легко поразить камнями, стрелами, кипящей смолой или маслом.

Единственный мост переброшен через ров, правда – широкий, шесть всадников проедут в ряд, его охраняют вынесенные далеко вперед две массивные каменные башни. На широких площадках, укрытых надежными парапетами, может разместиться по полсотни лучников, так что мост защищен надежно, Томас отметил это сразу и принялся искать уязвимое место в обороне, как будто он уже привел сюда войско.

Олег ехал молчаливый, на рыцаря поглядывал искоса, ход его мыслей понятен, стоит только посмотреть в честное открытое лицо. Что ж, пусть осаждает эту твердыню, мозгу надо ставить перед собой трудные задачи и стараться их решать, только тогда человек – человек, а не довольное жизнью животное.

Внизу у основания башни стол и две лавки, трое воинов отдыхают, но четвертый стоит у самого моста и внимательно всматривается в каждого, кто пешим или конным прибывает в город. Одного заснувшего возчика на груженной горшками подводе разбудил и заставил поднять голову, всмотрелся в опухшее от перепоя лицо с подбитым глазом, махнул рукой: проезжай.

– Даже плату не берут, – заметил Олег.

– Значит, везет что-то нужное городу, – объяснил Томас.

– Гибкое управление, – сказал Олег, Томас уловил нотку одобрения пополам с непонятной иронией. – Молодцы, держат нос по ветру.

Олег сидит в седле вроде бы до пят погруженный в мысли, однако Томас чувствовал, что отшельник видит и слышит все, что происходит вокруг, не пропускает ни косого взгляда в их сторону, ни скрип седла под проехавшим всадником, ни промелькнувшую по земле тень от некой птахи: явно сразу определил и что за птаха, голодная или нет, молодая или старая, самец или самка – калика как-то умеет замечать такие мелочи, что ускользают от любого разумного человека, особенно – христианина, а этот же все замечает, замечает, замечает…

Город уже разросся и укрепился, заметно по свежей кладке каменной стены, окружившей старую часть и внутренний ров. Там свой мост, поменьше, у моста по два стражника с каждой стороны внимательно осматривали телеги, а из башен за въезжающими бдительно смотрят лучники и арбалетчики. У входов в башни лениво переговариваются латники, но хоть лица и беспечные, взгляд настороженный, а ладони всегда вблизи топоров.

Олег вздохнул, чувствуя дурноту. Такого в скитаниях по восточным странам еще не видел, чтобы вот так каждый город был государством, каждый сеньор сидел в замке, как в осажденной крепости, а по дорогам нельзя проехать без большого вооруженного отряда. Во всех восточных странах, где он почти безвылазно провел несколько столетий, даже самый мелкий деспот сразу устанавливает жесткую единоличную власть, и по всей его территории все передвигались свободно и безбоязненно. И чем страна больше, тем длиннее караванные пути. А уж империи так и вовсе…

Томас смотрел перед собой прямо и бестрепетно. Спина ровная, нижняя челюсть своим положением выказывает волю и решимость все одолеть, смолоть и бросить коню под копыта.

– Это близость Адова Урочища, – обронил он сурово. – Люди боятся, Олег! Только и всего.

– Тогда все Оловянные Острова, – ответил Олег, – адово урочище.

– Оловянные… Ах да, ты вот о чем! Олег, тут отродясь не было никогда олова.

– Выкопали, – буркнул Олег.

– Думаешь?

– Знаю, – ответил Олег еще сумрачнее, – какие здесь рудники были, какие рудники!.. А вот там стояла большая пристань…

Томас чуть повернулся, новенькая кожа седла протестующе заскрипела.

– Олег, – сказал он настороженно, – ты не объелся ядовитых грибов? А то наши друиды от них, говорят, и перемерли… Какая пристань, когда реки нет и в помине.

– А это что, не река?

Томас засмеялся с покровительственной ноткой.

– Эх, сэр калика… Не видел ты настоящих рек!

Олег вздохнул.

– Ну… наверное. Возможно. Впрочем. И здесь когда-то… была. Каких я тут щук ловил…

Томас зябко передернул плечами. Щук он ловил! Тут мороз по коже, когда пытается представить себе эти бездны, когда здесь несла воды большая река, да не просто воды, а речные суда! – а сейчас, столетия тому поменяв русло, течет в сорока милях отсюда, оставив здесь чуть ли не ручеек… А он тут, оказывается, всего лишь щук ловил.

– А какой король тогда правил? – спросил он. Напомнил: – Когда ты здесь щук ловил?

Олег в удивлении сдвинул плечами.

– Король? А, шутишь… А я уж подумал, что ты всерьез. Кто ж такую мелочь, как короли, помнит.

Хозяин гостиницы сам выбежал принять коней, так старательно вилял хвостом и заглядывал в глаза, всячески стараясь угодить гостям, что даже Томас понял, насчет свободных комнат проблем не будет. Он заплатил вперед, надменно повелев, чтобы комнаты лучшие, еда лучшая и вообще все – лучшее, он благородный рыцарь, а не мелочь какая-то купеческая или ростовщическая.

Олег прошел вслед за Томасом в трапезную, всего один стол занят, остальные пять свободны. Немолодая женщина, явно жена хозяина, чем-то на него похожа, быстро вытерла чистой тряпкой стол, сама же метнулась на кухню и вскоре вернулась с подносом, заставленным множеством мелких тарелочек.

Томас нахмурился, подозревая какое-то коварство: после предательства баронов, избравших другого короля, он видел коварство гораздо чаще, Олег все понял и заверил благодушно:

– Это салаты и холодные закуски. Чтобы аппетит раздразнить.

– Да у меня он и так в порядке, – проворчал Томас. – Куда уж дразнить? Вот-вот начну грызть край стола…

Он с тем же подозрением поковырял пальцем в салатах, Олег посмеивался и отправлял сочные листья в рот. Томас, наконец, разохотился, тем более что травы перемешаны с тонкими ломтиками мелко нарезанного холодного мяса. Когда хозяйка, наконец, вернулась с горячим мясом, он уже порыкивал довольный, встретил ее широким жестом.

– Хорошо у вас готовят!.. Именно это я и люблю.

Она присела в почтительном поклоне.

– Спасибо, господин рыцарь.

– На здоровье, – сказал он добродушно. – Как вообще идут дела? Кто в городе правит? Об Адовом Урочище что слышно?

Она принялась отвечать быстро и словоохотливо, но когда Томас спросил об Урочище, сразу посуровела, слова начала подбирать очень осторожно, что Томас, как заметил Олег, явно одобряет: о Враге и его слугах лучше вообще не упоминать, а то они слышат всякий раз, если называют их имена, и могут появиться в любой момент.

Олег смотрел с насмешкой, как оба, Томас и хозяйка, дружно перекрестились, пошлепали губами, это на тот случай, если какой демон и явился, чтобы защититься крестным знамением и святой молитвой, чертовы язычники, хоть и называют себя христианами.

– Говорят, – прошептала она осторожно, – Язва разрастается. Уже дошла до реки. Все надеются, что через реку уж никак не переберется, больно глубокая, широкая и быстрая. Из нашего града туда отправились семь священников и сорок монахов! Отец Септимий поклялся, что не уйдет оттуда, пока не загонит Язву вспять. Или не падет сам, не отступив, ибо он – воин Христа…

Олег хмыкнул.

– Слишком хвастливые речи для священника.

– Он не всегда был священником, – объяснила хозяйка. – Только в прошлом году принял сан. А до этого был известным рыцарем…

– Как его имя? – спросил Томас.

– Отец Септимий.

– Да в задницу этого Септимия! Как он назывался раньше?

Она ответила, вздрогнув от грозного рыка:

– Господин барон Генрих Герхоун…

Томас ахнул, откинулся на спинку кресла, глаза выпучил в великом удивлении.

– Это такой черный, высокий, нос горбатый, а на правой щеке шрам, как будто звезда упала?

Она несколько раз кивнула, очень довольная, что может подтвердить.

– Все точно, господин рыцарь. И еще один шрам, поменьше, над бровью. Я не раз его видела вблизи, рассмотрела.

– Он, – сказал Томас обрадованно и в то же время в задумчивости. – Точно он… Но почему?.. Ты иди, иди по своим делам. Олег, ты что-то понимаешь?

– Ты о чем?

– Почему рыцарь стал монахом?

Олег пожал плечами.

– Говорят, когда черт стареет, в монахи идет.

Томас нахмурился, рука его цапнула кувшин с вином, медленно и задумчиво налил полный кубок, но видно, что мысли порхают далеко от выпивки. На гнусный выпад язычника отвечать не стал, задумался.

Олег медленно и с наслаждением пожирал хорошо приготовленное мясо, затем налег на сыр, он здесь трех видов, свежий и хорошо пахнущий. Явились мастеровые, сразу заказали вина, заняли столик у самой двери, что Олегу не понравилось, при желании могут, слегка отодвинув лавку, вроде бы нечаянно задевать всех, кто входит или выходит.

Вино им принесли в кувшинах, а из еды они заказали головку сыра на всех. Томас тоже все слышал, скривился, но, когда принесли сыр, уважительно покачал головой, мастеровые не прогадали: в головке не меньше двадцати фунтов.

Он слышал, как один из мастеровых с хохотом поинтересовался у соседа:

– Ты расскажи, расскажи, как устраивался дворецким!

Тот отнекивался, здоровенный рыжий парень с простецким лицом, но остальные нажали, он сказал нехотя:

– Да все было неплохо, меня даже приняла сама графиня, а не метр… мерд… ну управляющий замком. Провели меня в гостиную, там графиня сидит с подругой, языками чешут. Осмотрели меня, расспросили, не болею ли чем. Я объяснил, что об меня можно бревна ломать. Потом графиня говорит: покажи, дружок, руки. Я показал. Она осмотрела и говорит, руки хорошие, сильные, а что мозоли, так все скроется под белыми перчатками. Потом говорит: покажи икры. Я штанины задрал, она посмотрела – хорошо, говорит, вполне подходит для норманнских коротких панталон. А потом говорит – теперь покажи референции. И тут, похоже, я совершил ошибку…

После паузы раздался громовой хохот. Мастеровые гоготали так, что из кухни высунулся испуганный хозяин, сперва посмотрел на Томаса, тот заулыбался тоже, и хозяин исчез, успокоенный.

– Бывает, – согласился мастеровой, который завел разговор. – У меня тоже было нечто похожее…

Он начал длинно и путано рассказывать, и снова у Олега сложилось впечатление, что тот больше присматривается и прислушивается к чему-то, а рассказывает заученно, потому что в разговор, как и в костер, нужно вовремя подбрасывать дровишки.

Томас велел подать вина, хорошего вина, а не этой бурды, на него начали коситься с враждебностью, как на всякого чужака, который говорит слишком громко.

Однако разговор там продолжался, кто-то начал о битвах и сражениях, заговорили о сражениях, Томас не слушал и, лишь когда увидел внимание на лице язычника, повернул в их сторону голову.

– …и тогда он покончил с собой, – заканчивал рассказ мастеровой торжественно, – чтобы смыть пятно с имени и не пятнать герб бесчестным поступком.

Все молчали, только один из них, постарше, перекрестился и сказал задумчиво:

– Вроде бы все верно… но церковь запрещает убивать себя. Это грех! Самоубийц даже не хоронят, как людей, а только за оградкой, как ворье, злодеев, клятвопреступников и отцеубийц. А также сыноубийц.

Олег толкнул Томаса.

– А что скажет герой турнира? Ну почти герой.

Томас прорычал рассерженно:

– Грех или не грех самоубийство, не мое дело. Но это – воинское преступление! Такое же, как дезертирство.

Разговоры затихли, на рыцаря посматривали с ожиданием, но Томас молчал, мужчины не говорят много, и тогда старший мастеровой сказал хитрым голосом:

– Что-то я такого не заметил в Библии… Или это вы, благородный сэр, прочли в других трудах святых апостолов?

Томас покосился подозрительно, не пытаются ли его оскорбить, предполагая, что он грамотный и даже читает всякие там книги, буркнул:

– А что непонятно? Господь дал человеку жизнь и велел пройти до конца, выполнить свой долг, а потом отчитаться об исполнении. А кто сам на себя наложит руки – тот дезертир, чего тут крутить?

Они переглянулись, Олег насторожился, что-то промелькнуло между этими мастеровыми, что с каждым мгновением меньше похожи на мастеровых, но тут же исчезло. Снова они пили и ели, говорили о пустяках, а Томас, допив вино, со стуком опустил кубок на столешницу.

– Пойдем посмотрим комнату, – велел он Олегу. – Думаю, этот хитрец попробует нам подсунуть какую-нибудь дрянь…

Глава 6

Комнату, которую предложил хозяин, Томас одобрил, однако неожиданно забраковал Олег. К неудовольствию Томаса, выбрал поменьше, с одним-единственным окошком, не такую светлую, а на вопль рыцаря хладнокровно заметил, что им здесь не жить, завтра утром поедут дальше. Зато перед окном закатное небо, а не раскидистый клен, с которого он может попасть стрелой в горящую свечу в комнате, а если из арбалета, то и в сам фитиль.

Томас сказал с отвращением:

– До чего же это, должно быть, неприятная жизнь – всего бояться!

– Зато живой, – ответил Олег автоматически, потом задумался, посмотрел на Томаса со странным вопросом в глазах. – А что ты хотел сказать?.. Впрочем, не надо, знаю, что скажешь.

– В самом деле знаешь?

– В самом.

– Откуда?

– У тебя такое… лицо. Совсем не королевское. Хитрости мало, скажем мягко. Я не сказал, что дурак, не сверкай глазами!.. Ты честен и прост, как твой прекрасный боевой конь. И хитростей у тебя не больше, чем у него, когда надувает пузо, чтобы подпругу не затянули туже… Но дело не в этом. Город, как мне кажется, уже немножко отравлен.

Томас подскочил в тревоге.

– Ты чего? Все такие довольные!

– Под боком Адова Урочища? – напомнил Олег. – Выходцы из ада уже поднялись на поверхность, а здесь рассуждают, какой король у какого область оттяпает, кто у кого жену увел… Разве что не кровь отравлена, а души… Ладно, это слишком сложное для тебя. Ложись, спи.

– Рано, – ответил Томас. Он взял плащ и набросил на плечи. – Пока мы ехали сюда, видел, как хозяин одной лавки показывал мне меч в ножнах?

– Нет, – ответил Олег, но Томасу показалось, что отшельник говорит неправду. – Как-то не заметил.

– У него оружейная лавка, – сказал Томас задумчиво. – Довольно богатая. Думаю, ему есть чем похвастать.

– Томас, – сказал Олег укоряюще, – мы едем по весьма важному делу. Можем и головы сложить! А ты по лавкам заглядываешь, как женщина?

Томас сказал оскорбленно:

– Женщины не заглядывают по оружейным лавкам! А если бы заглядывали, туда бы перестали ходить мужчины. Есть, знаешь ли, места святые для мужчин… Не скаль зубы, я имел в виду, что почти святые! Для нас самое дорогое – оружие. Я не тряпки собираюсь смотреть, обувь или дорогие притирания!

– А мог бы, – заметил Олег ехидно. – На Востоке вон и мужчины красят волосы, бороды, ногти, натираются благовониями…

– С ума сошел, – сказал Томас возмущенно. – Вся Европа рухнет, если здешние мужчины начнут краситься!

Олег смолчал, а Томас застегнул пряжку ремня и пошел к выходу. Олег вздохнул, оглянулся на лук, сиротливо стоящий у изголовья кровати, но махнул рукой и вышел следом.

Солнце опустилось за городскую стену, край блестит, словно плавится в жарком огне, но между домами уже залег полумрак, что медленно переходит в темень. В некоторых домах зажглись светильники, а перед самыми богатыми горят даже перед домом. С далекого перекрестка доносились звуки музыки, веселые песни, крики гуляющих.

Томас неодобрительно покачал головой. Вечерами народ должен ходить в церковь, а не устраивать гулянки на ночных улицах. Он хотел было высказать такое вслух, но покосился на язычника, этот обязательно спросит, когда был в церкви сам Томас, а тут не вспомнишь, разве что в прошлом месяце, когда загнал не то ливень, не то злые собаки.

Темная громада церкви вырисовывается на фоне красного закатного неба справа над крышами добротных домов. Олег заметил, что «громада» – слишком громко, у богатых крестьян курятники повыше и покрупнее, а это каменное здание даже в щелях между камнями дало вцепиться сорной траве, стыд какой.

Томас, похоже, тоже заметил неухоженность такого важного для христиан места, как церковный дом, покосился на калику с предостережением в холодных синих глазах: только скажи что похабное, однако калика поглядывал по сторонам, прислушивался к крикам, шорохам и, казалось, ничуть не удивился, когда навстречу вышли четверо мужчин и остановились, перегородив узкую улочку. Все четверо вытащили из ножен длинные ножи, смахивающие на короткие мечи.

Томас поперхнулся на полуслове, но, взглянув на невозмутимого волхва, надменно фыркнул, красивым жестом отбросил за спину плащ и выхватил меч. Олег оглянулся, там тоже появились четверо таких же оборванцев, но у одного топор, у другого нож, у двоих настоящие мечи.

– Ребята, – сказал Олег просительно, – такой хороший день был… не надо портить дурной дракой!

Один из стоящих впереди отмахнулся раздраженно:

– О тебе речи не было. Отойди в сторонку, тебя не тронут.

– Как скажете, – сказал Олег обрадованно.

Он отступил к стене, прижался к ней спиной, а когда четверка начала наступать на застывшего рыцаря, быстро метнулся вперед и неуловимо быстро опрокинул всех четверых, а Томас мгновенно развернулся и принял удар напавших сзади. За спиной слышались крики, в которых было больше изумления, чем ужаса, глухие удары и короткие стоны.

Томас выдерживал град ударов, одного сразил с великим трудом, второму рассек живот, остались двое, он подбодрился, но те вдруг посмотрели мимо него, закричали и, роняя кинжалы, бросились вдоль домов. Томас оглянулся, в их сторону шел Олег, деловито вытирая платком с головы одного из нападавших короткий меч. Тот покраснел от набалдашника до острия, с него срываются красные тягучие капли. Четверо вяло трепыхаются в лужах крови, стонут, один попробовал ползти, но уперся головой в стену и все греб руками, словно веслами, пытаясь продавить макушкой камень.

– Ты дерешься не по-рыцарски, – обвинил Томас. – И меч украл.

– Вот новость, – удивился Олег. – А я и не знал. Кому вернуть с извинениями?

– Зато с успехом, – закончил Томас менее охотно. – В уличных схватках все трюки хороши.

– Буду знать, – заверил Олег. – А если что, у тебя спрошу. Хорошо?

– Спрашивай, – согласился Томас горделиво. – Я много чего знаю.

Его дыхание быстро выравнивалось, доспехи все еще блестят, ножи попортили только плащ, да на панцире осталась пара царапин. Олег внимательно посмотрел на Томаса, не прикидывается ли, но тому в самом деле явно не пришло в голову мысли: а с чего вдруг набросились на них, двоих мужчин, когда для грабежа есть жертвы куда богаче и не такие зубастые?

– Ладно, – сказал Олег вслух, – набросились так набросились. Где твоя лавка?

Томас вытянул руку.

– Уже пришли.

Хозяин лавки испуганно выглядывал из окна. Томас улыбнулся ему издали, Олег видел, как побледнело и перекосилось лицо хозяина, тут же исчезло. Послышался грохот железных засовов. Дверь распахнулась, хозяин дрожал и мелко кланялся.

– Я видел… ужас какой!.. как на вас напали!.. Куда стража смотрит!

Он отступил, гости вошли, Томас сразу начал осматривать развешанное на стене оружие, Олег же еще от двери заметил ровным голосом:

– Да, в самом деле. И как будто знали, куда мы идем.

Хозяин побледнел, губы прошлепали:

– Да вы что?

– В самом деле, – сказал Олег.

– Не может того быть! – воскликнул хозяин.

– Да вот… чуть было не получилось…

Хозяин пролепетал:

– Почему вы так решили, что… знали?

– Город велик, – пояснил Олег, он рассматривал его пристально и холодновато. – Но засаду устроили именно здесь…

От стены послышался довольный голос Томаса, он снял и вертел в руке меч, дважды взмахнул, снова восторженно ахнул, протянул в сторону Олега.

– Смотри, какая прелесть!

Олег в полном равнодушии оглядел меч – длинный, с вытянутым лезвием, выкованный любовно и тщательно, не простой меч и даже не баронский, а как будто для воинственного короля, чтобы и воинская красота видна во всем, и тщательно подобранная и умело закаленная сталь, где синеватые узоры в металле скромно указывают на невероятную прочность, а у самой гарды сверкает великолепный рубин.

– Неплохо, – одобрил он. – Как я понимаю, ты шел сюда за ним?

– За ним, – ответил Томас гордо. – У меня чутье на хорошее оружие!

Олег повернулся к застывшему хозяину лавки.

– Вы именно это оружие хотели подарить моему другу?

Хозяин дернулся, жалко промямлил:

– Подарить?.. Это же меч королей… Однако же, принимая во внимание…

– Да-да, – подтвердил Олег строго. – Именно, принимая во внимание. Надеюсь, ты уговоришь доблестного рыцаря не отказываться.

Хозяин съежился еще больше, повернулся к ничего не понимающему Томасу. Видно, как сердце его разрывалось, когда бросал жалобные взгляды на драгоценный меч, но вздохнул и сказал потухшим голосом:

– Мне было видение, доблестный рыцарь, что этот меч нужно подарить именно вам. Я едва дождался, когда вы въедете в город, сразу же подал вам знак, а потом считал минуты, когда переступите этот порог.

Томас жадно прижал меч к груди, по его глазам Олег видел, что купить такое сокровище Томасу не по карману, но и принять в дар не решается, все-таки от простолюдина, другое бы дело – от короля или хотя бы герцога. Да хрен с ними, даже от графа бы взял, а тут какое-то двойственное ощущение, надо подумать, нет ли урона рыцарской чести…

Олег наблюдал за ним внимательно, заверил:

– Нет урона, нет. Хозяин уже получил высокое вознаграждение за свой поступок. От своего видения.

Томас все еще переминался, с жадностью смотрел на меч, но все-таки со вздохом протянул его хозяину.

– Это очень ценная вещь. Я не могу ее принять.

Хозяин было дернулся взять в руку, Олег многозначительно обронил:

– Но жизнь еще ценнее.

Хозяйская рука упала как подрубленная, Томас сказал с еще более тяжким вздохом:

– Ты прав. Как часто наши драгоценные жизни зависят от меча, коня или лопнувшей пряжки!

– Это верно, – согласился Олег. Он повернулся к хозяину: – У тебя как насчет коней?

Тот открывал и закрывал рот, покрылся разноцветными пятнами, а Томас напомнил рассудительно:

– Коней покупать не стоит, у нас хорошие кони. Ты даже тех, что я выиграл на полутурнире, и то продал… Я этого ни на что не променяю.

Олег подумал, кивнул.

– Ладно. Мы принимаем в дар только меч. Пойдем, а то уже вроде бы пора ужинать.

Томас переступил с ноги на ногу, промямлил:

– Ну, если было видение… с ним разве поспоришь? Видению сверху виднее…

Хозяин бросил испуганно-благодарный взгляд на Олега, прошептал:

– Не всегда, не всегда. Иногда и видения ошибаются.

– Это мы не так понимаем, – строго разъяснил Томас. – Видения всегда говорят многозначительно туманно, облекая слова в замысловатые кружева, что нас и обманывает.

Олег взял самые роскошные ножны, украшенные драгоценными камнями дивной огранки, меч подошел точно, крестообразная рукоять с щелчком вошла в желобок. На улице уже собирался народ над плавающими в темных лужах трупами, Олег повел Томаса кружным путем, чтобы не встречаться со стражей. Томас так и прижимал всю дорогу к груди драгоценный меч, только спрятал под плащ, чтобы не привлекать жадные взоры. Олег посоветовал старый меч выбросить вместе с ножнами, а взамен на перевязь подцепить подарок, Томас возмутился до глубин души:

– Этот меч знаешь сколько мне служил?

– Неделю? – спросил калика скептически.

Томас задохнулся от возмущения.

– Я что, такой молокосос?

Олег зевнул на ходу.

– Нет, я думал, ты в самом деле бывал в жарких боях. А там оружие долго не живет… Ага, вот еще что! Ты задержись здесь. Ненадолго… Впрочем, лучше я сам позову.

Томас спросил встревоженно:

– Ты чего?

– Вожжа под хвост попала, – объяснил Олег раздраженно.

– Это как?

– Наше языческое, – объяснил Олег еще терпеливее. – В смысле вожжа под хвост! Тебе этого не понять, христианин. Когда вот такая луна с рогами вверх, должен я войти первым, а ты – когда свистну. Понял?

– Что за дурацкие ритуалы, – пробурчал Томас с отвращением, но Олег уже быстро шел через темный, плохо освещенный двор.

Томас потоптался на месте, чувствуя, что его где-то обманули, затем вспомнил, что он – христианин, а это значит, должен нести свет в заблудшие души, а не потакать в их суевериях. Ишь – луна кверху рогами! – ерунда какая, придурастые язычники, другое бы дело – покраснела или обрела двойной ореол, это ясные предзнаменования от Господа, а так все ерунда…

Прижимая к груди драгоценный меч обеими руками, он быстро прошел к ступенькам, там слабо горит единственный светильник, бодро нырнул в полутьму холла, из угла донесся стон. Томас перекрестился, чтобы отогнать привидения, и бестрепетно начал подниматься по лестнице наверх. На ступеньках разлито что-то темное, поскользнулся, но удержался, упершись в стену, там тоже мокрое и липкое.

Ругаясь на нерадивых хозяев, поднялся к своей комнате. Дверь распахнута, в глубине спиной к нему Олег, выглядывает из окна. Не поворачиваясь, сказал чуть громче обычного:

– Вымой руки и ложись спать. Утром выедем пораньше.

Томас взглянул на ладонь, которой уперся в коридоре в стену, при свете ярких свечей видно, вся в крови. С беспокойством посмотрел на Олега.

– А ты как узнал?

– По запаху.

Олег повернулся, зеленые глаза горят, как у волка, дыхание постепенно выравнивается, но ощущение такое, что пробежался на высокую горку.

– А чего мое одеяло на полу? – спросил Томас с подозрением. – Ты об него сапоги вытирал?

Олег взглянул на одеяло, брезгливо поднял за край, понюхал. Взгляд стал отстраненным, наконец, произнес после паузы и с некоторым удивлением:

– Вообще-то чисто…

– А как иначе? – спросил Томас раздраженно. – Я велел подать все чистое!.. Другое дело, если ты уже успел высморкаться…

Олег хмыкнул, выронил одеяло и снова вернулся к окну. Томас примостил меч у изголовья, полюбовался с разных углов, сел на ложе и принялся снимать сапоги. Олег снова высунул голову наружу, голос его прозвучал с непонятным облегчением:

– Все-таки уполз… Хоть и с перебитыми руками. До чего же я стал мягким!

– Это как? – переспросил Томас.

Олег повернулся от окна, лицо удивленно-грустное.

– Да каждая байка о голодной жене и пятерых детишках действует на меня безотказно. Разве бы мог подумать каких-нибудь сто, а лучше – тысячу лет назад! Мягкий я стал, брат Томас. Наверное, старость подкрадывается.

– К тебе подкрадешься, – буркнул Томас с неприязнью. Он смерил взглядом могучую фигуру язычника, где ни капли жира, а только вздутые мышцы, твердые, как корни старого дуба, его вечно молодое лицо с ярко-зелеными глазами, которые невольно приковывают внимание, его длинные мускулистые руки с широкими ладонями. – У тебя ж глаза на затылке!

– Я не трусливый, – сказал Олег, словно оправдываясь. – Я… осторожный. Хотя, ладно, и трусливый малость. Стараюсь избегать всяких неприятностей. И не всяких – тоже. Потому и осторожничаю.

Глава 7

Не просыпаясь, Томас протянул руку, пальцы что-то нащупали в воздухе, сжались. Олег уже одевался, хмыкнул, рыцарь и во сне все щупает свой новый меч, не налюбуется.

– А меч-то сперли, – произнес он негромко.

Томас подхватился, словно подброшенный катапультой. Глаза дикие, на лице ярость, судорожно огляделся.

– Что?.. Кто посме…

Он поперхнулся, меч в ножнах стоит у изголовья, ждет хозяина, еще более яркий и блистающий, чем вчера при светильниках на бараньем жире. Крестообразная рукоять украшена множеством рубинов, камнями войны, ножны сдержанно блистают накладками из золота.

– Ты… чего?

– Да чтоб не будить долго, – объяснил Олег. – А так ты рр-р-раз – и готов!

– Свинья, – сказал Томас. – У меня чуть сердце не выскочило. Мог что-нибудь помягче. Ну, там город сгорел или сарацины напали…

– А ты бы проснулся?

– Вряд ли, – признался Томас.

– Вот видишь!

Томас торопливо оделся, а когда шагнул к дверям, Олег сказал негромко:

– И железо все надень. Да и меч захвати, больше сюда не вернемся.

Томас удивился, но посмотрел на каменное лицо язычника, вздохнул.

– Да, ты прав. Что-то мы разнежились. Все жрем да на чистых простынях спим. Мужчина должен спать на голой земле, а есть запеченное на костре.

– Рад, что ты все понял, – ответил Олег.

Томас с его помощью нацепил доспехи, Олег скрепил ремнями половинки панциря. Новенький меч, как влитой, покоился на перевязи. Томас даже шлем не стал нести по обыкновению в руках, сразу на голову, а в руки взял старый меч в ножнах и щит.

Пока спускались, Томас сунул старый меч в мешок, восторгаясь новеньким оружием, даже не обратил внимания, что Олег против обыкновения не выпускает из рук лука с натянутой тетивой, даже стрела покачивается в пальцах, готовая прыгнуть расщепом на тугую струну.

И когда вывели коней, Олег все посматривал по сторонам, на своего гуннского жеребца запрыгнул, не касаясь седла, сразу же с высоты оглядел окрестности, лук в руках, стрела на тетиве, взгляд безостановочно шарит по окнам, крышам, заборам, деревьям.

Томас наконец заметил, сказал одобрительно:

– Птичку подстрелить хочешь? Подожди, выедем за ворота…

– Да, – согласился Олег, – за воротами как-то проще. Городской стражи нет, народ под ногами не мельтешит…

– Вот-вот, – сказал Томас. – Ты только выбирай потолще. Я люблю толстеньких.

– Все любим толстых, – отозвался Олег безучастно, – хотя и брешем насчет худеньких и стройных. Что язычники, что христиане.

Томас красиво и гордо ехал впереди, народ любовался его статной фигурой и блестящими доспехами, кричали «ура», а одна девушка даже бросила ему цветы, отчего воспламененный Томас сразу же приколол один себе на плащ, а ошалевшая от счастья девушка едва не выпала из окна, стараясь заинтересовать своим предельно низким вырезом на платье.

За воротами дорога пошла широкая и утоптанная, часто встречаются подводы, то и дело гонят скот на продажу. Олег, наконец, убрал лук, долго конские копыта звучали сухо и звонко, затем стук сменился мягким шагом. Томас вскинул голову, огляделся.

– Ты чего свернул?

– Так прямее, – буркнул Олег.

Томас повертел головой.

– А мне говорили, что эта дорога ведет в направлении Адова Урочища.

– Но не прямо, – уточнил Олег. – Мы просто срезаем петлю.

Томас посмотрел по сторонам, везде одинаковая равнина, кое-где невысокие зеленые холмы, отдельными стайками держатся деревья, отражая совместный натиск степи, зверья, засухи и ветра.

– И как все помнишь, – сказал он с недоверием. – Или, как птица, по солнцу находишь дорогу?

– Да такие места забыть непросто, – ответил Олег задумчиво. – В древности… это значит – давным-давно, здесь отгремела величайшая битва…

– В древности, – повторил Томас саркастически, – это так давно, что уже подзабыл, из-за какой ерунды тогда столкнул королей лбами?

Олег оставался серьезен, задумчив и как-то торжественно светел.

– Тогда не было королей, – ответил он мирно. – И никого я не подталкивал. По крайней мере сознательно. Я сам тогда был… впрочем, неважно. Так вот после той величайшей из битв окрестные ручьи от пролитой крови выходили из берегов, реки до самого моря текли красными, а земля так пропиталась кровью, что в ней что-то изменилось. Родилось великое Зло. И это Зло в земле и сейчас. Спит, но даже во сне от него плохо всем, кто проходит наверху. И горе великое наступит, когда Зло проснется…

Томас взглянул с недоверием.

– Это ты всерьез?

– Да, а что?

– Да того лохматого в дупле ты вот так же дразнил…

Олег невесело усмехнулся.

– Смеемся, когда надо плакать. На самом деле все так и есть. А смеемся над собой и другими потому, что все вновь и вновь. Так часто, что уже и говорим о нем одними и теми же словами. За шанс вырваться из этого заколдованного круга что только не отдашь!

Томас зябко передернул плечами.

– То-то мне как-то не по себе, – признался он. – Это все от Зла, которое мы топчем?

Олег кивнул.

– Да, конечно. Все от Зла, но сейчас мы просто устали, проголодались, надышались ядовитого смрада в городе… когда же они перестанут выливать нечистоты из окон прямо на улицу? Вон у римлян даже водопровод был… а еще за нами следят из дальнего леса, ближних кустов и даже с неба… Вот и не по себе.

Он сказал так буднично, что Томас не сразу сообразил, подскочил в седле, начал судорожно оглядываться.

– Правда? То-то у меня мурашки по телу! Или врешь? Ты ведь язычник, тебе соврать – что своим богам жертву принести!

– Следят-следят, – заверил Олег. – Потому мы и едем вот так, от деревьев и кустов подальше, чтоб ничего в нас не бросили… А ты в самом деле ничего не замечал? Ну и ну… наверное, о Высоком мыслишь?

Томас продолжал оглядываться. Теперь, после слов калики, в самом деле начал замечать то шевеление, то блеснувший лучик от доспехов, то доносился запах скверного вина. И чем больше смотрел, тем больше замечал, наконец, весь лес начал казаться затаившимися недругами, как и кусты, а вся высокая трава выглядит ощетинившейся острыми пиками, где залегли просто тысячи всяких разных любителей легкой наживы.

– И давно они? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал так же буднично.

– Почитай, с города, – ответил калика. – Не с этого, а еще с того, где ты с Гакондом разговаривал. Как только он тебе дал грамоту, так и началось.

Томас бросал по сторонам осторожные взгляды.

– С тех пор и… так вот почему ты петляешь, как заяц!

– Лучше дурить, чем убивать, – ответил волхв. – Конечно, это не совсем по-рыцарски, но зато больше по-христиански, как думаешь?

– Не знаю, – ответил Томас сердито. – Как думаешь, их там много? Смогут ли атаковать в открытую?

– А зачем, – спросил Олег, – если могут устроить засаду или подобраться в узком месте? Им нужно только определить, какой дорогой поедем. Правда, у нас кони получше, обогнать и устроить засаду не всякий сможет. Так что большое войско не жди.

Томас подумал, кивнул.

– Да его и не нужно. Если эти соглядатаи как-то связаны с Адовым Урочищем, то достаточно одному обогнать и сообщить там, что двое очень наглых едут в их сторону. Один из них считает себя хозяином земель, которые они уже захватили…

Калика сказал с уважением:

– Верно мыслишь. Скорее всего так и будет.

– Так чего же рассказываешь о погоне и засадах?

– А чтобы ты не очень волновался, – хладнокровно объяснил калика. – А то ты прямо с лица меняешься, когда боишься.

Томас подпрыгнул в седле, глаза стали дикими.

– Это я боюсь?

Он поднял забрало, красивое мужественное лицо надменно и задумчиво, в глазах гордость, в седле подчеркнуто несгибаемый, прямой. Рыцарь Храма, как он с гордостью себя называет. Проводник и распространитель христианства… э-э… современного его варианта, хотя каждый его проповедник и носитель уверен, что буквально слово в слово повторяет заветы Христа и послушно следует его курсу. Впрочем, за короткую человеческую жизнь трудно заметить, насколько изменилось христианство.

Олег посматривал искоса, Томас хорош, ему и не пикнешь, что у него, как у всех рыцарей, вместо христианского смирения – гордость, что входит в число семи смертных грехов, вместо прощения – обязательность мести… а про такую особенность, как воспеваемое во всех рыцарских романах всеми бардами, скажем прямо, прелюбодеяние, то есть культ прекрасной дамы и все эти истории про Тристана и Изольду, Ланселота и Гиневру – разве не демонстративное нарушение главнейшей заповеди?

– Томас, – спросил он вдруг, – а как насчет того, что, если я вдарю тебя в правую щеку, ты должен смиренно подставить мне левую?

Томас насупился, спросил с подозрением:

– Это где ты услыхал такую глупость?

– В твоих Святых Книгах, – ответил Олег с готовностью. – Правда, ты их не читаешь, это так в народе называются Евангелия.

Томас покачал головой:

– Брехня.

– Я брешу? – спросил Олег.

– Ты, – ответил Томас надменно. – Или повторяешь чужие брехни.

Олег покрутил головой.

– Томас, Томас!.. Но там же ясно написано! И не какой-нибудь апостол, а сам Христос сказал!

Еще надменнее Томас поинтересовался:

– Ну и как он сказал?

– Тому, кто ударит по правой щеке, подставь левую!

Томас вздохнул, благочестиво перекрестился.

– До чего же дикость этих язычников поразительна, – сообщил он в пространство. – Ну прям дети. Правда, и дети бывают умненькие… Увы, язычники все из неумненьких. Дурковатых. Повторяют и повторяют одну и ту же глупость. Наш полковой прелат специально останавливался на этой заповеди, открывал Книгу и показывал всем, что там вовсе не то написано.

– А что? – спросил Олег с интересом.

– Там написано, – ответил Томас напыщенно, он выпрямился еще больше и выгнул грудь, – там написано четко и ясно: «Ударившему тебя по правой щеке обрати левую». Понял?..

Олег спросил озадаченно:

– А не один… хрен?

– Дикий ты человек, – повторил Томас с чувством глубочайшего превосходства. – Подставь – это чтоб ударили, а обрати – это разворот для ответного удара! Вот смотри: тебя бьют по правой. Ты разворачиваешься для удара, тем самым обращая к противнику левую щеку… не подставляешь, а обращаешь! И тут же наносишь сокрушительный удар, усиленный праведным гневом. Ведь удар всегда сильнее, если он праведный. Тогда не делаешь его щадящим, смягчающим, дозированным, а бьешь… хорошо бьешь! До конца. Святое Писание надо уметь читать, невежа.

Он с высоты христианского полета озирал копошащегося во тьме невежества бедного язычника, снисходительно обливал его пометом, по доброте даже похлопал бы по плечу, но уж слишком на разных высотах, так что лишь поплевывал из недостижимой выси, осиянный ярким светом всепобеждающей веры.

– Э. э… – сказал Олег, – ну ты и толкователь…

– А что? Не мир Господь принес, а меч!.. Я ж его в руках держал, забыл?

Олег сказал укоризненно:

– Томас, Томас!.. Мы прошли ад и рай, ты общался с самим Богом… и теперь говоришь насчет того, что меч, а не мир? Так что же, для тебя и сам Бог не авторитет?

Томас расправил плечи, лицо стало надменное и почти заносчивое.

– Знаешь, сэр Олег, я не знаю, как понял ты, но Господь Бог не мог сморозить глупость насчет мира со всякими сарацинами, язычниками и нехристями. А если ты такое услышал, то прочисти уши. Я сам могу тебе помочь своею рыцарской рукой в булатной рукавице. Меч и только меч, вот что завещал нам Господь. Вот что мы должны нести в мир и по миру, дабы приобщить всех к нашей единственно правильной вере!

Олег в изумлении покачал головой.

– Я уж думал, меня никогда ничто не удивит. А тут… Томас, христианству светит великое будущее! Застой и гибель начинаются от всяких умствований, поиска каких-то особых путей, а тебе ведь все ясно!

Томас горделиво выпрямился.

– Ясно и понятно. Святая церковь не ошибается.

Олег кивнул, не сводя с него пристального, все еще изумленного взгляда.

– Да-да, конечно. Это Бог ошибается, не то ляпает своим дурным языком, а вот Церковь толкует его слова так, как надо… Гм… в этой хрени что-то есть. Пока еще не понял, что именно, но что-то есть…

Он погрузился в раздумья, Томас вздохнул.

– Сэр калика, – сказал он сочувствующе, – ты тоже вымрешь, как всякие там филистимляне или саддукеи.

– Почему?

– Умствуешь много. Я не думаю, что наш мир создан умствующим Господом Богом. Скорее всего он создал его на ходу между жаркими рыцарскими схватками со звездными… или зазвездными драконами и растлителями невинных дев. Если бы наш Господь был умником да еще и грамотным, разве на свете появилось бы славное рыцарство?.. Разве было бы место богатырским подвигам, воспеванию великой любви, самопожертвования, верности…

Он умолк на полуслове, насторожился. Донесся далекий женский крик, полный страха и безнадежного отчаяния. Томас тут же повернул и пришпорил коня, затрещали кусты. Олег успел увидеть только, как заколыхались ветви, да еще вздрогнула вершинка березки, указывая направление, где промчался рыцарь.

– Да чтоб тебе, – проворчал он.

Конь ломанулся следом с такой же поспешностью, замелькали деревья. Через минуту он вылетел, пригнувшись к конской шее и закрывая лицо от проносящихся веток, на поляну, даже не на поляну, а на берег небольшого лесного озера. Обнаженная девушка стояла по пояс в воде, обеими руками стыдливо закрывала грудь, а на берегу трое мужчин отбивались от Томаса топорами и пиками.

Олег остановился, стараясь одним взглядом охватить всю картину. Похоже, что девушка купалась в озере, а эти трое лоботрясов то ли подсматривали, то ли вышли к краю воды и начали хохотать, наслаждаясь беспомощностью жертвы, а девушка ударилась в слезы и подняла крик, вообще-то безнадежный, но на редкую случайность как раз поблизости едут двое настоящих мужчин…

Один из нападающих крикнул, все разом повернулись и ринулись в кусты. Томас хотел ринуться за ними, но там лесной завал, разбойники проскользнули между упавшими крест-накрест деревьями, исчезли, а он с проклятием повернул коня, снова посмотрел на женщину и, захватив плащ, соскочил с коня.

– Милая леди, – произнес он церемонно, – выходите без всякого стыда и смущения. Вы имеете дело с рыцарем, Пресвятая Дева свидетель, что я никогда не обижу ни одну невинную девицу.

Девушка дрожала и всячески прятала груди, но то одна, то другая выглядывала из-под локтей, сверкая ярко-красными сосками, а девушка смотрела испуганными глазами на Томаса. Длинные мокрые волосы струились по спине, фигура дивно хороша, Томас невольно засмотрелся, но стряхнул с себя наваждение и потряс плащом.

– Выходите же! Я бы сам к вам, но вода в доспехи – такая хрень! Придется раздеваться, извините за выражение, до самого… я имею в виду совсем, понимаете?

Девушка сказала плачущим голоском:

– А вы меня не обидите?

– Да нет же, – ответил Томас. – Хотите, перекрещусь?

– Нет-нет, – ответила она поспешно, – не нужно, уже иду. Я вам верю, прекрасный рыцарь.

Томас задержал дыхание, стараясь не меняться в лице, девушка медленно выходила из озера, вода опускается, открывая ее нежное безукоризненное тело, еще юное девичье, но уже спелое, созревшее для ласк и материнства. Показались бедра, треугольный мысок темных волос в низу живота, полные ноги…

Она остановилась, не дойдя до рыцаря всего на пару шагов, так что щиколотки оставались в воде, в глазах снова появился испуг. Томас не удержался и шагнул в воду, красивым жестом набросил ей на плечи плащ, дружески обнял и сказал ласково:

– Вы можете считать меня своим братом, леди.

– Спасибо, – прошептала она. – Но я все равно вас боюсь…

– Меня? – удивился он. – Впрочем, я вас понимаю, я весь в железе! Но поверьте, там внутри я исполнен учтивости и галантности. Ох, вас уже ноги не держат! Позвольте, я со всей учтивостью и целомудренностью возьму вас на руки… Как брат, как христианин, как брат по вере…

Он наклонился и попытался взять ее на руки. Олег не видел, как напряглись под стальной скорлупой мышцы, но лицо побагровело, Томас даже задержал дыхание, а двигался он так, будто пытался выдернуть из земли деревцо. Женщина обняла его за шею, прильнула, Олег услышал сдавленный вскрик Томаса.

В воздухе просвистели три стрелы, лишь тогда Томас услышал щелчок тетивы. Его шатало, он кое-как отступил на шаг, волоча на себе то, что минуту тому было обнаженной женщиной. Она уже превращалась в нечто похожее на грязный студень, медленно стекала по доспехам густой вязкой слизью и отступала в озеро, где втягивалась в огромное тело, выпустившее наверх отросток.

Олег выждал, повесил на спину лук. Зеленые глаза потемнели, а когда Томас выбрался на сушу, сказал нетерпеливо:

– В седло сам поднимешься?

– Да, – прошептал Томас. – Не надейся, что подсадишь меня пинком в зад.

– Ничего, – заверил Олег, – еще случай будет.

– Спасибо, – сказал Томас раздавленно. – Ты умеешь успокаивать… язычник.

– Тогда поехали, – безжалостно сказал Олег, – бабоспасатель хренов.

Глава 8

Лес, словно черная грозовая туча, темнеет впереди, перегораживая зеленую, залитую солнцем долину. Издали видно, что дорога пугливо свернула и пошла в обход, пошла по солнцепеку, страшась приблизиться к темным деревьям, от которых даже сюда веет опасностью, тьмой, злом. Олег бросил взгляд на Томаса.

– Справа объедем или слева? Как правильнее по-христиански?

– А как ближе? – спросил Томас.

– Примерно одинаково.

Томас грозно вперил взгляд нещадно голубых глаз в темный лес.

– Эта наша страна, – произнес он высокомерно. – И никакие темные силы не заставят нас поступать по-своему. Они хотят, чтобы мы свернули? Ну так вот…

Он покосился на Олега, проглотил какое-то странное слово, видимо, очень редкое, рука его поднялась в привычном жесте и с металлическим стуком опустила забрало. Копье в правой руке наклонилось, угрожая острым концом всякому, кто посмеет встать на пути, щит занял место на локте левой руки.

– Хороший ответ, – согласился Олег. – Только позволь, я поеду первым.

– Нет, – отрезал Томас. – Я – рыцарь. Я должен защищать простой народ.

– Хорошо, – покорно ответил простой народ, – поехали.

Копыта стучали сухо и четко, но в десяти шагах от деревьев земля начала прогибаться, словно покрытая толстым ковром. Томас опустил взгляд и понял, что под слоем листьев в самом деле слой мха толщиной в королевскую перину. Конь под ним осторожно приблизился к деревьям, толстым и в болезненных наплывах, в дуплах, с исковерканными ветвями, попытался заглянуть в глубь леса, но там темно, над лесом не солнце сияет, а глухая беззвездная ночь.

Он перевел дыхание, за ним едет простой человек из народа, которого он по рыцарской клятве обязан защищать, сразу после верности церкви и королю, и Томас, собравшись с духом, сказал ясно и четко:

– Есть такое слово «надо»…

Он пустил коня между деревьями, страшный непонятный холод охватил тело, плечи передернулись, зубы сами по себе застучали. Справа и слева поплыли деревья, покрытые толстым слоем темного, даже черного мха, похожего на клочья вечной ночи. Изломанные болезнями крючковатые ветви угрожающе растопырили голые сучья, черные и острые, как оленьи рога. Он не мог припомнить таких пород, деревья разные, однако листья на каждом висят неподвижно, словно свинцовые, ни один не шелохнется. Почти все – черные, покрытые словно бы лаком, блестят, но, похоже, это просто слизь, покрывшая гниющее дерево…

Деревья медленно двигаются с каждым шагом справа и слева, под ногами все утолщается слой опавших листьев, копыта мягко прогибают черную массу. Громко и отвратительно чавкает, выбрызгивается мутная струйка зловонной жидкости. Одно дерево протянуло ветвь, загораживая дорогу. Не пригибаясь, Томас взмахнул мечом. Лезвие легко прошло через полусгнившую плеть, из обрубка потекла черная жидкость. Дерево издало стон, вздрогнуло, закачалось. Стон стал громче, соседнее дерево ответило гулким эхом. Томас заторопил коня от жуткого места, а за спиной уже разрастались и ширились стоны десятка деревьев.

– Что за лес, – пробормотал он. – Как Господь только и терпит эти козни своего Врага…

– Только своего? – послышалось из-за спины.

– И нашего, – ответил Томас с достоинством.

– Ах да, вы же с Господом в одном боевом отряде.

Томас подумал, ответил с чувством:

– Вот иногда и ты, хоть и язычник, что-то да понимаешь! Хорошо сказал. Мы с Господом в одной боевой группе – замечательно! И хотя Господь незрим, но я чувствую Его присутствие душой, сердцем и всеми прилегающими печенками. И это добавляет энтузиазма. А также и веры в нашу скорую победу и скоростную постройку Града Божьего.

– Это да, – согласился Олег. – Главное, постройку Града Божьего. В следующем году, как думаешь, построите?

Томас ощутил подвох, но в чем, не понял, потому выпрямился и заставил осторожничающего коня ступать быстрее, чтобы оставить ехиду позади с его дремучим невежеством.

Огромные деревья, толстые, как сорокаведерные бочки, стоят неестественно близко одно к другому, как им соков хватает из-под земли, непонятно, разве что корни опустили глубоко вниз к подземным рекам с мертвой водой. Тропки нет даже звериной, потому из-за объемных стволов, окруженных вылезшими корнями, двигаться приходится зигзагами, Томас хоть и двигался гордо впереди, но втихую молился Пресвятой Деве, чтобы калика не потерял направление и сразу поправил, если Томас, как более цивилизованный человек, начнет уходить в сторону. Дикие люди ближе к зверям, которые никогда не заблудятся, а христианизированный человек должен молча довериться, когда необходимо, – коню, собаке, женщине или простолюдину.

Ветви почему-то голые, но эта голость целиком закрыта толстым слоем мха или плесени, что свисает почти до земли. Иногда коричневые ковры плесени пополам с паутиной закрывают проход целиком. Томас, отчаянно ругаясь, разрывал руками эти занавеси, весь покрылся серо-коричневой трухой. Конь тоже стал похож на гигантского бурого медведя. Копье постоянно застревало в извилистом проходе, Олег наконец не вытерпел:

– Да брось ты эту бесполезную палку!

Томас прорычал из-под опущенного забрала:

– Это копье, если ты все еще не понял.

– Какая от него польза? А мороки много.

– Рыцарь без копья, – ответил Томас глухо, – уже не рыцарь.

Олег некоторое время ехал молча, наконец сказал с пониманием:

– Понятно, атрибут. Ну как у волхва – посох или жезл, у менестреля – дудка, у короля – скипетр и держава, у шлюхи – красное платье.

Томас поморщился, но впереди снова этот чудовищный занавес из мха, лишайника, паутины и слипшихся чешуек коры, он пустил коня вперед и вцепился обеими руками в колышущуюся стену. Все время ожидал, что калика посоветует рвать копьем, чтобы не осыпало дрянью, или хотя бы рубить мечом, но тот проявил странную для язычника тактичность и не стал позорить благородное оружие. Впрочем, возможно, мыслями вообще далеко отсюда, кто их, дикарей, поймет.

Надо бы переспросить, как же они страусов ловят, а то слышал только намеки…

Иногда калика без всякой причины сворачивал, завидев длинный овраг или заросшую лесом балку, но ехал не от, а к ним, кони охотно опускались в низины, там прохладнее, много зелени, звенят ручьи. Томас с облегчением снимал шлем, подставляя свежему ветерку раскрасневшееся от жары лицо.

Он предложил ехать ночами, калика без возражений принял. Впрочем, ночи чересчур короткие, передвигались и днем, разве что в полдень давали коням отдых на несколько часов, сами спали по очереди. Томас научился посматривать на небо, слуги Сатаны могут летать в облике хищных птиц, а также летучих мышей. Правда, в такую жару вряд ли полетят, а если и полетят, то нужно будить калику: пусть сшибает стрелами – простые мыши днем не летают. Правда, они и ночью не летают, а которые летают – все слуги Сатаны.

Ночевать в крестьянских домах Томас не предлагал, в последнее время Олег вообще останавливался под открытым небом. Хотя не совсем открытым: Олег предпочитал располагаться под ветвями старого раскидистого дуба. Если не дуба, то вяза или бука. На худой конец – клена. Главное же, чтобы дерево ветвями защищало и от возможного дождя, и от пролетающих птиц, что могут оказаться не совсем птицами.

– И чтобы никто не подобрался из-за кустов, – сказал Томас, гордясь проницательностью, – или других деревьев?

– Заметил? – спросил Олег.

– Еще бы, – сказал Томас с двойственным чувством. – Обычно ты уходишь за дичью за ближайшие кусты. Как будто она тебя там ждет! А в последние разы ты уходил надолго.

Олег ответил со странной интонацией:

– А предположить, что дичь кто-то распугал?

– Всегда можешь подманить, – возразил Томас. – Я тебя знаю, шагу лишнего не сделаешь! Но ты уходил надолго, принес жалкого зайца, а стрел у тебя убавилось почти наполовину.

– Почему жалкого? – возразил Олег. – Заяц молодой и толстый. Но бегал быстро, вот и… много стрел потратил.

Томас покачал головой, отшельник все равно не признается, что продолжает оберегать их малый отряд, щадит его рыцарское самолюбие, так что лучше побыстрее отдохнуть и двинуться к Адову Урочищу, оно должно быть близко.

Сегодня проехали целый день, не встретив ни человека. Томас начал расспрашивать, в самом ли деле здесь при владычестве римлян было многолюдье, Олег угрюмо отмалчивался, но Томас видел по темнеющим зеленым глазам, что волхв все еще видит призрачные деревни, села, знаменитые римские дороги, бесконечные купеческие караваны, стада коров и овец, которые покрывают окрестные поля и луга.

Долина в самом деле ровная и зеленая, места хоть для пашен, хоть для пастбищ, но только однажды увидели признаки жилья, да и то – остатки каменных печей на месте сожженного или разрушенного села.

– Похоже, приближаемся, – проговорил Томас. Пояснил: – Если не дело рук прихвостней Врага, то чьих?

Олег усмехнулся, смолчал, Томасу стало неловко, понятно же, что скорее дело рук пошалившего соседа. Сеньоры нередко так проверяют друг друга, а чернь – что, это всего лишь жалкие простолюдины, их разорить – то же самое, что ради забавы развалить лесной муравейник. Ничего, отстроят заново, им не впервой.

– Это не по-христиански, – упрямо сказал Томас. – Это дело рук Врага!

– А не доблести?

– Доблесть, – отрезал Томас, – защищать страну. А обижать простой народ – преступление.

– А удалой набег для чести и славы?

– Нет чести и славы в обижании простых жителей, – упрямо возразил Томас. – Честь и слава тем, кто сумеет дать им счастливую жизнь!

Олег смолчал, потом указал вдаль.

– Если не ошибаюсь, там шалаш.

– Охотник?

– Или пастух, – ответил Олег. – Поедем, пастухи обычно знают больше, чем землепашцы.

– Бродяги, – сказал Томас одобрительно, – будет пасти скот на месте, тот отощает. А охотники так и вовсе не должны оставаться… Что-то там пусто!

Он на ходу нагнулся, заглянул в шалаш, объехал вокруг. Олег остановился в сторонке, прислушался, внезапно улыбнулся. Из-за ближайших кустов донесся негромкий голос:

– Я сумею всадить в каждого из вас по три стрелы, прежде чем доскачете до меня. Кто такие?

– Друзья, – ответил Томас поспешно. – Мы едем к Адову Урочищу, потому что это наш долг как христианских рыцарей сразить Врага и ввергнуть его снова в преисподнюю!

Из-за кустов поднялся рослый человек с непомерно толстым и длинным луком. Стрела, что в готовности застыла на тетиве, показалась Томасу дротиком. Томас облизал пересохшие губы, таких стрел не видел даже у калики в туле. Если попадет в сочленение, пронзит насквозь…

Стрелок кивнул в сторону Олега.

– Тоже рыцарь?

В сильном голосе звучала насмешка. Олег сказал хмуро:

– Ты не скаль зубы, я тебя сразу засек. Лучше разведи огонь. Мы проголодались, а ехать еще далеко.

Стрелок несколько мгновений рассматривал обоих, Олега дольше, чем Томаса, усмехнулся, лук опустился. Томас перевел дыхание, стрелок сказал с прежней насмешкой:

– Ехать как раз уже недалеко. Но вам в самом деле лучше двигать в ад с полным брюхом.

Он все косился на лук Олега, чувствовалось, что мучительно сравнивает, стараясь не показать вида: у него чуть длиннее, зато у Олега составной из костяных пластин и рогов, такой натянуть труднее, но и бьет сильнее…

Костер вспыхнул быстро, под серым слоем золы отыскались красные угли, Олег набросал сверху хвороста, охотник принес толстых поленьев, в шалаше под грудой веток нашлись головки сыра, ломти холодного мяса, две ковриги хлеба и даже с десяток сушеных рыбин.

– Говорят, – сказал Олег, – что никогда столько не лгут, как до охоты, во время турнира и после взятия башни Давида. Это верно?

Охотник подумал, посмотрел на него внимательно, на рыцаря, что сразу насупился, как мышь на крупу, кивнул.

– Насчет турнира и взятия башни Давида – абсолютно верно. А вот насчет охоты – нет. Больше врут рыбаки.

– Поправка принята, – согласился Олег легко. Он протянул ему бурдюк с вином. – Отведай.

Охотник отведал, похвалил, некоторое время сравнивали вина Эссекса и Зассекса, оба выказали себя знатоками, преисполнились уважения друг к другу, затем охотник посерьезнел, отложил бурдюк.

– Вы в самом деле решились сразиться с самим дьяволом?

Томас сказал гордо:

– Несомненно.

– Ну-ну, – сказал охотник с неопределенностью в голосе. – Но если дьявол не выедет навстречу в рыцарских доспехах и с копьем под мышкой?

Олег спросил в лоб:

– Ты это Адово Урочище видел?

– Только с краю, – ответил охотник. – Почему и спросил. Представь себе кровавое болото, что ширится и подминает под себя окрестные земли. Я стоял на берегу реки и видел, как эти смердящие волны слизи добрались с той стороны до берега, скатились к воде… Какая гадость, вода сразу замутилась, рыба наверняка дохнет…

Он зябко передернул плечами, щеки побледнели, а в глазах Олег впервые увидел глубоко упрятанный страх.

– Только болото? – спросил он. – А что говорят насчет странных зверей, невиданных птиц?..

Охотник отмахнулся.

– Этого с той стороны прет все больше. Но ворона, даже если он способен украсть барана, можно подстрелить, что я делал не раз, а вот болото… гм… там лагерем стоят священники, но что-то я не видел, чтобы сумели отогнать напасть. Правда, говорят, что не дают и продвинуться, но я больше верю реке. Через нее болоту в самом деле не перебраться… пока что.

Томас зябко передернул плечами, руки с куском мяса в пальцах остановились возле рта. Синие глаза уставились вдаль.

– А если перейдет?

Пастух сказал зло:

– Тогда падет вся Британия. А если и море не удержит, то…

Прощаясь, Олег сказал охотнику загадочно:

– Если число зверя 666, то число охотника 999.

Тот долго смотрел вслед всадникам, а когда понял, усмехнулся уже бодрее и вытащил из сумки моток тетивы.

Глава 9

Болота попадаются все чаще, иногда проезжали между ними по узкой полоске суши, которую и сушей назвать – оскорбить землю, которую топтали копыта его коня в Святой Земле. Здесь конские ноги увязают в грязь по бабки, жеребец идет брезгливый и недовольный, задирает голову, высматривая впереди зеленые островки.

Сейчас они как раз миновали такое болото, впереди распахнулась каменистая возвышенность, Томас приободрился, как вдруг жуткий рев с маху ударил, будто гигантской дубиной. Конь рванулся с такой силой, что Томас только охнул, рука безуспешно пыталась поймать повод, в следующее мгновение ощутил, что падает на землю, и постарался в последний момент выдернуть ногу из стремени.

От удара потемнело в глазах, однако инстинктивно перекатился в сторону, услышал тяжелый шлепок, и тут же на то место, где только что был, с чудовищной силой ударила гигантская растопыренная лапа: ладонь с норманнский щит, когти длиной со столовые ножи. Каменистая земля вмялась дюймов на пять, словно мягкая глина.

Устрашенный Томас выхватил меч и вскинул взгляд на чудовище: болотный дракон, с него течет вода и грязь, облеплен ряской и тиной, в огромную пасть поместится корова. Томас вскрикнул:

– Олег!.. Ты где?

Послышался топот, испуганный конь с опустевшим седлом унесся вслед за его конем. Дракон метнул вперед голову с распахнутой пастью, Томас отскочил в сторону, ударил мечом, но с таким же успехом ударил бы по скале, дракон не ощутил, да он и не пытался его ранить, зато отскочил еще и наконец увидел распростертого Олега. Одежда на волхве разорвана чудовищными когтями, сам он лежит, раскинув руки, без движения.

– Ах ты гад! – закричал Томас. – Откуда ты…

Чудовище бросилось с ревом, Томас отступал, размахивая мечом, в голове билась только одна мысль: не споткнуться бы, не упасть, прыгал из стороны в сторону, чудовище проигрывает в скорости, зато его толстую шкуру не берет меч, а устанет, похоже, раньше человек…

Вдруг Томас радостно вскрикнул: за спиной чудовища зашевелился распростертый Олег, но когтистая лапа мелькнула перед лицом с непостижимой скоростью. Томас дернул головой, избегая удара, однако в шлем ударило, словно бревном. Он ощутил, как отрывается голова, его подбросило в воздух, безвольное тело перекувыркнулось и с металлическим грохотом обрушилось оземь.

Хрип вырвался из раздавленных легких, Томас стонал, не в силах шевельнуть даже пальцем. Чудовище с победным ревом двинулось к нему, огромные лапы растопырены, пасть распахнулась. Олег начал приподниматься вдалеке, но руки подломились, он упал лицом в траву.

Зверь навис над Томасом, огромная пасть приблизилась, зловонное дыхание ударило в лицо. Томас зажмурился, в черепе грохот крови и тупая боль, почему-то послышался стук копыт, звон железа. Над ним раздался рев такой силы, что задрожала земля, а кипящая кровь застыла и превратилась в лед.

Он заставил себя поднять тяжелые, как скалы, веки. Чудовище выгнулось, словно пораженное в спину, вскинуло голову, пальцы Томаса инстинктивно сжались на рукояти… которой нет, удобный момент вонзить лезвие меча дракону в горло, там тонкая кожа, можно вогнать по самую рукоять… Он начал шевелиться, чувствуя себя искалеченным, с перебитыми руками и ногами, раздавленными внутренностями, а чудовище отодвинулось и резко развернулось, подставив ему спину.

Томас ахнул, из спины зверя торчит копье, настоящее рыцарское копье, всаженное едва ли не до половины! Голову едва не взорвал новый яростный и раздраженный рев, чудовище отшатнулось, размахивает лапами. Только сейчас Томас разглядел, как в сторону метнулся всадник на удивительно стройном тонконогом коне, в руке блестит узкая изогнутая полоса стали, а сам он весь в кольчужной сетке…

Чудовище пошло на всадника, его раскачивало, лапы загребают воздух все неувереннее. Всадник внезапно развернул коня навстречу, Томас ахнул и едва успел вскрикнуть: «Дурак, не смей…», как герой метнулся к чудовищу. Огромные смертоносные лапы с жутким костяным звуком ударились ладонями. Томас уловил треск сломанных когтей, затем раздался жуткий рев смертельно раненного чудовища, что в отличие от простых зверей прекрасно понимает, какая рана смертельная.

Земля вздрогнула от удара. Зверь распростерся на пять шагов в длину, непомерно длинные руки раскинул, когти со скрежетом царапают землю.

Всадник легко спрыгнул с коня, Томас разглядел смуглое худощавое лицо, из-под кольчужной сетки выбиваются иссиня-черные волосы. Лицо выбрито чисто, но Томас представил его с бородкой и усами, прошептал: «Сарацин… Откуда он взялся?» Тонкая кольчуга покрывает широкие плечи всадника, в поясе перехвачена широким ремнем, заканчивается на середине бедра, штаны из прекрасно выделанной кожи, сапоги – любому королю носить не зазорно, ножны кривого сарацинского меча украшены золотыми накладками в форме полумесяца и звезды.

Застонав, Томас сделал чудовищное усилие и заставил себя подняться сперва на колени, потом нащупал меч и, опершись, воздел себя на ноги. Олег тоже встал и, шатаясь, брел к ним, глаза дикие, чудовище его в самом деле застало врасплох и ударило первым.

Сарацин смотрел на них с холодным интересом.

– Живы?.. Это хорошо.

– Хо… рошо, – согласился с ним Томас. – Ты… завалил его… очень умело.

Сарацин отмахнулся.

– Главное, что успел вовремя и спас вам жизни.

– Успел, – снова согласился Томас.

– И спас жизни, – подчеркнул сарацин.

Томас кивнул.

– Да-да, без тебя бы он нас вбил в землю…

Олег встал с ним рядом, дыхание его уже выровнялось, зеленые глаза пристально всматривались в таинственного пришельца. Сарацин окинул и его безразличным взглядом, повернул голову к коню. Тот услышал свист, примчался легкий и прекрасный, абсолютно непригодный для тяжеловооруженного рыцаря, но стремительный, неуловимый и незаменимый там, где требуется скорость.

Сарацин, не обращая внимания на спасенных, одним прыжком вскочил в седло, разобрал поводья. Томас, видя, что таинственный всадник сейчас ускачет обратно, закричал:

– Постой, скажи свое имя!..

– И почему ты пер за нами? – поинтересовался Олег медленно. – Я тебя засек, хотя ты и крался, аки лис за курами.

Сарацин повернул коня на юг, но на вопрос Олега оглянулся, вскинул брови.

– В самом деле заметил? – спросил он с недоверием. – Я думал, двигаюсь незаметно. Меня однажды спас франк… там, у нас в благословенном Аллахом крае. Я не смог вовремя вернуть ему долг, он где-то погиб. Потому приехал с купцами в ваш край, а когда услышал, что вы двое поехали в опасное место, я вскочил на коня и двинулся следом. И двух дней не прошло… Так что я дарю жизни вам двоим, тем самым освобождаюсь от долга перед презренным франком.

Томас дергал обеими руками смятый шлем, пытаясь совлечь с головы.

– Да, ты благороден… Но за одну жизнь две? Или чтоб уж наверняка?

Сарацин ответил высокомерно:

– Мог бы спасти только твоего спутника.

– Я имел в виду, – сказал Томас, – его как раз мог бы и не спасать!

Сарацин усмехнулся, чуть подался вперед, и конь, понимая каждое движение, сорвался с места. Прогремела частая дробь копыт, оба отдалились и скрылись так быстро, словно улетел гигантский стриж.

Олег ухватил обеими руками шлем, железо затрещало, выравниваясь, Томас охнул, когда ворвался свежий воздух, а сильные руки калики отшвырнули шлем. Мучительно болит все тело, в боку острая боль, это уже знакомо, явно пара ребер сломана, но что за дрянь доспехи, сминаются, как гнилая жесть…

Он с почтительным страхом поглядывал на великанского дракона, сейчас вот, распростертый во всю длину, выглядит еще громаднее. Даже в лежачем положении его чудовищная грудь на уровне его, Томаса, пояса, а руки вдвое толще, чем у Томаса бедра.

Олег помог ему снять железо, усадил, Томас мрачно наблюдал, как отшельник развел костер, поставил греть травяной чай. Двигается так, словно это не по нему пришелся первый удар гигантской лапы, а так, рядом по валунам стукнули для острастки. Лицо уже задумчивое, явно про болотного дракона забыл, о Высоком мыслит. Или размышляет о странностях благородных людей, что дают вот такие странные обеты или как боятся оставаться в нравственном долгу, хотя о таком долге, кроме них, никто и не узнает…

Аллах узнает, мелькнула мысль. Сарацину стыдно перед Аллахом, как христианину стыдно перед Пречистой Девой, если совершит недостойный поступок. Такой рыцарь тоже не найдет себе места, пока не очистится…

– Пей!

Перед глазами появилась чашка в жилистой руке. Над поверхностью поднимается ароматный пар. Томас взял обеими руками, чувствуя, насколько ослабел и обессилел. Сейчас и на коня не взберется.

– Как наши кони? Надо бы попросить сарацина, чтобы поймал.

– И смазать его красивый жест? – спросил Олег.

– Чем смазать?

– Будничностью, – объяснил Олег. – Кони вернутся, никуда не денутся. Отбежали и, сев неподалеку, смотрели, как мы деремся.

– Сели?

– Может, легли, – ответил Олег равнодушно, – как римляне на пирах. Важно ли?

Он посвистел, Томас не мог повернуть голову, но услышал топот, кони примчались уже игривые, как молодые собаки. Его конь начал так озабоченно обнюхивать хозяина, тычась сверху мордой, что опрокинул Томаса на спину. Горячий чай выплеснулся на грудь и живот, Олег гнусно захихикал, странное чувство юмора у человека, не понимает, когда можно смеяться, а когда нужно хотя бы сделать вид, что сострадаешь попавшему в беду товарищу. Ну да что взять с язычника.

Олег не выпускал лук из рук, а Томас не снимал доспехов: то и дело из чащи, а то и просто из зарослей дремучей травы показывались волки, огромные и лютые, свирепо скалили огромные клыки. Томаса пробирала дрожь при виде желтых немигающих глаз, а Олег сразу же посылал стрелу, не давая зверям понять свое численное превосходство.

Не раз налетали огромные черные птицы. Томас видел, как мрачнеет Олег, а руки с быстротой молнии мечут стрелы. Две-три птицы страшно вскрикивали, пронзенные стрелами, их уносило ветром далеко в сторону, Томас не видел даже, куда упадут, остальные поспешно улетали. Судя по суровому лику калики, тот уже с ними встречался и считает очень опасными.

Дважды проехали мимо сел, что превратили себя в настоящие крепости: огороженные высокими частоколами, с ловчими ямами у ворот, сторожевыми вышками. Томас всякий раз одобрительно замечал высокие шпили церквей, основу и опору духовного мира человека, Олег обронил несколько слов о великой дури человека, что, несмотря ни на что, остается на месте и отстаивает свою землю, хотя все вокруг уже убежали, спасая шкуры.

– Это мужество, а не дурь, – возразил Томас.

– А чем разнятся? Трус выживает чаще, чем отважный…

– Отважный получает больше, – отрезал Томас. – И от людей, и от Господа Бога. Иначе отвага давно бы вывелась, а трусы заполонили бы землю!

– Гм, – произнес Олег задумчиво, – так и должно быть, судя по логике. Но почему не так? Где ошибка в логике?

Он попытался впасть в задумчивость, но издали донеслись приглушенные расстоянием и небольшой рощей крики, испуганное конское ржание, даже вроде бы характерный звон металла. Олег вскинул голову, прислушался.

– Это не наше дело, – сказал он трезво.

– В этом мире, – воскликнул Томас, – все – наше!

Он повернул коня, пришпорил, Олег ругнулся, когда рыцарь пригнулся к конской гриве и выставил перед собой копье, на ходу опуская забрало.

– Вот дурак, – проговорил Олег раздраженно. – Что за мир наступил…

Он вздохнул, взял в руки лук и, управляя конем ногами, пустил его вслед за рыцарем. Роща ушла в сторону, на широкой дороге группа вооруженных людей атаковала торговый караван. Охрана защищалась отчаянно, даже купцы, судя по всему, сражаются наравне с охранниками, однако нападающих втрое больше, да и место выбрали очень удачное…

Мало кто заметил налетающего, как буря, огромного рыцаря на страшном храпящем коне. Томас выкрикнул боевой клич, копье вонзилось в грудь самого крупного из нападающих, он единственный в добротных доспехах, тут же выпустил древко с нанизанным, как жук на булавку, противником, в руке блеснул меч, яркое сияние ударило по глазам нападающих.

Он выкрикивал боевой клич и рубил, рубил, рубил. Нападающие опомнились и бросились скопом, но тут же начали падать, сраженные бьющими наповал стрелами. Охранники и купцы перешли в нападение, разбойники дрогнули и бросились бежать. Томас тут же повернул коня, меч в его вскинутой длани блистает так же грозно.

– Остановитесь, трусы!.. Сражайтесь!

Но оставшиеся пятеро улепетывали во все лопатки, двое – на конях, в том числе вожак, одетый наиболее богато, Томас все время старался добраться до него, но тот в схватку почти не влезал, командовал со стороны. Сейчас вожак пригнулся и уходил с такой скоростью, что Томас застонал в бессильном бешенстве.

За спиной застучали копыта. Трижды просвистели стрелы, трое упали мордами вниз в дорожную пыль. Один скакнул в кусты, а вожак все настегивал коня. Томас начал отставать, уже собирался остановиться и повернуть обратно, как снова опасно близко к уху просвистела стрела. Вожак подпрыгнул, выпустил поводья, конь дернулся, всадник вылетел из седла.

Освобожденный конь унесся, Томас начал замедлять бег коня, человек с неожиданной легкостью подхватился, стрела торчит в плече, из-за чего выронил повод, бросился в сторону леса.

– Стой! – заорал Томас люто. – Стой, сволочь!.. От меня не уйдешь!

Его конь настигал бегущего с каждым скоком, Томас со злорадством начал поднимать меч, а беглец, слыша настигающий грохот копыт, в бессилии остановился, повернулся, прислонившись спиной к толстому стволу дерева, слишком далеко отдалившегося от леса. Грудь беглеца бурно вздымалась, Томас засмотрелся на нее с растущим подозрением, поднял взгляд на округлый шлем, из-под него выбиваются слишком длинные пепельные волосы, сказал резко:

– А ну сними шлем!

Беглец безропотно поднял руку, на плечи освобожденно обрушился целый водопад кудрей пепельного цвета. Ресницы беглеца длинные и загнутые, глаза крупные, а губы сочные и разогретые бегом так, что вот-вот лопнут от прилива крови. Яркий румянец полыхает на обеих щеках, нежная кожа вспыхивает, словно искорками.

– Так… – произнес Томас растерянно, – это что же… Женщина руководит грабителями?

Она надменно выпрямилась и ухитрилась оглядеть его сверху, как человек смотрит на ползающего у его ног жука.

– Это не грабители, – ответила она ясным, хоть и прерывающимся от бега голосом, – а мои люди… Меня зовут Каймира Блистательная, я дочь барона Рэд Лайка.

Томас промямлил совсем уж потерянно:

– Простите, леди… Но почему вы напали на купцов?

– Это наши земли, – ответила она дерзко. – Мы вольны на своих землях творить все, что изволим. Эти купцы не заплатили за топтание земли нашей… Вернее, заплатили по прошлым нормам, а мы изволили с сегодняшнего дня их изменить! А ты, дерзкий, осмелившийся напасть на моих людей и погубивший их, будешь держать ответ перед бароном Рэд Лайком, у которого я – единственная дочь и наследница!

Подъехал Олег, он с любопытством рассматривал баронессу-разбойницу, но держится, как заметил Томас, настороже, а лук из рук не выпустил.

– И что же, – спросил Олег, – теперь мы уже враги?

Она злобно сверкнула глазами, красивыми, но злыми, как у рассерженной рыси.

– А ты, слуга, посмевший стрелять в моих людей на моей же земле? Ты будешь повешен!.. Нет, тебя казнят медленно и мучительно!

Томас сказал осторожно:

– Леди, тут недоразумение. Мы просто ехали мимо, услышали крики, а мой долг как рыцаря всегда приходить на помощь обижаемым.

Она перевела дыхание, сказала уже не так злобно:

– Ладно, ваши извинения могут быть приняты… при особых обстоятельствах. Но ваш слуга должен быть казнен!

– Он только выполнял мои приказы, – возразил Томас. – Как всякий оруженосец, он должен сражаться рядом с господином…

Руки Олега вдруг дернулись, щелкнула тетива. В придорожных кустах раздался вскрик, затрещали кусты, видно было, как, ломая кусты, повалилось грузное тело. Томас остался перед замершей в замешательстве женщиной, Олег соскочил с коня, быстро нырнул в кусты, а через минуту вернулся, держа в руках тяжелый арбалет со взведенной тетивой.

– Хорош, – сказал он деловито. – Посмотри, какая струна!.. Этот стоит трех твоих коней. А болт, смотри на болт!.. Твои доспехи прошибет, как лист лопуха.

Томас перевел взгляд на женщину, она побледнела и закусила губу. Олег встал перед нею и навел на нее арбалет.

– Леди, – сказал он мирно, – вы в самом деле дочь барона Рэд Лайка? Кто там прятался?

– Мой слуга Кадавр! – отрезала она. – Да, я дочь Рэд Лайка!..

– Единственная?

– Да! – выпалила она. – И отец за меня вам головы снимет!

Олег положил палец на спусковой крючок, хмурый взгляд его зеленых глаз встретился с ее глазами, яркими, сверкающими, как утренние звезды.

– Плохо он вас воспитал, – произнес он обрекающее. – За что будет наказан и сам.

Томас спросил обеспокоенно:

– Олег, Олег… Не станешь же ты стрелять в женщину?

Ее прекрасное лицо полыхало гневом, дивные глаза расширились в презрении.

– Он только пугает, – выкрикнула она бесстрашно, – он не посмеет…

– Мне все дозволено, – ответил Олег хмуро.

Сухо щелкнуло, от сильной отдачи руки с арбалетом вздрогнули. Толстый металлический болт ударил ей в ложбинку между грудями, разорвал плоть. Баронетка отшатнулась, рот ее открылся, мгновение пыталась поверить в невероятное, затем пронзительно вскрикнула. Стальной прут раздробил кости грудной клетки, разорвал сердце и, перебив позвоночный столб, пригвоздил не защищенное доспехами тело к стволу.

Под непонимающим взглядом Томаса она дернулась, но железный штырь держит прочно, тело обвисло, однако продолжала смотреть на Олега полным ненависти и непомерного изумления взглядом.

Томас ахнул, перевел взгляд на женщину, снова на Олега. Сглотнул все слова, что рвутся наружу, теперь уже бесполезные, после паузы спросил хриплым голосом:

– А это как… когда все дозволено?

Олег помолчал, не отрывая взгляда от умирающей женщины. В глазах отшельника рыцарь увидел темную боль и вселенскую растерянность.

– Тебе лучше не знать, – ответил он глухо. – Ты счастлив, идешь по узкому коридору.

Томас нахмурился такой похвале, лучше бы плюнул в рожу, пойми этих язычников, снова посмотрел на женщину, глаза начали мутнеть, но она продолжала смотреть ненавидяще, с вызовом.

– Господи, отпусти ей грехи, – взмолился Томас. – Ибо не ведала, что творила, как все женщины. Сказано, дуры, а с дур какой спрос?

– Да еще и красивая, – поддакнул Олег. – Не дергайся, простит. Он всегда прощает. Возьми арбалет, в твоем мешке места больше. Пригодится.

Томас оглянулся еще пару раз, хотел было слезть и закрыть ей глаза, потом подумал, что вороны все равно выклюют, им тонкие веки не помеха, да и слезать с коня, потом снова залезать, ладно, принял арбалет и, уложив в мешок, пустил коня вслед за отъезжающим Олегом.

– Ты прав, арбалет просто чудо.

Глава 10

Дорога пошла с холмов, далеко впереди на горизонте медленно поднимается белокаменный город с красными черепичными крышами. Очень уютно устроился в зеленой долине, мирный и процветающий, хотя благоразумно вдвинулся в излучину широкой реки, чтобы та защищала с трех сторон, а с четвертой – высокая каменная стена и две сторожевые башни по обе стороны широких ворот.

Кони, чуя отдых, пошли галопом, город с готовностью ринулся навстречу. Ворота, как обратил внимание Томас, распахнуты, стражей нет, а по ту сторону городской стены вздымается цветной базар, множество лавок с товарами, склады, конюшни, оружейные. Булочные, а также кабаки для тех, кто спешит расстаться с вырученными деньгами.

Выше по холму здания почище и поблагороднее с виду, а на самой вершине угрюмого вида замок, явно тут могучий лорд, благодаря защите которого и возник сам город. Двумя ярусами опускаются строгого вида здания, в которых можно заподозрить как меняльные конторы, так и ссудные кассы.

Томас поморщился при виде небольшой каменной церкви, слишком простой и невзрачной для такого богатого и яркого города.

– Не очень думают о душе, – проворчал он с угрозой в голосе. – А Дьявол ищет любую щель…

– Тебе бы в проповедники идти, – посоветовал Олег.

– Почему? – угрюмо осведомился Томас.

– Да так, – ответил Олег с неопределенностью в голосе, – ты крючком вязать не пробовал?

– Нет, – ответил Томас, – только спицами. Да и то самую малость, у нас спицами вяжут теперь только пастухи.

– А у нас бабы, – заметил Олег.

Томас посмотрел с недоверием, нахмурился.

– Оскорбить хочешь?

– Зачем? – удивился Олег. – Правда. Многое из того, что придумывают мужчины, потом начинают делать женщины. Не сразу, а так. Со временем, постепенно. Хорошо, что хоть до сих пор не воюют.

Томас расхохотался.

– Скажешь такое! Или это ты так шутишь?.. Во имя женщин можно воевать, верно, но не могу представить, чтобы женщины когда-то начали воевать!

Он откинул голову назад и беспечно расхохотался идиотскому предположению, подставляя красивое лицо солнцу.

Олег долго ехал молча, конь встряхивал гривой, присматриваясь к приближающимся воротам. Томас косился на калику, у того сурово двигаются брови, складки на лбу то углубляются, то идут вширь, а глаза поблескивают загадочным зеленым огнем.

– А вообще-то… – проговорил он задумчиво.

Томас начал вслушиваться, но калика снова впал в глубокую задумчивость. Томас сказал раздраженно:

– Ну крякай дальше, что у тебя, язык в узел затянуло?

Олег встрепенулся, глаза уставились в Томаса с таким удивлением, словно увидел рыцаря впервые.

– О чем это я?.. Ах да, о женщинах в войнах. Знаешь ли, христианство как-то уравняло всех сперва перед глазами Господа, а потом начинает равнять и вообще… Будь везде язычество, место женщины оставалось бы между коровой и собакой, а так она тоже вроде человек, с ней даже умные разговоры ведут… Начинают доверять те дела, на какие раньше только мужчины имели право, так что не за горами время, когда женщины будут надевать доспехи и садиться на коней. Ну, такие копья им не удержать, зато могут рубить сарацинскими саблями, стрелять из луков, арбалетов…

Томас весело и беспечно расхохотался. Глядя на него, рассмеялся и Олег. Конечно, пока существуют такие рыцари, что ради своих женщин пройдут ад и рай, те всегда будут за их надежными широкими спинами, сами воевать не станут.

Городские ворота приблизились, на лавочке у караульной будочки сидят, не выпуская из рук оружия, трое могучего вида латников. А у самых ворот на отесанном камне стоит молодой священник и благословляет входящих и въезжающих. Чуть выше на деревянном помосте несколько арбалетчиков держат под прицелом всех, кто появляется из-под арки каменных врат.

Томас с беспокойством оглянулся на Олега, но язычник равнодушно принял благословение, безропотно дал себя перекрестить и даже не закричал жутким голосом, коснувшись серебра и связки чесночных головок, чего Томас вдруг начал опасаться. Олег очень мирно поинтересовался у священника:

– Остерегаетесь, святой отец?

– Да, – ответил священник из-под надвинутого на глаз капюшона.

– Чего-то определенного?

– Тьма подняла голову, сын мой, – ответил священник так же кротко. – Уже не раз в город пыталась проникнуть всякая нечисть.

Олег кивнул, ничуть не задетый, что молокосос называет его «сыном», поинтересовался:

– И как?

– Молитва творит чудеса, – ответил священник. Он указал на арбалетчиков. – Особенно когда подкреплена делами.

– Вера без дел мертва, – согласился Олег.

Священник еще раз перекрестил его, Олег проехал впереди Томаса, тот перевел дыхание, торопливо догнал Олега, но по узкой улочке все равно пришлось ехать гуськом. Томас откинулся в седле и всячески изображал на лице, что послал впереди себя слугу, чтобы тот чистил дорогу, разгонял нищих и выискивал приличную гостиницу для лорда.

Олег поглядывал с интересом на горожан, народ вроде не бедствует, одеты добротно, хотя всяк по своему сословию, изнуренных от голода не видать, зато толстомордых больше, чем хотелось бы видеть. Дикого камня на дома и стены города не хватило, остальное восполнили обожженным кирпичом, самые старые дома издали выделяются серым цветом благородного камня, остальные же с достоинством подставляют взорам ровные красные стены. Центральные улицы вымощены камнями, а окраинные хорошо протоптаны, нечистот из окон на улицы никто не льет, везде предусмотрены на задах отхожие места.

Рынок, понятно, на центральной площади, а на соседних улочках звенят трубы музыкантов, пляшут жонглеры, прыгают акробаты. Только здесь, в центральной части, можно увидеть богато украшенные повозки, благополучных, сытых и довольных горожан. Олег проследил за взглядом Томаса, тот неотрывно смотрел на гордый замок на холме.

– И чего тебе там делать? – спросил он недовольно. – Прекрасно переночуем и в гостинице.

Томас с самым непреклонным видом покачал головой.

– Сэр калика, ты не понимаешь…

– Чего?

– Положение обязывает.

Олег сказал раздраженно:

– Не понимаю, как оно может обязывать? Вон на углу прекрасная гостиница, отоспимся, поедим и утром дальше. А что у лорда? До утра будешь пьянствовать, так принято, а потом еле на коня взберешься?

– Меня сам дьявол не перепьет, – возразил Томас. – Олег, не спорь. Не пристало человеку благородного сословия останавливаться в гостинице, когда рядом ворота замка. Это как-то неучтиво в отношении любезного хозяина.

– Любезного? – переспросил Олег.

Томас насторожился.

– Что, знаешь о нем иное?

– Как раз ничего не знаю, – буркнул Олег.

– Значит, любезный, – подчеркнул с нажимом Томас. – Любого человека следует рассматривать как любезного, понял, невежа?.. И только тогда, когда докажет, что отнюдь не любезен, можно бить по голове.

– Это тебе не в лесу, – протянул Олег. – В чужом замке если вдаришь, то тебя самого так вдарят…

– Это так говорится, – огрызнулся Томас. – Невежа, не понимаешь тонкости благородной речи. Это аллегория, понял? Или не аллегория, но это не важно, все равно не поймешь, страусолов.

С ворот замка их спросили, кто и по какому делу, спросили по-французски. Томас ответил также на французском, что благородный сэр Томас едет мимо, направляясь к своим владениям, но не решился проехать мимо, не засвидетельствовав почтение собрату по благородному сословию.

Пока они объяснялись, Олег хмуро рассматривал хорошо одетых воинов на стене. Норманны, завоевав Англию, принесли и свой язык, французский. Но на нем говорят только завоеватели, которых намного меньше, чем покоренного населения. Зато французский язык – язык знати, звучит в самых важных местах: в королевском совете, в судах, даже в школах, на нем разговаривают между собой рыцари.

Зато слуги и челядь гутарят на английском, монахи – на латыни, что за страна, где трехъязычие – норма? На латыни пишутся серьезные труды и хроники, на французском – рыцарская поэзия и баллады, на английском – песни и стихи. Во что это выльется, понятно: получится такая смесь, что только местные к ней привыкнут по рождению, а все другие народы будут дивиться языку, где одно слово и понятие противоречит другому.

Томас поглядывал на Олега искоса, мудрый волхв снова впал в великую задумчивость, но на воротах завозились, зазвенело железо, Томас снова весь обратился в слух. Высокий мужчина в доспехах крикнул успокаивающе:

– Герцог Гере, двоюродный брат благородного короля Гаконда, сам почтит встречей благородного рыцаря Томаса Мальтона из Гисленда, славного победами над противниками!

Томас приосанился, Олег посмотрел удивленно, а потом и вовсе настороженно. После короткого ожидания скрипнула массивная решетка ворот и, влекомая могучим воротом, поползла вверх. Под арку из замка выехали блестящие всадники, огромный мост опустился с напугавшей Томаса легкостью, что же там за механизмы, всадники тут же пустили коней вперед, огромные копья поднялись и уставились в небо, как исполинская щетина стального чудовища. Мост позволил ехать по шестеро в ряд, что встревожило Томаса еще больше. Кто строит такой мост, тот не опасается, что на него ступит нога противника.

Во главе отряда рыцарь на крупном жеребце, рыцарь и конь оба убраны в золото. С плеч рыцаря красиво ниспадает плащ цвета артериальной крови, сапоги цвета крови венозной, стальные доспехи отполированы так, что смотреть больно. Справа молодой рыцарь со знаменем, уперев древко в выемку седла, на кончиках копий первого десятка трепещут вымпелы с гербами. Слева от вожака, приотстав на треть корпуса, еще один молодой рыцарь, на руке богато украшенный щит, и по взгляду на господина Томас понял, что этот оруженосец ликующе везет щит самого герцога.

Они миновали мост, Томас рассматривал их приближение во все глаза, хотя старался не таращиться, как деревенщина: давно не видел в одном месте столько рослых и красивых людей с исполненными благородства лицами. Доспехи выкованы лучшими оружейниками, все одеты в богатые одежды не просто красиво, но изысканно, умело, со вкусом, шлемы украшены искуснейшей гравировкой, как и доспехи, а щиты у всех так просто настоящие произведения искусства.

Он выпрямился, постарался выглядеть суровым и значительным, но чувствовал, что проигрывает. Такому холодному высокомерию учат с детства, гордыня и надменность струится из их глаз, от их властных движений, от их породистых холеных лиц, удлиненных, с прямыми носами и красиво оформленными нижними челюстями. Почти у всех аристократически приподнятые скулы, тонкие брови и светлые глаза: у одних синие, у других голубые, даже волосы у всех светлые всех оттенков, от спелой пшеницы до почти полной белизны альбиносов.

Вожак подал своим знак, все разом остановились, он один подъехал ближе и остановил коня в трех шагах от Томаса. Томас смотрел вежливо, но всем видом показывал, что его достоинство задевать не стоит, за честь дамы и на стену полезет, к тому же у него и кроме бабс есть святыни, так что на всякий случай надо вежливо, дабы не оттоптать мозоль.

– Мир тебе, доблестный рыцарь, – сказал всадник. Голос его был сильный, уверенный и красивый. – Меня зовут Рихард Гере, я герцог Эгонский, брат короля Гаконда. Мои владения простираются от этой реки и до гор, вершины которых сейчас так волшебно сверкают на солнце.

– Томас Мальтон, – вежливо сказал Томас, – из Гисленда. Но меня, как я понял с приятностью в чувствах, здесь узнали, чем я несказанно польщен и даже в какой-то мере тронут.

– Естественно, – сказал герцог любезно. – Естественно, дорогой Томас, о ваших подвигах нам только что сообщили… прибывшие из новой столицы моего брата короля Гаконда. Все слушали с восторгом и превеликим вниманием! И весьма потрясены, что понятно и естественно. Не соблаговолите ли, дорогой сэр, последовать за нами в мой замок, который, естественно, к вашим услугам?

– С удовольствием, – ответил Томас. – Весьма тронут. Весьма. Кстати, это мой ученый друг… Олег. Просто Олег. Он… путешествует. Для собственного удовольствия.

Герцог кивнул Олегу с аристократической небрежностью.

– Добро пожаловать, Олег. Вы отыщете в нашем замке немало интересного. А теперь, дорогой сэр Томас, не будете ли столь любезны проследовать…

Томаса осматривали придирчиво, с интересом, сразу схватывая цепкими взглядами и поцарапанный панцирь, и шлем со следами ударов, и помятый щит. На Олега никто не обратил внимания, многих рыцарей сопровождают монахи, торговцы, менестрели и просто бродяги, покупая безопасность пути мелкими услугами.

– Сочту за честь, – ответил Томас церемонно.

Томас с достоинством подождал, пока все развернутся, негоже ехать сразу, как будто голодные спешат к столу, легонько шевельнул ногами, конь красиво тряхнул гривой и пошел, пошел, кося на незнакомых людей огненным глазом и страшно оскаливая огромные зубы. На мосту Томас снова подивился его крепости, а когда миновали арку, показалось, что въехал в огромный роскошный зал, ибо под копытами отполированные до блеска мраморные плиты, подковы бьют красиво и звонко, но как здесь зимой, интересно, жопы поотбивают. На той стороне двора вздымается роскошная громада замка, что и не замок вовсе, а сказочный дворец, спроектированный и построенный исключительно для наслаждений и отдыха.

Под всеми тремя стенами разбиты цветники, огромные алые розы сгрудились так, что зеленых листьев почти не видно. Порхают яркие праздничные бабочки, через равные промежутки фонтаны вздымают прозрачные струи, дают прохладу и одновременно питают растения.

Когда проехали на середину двора, со всех сторон бросились вышколенные слуги, начали расхватывать коней.

– С моим поосторожнее, – предупредил Томас. – Не ставьте его слишком близко к другим, он не одобряет тесноты.

Герцог коротко улыбнулся.

– А вы, сэр Томас?

Глава 11

Томас увидел брошенный герцогом в сторону взгляд, дыхание остановилось в его рыцарской груди. Как будто все самые красивые женщины Британии приехали сюда, оделись, как для маскарада, но внесли свои изменения: у одной при длинном платье до полу почти обнажена грудь, у другой разрез на ткани начинается от бедра, у третьей платье из тончайшей материи так плотно охватывает фигуру, что будто на красавице вообще нет материи…

– Я стоек в обетах, сэр Рихард, – ответил Томас с достоинством. – И старомоден.

Герцог что-то уловил в голосе гостя, переспросил:

– Это как?

– Я предпочитаю старые пути, – ответил Томас. – Мужчины предлагают, а женщины отвечают «да» или «нет».

– Разве это справедливо? – удивился герцог.

– Нет, – ответил Томас честно. – Но Господь именно так распределил роли между мужчиной и женщиной, а я, как верный сын церкви, им следую без ропота.

– Приятно выполнять законы, – сказал герцог со странной интонацией, – которые толкуются в нашу пользу?

Их с интересом слушали вышедшие из замка рыцари. Среди них выделялись ростом и благородством осанки двое чем-то похожих: один крупный блондин с льняными волосами до плеч, второй темноволосый, тоже крупный, широкий и уже побывавший в боях, судя по шрамам на его лице.

Герцог перехватил взгляд Томаса, сказал любезно:

– Это мои двоюродные братья… по жене. Это сэр Оакнер, а это сэр Терсегаль…

Оакнер, который моложе и с кудрями до плеч, поспешно поклонился, а Терсегаль бросил на Томаса оценивающий взгляд, как воин на равного ему воина, помедлил и отвесил короткий суховатый поклон.

Герцог усмехнулся, сказал богато одетому слуге:

– Проводи сэра Томаса в гостевые покои. Сэр Томас, мы все с нетерпением будем ждать вас в обеденном зале.

Томаса провели по широким дворцовым, а вовсе не замковым коридорам, в нишах статуи, а на стенах картины в дорогих рамах, пересекли два роскошных зала и вошли в комнату, роскошнее которой он еще ничего не видел. Олег с равнодушным видом доверенного слуги, который и не то видывал, топал следом. Томас остановился, едва переступив порог, ошалело осматривался, а слуга пояснил учтиво:

– Вон та дверь – спальня. А вон там ванная и, простите, отхожее место.

– Ни… чего себе, – сказал Томас обалдело. – А это что?

Слуга виновато развел руками.

– Гостиная, а также здесь можете принять гостей. Конечно, нехорошо совмещать прихожую с гостиной, однако в южном крыле наконец-то начали большой ремонт…

Томас наконец-то совладал с собой и сказал с небрежной снисходительностью:

– Ну, если ремонт… тогда все объяснимо. Ничего, я не слишком привередливый. В походе приходилось бывать в местах и победнее.

Слуга удалился, часто кланяясь, Томас ошалело осматривал стены, отделанные дорогими сортами дерева, здесь тоже картины в дорогих рамах, это единственное, что он оценивал, а картины так не очень, ну не знаток в этом холстомарании, одна мозаика из драгоценных камней на полстены, две статуи в полный рост, но не рыцарские, а мраморные женщины в скрывающих фигуры одеждах, гобелены с изображением любовных сцен, фигуры вышиты золотыми нитями.

Олег окинул помещение коротким взором, а затем с любопытством смотрел на Томаса.

– Раскаяться никогда не поздно, – сказал он одобрительно, – а согрешить можно и опоздать.

Томас вздрогнул, приходя в себя. Посмотрел с подозрением в глазах.

– Это ты к чему?

– Да так, – с неопределенностью в голосе ответил Олег, – почему-то вспоминаются христианские премудрости.

– Это не христианские, – возразил Томас сварливо, – это антихристианские!

С той стороны окна донесся металлический удар. Томас подошел с заинтересованностью, высунулся, Олег прошелся по комнате, осматриваясь, особенно внимательно осмотрел гобелены, некоторые тщательно ощупал, словно проверял сорт ткани. Зад Томаса все торчал из окна, иногда подергивался в ответ на жестикуляцию рыцаря.

Олег буркнул:

– А обед-то скоро. Пойдешь грязным и в доспехах? Молодец, настоящий мужчина.

Томас со вздохом, почти на цыпочках и очень осторожно перешел к ближайшей двери, она отворилась без скрипа. Спальная комната, где под стенами различные шкафчики, два огромных зеркала во весь рост и роскошнейшее ложе, куда можно тащить дюжину этих красоток, от такой роскоши не откажутся.

Приоткрывая вторую дверь, услышал шум льющейся воды, в лицо пахнуло паром. Горячая вода толстой струйкой наполняет объемистую ванну, он опасливо попробовал пальцем, в самый раз, кто-то очень точно подбрасывает дровишки под котел, где греется вода. Жаль, не предусмотрен второй кран, для холодной. При случае брякну этому герцогу, а то слишком уж бахвалится. У сарацинов, мол, даже не у самых знатных, есть и горячая, и холодная. Бывает даже и чистая.

Третья дверь, о которой слуга не упомянул, вывела на просторный балкон. Он вышел и замер, оглушенный бездной, что простерлась сразу за каменной оградкой. Замок на горе, понятно, но не думал, что с этой стороны настоящее ущелье, на дне темный туман, куда не достигают солнечные лучи и где, как подсказал внутренний голос, совсем другой мир, другая жизнь…

На балконе живые цветы в горшках, с потолка ровный свет, будто светится сам камень. Он потрогал один бутон, лепестки сразу зашевелились. Томас отпрянул, а бутон распустился в роскошную розу, дивный аромат коснулся ноздрей, в самом деле приятно, хотя раньше Томас признавал только аромат хорошо прожаренного мяса, птицы, ну еще и рыбы, если рыба крупная или ее много.

– Ладно, – сказал он громко, чувствуя прилив уверенности от звуков своего сильного воинского голоса, – сперва отмоемся. Хотя от настоящего мужчины должно вонять дерьмом и потом, а все чистюли – народ подозрительный. Сегодня он моется каждый день, а завтра королю изменит… но, как говорил мудрый калика, в чужой монастырь со своими бабами не ходят… или ходят на цыпочках, не помню.

Олег прошел к окну и, высунув голову, начал изучать задний двор, огромный, настолько огромный, что мишени для стрелков, чурбаны для пикейщиков и поворачивающееся чучело со щитом, на котором отрабатывают удары копьем, – в одном углу, а большая часть двора отдана под настоящую площадку для поединков конных рыцарей. Там установили даже разделительный барьер, добротный, выкрашенный красной краской с белыми полосками.

Несколько рыцарей собрались в одном углу и осматривают, насколько плотно прилажены доспехи молодого воина, очень тоненького и невысокого роста. Все понятно, это воспитанник, присланный откуда-то издалека: сами родители страшатся избаловать дитятю, потому отдают на воспитание подальше от дома. Желательно человеку опытному в ратном деле, умному, умеющему вести себя при дворе и научить молодых.

Герцог Рихард Гере, как нетрудно понять, пользуется большим уважением в рыцарской среде, иначе кто присылал бы ему своих детей в таком количестве на воспитание. А здесь только на заднем дворе упражняется в искусстве управления конем девять человек, а есть наверняка и те, кто сейчас старательно изучает хорошие манеры и правила поведения за столом.

Конечно, герцог давно уже сам не обучает юношей, при замке целый отряд знатных рыцарей, что отличились в сражениях. Они как раз и учат мальчиков всем премудростям воинской жизни. Наверняка в свое время герцог всем им купил хороших коней, доспехи, снарядил хорошим оружием, в таком случае рыцари остаются верными даже без всякого оммажа.

Пока Томас осваивается в ванной, Олег осматривал придирчиво и с интересом рыцарей, схватывая цепкими взглядами и щиты с давно забытыми эмблемами, и шлемы прекрасной выделки, но с короткими толстыми рогами по бокам, даже не рогами, даже шишками, будто рожки только-только пробиваются, но все же теперь это как-то странновато…

Да что там странновато, смутное беспокойство начинает грызть внутренности. Не должны быть эти рога на шлемах… такой выделки, это противоестественно. И очень опасно, как подсказывает суетливый внутренний голос, хотя пока еще непонятно, чем именно, но ощущение настолько отчетливое, словно кто-то приложил к оголенной спине холодное лезвие острейшего ножа.

Он снова выглянул в окно, там конский топот, ржание, гневные голоса. Успел увидеть сшибку двух конных, в воздух с треском взвились белые щепки. Один рыцарь пронесся вдоль барьера, покачиваясь и с трудом удерживая копье, второй от удара завалился на спину, пробовал удержаться, но испуганный конь мчится слишком быстро, и рыцарь все сильнее заваливался на спину, наконец, пытаясь удержаться, выронил из руки тяжелое копье, в седле усидел, однако рев зрителей, где разочарованный, где восторженный, показал, кто проиграл схватку.

Победитель сразился еще с одним, у того ремешки шлема лопнули, а само металлическое ведро от страшного удара слетело с головы. Наблюдатели ахнули, когда его подбросило ввысь и, казалось, понесло, как сорванный листок, в сторону вопящих и прыгающих от восторга людей.

– Сэр Терсегаль – победитель! – донесся вопль.

– Сэр Терсегаль – сильнейший!

– Кто рискнет еще?

Сквозь крики прорезался трезвый голос:

– Заканчиваем, заканчиваем!.. Сегодня никто не выстоит против сэра Терсегаля!

– А завтра? – послышался задорный голос.

– Если на то будет милость богов, – ответил тот же холодный голос.

Олег посмотрел, как всаднику помогают слезть с коня, тяжелого и огромного в броне, как носорог, шлем он снял сам, открыв крупное широкое лицо с расплюснутым носом и широкими ноздрями.

Милость богов, повторил про себя Олег, и стало еще неуютнее, словно с тем же ножом у лопаток подвели к краю пропасти. Не милость Божья, а милость богов. Этого не может быть, это простая оговорка. Хотя очень уж странная…

Томас, оставленный наедине с собой, разделся, сложил одежду не на удаленную мраморную полку, а прямо возле ванны, чтобы в любой момент цапнуть хотя бы меч, перенес одну ногу через край. Горячая вода обожгла, постоял чуть, привыкая, медленно опустил задницу. Вода забурлила пузырьками, все тело охватило чувство легкости, усталость начала испаряться из тела с каждым мгновением.

В комнате зазвучали тяжелые шаги, в дверях появился Олег. Поморщился от обилия пара.

– Высоко, – сообщил он.

– Это я заметил, – саркастически ответил Томас. – Потрешь спину?

– Обойдешься, – хладнокровно ответил Олег. – Здесь, как я понимаю, любая охотно придет и потрет.

– Это мне и не нравится, – признался Томас. – Я, конечно, человек с грешными мыслями, но все-таки не сразу же так… я ж только женился, у меня жена молодая, еще вовсе не корова, которой станет, я ее люблю и храню верность… а если какая вертихвостка придет мне мыть спину, то я воспылаю греховными побуждениями.

Олег фыркнул:

– Лучший способ преодолеть искушение – поддаться.

Томас покачал головой.

– Вот на том вы, язычники, и горите. Если не поддаться, а преодолеть искушение, то в душе образуется некая… мощь, что ли! Гордая мощь, как будто хоть малость, но приближаешься к Богу. Ну пусть не к самому Господу, то хотя бы к его ангелам. И таким себя чувствуешь сильным и чистым, что горы сворачивать…

– Как знаешь, – ответил Олег и зевнул. – Вот только здесь странности некоторые.

Томас, хоть и нежился в ванной, насторожился, спросил остро:

– Какие?

– Некоторые, – повторил Олег.

Томас сказал раздраженно:

– Нет уж, взял кота за… хвост, так уж дергай.

– А я что делаю?

– Гладишь. Или нюхаешь, тебе виднее.

Олег сказал с сомнением в голосе:

– Здесь все изысканно и красиво, как должно быть у очень знатных и просвещенных господ. Однако на фронтоне знак Тора, а когда мы шли по коридору, я обратил свое простое и простолюдинное внимание на эмблемы Локи. Ты, конечно, тоже все заметил, но промолчал в своей рыцарской невозмутимости, верно?

Томас сказал с еще большим раздражением:

– Сам знаешь, что не заметил. Как будто знаю, что это за знаки! И кто такие вообще эти Тор и Локи!

Олег кивнул.

– Не знаешь, вот и хорошо. Наши любезные хозяева тем более не должны знать, но… знаки свежие. Я могу отличить: выбиты пятьсот лет тому или месяц назад. Да и ты смог бы, если бы на всех баб не оглядывался.

Томас стерпел колкость, возникшая было тревога медленно испарялась вместе с усталостью из тела. Вообще-то старый ворон зря не каркнет, но все-таки тревоги у калики не очень серьезные: знак Тора, эмблемы Локи… Ерунда какая-то.

Олег поглядел на разнеженного рыцаря с состраданием, отклеился от дверного проема, исчез, а спустя пару долгих минут постучали, послышался голос Олега, вошел кто-то третий, Томас насторожился, но это оказался всего лишь слуга. Вытянутый, одетый в непомерно пышное одеяние, с непроницаемым лицом сообщил деревянно, что в обеденном зале уже собирается народ, скоро начнут подавать на стол.

– Это хорошо, – ответил Томас. Слуга чего-то ждал, и он добавил неуклюже: – В смысле хорошо, когда едят.

– Вас ждут, – напомнил он.

– Ах, вот ты о чем, – сказал Томас. – Так бы и сказал, а то все намеками, намеками. Сейчас оденусь, а ты покажешь дорогу. Разрешаю.

Ему показалось, что слуга нахмурился, здесь даже они считают себя существами более высокого ранга, чем живущие внизу в долине существа, тоже почему-то именуемые людьми.

Олег пошел за ними, Томас лопатками чувствовал его ехидную ухмылочку. Снова миновали два-три зала, богато и со вкусом одетые люди с любопытством рассматривали обоих. Томас шел надменный и суровый, глядя только перед собой, будто держит взглядом спину убегающего врага, ведь он воин, а кто не понимает, да пошли они в задницу, ему все можно, он первым поднялся на башню Давида, а не королю шлейф заносил на поворотах.

Двери перед ними распахнулись, в лицо ударил яркий свет, огромный зал освещен так, словно обедать приготовлено на сцене. Длинные столы, покрытые празднично красными скатертями, стосвечовая люстра под потолком и вдоль стола высокие подсвечники с длинными тонкими свечами, источающими прекрасные ароматы, Томас изо всех сил старался не выказать удивления: такую роскошь не встречал даже в королевских дворцах, разве что на Востоке, но там сарацинские шейхи богатства и роскошь получают по наследству…

Олег, как человек ученый и тоже гость, хоть и рангом пониже, осматривался с тем любопытством, что характерно для человека именно ученого, который вовсе не обязан скрывать свои чувства. Стены зала отделаны и украшены золотом, но, на его взгляд, с этим малость переборщили, надо бы и меру знать, а то уже не родовитые аристократы, а купцы, что стараются пыль в глаза пустить толстыми золотыми цепями и кольцами на всех пальцах. Хотя бы серебром разбавили, вот там у окон и вдоль стены по кромке было бы очень уместно… Странно, изделий из серебра совсем не видно. Как и отделки…

Глава 12

Звонкие звуки труб возвестили о начале пира. Томас вошел под выкрики мажордома, он перечислял его титулы, а также всех, кого он победил при дворе короля Гаконда, словно продавал породистую корову на торгу. Томас слушал с приклеенной улыбкой, он втайне надеялся, что здесь каким-то образом узнали о его подвигах в Святой Земле, потом вспомнил калику, как тот говорил, что их подвиги никому не нужны, все торгаши и подлые люди, обязательно наврут, что в крестовые походы ходили ради грабежа, и сердце облилось кровью, неужели все так и будет? И подвиги рыцарей Храма будут забыты?

Он перехватил внимательный взгляд калики, он в сторонке, его наверняка отведут за другой стол, где самые бедные и неродовитые, но калику это не волнует, смотрит почему-то с сочувствием и предостережением в холодных зеленых глазах.

На помосте яркими одеждами привлекли внимание герольды. При появлении гостей задрали к небу длинные трубы, чистые серебристые звуки заставили спины выпрямиться, кровь взыграла. Томас невольно подумал, что они, рыцари Храма, все равно герои, и подвиг их забыт не будет никогда.

Герольды дудели громко и довольно слаженно, пока его вели через зал, и разом оборвали мелодию, едва Томас опустился в указанное ему кресло через одно кресло слева от герцога Гере. По другую руку герцога – герцогиня, а его сыновья почтительно застыли за креслом, внимательно и настороженно рассматривают гостей. Герцог даже в кресле выглядит высоким и внушающим почтение, он в простой серебристой тунике, расшитой золотом, на груди герб, короткие волосы на лбу прижимает небольшая корона с крупными рубинами в основании зубцов.

Томасу показалось, что он посматривает в его сторону с некоторой иронией, пришлось еще шире распрямить плечи и выпрямить спину, он не безродный рыцарь, а Томас Мальтон из Гисленда, отмеченный славой и замеченный всеми королями, стоявшими во главе крестового похода в Святые Земли. И, кстати, его самого рыцарство Суссекса совсем недавно избрало королем, так что он вправе не склоняться даже перед королями, а поклонится всего лишь более старшему по возрасту и жизненному опыту человеку.

Да и вообще, подумал он мрачно, чем Эссекс лучше Суссекса, не больше, чем Уэссекс, о котором за его пределами никто и не знает. Нет, все-таки герцог посматривает с радушной улыбкой, нельзя подозревать всех, иначе опустится до уровня язычника. По одну руку Томас обнаружил элегантно выпрямившуюся в кресле ослепительно-красивую женщину, настоящую королеву по осанке и облику, а по другую сторону – очень юная тоненькая девушка с красивым кукольным личиком и дерзкими глазами.

– Милая кузина, – обратился к ней герцог. – Позволь представить тебе нашего гостя, благородного сэра Ричарда. Он проделал трудный путь, позаботься о нем за столом. Сэр Ричард, позволь представить мою кузину, маркизу Жанель из рода Кродо.

Томас поклонился, юная маркиза ответила очаровательной улыбкой, подождала, вдруг да рыцарь что-то сумеет промямлить, но Томас благоразумно смолчал, и тогда голос ее прозвучал совсем смиренно и жалостливо:

– А вы в самом деле не в состоянии отрезать себе мяса?

– Нет, – вздохнул Томас, внезапно нахлынула злость: все здесь такие элегантные да чистенькие, все смотрят с пренебрежительным высокомерием… он вспомнил манеру разговора своего ученого друга, калику усадили на самый дальний край стола. Вообще-то удобная манера, как будто трехслойный щит воздвигаешь между собой и противником. – Когда мои глаза не отрываются от вашего декольте, это у вас там сиськи, да?.. правда?.. то я могу отрезать себе палец, если вот так не глядя…

Ничуть не смутившись, она прощебетала с прежней сладкой ядовитостью:

– А вы не заглядывайте туда, куда не нужно!

– Можно? – спросил Томас с надеждой. – А то я думал, что это обязательно. Спасибо! За это я и за вами поухаживаю… Вам салатика? Ах, у вас с фигурой пока в порядке… тогда жирненького? Этой вот ветчины с салом?

Она смотрела за его руками, малость обескураженная, а Томас, мысленно возблагодарив грубые манеры калики, еще как пригодились, умело нарезал мяса, руками хватал куски и тащил на обе тарелки, себе без прожилок сала и жира, а маркизе… ну, она ж о фигуре не заботится, пусть жрет, не жалко, не мое.

Мясо тает во рту, желудок обрадованно хватал все и требовал еще, но Томас насыщал его осторожно, впереди еще не одна перемена блюд, а потом еще десерт, надо и для сладкого оставить место, хотя вроде бы не по-мужски, это женщины и дети могут быть сластенами, а мужчина должен рычать и алкать недожаренного мяса с кровью…

– Похоже, – произнесла маркиза насмешливо, – вы из очень голодного края.

– Очень, – согласился Томас. Быть грубым, оказывается, очень удобно. Это как добавочный панцирь. – Потому растем такие мелкие, хилые, скрюченные. Когда голод, все мелкие, правда?.. У вас ничего не болит? Живот, к примеру?

Она оскорбленно выпрямилась.

– С чего вы взяли?

– Бледная какая-то, – сказал он сочувствующе. – Вон служанки и то красномордее. И это… мяса бы вам кое-где нарастить. Хотите вон тех перепелиных яиц? Я достану. Даже если что-нить опрокину, для вас не жалко, не мое. В перепелятине, говорят, самое лучшее мясо, хотя какое мясо в перепелятине? Зато она хороша от головы. Или для головы, не помню.

Она следила за ним большими синими глазами, Томас видел, как подбирает ядовитый ответ, но малость сбита с привычного пути, на котором он должен был сыпать заученными комплиментами, а она красиво отбривала бы заготовленными фразами. Любовная игра шла бы по накатанной трубадурами колее, где даже нужные фразы расставлены, как ориентиры на поворотах, но он сумел выкарабкаться из глубокой и обязательной для галантных рыцарей ловушки, еще раз спасибо грубому калике, что-то спасительное в его прыжках в сторону есть, есть…

– А вы сами, сэр Томас, – сказала она с непонятной интонацией, – что принимаете?

– От головы?

– Скорее, для головы, – уточнила она.

– А ничо, – заверил он бодро. – Голова у меня как котел! Все варит.

Она фыркнула.

– У мужчин обычно все варит, но рыцарь должен отбирать тщательно, что положить в котел! Иначе может свариться совсем не то, что хотелось бы.

Она посмотрела многозначительно, глубокий вырез на ее платье как-то умело оттопырился. Взору Томаса открылась не только белоснежная выпуклость груди, но даже алый венчик розы, украсивший кончик. Он мысленно взмолился Пресвятой Деве, чтобы уберегла и сохранила от искушения. Надо держаться, калика прав: когда вот так настойчиво ведут любовную игру, то нужно притормозить, осмотреться, не стоит играть по чужим правилам, даже если их предложила очень красивая женщина.

Он улыбался, держал спину прямо, а плечи развернутыми, рыцарь и христианин всегда следит за собой, за словами, жестами, даже за мыслями, посматривал иногда на дальнюю сторону стола, там Олег в своей скромнейшей одежде то ли ремесленника, то ли бродячего торговца, как бы ни старался затеряться, все равно выделяется среди остальных гостей второго ранга, как орел среди надутых индюков.

Олег рассеянно слушал песню, исполняет ее скорее всего глимен, у скопов голоса обычно получше. Песня старая, воспевающая подвиги предков, что защищали эту землю задолго до прихода веры Христа. Хорошо поет, прочувственно, явно глимен, им достаточно иметь хорошие голоса, они только исполнители, в то время как скопы сами и складывают песни.

В исполнении и самих интонациях ясно звучит любование прошлыми временами, а время Христа – говно, чему он, Олег, охотно поддакнет, хотя бы из чувства протеста перед тотальной христианизацией, однако же если вспомнить ради справедливости, что языческие жрецы строго запрещали записывать любые стихи и песни, то невольно снимешь шляпу перед монахами. Это они первыми начали записывать все старые песни, стихи, легенды, сказания.

Вообще-то, если уж совсем честно, то одна только христианская религия проявляет интерес к другим религиям, народам, культурам. Остальным все по барабану, замкнулись в себе: хоть китайская, хоть индийская, хоть все буддийские, вместе взятые. У них все нацелено на сохранение статус-кво, все новое отметается, превыше всего – власть авторитетов. Христианство полно любознательности ко всему окружающему миру, эту черту вкладывали как непременное условие развития и выживания…

И если хоть когда-то китайский, индийский и прочие восточные миры проснутся от спячки, то лишь после очень сильных толчков со стороны агрессивного христианского духа, нацеленного на обретение нового, а не сохранение старого.

Пир длился, длился, после холодных закусок долго подавали различные блюда с горячим мясом. Все изысканно и очень умело приготовлено, потом птицу, рыбу. Вина тоже сменялись, от простых белых до горячащих кровь красных, куда явно добавили какие-то жгучие травы, Томас непрестанно твердил про себя молитвы, ибо искушение поднимает голову, еще как поднимает, но дело не только в согрешении, это Бог простит, он всепрощающий, а что-то более серьезное, калика не зря посылает через стол предостерегающие взгляды.

Наконец слуги подали пироги, сдобные булки, мед и сладкие напитки на меду. Гости распустили ремни, поглядывают по сторонам и друг на друга благодушно, подобрев от обилия сытной пищи. Кувшины с крепким вином исчезли, быстрые руки ставили на их место темное душистое пиво. Один из пирующих, величественный седой вельможа, очень холеный и богато одетый, Томас сразу решил, что этот никогда вообще не надевал доспехи, поднялся с кубком в высоко поднятой руке.

– Дорогой герцог, дорогой Рихард!.. В вашем присутствии вроде бы негоже поднимать тосты за ваше здравие, обвинят в лести, но я просто не могу не сказать пару добрых слов в вашу честь…

Герцог кисло улыбнулся, словно неуверенный, что не издевка, сделал понимающий вид, кивнул, однако у Томаса сложилось странное впечатление, что и это умелая игра, роли распределены, даже если вельможа скажет грубость, это будет нужная грубость, здесь все свои и свои изощренные правила, которые трудно понять настоящему рыцарю.

Все кричали здравицу, герцог наконец поднялся с кубком в руке. Все умолкли. Герцог поднял кубок и сказал проникновенным голосом:

– Вы помните, что совсем недавно мы были малым и слабым поместьем. Однако вся наша гибкость проявляется в выборе сеньора, которому приносим присягу. Нет-нет, если кто подумал, что отрекаюсь от короля, он глубоко ошибается! Однако, будучи разумными и глубоко просвещенными людьми, мы начинаем понимать, что не все догмы, которыми нас потчуют, верны. Больше я ничего не скажу, пусть для вас будет пища для размышлений. Я же поднимаю кубок за просвещение! И за того, кто за ним стоит!

К нему протянулось множество кубков, Томас протянул тоже, почему не удариться краями кубков с хозяином в поддержку девиза насчет просвещения, все верно, все хорошо, просвещение – это замечательно.

Олег, которому не дотянуться через длиннющий стол к знатным господам, приятно улыбался и тоже поднял кубок. Зеленые глаза бросали быстрые взгляды по залу, схватывая лица собравшихся.

Но Томас такие глаза видел у сэра калики только перед трудным боем.

Глава 13

Томас продолжал оказывать галантные услуги соседке, что медленно и упорно ломала его сопротивление, приноровившись к манере его защиты. Он чувствовал себя крупной сильной мухой, которой мелкий паучок уже спеленал крылья, а теперь неторопливо набрасывает липкие нити на лапы.

– И вообще, дорогой сэр Томас, – тянула она медленно и нежно, глаза ее раскрывались все шире, и он тонул, тонул в них, – любовь слепа, противиться ей невозможно…

– Любовь слепа, – пробормотал он пугливо и посмотрел украдкой по сторонам, – но соседи все видят.

– Ах, – сказала она с непередаваемым пренебрежением, – что они увидят нового?.. Для них всегда все одинаково. И только для влюбленных все вновь и все иначе…

– Любовь – это все, – выдавил он из себя еще одну подслушанную где-то мудрость, – но это все, что мы о ней знаем.

– Ах, – воскликнула она, – как интересно! Скажите, скажите что-нибудь про любовь еще!

Он подумал и брякнул:

– Любовь добра, полюбишь и… бобра.

Она вскинула брови, оглянулась на грузного немолодого рыцаря, который в одиночку ухомякивал молочного поросенка.

– Вы имеете в виду графа Винцельма?.. Или виконта Мезебуля? Но у виконта в гербе не бобр, а сурок, только похожий на бобра, а вот у графа настоящий бобер, только я его не любила, мы всего лишь развлекались в его замке, в моем поместье, на дорогах и при гостях… Куда же вы, любезный сэр Томас?

Томас поднялся, пробормотал, что у него что-то затяжелело в одном месте, да не в том, а в кишечнике, нужно бы освободить место для продвижения новых яств, торопливо выдвинулся из-за стола, поймав взгляд калики, а когда проходил мимо, услышал негромкий голос:

– Ну и кто кого?

– Мы победили, – ответил Томас тихо. – Я проиграл.

На выходе из зала столкнулся с вереницей слуг, все еще несут нескончаемые пироги, торты, пирожные, всевозможные сладости, а в самом зале толпа хорошо одетых и мордомордых слуг в почтительном ожидании прислушивается к застольному шуму, похожему здесь на отдаленный рев прибоя, что то спадает, то нарастает с новой силой.

Томас протолкался к выходу, на лестнице тоже снует вверх-вниз роскошно одетый народ, богато живет герцог, ничего не скажешь, даже внизу в холле не то чтобы толпились, но ощущение такое, что герцог насозывал гостей то ли на великий праздник, то ли намеревается закатить какое-то торжество, чтобы запомнили богатством и великолепием все соседи…

Он выбрался во двор, с жадностью вдохнул свежий воздух с запахами конских каштанов, свежих помоев и ароматами выделываемых кож. Еще приятно несет дымком из кузницы, там трудолюбиво стучат по железу, Томас огляделся, чувствуя себя в этом огромном замке, как рыба в воде, ибо все здесь создавалось под руководством опытного воина, все предназначено для защиты, и другому опытному воину, особенно такому, который первым ворвался на башню Давида, понятно назначение каждой башенки, каждой бойницы и каждого зубчика на стене или воротах.

Если посмотреть на старый королевский замок, в котором сейчас живет герцог, с высоты птичьего полета, он покажется четырьмя высокими стенами, возведенными вокруг пустого места. Ровный массивный четырехугольник, а внутри прилепившиеся к стенам множество домиков, в восточной части двора конюшни, стрельбище, место для упражнений воинов, в западной – небольшой базар, где местные умельцы выставляют свои изделия из железа и кожи, а взамен получают от приехавших из сел крестьян мясо, рыбу, зерно, муку, сыр и все, чем богаты села.

Сам герцог обитает, как рассказывают, по большей части не в замке, а в городе, там у него большие роскошные дома, а здесь его крепость, в которой фамильные ценности, гарнизон, оружейная, где постоянно собираются верные ему рыцари, а также те, кто у него на службе. Стены настолько толстые, что помещений внутри них вполне хватает, чтобы разместить всех солдат, а в случае необходимости скрытно перебрасывать их с места на место.

Крепость велика, все вполне могли бы поместиться в одной башне, остальные пустуют в ожидании еще большего наплыва гостей. Здесь принято вваливаться целыми отрядами, останавливаться надолго, и никакой хозяин не смеет поинтересоваться, долго ли пробудут: это хуже, чем беспримерное хамство, это – неучтиво.

На него и здесь глазели с интересом, Томас с гордостью подумал, что рыцарь Храма заметнее тех, кто доспехи и мечи заказывает для вида и бахвальства, но это внимание одновременно и раздражало, он развернулся и пошел к дальней двери, где, по логике, будет ход, по которому он с легкостью и почти по прямой придет к отведенным им апартаментам.

– А там уже я буду спрашивать, – пробормотал он мстительно, – с кем это сэр калика пьянствовал, почему от его воротника пахнет женскими притираниями, а на ушах какая-то странная пудра…

В проходах между мрачными и нежилыми с виду залами никого не встретил, только над головой прохлопали крылья, то ли голуби, то ли вороны, но когда вскинул голову, под сводами темно и неуютно, словно в недобром лесу.

Он ускорил шаг, впереди послышались торопливые шаги, он сразу насторожился, и тут из полумрака вынырнули человеческие фигуры. Они показались огромными, все в полных рыцарских доспехах, у всех одинаковые треугольные щиты на локте левой руки, и каждый держит в руке обнаженный меч.

Томас резко остановился.

– Назовитесь! – потребовал он.

Пятеро загородили дорогу, а двое начали заходить со спины. Сердце Томаса дрогнуло и замерло, невозможно одному драться против семерых и уцелеть, но тут же забилось с утроенной, удесятеренной мощью. Кровь вздула мышцы так, что им стало тесно в стальном панцире доспехов, рукоять меча будто сама скользнула в ладонь.

– Трусы! – выкрикнул он. – Я Томас Мальтон из Гисленда, вызываю вас на честный бой!

Он рявкнул страшным голосом и сам бросился навстречу.

Он застал их врасплох, слишком понадеялись на полное превосходство, и два тяжелых удара повергли двоих на землю, однако сразу же зазвенело железо, посыпались удары, Томас ревел и рубил во все стороны, враги везде, он только заставлял свои ноги постоянно переступать из стороны в сторону, наклонял корпус, чтобы помешать прицельно ударить сзади, а его меч рубил и рубил, встречаясь в воздухе с другими мечами, ударяясь о щиты, высекая снопы искр о добротные доспехи нападавших.

Они тоже кричали, вернее, вскрикивали, сперва победно, потом растерянно, затем уже раздраженно. Звон стоял такой, словно десять молотобойцев одновременно бьют молотами по листам железа, а мечи сверкают, как молнии. Томас чувствовал, как чужие мечи и топоры крушат стальные листы его доспехов, ноги налились тяжестью, он из последних сил наносил удары, в голове мерцала только одна мысль: стоять, стоять, стоять! Упадешь – добьют, как связанного кабана, так лучше же принять смерть стоя…

Кровь и пот заливали глаза, он с трудом поднимал отяжелевшую руку с мечом. Вторая, на которой щит, онемела, но он заставил себя вздернуть ее и с силой двинул краем щита прямо в чужое забрало. Там хрюкнуло, рыцарь исчез, а Томас, дрожа и хватая раскаленным ртом воздух, вдруг понял, что перед ним остались только двое, и эти двое тоже сражаются из последних сил.

– Умрете все… – просипел он, меч поднялся с великим усилием, но обрушился, как падающая с высокой горы наковальня. Шлем раскололо, как глиняный горшок, ответный удар второго рыцаря рассек стальную пластину на плече. Он ощутил жгучую боль, но заставил себя ступить вперед и снова двинул расколотым щитом в лицо.

Противник настолько устал, что даже не уклонился. Удар, вернее, толчок, заставил его отшатнуться, Томас шагнул следом и, выронив щит, ударил кулаком в стальной перчатке в забрало. Пальцы ожгло, однако он слышал скрип сминаемой решетки и даже слабый хруст костей. Рыцарь вскрикнул и упал навзничь.

Томас оперся на меч, рука онемела и уже поднять его не могла, в груди ревел ураган, иссушая легкие, сердце выпрыгивало, он страшился упасть, но когда сбитый ранее щитом начал приподниматься, сумел шагнуть к нему и ударил ногой в голову. Удар получился на диво сильным и точным, прямо в забрало, рыцарь упал и замер, раскинув руки.

От лестницы раздались крики, несколько воинов в простых доспехах латников бросились к нему с алебардами в руками.

– Сэр, – закричал один обеспокоенно, – кто это были?

Томас прохрипел, едва удерживаясь на ногах:

– Вам… виднее…

Он чувствовал, что если и это враги, то он упадет, как только на него замахнутся, однако командир латников подбежал, нагнулся над первым упавшим, озабоченно покачал головой, перешел к другому, третьему. Томас видел, как лицо его серьезнеет, вытягивается, а когда оглядел всех, в глазах стоял откровенный ужас.

– Сэр, – повторил он, – этих людей не было в замке!

Томас сказал все еще хрипло:

– Но сейчас… есть?

– Есть, – повторил командир, – но как… мимо стражи проникнуть невозможно! Мы знаем всех-всех в лицо, узнаем издали!.. Джонатан, бегом за хозяином!

– Уже послали, – ответили ему.

Стражники деловито переворачивали убитых и отволакивали под стенку, где сложили лицом вверх красиво и в ряд. Сочленения доспехов пузырятся, в слабом свете факелов чудится, что вытекает густая черная смола, тела как будто влипли в нее накрепко, не оторвать.

Глава 14

Герцог появился запыхавшийся, с ним несколько рыцарей, некоторые забежали вперед и, бесцельно обнажив оружие, всматривались то в убитых, то в темный коридор. Двое стражей по взмаху руки герцога ухватили факелы и бросились вдоль стен, заглядывая во все ниши.

– Это вы… их? – спросил герцог. Его глаза с недоверием всматривались в Томаса. – Всех?

– Что делать, – ответил Томас, он уже справился с дыханием, – если больше не было.

– Сэр Томас, – сказал герцог, он нервно облизнул губы, – я вне себя от стыда! В моем замке такое…

Томас небрежно отмахнулся.

– Пустое. Гостей надо же чем-то развлекать? Одних женщинами, других вином… у вас прекрасные запасы!.. третьих – вот такими удалыми схватками. Я не в претензии, сэр Рихард!

Герцог перевел дыхание, порывисто пожал руку Томасу.

– Но я все равно не понимаю… Откуда? У меня такая стража на воротах, муха не пролетит!

– Колдовство, – предположил Томас. – Ваши земли, дорогой герцог, совсем рядом с Адовым Урочищем? Вот и смущает Враг рода человеческого слабые души. А если находит лазейку, тут же запускает какую-нибудь гадость…

Герцог вздрогнул, мгновение смотрел на него остановившимся взглядом, затем губы изогнулись в слабой усмешке.

– К счастью, нас от Адова Урочища отделяет широкая река. Врагу не перебраться.

– Враг везде, – возразил Томас. – А в Урочище только его войска. Извините, сэр Рихард, я с удовольствием бы смыл слюни и черную кровь этих… существ.

Герцог спохватился, воскликнул:

– Простите меня, сэр Томас! Я так потрясен случившимся, что просто сам не понимаю, что говорю… Конечно же, вам нужно снять доспехи и отдохнуть. Наш лекарь посмотрит ваши раны и ушибы, а оружейники исправят железо. Прошу вас, сэр Томас, позвольте, вас проведут в ваши покои…

Томас ответил улыбкой, но спорить не стал, рыцари окружили его, словно живой щит, и так поднялись в отведенные для них апартаменты. Примчались слуги, помогли снять доспехи, Томас без сил повалился на ложе. Вскоре пришел лекарь, с ним двое слуг с дурно пахнущими горшками, Томаса раздели, омыли, один оказался умелым массажистом и прошелся по всем костям и суставам, проверил связки, разогнал кровь по мышцам и заверил, что кровоподтеки исчезнут за два-три дня.

Лекарь смазал ушибленные места мазью, что приятно покалывала кожу и оказалась вовсе не дурно пахнущей, как в горшке. Сказал успокаивающе:

– Я слышал, что леди Жанель очень обеспокоена. Она обязательно придет навестить вас, сэр Ричард!

– О, Господи, – вырвалось у Томаса.

– Она из очень знатного рода, – сказал лекарь. – И очень могущественного.

– Что меня и пугает, – пробормотал Томас. – Она и сама… весьма и весьма могущественна.

– Это должно радовать, – сказал лекарь. – Отдыхайте, сэр. Постарайтесь меньше двигаться.

Он ушел, Томас распластался на ложе и некоторое время лежал в неподвижности, отдаваясь блаженному покою. Сперва одна только мысль вертелась неотвязно: где калика, – потом остро кольнула другая: а если леди Жанель уже идет сюда?

Постанывая, он сполз с постели, торопливо оделся. За дверью послышались неторопливые мужские шаги, стихли, потом снова, но уже в обратном направлении.

Он выглянул за дверь, по длинному коридору взад-вперед расхаживали вооруженные до зубов стражи. Один, заметив Томаса, сразу же откозырял, доложил громко по-солдатски:

– Хозяин велел охранять подступы к вашим апартаментам!

– Да это лишнее, – пробормотал Томас.

– А вдруг не лишнее? – ответил страж. – Такого еще не было, чтобы в замке чужие! Хозяин в ярости.

Томас вяло отмахнулся.

– Ладно, ему виднее. Передайте мою искреннюю благодарность за любезность и заботу.

Страж махнул напарнику:

– Ганс! Иди за сэром… да, за сэром.

– Зачем? – удивился Томас.

– Охрана, – ответил страж лаконично. Ухмыльнулся: – Конечно, вы так изрубили семерых на подковы, что это от вас надо охранять… но если что случится, Ганс успеет позвать на помощь.

Томас буркнул:

– Это я и сам могу.

– Что?

– Позвать на помощь.

Страж покачал головой.

– Не позовете. Вы – гордый, за милю видно. Умрете, но не позовете. Вон маркграф Роланд только перед смертью протрубил в рог…

Томас молчал, возразить нечего, да и не дело рыцаря препираться с простым воином, тот лишь выполняет приказы хозяина, повернулся и отправился кривыми дорожками на задний двор, туда уж леди Жанель пойдет его искать в последнюю очередь. Или скорее всего не пойдет вовсе: это не так интересно, как застать его в постели.

Во дворе трое копейщиков довольно вяло тыкали длинными палками в мешок с шерстью, а в самом углу молодой изящный воин в подростковых доспехах активно наступает на воина с громадным щитом в одной руке и длинным мечом в другой. Доспехи подростка отличаются хорошей выделкой и прекрасной подгонкой деталей, Томас сразу обратил внимание на тщательность исполнения. Это кто-то из очень могущественных сеньоров снабдил своего сына такими доспехами, что через год-два станут тесными.

Он остановился понаблюдать, став у стены так, чтобы его не сразу увидеть из окна, но подросток немедленно прекратил бой, направился к Томасу, где отсалютовал ему мечом красиво и очень любезно по очень сложным правилам, Томас даже не уловил всего рисунка движений, сказал с поклоном:

– Весь замок гудит, как растревоженный улей. Вы стали героем, сэр Томас!.. Я – Джон Траббер, сын короля Зассекса.

Он поднял забрало, на Томаса взглянуло юношеское лицо и сияющие глаза. Томас с усилием поклонился.

– Приветствую вас, ваше высочество.

Принц воскликнул восторженно:

– Вы стали героем у всех дам, а мужчины все разбирают вашу схватку. Ваши противники – очень сильные мужчины, в прекрасных доспехах, оружие у них тоже великолепное. Но ваше мастерство просто невероятно!

Томас еще раз поклонился, чувствуя, как кольнуло в поясницу, а кровоподтеки заныли с новой силой.

– Я рыцарь Храма, – ответил он с достоинством. – В Святой Земле это обычное дело, когда дерешься один с тремя или больше противниками. Тот, кто дрался недостаточно умело, был погребен в жарких песках. А мы прошли дальше, взяли Иерусалим, освободили Гроб Господень, вернулись с победой.

Принц спросил порывисто:

– Вы наблюдали, как мы сражаемся… Я правда был великолепен?

Улыбка невольно скользнула по губам Томаса. Он сказал преувеличенно серьезно:

– Более чем, ваше высочество. Более чем.

Принц насторожился, глаза его впились в лицо Томаса.

– Я что-то делал не так?

– Да, ваше высочество, – ответил Томас вежливо.

Принц капризно надул губы.

– А мои наставники говорят, что я все делаю верно. И что я просто бесподобен!

Томас усмехнулся.

– Я не ваш наставник, мне льстить и врать нет нужды. Утром я уеду, и, возможно, мы никогда не увидимся. Так что могу сказать вам честно: здесь вам могут поддаваться изо всех сил, но в первом же турнире вас сшибут, как мешок с зерном. А если, не приведи Господи, вам придется участвовать в настоящем бою, я не дам за вашу жизнь и скорлупки выеденного яйца.

Принц мерил его злым взглядом, чувствовалось, что вот-вот взорвется, но затем словно вспомнил, кто перед ним, впервые настоящий боец, только что доказавший свое умение, это не привычный придворный льстец, спросил сердито:

– А в чем ошибка?

Томас взял из его руки меч, взвесил на ладони, сделал несколько взмахов. Принц следил неотрывно, Томас остановился, вернул ему оружие.

– Я сражался в Святых Землях, где у сарацин совсем другое оружие. Я сражался с разными народами, у одних мечи длинные и узкие, как ножи, у других – загнутые, как орлиные клювы, у третьих заточены только с одной стороны, у четвертых… словом, у каждого свои приемы, основанные на размере, весе, способах заточки. Сарацинский меч легок, я им рассекал платок из тончайшей ткани, подброшенный в воздух, зато этим вот мечом я могу перерубить железную рукоять топора!.. У вас именно такой меч. Фехтовать им не удастся, все ваши движения должны быть строго выверенными и рассчитанными на два-три движения вперед: рыцарский меч тяжел, если противник увернется, вы можете «провалиться», упасть, даже улететь за своим мечом…

Принц слушал со скептической ухмылкой, но, когда заговорил, голос был серьезным и достаточно почтительным:

– Но это все-таки меч, а не топор или молот, не так ли?

Томас покачал головой.

– У рыцарского меча то же назначение, что и у боевого топора или молота. Он предназначен раскалывать стальные панцири, стальные шлемы. Сарацины редко носят тяжелые доспехи, потому у них мечи легкие и очень острые, вовсе не для того, чтобы рубить железо, а наши мечи… увы, это те же колуны. Потому такие тяжелые, толстые и длинные. Острота лезвия значения не имеет. Глупо затачивать до остроты бритвы то, что при первом же ударе о стальной панцирь превратится в… сами понимаете, во что.

Принц не сводил с него пристального взгляда.

– Но вы своим мечом не раскалывали панцири, когда на вас напали!

– Совершенно верно, ваше высочество, – согласился Томас. – Но это уже вторая ступенька владения оружием. Когда привыкнете махать мечом без устали от завтрака и до обеда, можно учиться попадать в сочленения доспехов. Здесь нужна большая точность, потому нужна очень твердая и верная рука, а ее можно выработать только долгими упражнениями. Очень долгими! И если ваши наставники вам говорят, что вы уже хорошо владеете оружием, что ж… им так хочется поверить, правда?

Он церемонно поклонился, взгляд постарался сделать при всей почтительности холодноватым и отчужденным. Принц в растерянности оглянулся на молчаливого наставника.

Томасу, как герою дня, представляли гостей герцога, все стремились познакомиться с таким отважным и могучим рыцарем. Он отвечал на приветствия, забывал имена сразу же, едва называли следующего. Непонятно, как герцогу удается запоминать по двадцать-тридцать человек в день, для этого нужна голова больше, чем у коня, но у герцога голова хоть и поменьше, но как-то справляется, а Томас только кивал, улыбался, снова кивал, да и пусть, все равно утром поедут дальше.

Леди Жанель подхватила его под руку, Томас поулыбался ей, она усадила его рядом, сияющая и веселая, проворковала томно:

– Сэр Томас, вы всех женщин просто очаровали!

– Надеюсь, – пробормотал он, – эти чары не противоречат учению святой церкви?

– Ах, – ответила она еще обворожительнее, – вы все шутите! Все только и говорят о вашем подвиге!

– Да, – ответил он вежливо, – слушать это пение целый час – это больше, чем подвиг. Это мученичество!

Она отмахнулась с той же улыбкой:

– Вы все шутите, доблестный герой. Подвиг – это ваше беспримерное сражение с этими ужасными людьми.

– Господь все видит, – ответил он благочестиво. – Что бы я делал без его помощи?

Она сказала загадочно:

– Надеюсь, вы не всегда призываете высшие силы?

– Только когда забуду, – ответил он честно. – А так вообще-то стараюсь идти с Господом в сердце.

Она капризно надула губки.

– Не слишком ли вы с ним неразлучны? Иногда приходится таиться от всех, даже от Господа. Я имею в виду дела амурные… Или вы блещете только в битвах и сражениях? Вы слышали, граф Удельгейс объявил большой турнир по случаю объединения его земель с владениями барона Цеппелина.

– Нет, – ответил Томас. – Не слышал.

– Большой турнир, – сказала она мечтательно, – приедут сотни рыцарей в сверкающей, как солнце, броне! Будут звучать с утра до ночи песни менестрелей, крики герольдов, зеленые поля расцветут красными, оранжевыми и желтыми шатрами, на богатых повозках прибудут яркие и прекрасные женщины, прославленные красавицы… О, дорогой Томас, в этом месте ваши глаза заблестели!

Томас сказал с неловкостью:

– Я уехал из Кастла в преддверии турнира, куда уже начали съезжаться все эти красавицы.

– Вас заставили? – спросила она сочувствующе, с правого плеча платье сдвинулось вниз по белой руке, обнажая чистую девственную кожу. – И никто из красавиц вас не вознаградил за потерю?

Он сказал деревянным голосом:

– Леди Жанель, рыцаря может заставить только его долг. Превыше всех турниров долг, который заставил меня выступить… да, выступить! И, к сожалению, не дающий мне насладиться гостеприимством любезнейшего герцога.

– Долг? – спросила она с непониманием.

– Именно, – подчеркнул он. – Долг рыцаря – борьба со Злом!

– Ох, – сказала она в испуге и красиво округлила глаза. – Вы борец со Злом?

– Именно, – ответил он гордо и выпятил подбородок. Подумал, выпятил грудь, а потом постарался раздвинуть плечи еще шире. – Со Злом надо бороться. Если не мы, рыцари, то кто?

– Какая у вас красивая жизнь, – сказала она восторженно. – Вы такой отважный… Вы ведь отважный, да?

– Стараюсь, – ответил он скромно. – Обо мне отзываются с уважением прославленнейшие в боях рыцари, среди них есть и монархи, руководившие крестовым походом в Святые Земли за освобождение Гроба Господня.

– Ах, – сказала она с гримаской неудовольствия, – стоило ли молодым и сильным мужчинам уезжать так далеко за моря, чтобы там сложить в жарких песках головы? Для молодых и сильных есть возможность борьбы за правое дело и здесь, в Британии.

Томас ощутил в воздухе нечто такое, что калика называл угрозой, где здесь ловушка, не понял, но опасность явно приближается, и он повернулся спиной ко входу на балкон. Солнце опускается к горизонту, на залитом кроваво-красным небе стал заметным очень далекий замок, отсюда выглядит совсем черным, угрожающим. Томасу почудилось, что видит узкие бойницы в башнях, по спине побежали мурашки. Замок, именно замок, а не его обитатели, наблюдает за ним холодно и враждебно.

– Чей это замок? – поинтересовался он. – Мне кажется, его хозяева не очень любят соседей.

Жанель прощебетала игриво:

– Тот замок, по слухам, пуст.

– Абсолютно? – переспросил он с недоверием. – Так не бывает. Хотя бы разбойники, но там живут.

Она сказала так же мило:

– Тот замок по ту сторону реки.

Холодок страха прокатился по его телу, он начал поворачиваться к ней, но леди Жанель с готовностью придвинулась, чтобы прийти ему на грудь, и он снова повернулся поспешно, указал в ночь:

– А почему там что-то светится?

– Там не люди, – промурлыкала она. – Кто знает, что у них там за… развлечения?

– Развлечения?

Она ответила игриво:

– А чем еще заниматься благородным господам? Наш удел – пиры, танцы, интриги, любовные игры, охота, снова пиры и прочие развлечения… Особый привкус придают гости. Среди них попадаются очень интересные рыцари. Сэр Томас, от вас веет отвагой и мужеством! Я вся таю, как воск на жарком солнце. Вот послушайте, как взволнованно бьется мое нежное сердце… Дайте же руку!.. А теперь положите ее сюда… Не отдергивайте, это всего лишь моя грудь…

Послышались шаркающие шаги, леди Жанель не отпускала руку Томаса, под его пальцами в самом деле волнуется и вздымается высокая грудь, а бьется ли под ней сердце, не определишь… Тем более что горячая кровь бросилась в лицо… и не только в лицо, жар прокатился по телу.

Язычник вышел на освещенное факелом место, угрюмый и с неприятной улыбкой на лице, но сейчас Томас готов был расцеловать его гнусную рожу.

– Ага, – сказал калика неприятным голосом, – вот ты где… Понятно, любишь кататься, люби и самочку возить. Леди, моего господина трудно соблазнить, потому что он такой застенчивый, такой застенчивый… Когда мочится на улице, всегда отворачивается к стенке! Так что вы смелее!

Леди Жанель ликующе воскликнула:

– Так вы, наверное, еще и девственник? Как мне повезло!.. Не волнуйтесь, сэр Томас, я помогу вам и открою для вас море, нет, океан наслаждений.

– Вот-вот, – поощрил Олег, – откройте ему, откройте. Прямо щас, а то он стесняется…

Томас скрипнул зубами, отшельник нагло скалил зубы. Но почти сразу послышались еще шаги, на этот раз деликатные, хотя и широкие. Из темноты вынырнула огромная фигура метрдотеля, он деревянно поклонился и сказал с интонациями обученного этикету тролля:

– Сэр, герцог и его супруга со всевозможнейшим почтением приглашают вас почтить своим присутствием… и участием бал.

Леди Жанель позеленела от злости, а Томас тайком вздохнул с великим облегчением, даже на калику взглянул с благодарностью: хоть и сволочь гнуснейшая, но все-таки привел этого тролля, давая возможность выскользнуть из когтей прекрасной леди.

Он переспросил с излишней живостью:

– Бал?.. что это?

– Танцы, – пояснил Олег. – Придворные танцы! Томас, пока ты, как дурак, падал с башен Давида, здесь занимались действительно важным делом: ввели в моду танцы в королевских дворцах… и вообще в местах, которые могут себе позволить собрать кучу родовитого народу. А когда вы несли через пустыню раненых товарищей, страдая от жажды и отбиваясь от наседающих сарацин, здесь разучивали сложный такой танец… как его…

Леди Жанель раскрыла хорошенький ротик для подсказки, но метрдотель проревел деревянным голосом:

– Паде-мат-рас, сэр.

– Вот-вот, – сказал калика. – Сложный танец! Это не какое-нибудь сраное взятие Иерусалима, освобождение Гроба Господня, сражение с войсками Мелик-шаха. Это подматрас, не хвост собачий!

Томас слышал издевку в голосе калики, но как ответить, не успевал понять, а метрдотель, похоже, вообще мало что соображает, его только за исполинскую фигуру и нарядили в это серебро и золото.

– Вы почтите присутствием, сэр?

Калика ответил за Томаса:

– Придет, еще как придет! Он такой, до утра или до упаду, ему все равно, лишь бы плясать.

Метрдотель поклонился и, неслышно развернувшись, что для его фигуры непостижимо, удалился. Леди Жанель вздохнула:

– Ах, эти бальные танцы… Хорошо, сэр Томас, увидимся там. Не задерживайтесь, они сейчас начнутся. А я пока сменю туалет. Вы не поверите, какое у меня очаровательное платье именно для танцев!

Она обворожительно улыбнулась, глядя в синие глаза молодого рыцаря, пожала руку и исчезла в темном коридоре, словно вошла в стену. Томас со злостью повернулся к Олегу.

– Ты с ума сошел?

– А что, – удивился калика. – Пойдешь, попляшешь, баб пожмакаешь. Потискаешь то есть. Они хоть и благородные, но у них все на месте. Совсем как у служанок, вот тебе крест!

Томас зашипел:

– Не употребляй слов христианских, язычник! Дело совсем в другом…

– В чем? – спросил калика.

Томас замялся, Олег вскинул голову и, упершись взглядом в потолочную балку, сказал протяжным замогильным голосом, словно читал невидимый Томасу свиток:

– Рыцарь должон быть сведущ в вопросах веры, знать правила придворного этикета, владеть семью рыцарскими добродетелями, то есть: верховой ездой, фехтованием, искусным обращением с копьем, плаванием, охотой, игрой в шашки, сочинением и пением стихов в честь дамы сердца… ну, как сведущ в вопросах веры, уже знаю, в восторге, дать бы тебя послушать папе римскому – церковь бы враз загремела в тартарары, а вот как насчет пения стихов в честь дамы сердца?

Томас огляделся по сторонам, никого нет, но все равно сказал злым шепотом:

– Ты не понимаешь! Да, рыцарь должен, кроме умения владеть оружием, еще и петь, танцевать, складывать стихи и вести себя любезно с дамами. Но так уж получилось, что наш Гисленд несколько… медвежий край, как говорят у вас. Мужчины у нас рослые и крепкие, женщины сильные и добродетельные, но вот политес к нам еще не совсем добрался. Не весь, а так, частями. Меня, к примеру, учили владеть мечом и копьем, укрощать коней, обучили воинским приемам, уловкам, хитростям, я могу переплыть широкую реку, не бросая меча, но я… не умею танцевать! Не умею. Хотя как рыцарь я уметь просто должен!

Олег фыркнул:

– Да что тут сложного?.. Просто сними доспехи, без них танцевать, думаю, проще. Если опрокинешь кого-то в танце, то не стой над ним и не ржи во все горло, понял? Еще не вздумай добить мизерикордией, а помоги подняться – это правило политеса… Просто подняться, без пинания ногами и зуботычин. Что еще? Ну разве что еще не перешагивай через упавшую даму, если вдруг свалишь… а свалишь наверняка. Не останавливайся, пока не кончится музыка, это не совсем политесно. Главное – уверенность, сэр Томас!

Глава 15

Он хлопнул его по спине с такой уверенной мощью, что Томас влетел в раскрытые двери, откуда уже льется странная музыка, под которую руки и ноги начали дергаться сами, но не совсем так, как у остальных танцующих.

Посреди зала медленно и церемонно двигается не меньше десятка пар: рыцарь с дамой делают шажок, кланяются друг другу, второй шажок, поворачиваются вокруг и снова кланяются, затем делают уже два коротких шажка, и все под музыку, не сбиваясь с такта, все десять пар одновременно.

Ни за что не стану, понял Томас. Это какое-то надругательство над рыцарством. Кощунство. Церковь уж точно не одобрила бы это святотатство, мужчины не должны проделывать… вот это самое… это то же самое, как если бы красили губы или брови!

Он потихоньку двинулся вдоль стены, в противоположной стене выход в малый зал, а оттуда на внешнюю галерею. Леди Жанель пока не видно, часть гостей герцога расположилась у стен, хлопает в ладоши, что-то выкрикивает одобрительное, поощряя танцующих, отмечая веселыми воплями особо вычурные па.

Гости следили за танцующими, те с деревянными улыбками двигаются, как куклы, Томас крался незамеченным, по пути взгляд зацепился за человека в темном плаще, капли дождя блестят на одежде. Все наблюдают за танцующими, а этот незамеченным проник к герцогу. Томас видел, как герцог вздрогнул, сжался, смертельная бледность залила щеки.

Томас, пригибаясь, проскользнул к двери, и в это время до слуха долетели слова:

– …уверены, что это они?

– Да, – ответил человек в плаще свистящим шепотом. – Они не должны покинуть…

Томас поспешно удалился, в соседнем зале группа рыцарей с хохотом обсуждает детали недавнего турнира, еще двое отпускают сальные любезности немолодой женщине в чересчур ярком платье, она глупо хихикает и томно закатывает глазки.

Он уже почти пересек зал, когда в спину вонзилось, как брошенный дротик в обнаженную спину, холодное:

– Это и есть тот ловкач, что выпросил у короля бумаги на владения барона Рэд Лайка?

Томас медленно обернулся. Рыцари смотрели с недоброжелательством, кое-кто с вызовом. Даже те двое, что любезничали с женщиной, повернулись в его сторону и воинственно крутили усы. Женщина смотрела на Томаса с интересом.

Огромный грузный рыцарь, похожий на быка, научившегося ходить на задних копытах, проревел угрожающе:

– Ну что застыли, сэр Томас, умелый подхалим и похититель чужих земель?.. Страшно?

– Как льву перед шакалом, – ответил Томас. – Итак, сэр шакал, вы забыли назваться. Весьма трусливо, не так ли?

– Сэр Регерд, – проревел рыцарь с угрозой.

– Итак, сэр Регерд, – ответил Томас холодно. – Какое оружие выбираете?

– Меч, – ответил быкообразный. – Этого достаточно для рыцаря.

– Так это для рыцаря, – ответил Томас. – Вам этого будет мало. Хорошо, я докажу, что вы не рыцарь, а срань болотная. Где?

– На заднем дворе, – ответил сэр Регерд. – Если не трусите.

– Сейчас?

– Да. С момента вашего появления хотел вбить вашу улыбочку вам обратно в глотку.

– Так за чем же дело? – спросил Томас.

Они вышли во двор, трое дворян зажгли факелы и встали по сторонам площадки. Сэр Регерд сразу же ринулся в атаку. Он наносил удары быстро и умело, Томас некоторое время стойко выдерживал натиск, он не новичок в боях, чтобы раскрываться сразу, а едва увидел манеру боя этого завсегдатая турниров, сам перешел от защиты к нападению. Умельцы, а зачастую и победители в турнирах оказываются никудышными бойцами, где дерутся насмерть. Ну, не совсем никудышными, однако есть разница, когда стремишься сбить противника с седла, чтобы захватить его коня и доспехи, и когда бьешься так, чтобы обязательно убить врага. Именно врага, а не противника.

Сэр Регерд содрогался от ударов Томаса. Щит трещал, от него отскакивали крупные куски. Сэр Регерд начал пятиться, а когда пропустил два страшных удара, потрясших его до пят, вскричал:

– Я сдаюсь!..

– Что-что? – спросил Томас и ударил со страшной силой в голову.

Сэр Регерд успел подставить меч, но лезвие меча Томаса перерубило с хрустом, словно толстую сосульку, голова сэра Регерда дернулась, он упал на колени, потом завалился на спину.

Из-под вмятой решетки забрала, откуда обильно потекла кровь, донесся слабый стонущий голос:

– Я… сдаюсь… сдаюсь…

Томас выхватил из ножен мизерикордию.

– Сдавайтесь, сэр!

– Сда…юсь…

– Ну, – сказал Томас, – раз не хотите сдаваться, отправляйтесь в ад!

Он быстро вставил узкое трехгранное лезвие в щель и, придерживая одной рукой, сильно ударил кулаком по рукояти. Мизерикордия погрузилась, как он прикинул, не просто в мозг, а уперлась в стальной затылок шлема.

Вокруг была тишина, Томас поднялся и обратил внимание, что все смотрят не на него, а на галерею. Там стоит Олег с заряженным арбалетом и нехорошей улыбкой.

Олег сказал сверху с лицемерным сочувствием:

– Какой грохот по железу, меня тоже оглушило… Вижу, как рты разевают, но слов не слышу. Ничего, сейчас пройдет.

– Да, – ответил Томас, отводя глаза, – сейчас все пройдет.

Олег чуть ухмыльнулся, кивнул на гостей, что с великой неохотой вкладывали мечи в ножны.

– Кажется, нас догнали? – поинтересовался он спокойно.

– Кажется.

– Тогда надо уносить ноги, – ответил Олег.

– Заскочу в конюшню, – ответил Томас торопливо, – таких коней оставить – преступление.

– Только быстро…

Он оборвал себя на полуслове, из здания выбежали латники в добротных доспехах, с топорами и щитами, все рослые, настоящая дворцовая стража. Передний закричал при виде Томаса и Олега:

– Вот они!.. Убейте!

– Да, – прорычал Томас. – Всего лишь.

Первый латник умер, только поднимая меч, второму Томас разрубил голову в шлеме, даже не обменявшись ударами. Сбоку послышались яростные крики, там крушил все на своем пути Олег, Томас выкрикнул имя Пресвятой Девы, покровительницы рыцарей, ринулся, как озверевший бык, с такой скоростью нанося удары, словно в руке не рыцарский меч, а легкая сарацинская сабля. После каждого удара трещали щиты, кто-то вскрикивал и падал с разрубленной головой или отсеченной вместе с плечом рукой. Его тело содрогалось от частых ударов, но булатный панцирь даже не прогнулся, а меч все рубит и рубит, кровь хлещет из разрубленных тел, как из кабанов, на стенах красные брызги, под ногами хлюпает… и вдруг оставшиеся, не выдержав яростного напора, бросились в стороны.

– К воротам! – крикнул Олег.

– А кони?

– Какие кони? – ответил Олег, он срубил еще одного. – Мы сами кони!

Из караульной башни ворот высыпало человек пять, сами ворота закрыты, решетка опущена. За спиной от здания донесся яростный крик, из парадного входа выскакивают уже не простые ратники, а вооруженные гости.

Олег оглянулся затравленно.

– Не успеваем…

– Так примем бой! – воскликнул Томас.

– И это все, на что ты годен?.. Следуй за мной!

Голос был таким, что у Томаса и мысли не возникло ослушаться, он вбежал за Олегом в полутемное помещение бездумно, пронесся следом через комнатки прислуги, перед ними в страхе разбегались стряпухи, прачки, отпрянули к стенам два углежога с черными мешками. У одного завязка на мешке лопнула, крупные угли покатились по полу, звучно лопаясь под сапогами.

Олег с разбега вышиб запыленную и затянутую паутиной дверь, исчез в полутьме, что перешла в тьму полную, непроглядную, оттуда донесся его злой голос:

– Не отставай, черепаха!

Далеко впереди вспыхнул красноватый свет смоляного факела. Олег уходил с мечом в одной руке и факелом в другой по узкому коридору. С грохотом вышиб еще одну дверь, а дальше ступени повели вниз, откуда пахнуло сыростью.

Томас бежал следом, наконец вспомнил, что таким голосом принц Готфрид Бульонский посылал их, усталых и замученных, на прорыв сарацинского войска. И отряд крестоносцев прошел через несметное полчище, как горячий нож сквозь глыбу масла, вышел к своим и захватил по дороге двух знатных пленников.

– Не отстаю, – прокричал он звонко. – Я тебе пятки оттопчу!

Ход привел в мрачную захламленную галерею с застойным затхлым запахом. Томас догнал Олега, тот пробирается осторожно, смотрит под ноги, светит факелом в стены.

– У тебя глаза хорошие? – спросил он. – Смотри по той стороне, я – по этой.

– Что это за коридор? – спросил Томас. Он оглянулся. – Почему за нами не гонятся?

– Трусят, – ответил Олег.

– Я так и знал, – сказал Томас с презрением. – А еще на поединок…

– Здесь древние твари, – объяснил Олег. – Это пострашнее, чем смерть от меча.

Он ускорил шаг, Томас споткнулся, а когда поднялся, отсвет факела падает уже из-за поворота. Донесся раздраженный голос:

– Ты где? Все отдыхаешь?

– Я между двумя каменными ящиками, – радостно прокричал Томас, – только железными!

В голосе отшельника ясно звучало раздражение.

– Дикий ты, как все христиане. Это не ящики, а дивно украшенные лучшими мастерами гробы древних вождей пиктов. Тот, что справа, принадлежит Концеляниускису, а тот, что слева, самому Угнолыртуксу.

Томас спросил ядовито:

– Это ты их прикончил?

– Грубый ты, – ответил Олег хмуро, – я ведь мыслитель, а не этот… мечемахатель.

– Да, конечно, – согласился Томас, – это они сами закололись мечами, а ты только рядом стоял, верю… Надеюсь, от грохота не проснутся?

– Не хотелось бы, – откликнулся Олег. – Хотя кто знает…

Томас сказал с беспокойством:

– Тогда надо выбираться как-то! Я мертвых что-то не совсем обожаю. В смысле не свежих мертвых, эти безопасные, а давно мертвых…

– Не отставай, – донесся напряженный голос. – За нами не спускаются лишь потому, что здесь нечто более опасное, чем твой меч.

Томас, ушибаясь и падая, но держа меч наготове, поспешил на голос. К счастью, Олег остановился и ощупывал стену. Пробормотал разочарованно:

– Не здесь… и не здесь…

Томас спросил с ядовитым сочувствием:

– Уже и забыл, где ловушки ставил…

– Я здесь первый раз, – огрызнулся Олег. – Но я говорил, все строят одинаково, как пчелы соты. Хоть и не подсматривают друг у друга. И все уверены, что уж они-то придумали что-то необычное. Идиоты.

Он двинулся вдоль стены, черная тень металась от стены к стене, пальцы Олега трогали покрытый склизким мхом камень, иногда ударял кулаком, но всякий раз Томас слышал только разочарованное бормотание, отшельник шел дальше, а Томас чувствовал, как от страшного напряжения немеют мускулы.

Меч стал тяжелым, перекинул в другую руку, глаза шарили не по стенам, как велел Олег, какие там таинственные знаки, как будто он отличит их от нетаинственных, а вот что-то там впереди черное шевельнулось в темноте…

Но Олег проходил мимо, однако Томас не успевал перевести дыхание, как снова что-то выглядывало из тьмы, вращало огненными глазами, даже шептало жутким голосом.

Ноги начали подкашиваться, он слышал свое тяжелое дыхание, потерял счет поворотам, спускам. Дважды Олег вроде бы находил тайные ходы, трижды пробирались на четвереньках, пока находили место, где удавалось распрямить ноющие спины, и вдруг впереди блеснул свет, настолько невероятный, что Томас прошептал в великом удивлении:

– Это что же… выход?

Свет становился ярче, но все же пришлось раздвинуть огромные глыбы. Сорная трава вымахала в полтора роста, надежно спрятав даже камни.

Томас ошалело оглядывался. Они очутились в лесу, хотя с одной стороны видно за деревьями ровное поле, а за ним на горе высится массивная крепость герцога.

– Но как же… чудища?

Олег отмахнулся.

– Не люблю драться. Отыскал боковой ход, чтобы с ними не встречаться. Но если очень хочешь, иди побей, я пока здесь отдохну.

Томас в бессилии сел на камень.

– Нет уж, пусть чудища подождут до следующего раза.

Олег осматривался, даже поднялся на камни, вытягивал шею. Удивился громко:

– Какой дурак поставил в лесу часовню?.. Да еще такую солидную…

Томас со стоном повернулся.

– В такой глуши?

– Видимо, – ответил Олег с сомнением, – здесь была деревня. Почему люди ушли, сейчас не скажешь, да и домишки либо сожгли, либо сгнили… а часовня вон из каких глыб сложена!

Томас перекрестился, сказал с великим облегчением:

– Если подземные твари выскочат по нашему следу, отсидимся в часовне. Ее святость отгонит любые исчадия ада.

Олег поморщился.

– А людей?

– А люди при чем…

Томас осекся. Нежить и нечисть не смеют приближаться к церквям, монастырям и часовням, как и другим освященным местам, но вполне могут ведьмы, колдуны, разбойники, убийцы – которые за плату и мать родную зарежут. Эти не только могут убить всех, кто найдет убежище в святых местах, но разрушить и само убежище, если оно не слишком, а вот такое, как эта маленькая часовенка.

– Но все-таки здесь они не слишком преуспели, – сказал он, бодрясь. – Люди ушли, но часовенка хранит эти земли.

Олег осмотрелся, голос его был холодным и подозрительным:

– Кто знает, зачем они оставили эту часовню.

Томас насторожился.

– На что намекаешь?

– Ни на что особенное, – ответил Олег равнодушно. – Но разве не стоит оставить вроде бы безопасное местечко, чтобы не искать беглецов по всему лесу? А прийти и взять тепленькими? В определенном месте?

Томас сказал с презрением:

– Олег, ты настолько трус, что тебе опасности мерещатся уже везде. Как ты живешь?

– Да вот так и живу, – ответил Олег со вздохом. – Ну что, пойдем?

Томас поднялся.

– Пойдем. Как только вспомню, каких коней оставили в замке…

– Зато шкуры унесли, – сообщил Олег. – Если ты не знал. Или тебе обязательно нужно было красиво погибнуть в жаркой схватке?

Томас подумал, наморщил лоб, очень уж трудный вопрос задал Олег, наконец буркнул с неудовольствием:

– Не обязательно, хотя рыцарь должен заканчивать земной путь с мечом в руке и именем дамы на запершихся устах. Но я не хотел бы огорчать таким пустячком Яру.

Деревья неохотно отодвигались в стороны, пахнуло сыростью и прохладой, в глубине леса вообще полумрак, солнечные лучи зависают в густых кронах, под ногами толстый слой серых и коричневых листьев.

Глава 16

Олег насторожился, через пару мгновений Томас уловил далекое ржание, а затем и треск кустарника. Олег еще осматривался, когда Томас разом оценил обстановку.

– Они и с той стороны!.. В часовню!

И первым ринулся к каменному зданию. Обнаженный меч угрожающе блистал в его руке, Олег понесся следом. Они были на полпути к часовне, когда между деревьями замелькали всадники.

– Вот они!.. Лови, догоняй!..

Томас наддал, за спиной все громче топот копыт, но и каменное укрытие галопом ринулось навстречу. Рядом мелькнули красные волосы отшельника, он наддал, как почуял, что Томас собирается приотстать, чтобы вбежать последним, закрывая спину невоенного человека.

Томас влетел следом за Олегом в черный прямоугольник на месте двери, мгновенно развернулся и встал сбоку от края, меч красиво и грозно воздел для разящего удара.

Прогремели копыта, мимо пронесся храпящий конь. Всадник что-то выкрикнул, проскакали еще трое, но никто не рискнул ринуться за беглецами.

Томас сказал злорадно:

– Видели, как я их учил воинскому искусству там, во дворе!

Олег поморщился.

– Томас, не употребляй это святое слово.

– Какое? – переспросил Томас.

– Искусство, – пояснил Олег. – В приложении к воинскому делу оно звучит… как будто глумишься над всей твоей церковью… Тебе не кажется странным, что никто даже не пытается сунуть сюда нос?

– Ничуть, – ответил Томас гордо. – Разве я не преподал им урок там, в замке?

– Да, – согласился Олег, – конечно. Но окружить и стоять вот так глупо.

Он оглядел помещение, обычная коробка из массивных глыб, камни за много лет от тяжести сплавились краями. Несколько глыб под одной из стен, можно только догадываться, что там был алтарь. В единственное окошко падает красноватый свет закатного солнца, в крыше прорехи…

Томас смотрел с недоумением, как Олег подкатил один из камней к стене с окошком.

– Там не пролезет и кошка!

– Я только выгляну, – ответил Олег язвительно, – если ты не против…

Томас не нашелся с ответом, а Олег осторожно выглянул в окошко, готовый в любой момент сдвинуться в сторону, если увидит направленный в его сторону лук или арбалет.

Томас ждал у входа, мелькнула мысль чем-то да завалить вход, можно бы даже теми раскатившимися от алтаря глыбами, но вряд ли дадут заниматься строительством.

Вокруг часовни конское ржание, топот копыт, грубые голоса и частый звон металла, но теперь и Томас ощутил, что собравшиеся не пытаются вломиться в часовню и сломить сопротивление в жаркой схватке потому, что…

Да, похоже, чего-то ждут. Олег время от времени поднимает голову, внимательно осматривает крышу. Там совсем черно, в лесу темнеет задолго до прихода ночи.

Воины быстро натаскали хвороста, вспыхнул костер, неожиданно яркий и сразу отшвырнувший тьму далеко за деревья. Багровый свет прорезал и тьму в часовне, ворвавшись через дверной проем. Томаса заметили, заорали торжествующе, а он, озлившись, показал оголенный меч и сделал приглашающий жест.

– Ого, – услышал Томас приглушенный возглас Олега. – Вот, оказывается, чего ждали…

Со стороны дороги в сопровождении троих воинов прискакал герцог. По правую руку с ним на темном, как ночь, коне очень грузный человек в монашеском одеянии, капюшон надвинут на лоб, но Томас успел заметить нечестивые знаки на щеках, выдающие колдуна.

К ним подскочил высокий человек в латах, даже вздрагивает от усердия и вовсю машет невидимым хвостом. Быстро-быстро протараторил, что беглецов настигли в том месте, которое им и указал высокочтимый хозяин, вот они в том каменном гадюшнике, их не стали выкуривать, как и велено…

– Великолепно, – коротко бросил герцог. – Просто великолепно. Я сам не ожидал, что подскажут так точно. Сэр Лилиенталь, можете приступать со своим искусством.

Человек в сутане с капюшоном тяжело сполз с коня, на земле он показался Томасу еще безобразнее и толще. Неспешно снял прикрепленную к седлу сумку, отошел на пару шагов и опустил на землю.

Воины, пугливо переглядываясь, взяли копья на изготовку и попятились. Человек в сутане, который сэр Лилиенталь, оказался в середине широкого круга. Даже герцог, который так и не покинул седло, натянул повод, конь присел на круп и отступил на несколько шагов.

Томас, выглядывая одним глазом, прошептал:

– Что они готовят?

– Мешок развязывает, – буркнул Олег.

– А потом?

– Что-то вытащит.

– Это я и так знаю! А что вытащит? Ты же вещий, в грядущее дерзаешь заглядывать, нечестивец! Деяния и планы Господа подсматриваешь!

– Я мелочами не интересуюсь, – буркнул Олег еще недовольнее. – Мне масштабы подавай.

Колдун запустил руки в мешок и что-то там ловил, так показалось всем, в мешке трепыхалось и металось из стороны в сторону, наконец лицо колдуна озарилось торжеством, он задержал дыхание и вытащил, крепко держа за горлышко, небольшой медный кувшин, потемневший от старости.

Кувшин вел себя смирно, Томас не мог понять, что же там прыгало и увертывалось, а колдун осторожно поставил кувшин на землю. Воины, выставив перед собой копья, отступили еще на пару шагов и уперлись спинами в деревья.

Рука герцога дернулась кверху, даже Олег угадал знакомый жест: герцог то ли в страхе, то ли в неуверенности хотел привычно осенить себя знамением креста, но вовремя спохватился и лишь вытер пот со лба.

Колдун, отступив на шаг, простер руки над кувшином ладонями вниз, заговорил резким повелительным голосом. Слов Томас не разобрал, потом догадался, что говорят на незнакомом наречии, однако по виду Олега понял, что тому язык знаком, и то, что говорит колдун, калике очень не нравится.

– Это слуга дьявола? – спросил Томас тихонько.

– Хуже, – пробормотал Олег.

– Хуже?

– Намного, – сказал Олег. – Намного хуже.

Томас не понял, что может быть хуже, разве что сам дьявол, но спросить не успел: залитая сургучом пробка сухо щелкнула, начала выдвигаться. Глаза всех: колдуна, герцога, воинов и даже Томаса с Олегом – не отрывали от нее взглядов.

Пробка выползала мучительно медленно, потом вдруг пошла быстрее, Томас не успел проследить за ней взглядом, когда с негромким, но гулким звуком, словно из глубокой пещеры, вылетела с огромной силой и пропала в темном небе.

Из кувшина пополз сизый дымок, поднялся над поляной, но не рассеялся, а медленно собирался в неясную фигуру. Воины дрожали, не осмеливались пятиться, раз уж герцог остался, демон наливается жаром, обрел слепящий оранжевый цвет. Устрашенный Томас рассмотрел сквозь его тело деревья, но фигура демона все росла, пока не стала размером с быка, вставшего на дыбы.

Колдун не двигался, руки простерты к исчадию ада, Томас видел на его лице злое торжество.

– Олег, – прошептал Томас вздрагивающим голосом, – что делать?

– Сдохнуть, – откликнулся Олег зло.

– Как?

– Да как угодно, – ответил Олег. – Попасть в лапы этому демону… это же муки, которых не придумать…

– Самоубийство – грех, – отрезал Томас. – Другое дело – красиво погибнуть.

– Обязательно красиво, – поддакнул Олег. – Без этого ну никак!

Демон повернул устрашающую морду к колдуну. Пасть приоткрылась, дрожь пробежала по телу Томаса: никогда не видел такого множества острых и тонких зубов, вся пасть демона в зубах, такое ощущение, что и глотка с зубами…

– Кто… вызвал… меня? – проревел демон.

От гулкого, преисполненного чудовищной мощи голоса дрогнули деревья, с них посыпалась листва и сучья, а земля качнулась под ногами.

Воины дрожали так, что копья в их руках выписывали восьмерки. Герцог приказал зло:

– Перестаньте трусить, червяки!.. Не видите, он на нашей стороне!

Колдун услышал, выпрямился, ответил строгим и властным голосом:

– Вызвал тебя я, великий маг и чародей Лилиенталь Восьмой. Силой своей власти повелеваю слушать меня и выполнять все приказания.

Демон глухо рыкнул:

– Вызвать меня проще, чем повелевать.

Колдун сорвал с груди амулет и вскинул над головой.

– А это видишь?.. Я могу заточить тебя, демон огня, в этот камень, а затем бросить в сосуд с холодной водой. И держать там…

Демон вздрогнул, голос его стал еще тише:

– Слушаю и повинуюсь.

– Повелитель, – сказал колдун строго.

– Повелитель, – покорно повторил демон.

Герцог перевел дух, а воины переглянулись почти без страха. Колдун гордо усмехнулся, голос приобрел жесткие повелительные нотки:

– А теперь поклонись мне, дабы все видели, что ты всего лишь раб мой.

Глухой рев донесся до спрятавшихся в часовне, однако демон медленно опустился к самой земле, стал на четвереньки и коснулся лбом земли.

Колдун оглядел всех пылающими триумфом глазами. Герцог старался улыбаться одобрительно, Томас всматривался в его лицо и видел быстро растущий страх, уже не перед демоном, а перед мощью колдуна.

Наконец, насладившись демонстрацией власти, колдун сказал строго:

– А теперь слушай повеление, ради которого я тебя изволил по своей милости вызвать! Повернись и посмотри на эту жалкую хижину из камешков. Видишь?

Демон поднялся в прежний рост, развернулся, став еще громаднее, проревел густым львиным рыком:

– В ней двое смертных. Эта?

– Точно, – ответил колдун торжествующе. – Повелеваю тебе…

Рука Томаса, неотрывно сжимающая рукоять меча, ослабела, страх пронзил все тело при мысли, что с таким чудовищем сражаться просто невозможно.

Колдун протянул руку с указующим перстом в сторону часовни, рот его раскрылся… камень с силой ударил его в лицо. Колдун отшатнулся, инстинктивно закрылся ладонями, а когда отнял их от лица, пальцы стали темными от крови, губы разбиты, темная струйка вытекала изо рта и капала с подбородка на грудь.

– Сволочи! – вскрикнул колдун в дикой ярости. – Вы мне за это заплатите!.. Демон, возьми и уничтожь!.. Немедленно!..

– Слушаю и повинуюсь, – проревел демон густым голосом, в котором Томасу почудилось ликование. – Сделано!

Он ухватил громадными лапами колдуна. Тот лопнул, как бычий пузырь, наполненный кровью, темные струи с силой ударили во все стороны. Демон захохотал и с тяжелым грохотом провалился сквозь землю.

Герцог с криком отступил еще в момент, когда демон ухватил колдуна, а его воины сразу же побросали копья и бросились в темноту леса.

Томас оглянулся на Олега, тот криво усмехнулся, разжал ладонь. Второй камень выскользнул на землю. Томас услышал глуховатый голос волхва:

– Ну вот… все-таки нынешние демоны умнее…

Томас прошептал ошарашенно:

– Что… что случилось?

– Давай выбираться отсюда, – ответил Олег. – Мне кажется, герцог соберет отряд и снова прибудет сюда. А потом пустится в погоню.

Томас поспешно выскользнул из часовни, огромный костер продолжает полыхать, а в том месте, где исчадие ада утащило колдуна, спекшаяся в раскаленный камень земля трещит и потрескивает, остывая, как брошенная в холодную воду бани каменная глыба.

Олег пошел впереди, Томас старался держаться поближе, хотя ветви, которые отстраняет с пути волхв, иногда хлещут по лицу, но зато хотя бы видит его спину.

– А почему не получилось? – спросил он в эту спину.

– Жалеешь? – буркнул Олег, не оглядываясь.

– Да не то чтобы уж сильно…

Олег выскочил на полянку, привыкшие к темноте глаза четко выделяли его фигуру в лунном свете, оглянулся.

– Не спи на ходу!

– Да не сплю, – огрызнулся Томас. – Это ты по корягам, как заяц дурной… Так почему он его схватил?

– А тебе не все равно? – буркнул Олег. – Демон силен, но дурак. Стоило почуять кровь, он осатанел. И вместо того чтобы ломиться к нам, схватил то, где пахнет свежей кровью. А так как это был колдун, то демон, сам того не ведая, избавился от его власти…

Томас зябко передернул плечами.

– Как он… колдуна…

– Сожрет, – подтвердил Олег с удовольствием. – С косточками. А тебя бы сожрал с железом. Хотя нет, железо бы выплюнул. Зачем ему железо?.. Это у нас оно в крови, а у демонов кровь как у рыб. А то и вовсе нет ее, а так – субстанция… Демоны вообще-то должны жрать медь. Или цинк. Да, по-моему, цинк. А медь, если уж очень оголодают…

Томас сказал торопливо:

– Очень мне нужно про внутренности демонов! А сейчас он где?

Олег покачал головой.

– В преисподней, наверное.

– Навсегда ушел?

– Не трусь, уже не вернется.

– Почему?

– Очень трудно вызвать демона, но еще труднее заставить его делать то, что хочешь. Малейший сбой и… как видишь.

Он отвечал рассеянно, постоянно прислушивался, ловил носом воздух. Томас тоже пытался слушать, но пока в лесу мертвая тишина, птицы спят, а совы и летучие мыши летают бесшумно.

– А что, – вдруг вспомнил он, – ты говорил про нынешних демонов?

– Умнее, – ответил Олег. – Старые туповаты.

– Разве демоны не те, что со времен Адама и Евы?

– Есть и те, – подтвердил Олег, – те совсем… от животных не отличишь. Самые разумные – это ваши, христианские.

Томас сказал возмущенно:

– В нашей вере нет демонов!

– Есть, – ответил Олег уверенно. – А Сатана? А все его дьяволы? Везельвул, Бафомет, Аскарот, Азазель…

– Это бывшие ангелы, – сказал Томас неуверенно. – Они усомнились, заспорили, отказались выполнить приказ Верховного Сюзерена, вот и были низвергнуты…

Олег кивнул.

– Я и говорю, что ваши демоны умнее. Старые умеют только убивать, а ваши даже усомняются… усомнюются… усомневаются… умничают и вольницы требуют, как удельные бароны…

Они миновали этот лесок, быстро прошли широкий луг и снова углубились в чащу. Томас громко сожалел, что оставили коней, Олег все больше беспокоился и посматривал по сторонам, наконец сказал резко:

– Все, переждем остаток ночи здесь.

Томас вздохнул с превеликим облегчением.

– Я уж думал, всю ночь будем мордами о деревья… У меня вся рожа расцарапанная.

– Скажешь, что в бою получил шрамы, – буркнул Олег.

Томас начал собирать хворост, Олег покачал головой.

– Что не так? – спросил Томас.

– Ночуем без огня, – коротко сказал Олег. – Нехорошее в воздухе.

Томас принюхался, пожал плечами.

– Пахнет прелью. И муравьи где-то близко.

Олег отмахнулся.

– Спи. Боюсь, что завтра сил понадобится больше, чем сегодня.

Глава 17

Он разбудил Томаса, едва-едва на горизонте между деревьями начало светлеть небо. Томас поднялся озябший, сонный, но усилием воли встряхнулся и вслед за Олегом сразу перешел на бег.

Они не пробежали и сотни шагов, как сверху обрушилась сеть, а из кустов выскочили с торжествующими криками вооруженные люди. Томас выхватил меч, однако за веревки с силой дернули, он упал, на него наваливались, били по голове и плечам, выворачивали руки. Он чувствовал, как чужие пальцы выдирают из руки меч, дрался отчаянно, наугад бил кулаками и ногами, но почти все удары вязли в веревках.

Потом его связали так, что не мог шевельнуть и пальцем, и бросили лицом вниз. Везде звучат возбужденные голоса, донесся стук копыт, командирский голос посылал в погоню. Томас сплюнул кровь из разбитых губ и порадовался, что хотя бы Олег сумел каким-то образом избежать сети.

Его перевернули лицом вверх, над ним появлялись вооруженные люди в одежде цветов герцога Гере, Томас сохранял неподвижное лицо, не к лицу рыцарю рваться и бесполезно дергаться в путах на потеху черни, но глазами следил за всеми, кто появлялся в поле зрения.

Подошел и остановился над ним человек в черной сутане. Черные как уголь глаза вперили острый взгляд в плененного рыцаря.

– Кто твой спутник? – спросил он резко.

Томас поморщился.

– Спутник? У благородного рыцаря спутником может быть только такой же человек благородного происхождения.

Человек в сутане сказал зло:

– Ишь, благородный… Так кто он все-таки?

Томас скривил губы.

– Откуда я знаю? Напросился идти со мной, чтобы я в пути защищал его острым мечом. А за это он будет оказывать разные услуги в пути.

– Какие? – потребовал человек в сутане.

Томас посмотрел с удивлением.

– Обычные. Все, что делает слуга. И еще обещал рассказывать разные истории. Он, как он сам сказал, человек ученый, знает много.

Человек в сутане хмурился все больше.

– И что он рассказывал?

Томас поморщился.

– Да ерунду какую-то, я не понял. Я думал, будет рассказывать о великих битвах и деяниях грозных королей, а он плел какую-то хрень…

– А что именно?

Томас нахмурился, окинул его надменным взглядом, хотя и трудно такое проделать, лежа на земле, связанным, как баран перед клеймением.

– А, кстати, с кем имею честь? Если вы человек благородного происхождения, то я, может быть, и отвечу вам, если изволю. А если подлого сословия…

Человек в сутане в раздражении отмахнулся, исчез из поля зрения. Томас, несмотря на боль от зверских побоев, криво улыбнулся. Олег спасся, все встревожены. Засада поставлена мастерски, недаром Олег воздух нюхал. Но этот колдун, сколько же их у герцога, сумел всех так прикрыть подлым колдовством, что даже Олег не учуял. Но, видимо, Олег все-таки был настороже…

Герцог спрыгнул с коня, оруженосец тут же перехватил повод, а герцог подошел к спеленатому Томасу.

– Ну что, – поинтересовался он со злым торжеством, – не удалось?.. Думали, если одного чародея убрали, я бессилен? Мне тут же предоставили двух!..

Томас ответил с пренебрежением:

– Да, это по-рыцарски, понимаю. Не только признаться в помощи колдунов, но еще и бахвалиться такой подлостью!

Герцог сказал победно:

– Главное – результат.

– Дерьмо, – ответил Томас. – Но моего спутника вы упустили, верно?

Герцог нахмурился.

– Ваш слуга?

– Всего лишь попутчик, – ответил Томас небрежно. – Ваша свора бросилась на меня, что я, понятно, высоко ценю, вот его и упустили.

Герцог отмахнулся.

– Неважно. Главное, вы в моих руках. Полагаю, вашему слуге слишком уж много уделяют внимания. Не настолько уж он… чтобы его так ценили. Эй, погрузить эту добычу на коня! Возвращаемся в замок.

Воины закончили укладывать сети, прибыла телега, раненых и ушибленных погрузили, Томас подивился, что набралось так много, а ему казалось, что все совершилось мгновенно. Томас надеялся, что его усадят в седло и так повезут, но четверо подхватили его и забросили на коня, перекинув, как мешок, через седло.

Герцог снова взобрался на коня, а когда мимо провезли пленного, осведомился ядовито:

– И что же не слышу угроз, что пожалуетесь королю?

– Король занят большими делами, – ответил Томас. – А с мелочью справимся и сами.

Герцог пришпорил коня, за ним унеслись трое. Остальные поехали с телегой, двое присматривали за пленным рыцарем, которого привязали к седлу крепче, чем если бы он был медведем.

Ехали мучительно долго, Томас изворачивался так и эдак, увидел приближающийся город, навстречу высыпала хохочущая толпа, среди них Томас с болью и отвращением увидел женщин.

Когда провезли под аркой в замок, во дворе снова злорадствующие, он услышал знакомый голос, повернул голову. Леди Жанель смеялась, прижимаясь к тучному господину в богатой одежде, показывала на него пальцем. Лицо стало жестоким и злобным, а в глазах он увидел жгучую ненависть.

«За что? – подумал вяло. – Я ей ничего не сделал…» Мелькнула мысль, что калика именно это и поставил бы в вину.

Его отвезли на задний двор, он слышал, как острый нож режет ремни, напряг застывшие мышцы. Занемевшее тело рухнуло на землю, он почти не ощутил боли.

Прогремел злой голос герцога:

– В подвал его!.. Приковать к стене. Подготовить жаровню, клещи…

Томас с ненавистью посмотрел снизу на возвышающегося над ним герцога.

– И чем вы пытаетесь напугать рыцаря креста?.. Пытками?

Герцог сказал с интересом:

– Можно подумать, пытки вас не пугают! Или в самом деле не пугают?.. Ну, значит, вам не приходилось даже прищемить себе пальчик.

– Господь будет моим заступником, – твердо ответил Томас.

– Ну да, ну да…

Из подвала вышел и торопливо приблизился к герцогу угрюмый и массивный мужик в кожаном переднике и в толстых кожаных рукавицах. Он казался рослым, но чем ближе подходил к хозяину, тем ниже становился, а когда заговорил, старался заискивающе смотреть как бы снизу вверх:

– Ваше высочество, мы вытесали два новых кола, а также готова дыба…

Герцог с удовлетворением потер ладони.

– Благородный сэр Томас, это все ерунда насчет изощренных пыток, которым пленников подвергает лесной народ, всякие там тролли, гоблины. Ерунда!.. Никто, никакие исчадия ада не в состоянии измыслить все жуткие пытки, которые придумывают люди. И все это, уверяю вас, дорогой сэр Томас, вы испробуете на себе… Хотя нет, не все, тут я вру. Все невозможно, ибо некоторые пытки должны заканчиваться мучительной смертью, а человека, увы, нельзя замучить до смерти несколько раз, ха-ха! Жаль, конечно. Но вы, будьте уверены, пройдете через все, что возможно…

Томас прохрипел:

– Господь все видит. Он будет моим заступником.

Герцог захохотал громче, с удовольствием.

– Как же, как же!.. Посмотрим, как он явится, чтобы освободить своего верного вассала из моих гнусных лап. Эй, приступайте!

Томаса подхватили с земли и поволокли по ступенькам вниз. Пахнуло сыростью от стен, но, когда загремели засовы и со скрипом отворилась железная дверь, Томас ощутил сухой горячий воздух.

Его затащили в подвал, в каменную стену между массивных глыб вделаны толстые кольца. Вчетвером подтащили к стене, Томас ощутил тепло камней, словно здесь недавно бушевал огонь, рывком поставили на ноги. Томас надеялся на жаркую схватку, стоит им только развязать ему руки, однако освобождали медленно: сперва приковали, потом уже разрезали путы окончательно.

В подвале широкая жаровня с тлеющими углями на треноге, на другой стене целый набор щипцов устрашающего вида, в углу бочка с водой и две широкие лавки, от которых пахнуло смрадом старой разлагающейся крови.

Еще посреди подвала широкий плоский камень непонятного назначения, темный наверху, багровые полосы по бокам. Внезапно Томас сообразил, что это застывшая кровь, по телу пробежала дрожь.

Пользуясь, что герцога пока нет, он тихонько спросил у мужика в кожаном переднике, явно пыточных дел мастера:

– А что случилось?.. Почему ко мне такая злоба?

Тот ответил негромко:

– Вы же, ваша милость, угробили его лучших рыцарей… Как не осерчать?

– Это понятно, – согласился Томас. – Но убил бы, да и дело с концом. Зачем все эти страсти? Пытают, когда нужно что-то вызнать. А что я знаю?

Палач посмотрел на него с пониманием.

– Да, это верно, ваше высочество.

Томас посмотрел с подозрением.

– И ты на что-то намекаешь? Достали меня эти намекатели… Так зачем это ему?

Палач помялся.

– Поговаривают, – ответил он угрюмо, – наш хозяин служит Богу-Сыну… В смысле, Бог-Отец и Бог-Сын – это не одно и то же… И Бог-Сын, он же светоносный Люцифер, принимает жертвы, ибо сам был принесен в жертву на кресте… И с тех пор, значит…

Томас слушал с ужасом эту ересь, даже боль от цепей не обожгла так остро, как подобное святотатство.

– Твоему хозяину, – сказал он с глубоким убеждением, – гореть на вечном огне!

Палач ответил угрюмо:

– Мы люди маленькие. Нам что велят…

Наверху загремели засовы, послышались голоса. Герцог спустился в подвал в сопровождении двух дворян, явно навеселе, рожи красные, сразу уставились на пленного крестоносца с детским любопытством.

– Ну что, – сказал герцог с ходу, – у тебя есть шанс… правда, крохотный. Но есть. Если принесешь присягу господину нашему, Люциферу, который в образе Иисуса Христа сказал о себе: «Я есмь… звезда светлая и утренняя», то… возможно, наши братья сочтут возможным принять тебя в наш сонм.

Томас фыркнул.

– Люцифер?.. Самый мерзкий из демонов?.. Не смеши.

Герцог покачал головой.

– До чего же эти люди дикие и невежественные! Люцифер – солнечный ангел, чье имя означает «Несущий свет». Среди ангелов он был одним из прекраснейших и назывался Рафаэлем. Именно его Господь послал на землю, дабы тот жил среди людей, наставлял их всем наукам и премудростям… что наш господин, кстати, постоянно и делает. Все, кто не закоснел в невежестве, должны преклониться перед Люцифером! Только он выведет человечество к свету, о чем говорит само его имя…

Томас дернулся в цепях, железо зазвенело. Он хотел плюнуть под ноги герцогу, но решил, что уподобится простолюдину, и лишь надменно вздернул подбородок.

– Никогда, – произнес он с чувством, – благородный человек не поклонится грязным демонам. А Люцифер – демон, демон, демон!

Герцог некоторое время рассматривал его в упор, Томас смотрел в ответ с вызовом. Палач замер, страшась даже дышать. Наконец герцог сел на колоду, откинув полы одежды, кивнул палачу:

– Приступай.

Глава 18

У ворот подвала прохаживались двое, оба в кожаных доспехах, на головах железные шапки, в руках каплевидные щиты. Короткие мечи на поясах, но каждый держит в руке копье. Не чудовищное длинное, рыцарское, годное только для таранного конного удара, а обычное. Которым так удобно держать противника на расстоянии, бить им легко и быстро, а при нужде и метнуть, как дротик.

Олег бесшумно вытащил ножи, подкрался ближе. Темнота обрывается у его ног, яркий свет от костра высвечивает даже пробежавшую по земле жужелицу. Стражи мерно вышагивают рядышком, так удобнее чесать языки, хотя вообще-то должны ходить взад-вперед один другому навстречу…

Они повернулись и пошли оба в обратную сторону, Олег поднялся и, догнав на цыпочках, быстро и умело вонзил ножи, как режут скот, чтобы даже не замычал. Падающие тела подхватил и опустил осторожно, чтобы не звякнули железом. Ножи торопливо вытер об их одежду и снова сунул в ножны на поясе.

В самом подвале расположилось около десятка вооруженных людей, Томас висит на стене, подвешенный за руки. Обнаженное тело в кровавых полосах от плетей, огромных кровоподтеках, а в воздухе сладковато-приторный запах горелой плоти. Присмотревшись, Олег различил среди кровоподтеков сожженные места, куда прикладывали раскаленное железо.

Двое самых дюжих, отложив оружие, медленно начали снимать потерявшего сознание крестоносца. Олег наблюдал, как его вытащили на середину и взгромоздили на плоский камень. Ноги не поместились, свесились на землю, но головой и спиной рыцарь на камне.

Из темного угла вышел человек в темной одежде, Олег не сразу узнал герцога.

– Что ж, – сказал он с холодным разочарованием, – дураки обычно держатся дольше… Все потому, что тупые, как скот. Но и скот хорош на жертвенном камне…

Томас что-то прохрипел, герцог сказал громче:

– Сейчас твое сердце вырвут во имя милости Люцифера – сына Божьего, ставшего нашим богом на земле. Если хочешь что-то сказать…

Олег вышел из тени, первым ощутил его приближение герцог, обернулся, ахнул:

– Снова ты!

– Снова я, – подтвердил Олег. – Ты можешь освободить этого человека, после чего я позволю тебе остаться в живых.

Герцог схватился за меч, лицо побагровело.

– Ах, позволишь?

– Да, – ответил Олег кротко, – ты всего лишь делаешь то, что велел тебе некто намного более могущественный.

– Ах ты дрянь, – прохрипел герцог, – ты назвал меня слугой?.. Убейте его!

Он сам бросился с обнаженным мечом. Два ножа вылетели из рук этого странного человека, который так и остался для обитателей замка загадкой. Герцог опустился на колени, пытаясь выдернуть нож из горла. Олег бросился вперед, мечи в обеих руках даже Томасу показались широкими веерами. Люди герцога малость опешили, а Олег рубил и рубил, двигаясь с немыслимой скоростью, каждый взмах рассекал голову, грудь или перерубывал руку с оружием.

– Убейте же! – прокричал кто-то уже с паникой в голосе.

Олег быстро двигался вправо, влево, вперед, отступал, не давая приноровиться, сам он выглядел чудовищем с двенадцатью руками. И в каждой руке разящий меч.

Их осталось трое, они начали отступать, Олег сделал быстрый шаг вперед, и острое лезвие разрубило голову вместе с железной шапкой до нижней челюсти. Двое бросились бежать, но успели достичь лишь двери: Олег, не сходя с места, швырнул им вслед ненужные уже мечи, и оба бегущих успели только вскрикнуть, когда острые клинки с силой погрузились им в спины, достав сердца.

Томас смотрел затуманенным взором, Олег выдернул нож из горла герцога, Томас пробовал пошевелить разбитыми в кровь губами, Олег сказал успокаивающе:

– Молчи, молчи. Я все знаю, что скажешь.

– Все, – прошептал Томас, – наперед знает… только Господь…

– Вряд ли, – возразил Олег. – Ему самому было бы неинтересно.

Он подхватил грузное тело на плечо. Томас бессильно повис на волхве, Олег бегом понесся прочь из подвала. Холодный ночной воздух чуть охладил раскаленное тело, под ногами не хрустнуло, пока Олег бежал в темноте. Томас успел смутно подивиться, как он видит, если и луна за тучами, и звезды попрятались, затем в голове помутилось, все поплыло, тьма нахлынула и поглотила его с головой.

Очнулся он, как сам понял, не скоро, уже на коне. Ноги привязаны ремнем, пропущенным под конским брюхом, ночь закончилась, из-за горизонта встает радостная алая заря.

Олег едет рядом, время от времени заботливо придерживая его в седле. Томас застонал, с трудом разлепил спекшиеся от жара губы.

– Я же говорил…

– Что? – спросил Олег.

– Не тебе… герцогу… Что Господь меня не оставит…

– Ну?

– Вот он и не оставил…

Олег долго ехал молча, наконец спросил с недоверием:

– А что, он в самом деле на меня похож?

Томас прошептал с отвращением:

– Дурак… он не оставил меня, прислав тебя…

– Вот щас спихну с седла, – пригрозил Олег. Он уже не вертел головой, взгляд устремлен вперед, алая заря разгорается быстро, вот-вот выглянет оранжевый край солнца, и разом проснутся под его лучами шмели, пчелы, жуки и бабочки. – Ишь… ценность…

Томас еще дважды впадал в забытье, очнулся уже на земле, в яме костер, от крупных углей веет хорошим теплом. Суставы болезненно ноют, он подвигал руками, боль стала еще острее, однако руки и ноги слушаются. Пока был в беспамятстве, калика успел вправить суставы.

Голова налита расплавленным свинцом, все тело стонет, плачет, требует покоя. За кустами донесся успокаивающий храп и хруст, с которым кони пожирают молодые веточки.

– А как ты коней ухитрился? – спросил Томас.

– Это было непросто, – признался Олег. – К счастью, не все разделяли увлечение герцога сатанизмом… Ты есть уже можешь?

– Попить разве что, – ответил Томас. – Вина…

– А какого? – осведомился Олег. – Фалернского или тосканского?

Томас отмахнулся, поморщился от резкой боли в суставах.

– Любого…

– Вода в ручье, – ответил Олег безжалостно. – Но раз уж ты слаб, могу и принести.

– Не стоит…

Что-то в голосе Олега насторожило Томаса, он поднял голову. Олег, суровый и напряженный, всматривался в чащу леса, поглядывал и на совсем уже светлое небо.

– Все-таки выслали погоню, – сказал он раздраженно, – что за дурь… Да, это редкостная дурь, могли бы урок усвоить получше. Ладно, жди меня здесь.

– А ты?

– Нужно вернуться, – ответил Олег сумрачно. – Оба кузена герцога пустились по нашим следам, это нехорошо. Кроме того, мне кое-что надо узнать…

Томас прохрипел:

– Ты с ума сошел…

– Уже давно, – подтвердил Олег. – Иначе чего бы с тобой связался?

Он отступил за кусты и растворился так бесшумно, словно сам превратился в призрак. Томас прислушивался, но нигде не треснул сучок, не шелестнула ветка.

Лорд Терсегаль, кузен герцога Гере, родственник короля и теперь после гибели Рихарда полновластный хозяин земель вплоть до большой реки, а при выполнении ряда условий договора с Хозяином – хозяин всего королевства, а то и всей Британии, бежал через лес, как последний нищий, удирающий от спущенных на него собак, лишившись меча, шлема и даже коня. Всего час назад погоня, казалось, близилась к завершению, следы проклятого язычника становились все отчетливее и свежее, как вдруг неведомая сила начала вырывать из отряда одного человека за другим.

Его закаленные люди быстро впали в панику, и напрасно Терсегаль доказывал, что волшебством и не пахнет: у каждого погибшего либо торчит из шеи или спины стрела, либо распростерт с размозженной камнем головой, а испачканный кровью камень находится рядом, либо по неведомой дури люди напарывались на острые колья… хотя Терсегаль догадывался, что несчастные не сами накалывались, пару раз даже видели смутное движение за кустами, а один раз – скорченную лохматую фигуру, но все это подходило и под описания наружности Лесного Народа, неуловимого и злобного, так что редеющий отряд волновался все сильнее.

Наконец Оакнер, его брат и первый помощник во всех делах, сказал прямо:

– Против нас весь лес. Надо возвращаться.

– Мы догоним эту сволочь!

За спиной Оакнера виднелись хмурые озлобленные лица, его явно поддерживает весь отряд, только Джон и Морган, старые верные соратники, хранят молчание, эти пойдут за ним, Терсегалем, в огонь и воду.

– Нас уничтожат всех, – возразил Оакнер. – И все равно ничего не добьемся. Нужно вернуться. А там взять больше людей, а еще лучше – сильного колдуна, который оградит нас…

Он вздрогнул, глаза расширились, а из груди, прорвав кожаный панцирь, высунулся треугольный красный от крови наконечник стрелы. Терсегаль пригнулся и, укрывшись щитом, прокричал:

– Джон с пятеркой – туда!.. Морган – обойди слева!..

Сам он присел за огромной корягой, прислушивался к крикам и топоту. С ним осталось десять человек, все прятались за щитами и вслушивались в отдаляющиеся крики. Тело Оакнера лежало посреди поляны, под ним растеклась огромная лужа крови. Между лопаток торчит расщепленный кончик стрелы. Судя по тому, что без оперения, стреляли из ближайших кустов.

Когда топот и треск кустов затихли, Терсегаль прорычал гневно:

– Поняли этот знак богов?.. Он хотел вернуться, и вот он убит за такой призыв. Так что мы найдем…

Так просидели долго, очень долго. И хотя судьба погони стала ясна даже ему, он все еще отказывался верить, что восемь человек, бросившиеся в погоню за одним человеком, пали от его руки.

Люди начали посматривать на него выжидающе. Он еще раз пересчитал всех, да, всего лишь десятеро, а он – одиннадцатый. Если проклятый язычник сумеет проредить ряды еще на двух-трех, то здесь останется столько, сколько он уничтожил только что.

– С другой стороны, – произнес он, – хоть мы не боимся погибнуть, но цель наша – захватить язычника. А этого не сделаем, если погибнем. Потому вернемся в храм, пусть с нами отправится Темный Глаз или Ночные Крылья, а еще лучше – оба. Они видят даже червей на длину копья под землей, от их взора не укроется жук на дереве на милю, они издали почуют и увидят этого неуловимого мерзавца… Варгель, ты идешь впереди, а ты, Йонсен, замыкаешь. Тронулись!

И вот сейчас даже они все остались в лесу, убитые умело и безжалостно. Он один сумел выбежать из леса, но там, где оставили коней, обнаружил только привязанного к дереву оруженосца. Лицо парня было в крови, он простонал, завидев герцога:

– Он был здесь… Всех коней увел!

Терсегаль быстро оглядел землю. Если коней увел, то явно не в лес, иначе придется предположить, что его отряд истребил не он, а в самом деле Лесной Народ, который на самом деле на их стороне.

Первым мстительным желанием было убить дурака, отдавшего коней и сохранившего жизнь, но рассудок военачальника взял верх, Терсегаль лишь приказал сухо:

– Следуй за мной.

Его нож быстро взрезал веревки, оруженосец всхлипывал и благодарил, Терсегаль повернулся и побежал легким экономным шагом, рассчитанным на долгое преодоление дороги. Оруженосец бежал следом, запыхавшись и что-то выкрикивая.

На этот раз дорога шла по ровной степи, Терсегаль избегал даже зарослей высокой травы и благоразумно делал крюк, оруженосец бежал прямо, всякий раз прямо, но с ним ничего не случилось.

Наконец показалась старая часовня, недавно переделанная колдуном Лилиенталем в храм Сатаны. Терсегалю вдруг почудилось, что за ним кто-то гонится. Страх и отчаяние придали сил, он вбежал в дверной проем, будто его кололи в спину, с трудом остановился в середине защитной пентаграммы. Сердце едва не выскакивало из груди, дыхание вырывалось с всхлипами.

За спиной послышался топот, он торопливо развернулся, сжимая в кулаке нож, но это появился оруженосец. Он в изнеможении привалился к косяку, не в силах сделать больше ни шагу.

– А где… – прошептал он, – все остальные?..

Свистнула стрела, он захрипел с пробитым горлом. Олег вышел из темной ниши.

– Там, куда уйдет и твой господин…

Терсегаль смотрел на него вытаращенными глазами. Только сейчас он сообразил, что в часовне он оставлял не меньше десятка воинов.

– Ты… – прошептал он в смертном страхе, – как ты… оказался здесь?

– Нужно знать короткие тропы, – ответил Олег. Он подошел ближе, глядя на него неотрывно и прицельно. – Так что ты говорил насчет тех хозяев, которые отправили тебя и остальных на охоту за нами?

Терсегаль сказал, дрожа:

– Я тебе ничего не скажу.

Олег холодно усмехнулся.

– Твой высокородный брат напрасно распинался про пытки, которые могут придумать только люди. Хотя он, конечно, прав. Ни гномы, ни эльфы, ни демоны не в состоянии измыслить все, что придумали люди… Но, на твою беду, я все это знаю. И ты сейчас эту сторону людского умения ощутишь на себе.

Терсегаль прохрипел в ужасе:

– Ты посмеешь пытать меня? Терсегаля? Брата короля?

– Все, – ответил Олег равнодушно, – что было обещано тому рыцарю… и намного больше. Намного!

Глава 19

Томас вздрогнул, очнулся от сна. У костра сгорбился Олег и помешивает прутиком уголья. Лицо отшельника задумчивое и невеселое.

– Я долго спал? – спросил Томас. Он посмотрел на крону дерева, сквозь листья просвечивает солнце. – Что, уже полдень?

– Что-то около того, – ответил Олег. – Знаешь, а всю эту кутерьму затеял, конечно же, не герцог.

Томас насторожился.

– А ты откуда знаешь?

– Знаю, – ответил Олег лаконично, но, взглянув на Томаса, пояснил: – Он сам рассказал.

– Сэр Рихард? – переспросил Томас с недоверием. – Рихард Гере?

– Его брат, – уточнил Олег. – Правда, сперва не хотел говорить, на нем оказались защитные заклятия. Пришлось срезать их слой за слоем, но Терсегаль все еще мог говорить, язык и легкие я ему оставил. Оказывается, некие силы задумали остановить нас еще там, когда видели, как Гаконд вручил тебе грамоту.

Томас простонал:

– А почему не взяли эти земли сами? Кто мешал?

– Дело не в них, – пробормотал Олег. – Есть силы помощнее… Вот они-то и вмешались.

Томас сказал слабо:

– Иначе бы нас так легко не выследили, когда мы выбрались из замка! Сволочи, с колдунами спутались, как можно… Но почему, почему не взяли те земли?

Олег сказал задумчиво:

– Почему не взяли? А если как раз уже взяли? Только не у Гаконда, а у сатаны из Черной Язвы?

– Что? – прохрипел Томас. – Как ты можешь… на благородного рыцаря…

– А он не благородный, – успокоил Олег. – Знаешь, Томас, пора тебе завязывать насчет врожденного благородства. Ты видел, как благородно поступали крестьяне и как подло – напавшие на них в ночи рыцари. Так что давай на своем конклаве сейчас разжалуем этого сэра Рихарда Гере как из благородных, так и из рыцарей.

Томас подумал, сказал с облегчением:

– Давай! Понимаешь, не могу о благородном человеке сказать даже худого слова. А сволочь готов затоптать собственными задними ногами. И вбить в землю по ноздри, да еще и перед мордой положить навоз… И что они хотели?

Олег сказал задумчиво, в голосе слышалась тревога:

– Герцог Рихард Гере каким-то образом вошел в связь с дьяволом…

Томас воскликнул:

– С дьяволом? Олег, опомнись! Чтоб благородный рыцарь…

Он осекся, вспомнив, как в полубреду видел жертвенный камень, на котором его намеревались разрезать, как овцу, вытащить внутренности и вырвать сердце в дар Врагу рода человеческого.

Олег поморщился.

– Еще раз перебьешь, сам раскапывай. Я говорю только то, что мне рассказал герцог, его палач, а потом сэр Терсегаль. От дьявола герцог и получил добавочную мощь, золото, нанял себе множество рыцарей, содержал богатейший двор, у Гаконда и то впятеро беднее… Да и здешняя крепость вместит три дворца Гаконда. Постепенно герцог обрел такую мощь, что уже мог бы вскоре сместить Гаконда и стать королем.

Он оставался нахмуренным, зеленые глаза потемнели, а брови сшиблись на переносице. Томас спросил осторожно:

– А сейчас тревожит что?

– Многое, – признался Олег. – Честно говоря, меня сбили с толку знаки Тора и Локи на фронтоне замка и на стенах. Была у меня глупая мысль, что древние боги пытаются взять реванш… По логике событий так до́лжно, да и время примерно подходит…

Он снова впал в глубокую задумчивость. Томас сказал нетерпеливо:

– Не спи, замерзнешь. А почему передумал?

– Языческие боги, – объяснил Олег, – не прибегают ко всем этим туманным штучкам вроде видений, знаков и голосов. Они являются сами вживую и говорят тебе в лоб, что хотят. От тебя или вообще. Без иносказаний, намеков и толкований. Могут и по башке стукнуть, если забудешь поклониться. Наши старые боги ощутимые, осязаемые!

Томас сказал нетерпеливо:

– Да какая разница? Все равно демоны!

– Не глупи, – сказал Олег, – разница большая. Хотя, конечно, намеренно или нечаянно, их зачислили в разряд демонов, хотя, как уже сказал, это дичайшая ерундовина. Но теперь, с точки зрения любого невежественного человека… а кто сейчас вежественный?.. древние боги тоже демоны…

– А когда ты… заподозрил? – спросил Томас ошарашенно.

– Разве я не сказал? – удивился Олег. – Когда въехали в замок, там прямо на фронтоне свежий знак Тора. А в холле и в коридоре, по которому нас вели, эмблемы Локи. Ну, а потом на обеде, когда герцог поднял тост за просвещение…

– Ну и что, – пробормотал сбитый с толку Томас. – Просвещение… хорошо…

– За просвещение, – закончил Олег, – и за того, кто за ним стоит. А среди фрондирующей знати упорно распространяется слух, что просвещением люди обязаны Дьяволу.

Томас ахнул.

– Как можно? Ведь только церкви и монастыри всюду открывают школы, университеты…

Олег сдвинул плечами.

– Экстравагантные слухи всегда интереснее, чем скучная реальность. Даже имя дьявола «Люцифер» ухитряются переводить как «Дающий знания» и все такое. Словом, пока ты по бабам…

– Я не по бабам, – затравленно огрызнулся Томас. – Я верен Яре!

– Даже, – спросил Олег с сомнением, – когда пьяный? Ты вроде вовсе лыка не вязал. В смысле подпругу бы не сумел затянуть. Словом, здесь считают, что всем прогрессом люди обязаны не Богу, который держал людей в раю голыми, босыми и невежественными, а именно падшие ангелы научили людей пахать землю, приручать скот, добывать железо и ковать из него мечи и орала… К примеру, Азазель научил людей делать шахты и доставать с глубин разные металлы, сплавлять их, вообще создал металлургию. Шамхазай – помощник Азазеля – научил людей колдовству и использованию магических свойств растений. Бракиель научил людей наблюдать за звездами, то есть привил начатки астрономии, Кохвиель и Тамиель научили людей астрологии, Сахариель – дал понимание о периодах Луны… Вообще-то, если честно, все так и есть, я тебе уже говорил, именно эти падшие ангелы продвинули людей к прогрессу и помогли создать все цивилизации, но выводы эти ребята делают совсем не те, не те…

Томас слушал его с ужасом, глаза округлились, рука хваталась то за меч, то за крест, Олег криво улыбался, все понимая, но объяснить очень просто не удается, слов таких нет, а сложно не поймет рыцарь. Да и не должны звучать сложные объяснения, если направлены не мудрецу, а простому народу, а рыцари – куда уж проще.

– Олег, – воскликнул Томас, – что ты говоришь?

Олег развел руками.

– Томас, это правда. Однако правда и то, что только церковь раздувает огоньки знаний, строит школы и открывает университеты. Но это одним баронам неинтересно, а другим – выгоднее делать вид, что церковь накопила слишком уж большие земельные угодья, собрала за стенами монастырей много золота, вообще у нее опасно большое влияние на простой люд…

Лес измельчал, деревца все искореженные болезнями, уродливые, с осклизлыми ветвями, под копытами чавкает, хлюпает, очень редко треснет сучок, гораздо чаще с отвратительными звуками лопаются разбухшие болотные растения. Томас чувствовал неприятный гнилой холод, солнечные лучи здесь теряют убойную силу, запутавшись в ядовитых испарениях. Если в лесу под сенью деревьев бодрящая прохлада, то здесь как будто спустился живьем в могилу или в подземный склеп, двери которого не распахивались тысячи лет.

Он покосился на Олега, но отшельник едет спокойный и отрешенный от суетности мира. Лицо благообразно, умиротворенно, словно у настоятеля образцового монастыря, который полностью на содержании королевской казны. Очень медленно тяжелые веки поднялись, Томас увидел ярко-зеленые, как молодая трава, глаза отшельника, они сузились, рука с непостижимой скоростью метнулась к поясу, тут же из ладони вылетело нечто блестящее…

Обомлевший Томас не успел даже отклониться от летящего острием вперед кинжала. А тот чиркнул по щеке крестообразной рукоятью, хрястнуло, послышалось злобное шипение. Опомнившись, Томас выхватил меч, но длинная зеленая змея уже упала обратно в болото. Темная вода взлетает гнилостными брызгами, испуганные жабы прыгали в воду и затаивались под корягами, а змея все билась и билась, не в силах ни проглотить вонзившийся в глотку кинжал, ни выплюнуть.

Томас спрыгнул с коня, под тяжестью доспехов ушел до колен, а когда шагнул к змее, провалился почти до пояса. С проклятиями взмахнул кинжалом, острое лезвие легко отсекло голову. Томас сделал еще шаг и потянул свободную руку к отсеченной голове, но провалился по грудь. Кое-как ухватил голову, выдрал из пасти кинжал Олега, калика наблюдал с коня, неподвижный, как громадная болотная кочка.

– Вот… – прохрипел Томас… – достал… возьми…

Калика покачал головой.

– Он такой грязный, – сказал он задумчиво, – оставь у себя. Да и ты какой-то… не совсем тот красавец, что блистал на балу. От тебя как-то странно пахнет…

Томас с трудом, проваливаясь на каждом шаге, вернулся к коню, но, прежде чем ухватился за луку, под ногами ушло дно, он провалился до подбородка. Если бы не зацепился за стремя, то кто знает, какая бездна под этим болотом.

Олег брезгливо морщил нос, Томас кое-как взобрался на коня, по его бокам поползла жидкая грязь, конь фыркал и нервно переступал ногами, Томас стиснул зубы, ишь брезгливые, а знали бы, что сейчас у него под стальными плитами доспехов, вообще бы ржали в два голоса, бесчувственные…

– Спасибо, – сказал он холодно, – ты хорошо умеешь метать ножи. Я видел как-то упражнения ассасинов, их учат вот так бросать ножи в спину, убивать исподтишка.

Олег сказал мирно:

– Да-да, понимаю. Я должен был бросить болотной гадюке вызов на поединок, да?

– Я не это хотел сказать, – ответил Томас все так же надменно, – благородных людей не учат бросать ножи!

– Дык я ж не благородный, – ответил Олег мирно. – Мне можно. Мне можно все.

Томас не ответил, весь облепленный грязью, даже шлем с налипшими листьями и в ряске, но лицо рыцаря все такое же надменное и преисполненное достоинства.

Глава 20

Избушка выглядела древней, как самые старые деревья этого леса, почти засохшие, изъеденные дуплами и древоточцами. Крыша под толстым слоем зеленого мха, темные бревна стен в пятнах плесени, мох взбирается по углам, где легче закрепиться, кое-где достиг крыши. Ступеньки, когда-то высокие, погрузились в землю, да и сам дом постепенно опускается в лесную почву, как тяжелый камень исчезает в мокрой глине.

Томас вытянул копье и стукнул кончиком в дверь. Олег посмотрел с укоризной, начал слезать, из-за двери раздался кашель и скрипучий старушечий голос:

– Кто стучится к безумной Катрин?

– Странники, – ответил Томас отчетливо. Перекрестившись, добавил строго: – А Господь велит принимать путников, как его Самого!

– Тогда убирайтесь прочь, – ответил голос. – Если хотите, чтобы я принимала вас, как вашего Бога!

Томас покраснел, открыл рот для гневного окрика, но Олег сказал быстро:

– Матушка, тогда прими нас просто, как заблудившихся путников. Тем более что мы и есть они самые.

Дверь скрипнула и отворилась. В темном проходе показалась сгорбленная старушка, костлявая и в лохмотьях, лицо почти коричневое, сморщенное, беззубый рот собрался в жемок, седые волосы падают на плечи неопрятными лохмами. Она подслеповато всматривалась в рыцаря на блестящем коне, Олег приблизился, отвесил короткий поклон.

– Здравствуй, матушка. Я, как и ты, не поклоняюсь их Богу, так что можешь принимать нас со всем радушием.

Взор ее смягчился, но перевела взгляд на Томаса, голос прозвучал с прежней подозрительностью:

– А он?

Олег отмахнулся.

– Простой вояка, что с него возьмешь?

Она с минуту рассматривала Томаса, взгляд ее смягчился.

– И то верно. Заходите, гостями будете. О конях не беспокойтесь. О них позаботятся.

Томас соскочил на землю, но от коня не отходил, осматривался с мрачной подозрительностью.

– Кто позаботится? Волки? Или медведи?

Олег бросил через плечо:

– Тебе же сказано, что позаботятся! Или тебе нравятся обязанности конюха?

Томас пробурчал:

– Благородному рыцарю не зазорно ухаживать за благородным конем. Неизвестно еще, у кого из нас родословная длиннее…

Комната всего одна, пол из толстых, темных от грязи досок, две потолочные балки на такой высоте, что обоим пришлось пригнуться, стол добротный, однако тоже древний, рассохшийся, с изъеденными короедами ножками. Очаг прямо на полу, там все выложено и огорожено камнями, от груды багровых углей идет сухой устойчивый жар, кое-где вспыхивают огоньки, но тут же, не получая пищи, гаснут.

Олег прошел вперед, бросил на угли несколько толстых прутьев. Томас некоторое время брезгливо осматривался, старуха сказала с нерешительностью в голосе:

– Благородный господин… уж не знаю, как к вам обращаться, проходите, вон лавка! Выдержит ваше высочество даже в доспехах.

Томас еще некоторое время постоял для внушительности, Олег все подбрасывал веточки в огонь, помешивал угли, старуха начала суетиться с горшками и котлами, наконец он прошел, громыхая и позвякивая железом, сел и, поставив меч между ног, оперся на рукоять обеими руками.

– Скажи-ка, – заговорил он тоном, не терпящим возражений, – как проехать прямой дорогой в Урочище Дьявола?

Старуха едва не выронила из рук миску. Руки ее затряслись, она вскрикнула шамкающим голосом:

– Не к ночи будь помянуто его имя!.. Вы что же, всерьез собираетесь…

Она не договорила, а Томас, не дождавшись продолжения, сказал резко:

– Да, собираемся!.. А ты о чем, старуха?

Она сказала дрожащим голосом:

– Хоть я и не христианка… но и я держусь от дьявола подальше! Как и от всего, что его окружает. Или что с ним связано.

Олег хмыкнул, смолчал, Томас сказал раздраженно:

– Все, кто не с нами, те – с дьяволом! В этой битве с Врагом рода человеческого никто не может оставаться в стороне. Говори, что знаешь, и тогда, может быть, я пощажу твою шкуру и не сожгу этот вертеп зла!

Олег хмыкнул громче, Томас оглянулся, зеленые глаза волхва светились насмешкой.

– Дорогой Томас, – сказал он с издевкой, – когда ты такое говоришь, только ребенок не заметит, что ты все брешешь. И ты все равно не обидишь эту почтенную женщину, даже если она в самом деле окажется служанкой дьявола. Но она, скажу тебе обидную правду, ни на стороне дьявола, ни на стороне тех, кто воюет с ним. Ей и то и другое кажется… ребячеством. Давай лучше спрошу я. Матушка, нам просто нужно туда доехать, чтобы принять те земли под свою руку.

Томас сел, очень раздраженный вмешательством отшельника, старуха покачала головой и посмотрела на Олега укоризненно.

– Какой-то ты больно серьезный. Не даешь благородному рыцарю покуражиться, поугрожать, мечом побряцать… Скучный ты человек, нет у тебя понимания. Это ведь он хочет взять те земли?

– Да, – согласился Олег. – Как проехать так, чтобы долго не блуждать?

Колдунья, Томас предпочитал думать о ней, как о малость помешанной старухе, так проще, сделала вид, что не расслышала. Вместо ответа она быстро выложила на стол большой ломоть ветчины, Олег тут же вытащил нож и аккуратно разрезал тонкими ломтями, еще она подала половинку сырного круга, а сама поставила на огонь небольшой котел, где почти сразу забулькало варево, а по комнате поплыл густой мясной запах.

Олег взялся помешивать, чтобы не подгорело. Старуха проследила придирчиво за ним взглядом, Олег кивнул успокаивающе, и она повернулась к Томасу.

– Благородный рыцарь, – сказала она с едва заметной издевкой, – не изволите ли отведать моей неграмотной стряпни? Мне показалось, что вы проголодались в дороге…

Он с подозрением уставился на свежий душистый сыр с мелкими капельками выпота на блестящей поверхности, на изысканную ветчину, свежий белый хлеб.

– Перекрестить можно?

Она вздохнула.

– Все можно, доблестный рыцарь, но… лучше не надо.

Томас задержал уже поднятую для крестного знамения руку, а Олег сказал от очага предостерегающе:

– Томас, мы в походе. А в походе, как ты помнишь…

– Помню, – проворчал он.

Старуха перевела дыхание, когда Томас опустил руку, а вместо этого достал нож и красиво порезал сыр широкими тонкими ломтями, настолько тонкими, что сквозь них можно было рассматривать узоры на скатерти.

Господь, как молча напомнил ему Олег взглядом, в походе разрешает обходиться без длинных молитв, сарацинам – без намазов пять раз в день, евреям можно есть свинину, в Коране даже есть строка, где Аллах обещает ад тому мусульманину, который откажется есть свинину и умрет от голода, только бы не нарушать закон. Соблюдать ритуалы надо, но вообще-то жизнь дороже, потому строгое соблюдение законов обязательно только в благополучном обществе.

Томас наклонил голову, очень вовремя калика напомнил ему о поправке насчет странствующих и путешествующих, взглядом следил, как старуха посыпала сыр мелко нарезанной зеленой травкой.

– А почему ты здесь? – спросил он. – Все-таки люди селятся поближе к людям.

Она ответила равнодушно:

– Как тебе сказать лучше… Как раз здесь и жили. Долго жили… Одни уходили, другие приходили. И языки у всех были разные, и боги, и одевались по-своему. Но потом ушли уже все…

Томас спросил подозрительно:

– Куда ушли?

Старуха ответила печально:

– А куда все уходят. Ушли к тем, кто ушел раньше. Я говорю, что люди ушли, а боги остались, они ж бессмертные. Их, правда, называют демонами, даже Старыми демонами, это чтоб отличать от своих христианских демонов…

– У христиан… – начал Томас, но взглянул на Олега, махнул рукой, – ладно, давай дальше.

– Так и говорю, – продолжала старуха, – что люди ушли, а их боги остались. Одни спят, ожидая перемен, другие не спят… Что делают? Не знаю.

Олег зевнул, сказал устало:

– Надо бы поспать, но в то же время надо ехать. Бабуля, как проехать прямой дорогой в это Адово Урочище, не отвлекаясь на тропки и боковые дорожки?

Старуха смерила его неодобрительным взглядом.

– Разве я не говорила тебе, что не знаю дорогу?

– Ты можешь покликать того, – ответил Олег резонно, – кто знает. Недаром же у тебя вон те пучки травы, свечи, череп и ветки омелы!

Томас видел, как она вздрогнула, руки опустились. Олег бесстыдно усмехался, она оглянулась на Томаса, тот сделал вид, что ему все понятно, она перевела дух, сказала негромко:

– Ну, если вы так заговорили, то…

– Давай, бабуля, – поощрил Олег. – Ты же в этих краях свой человек.

Она снова оглянулась на Томаса: крестоносец опаснее для прибегающих к колдовству, спросила у Олега:

– Так ты, значит, хотел бы, чтобы я вызвала кого-то, кто может вас провести через все ловушки по прямой прямо в Адово Урочище?

– Желательно, – сказал Олег, – прямо к его хозяину. Тому самому, который его открыл. И который выпустил всякую нечисть.

Она опять оглянулась на рыцаря, тот принял самый мирный облик, даже улыбнулся, она вздохнула, развела руками.

– Я могу попытаться… Но это запрещено…

– В городах, – сообщил Олег. – А в лесу, степях, горах и на море человек волен пользоваться всем, что позволяет выжить, ибо слаб, у него ни силы льва, ни когтей тигра, он не может летать, как птица, не может плавать, как рыба, у него нет панциря, как у черепахи… Короче говоря, давай, бабуля!

Она принялась чертить на полу пентаграмму, расставлять свечи по углам, Олег наблюдал, как она ставит череп в центре, и Томас решил, что Олегу этот ритуал тоже ведом, еще как ведом, явно сумел бы проделать быстрее и без лишних движений.

И еще Томасу вдруг почудилось, что старуха слишком уж быстро согласилась пойти на колдовство. Сделала вид, что ее буквально заставили, но сейчас все делает явно не из-под палки.

Закончив подготовку, задумалась на миг.

– Сейчас попробую… а вы сидите тихо. Собьете, получится худо.

– Не шелохнемся, – заверил Олег. – Правда, рыцарь у нас малость пугливый, но это оттого, что песни сочиняет в честь дамы…

– За себя говори, – огрызнулся Томас. – Давай, бабуля, даже не моргну.

Он напрягся за столом, поставил локти на столешницу и укрепил ноги, чтобы не дрожали.

Вспыхнул багровый свет, недобрый и тревожащий сердце, словно по стенам расплескали горячую кровь. Череп на полу раскалился докрасна, из пустых глазниц ударил желтый свет.

Томас сжал кулаки с такой силой, что ногти врезались в ладони. Он давил в себе вопль, попытался закрыть глаза, но и сквозь веки видел, как из черепа поднимается и быстро растет чудовищный, закованный в толстую сталь демон. Шлем закрывает голову сверху, сзади и с боков, но жуткое лицо покрыто такой кожей, что вряд ли рассечешь ее простым мечом, вообще морда похожа на грубо обделанный валун.

Глаза демона вспыхнули свирепой радостью. Нижняя челюсть слегка опустилась, обнажая длинные острые зубы, он перевел взгляд хищника с застывшего Томаса на Олега, вздрогнул, челюсть отвисла еще ниже, в глазах ликование сменилось сперва недоумением, потом диким страхом.

Он сделал шаг назад, толстые лапы приподнялись, будто защищался от удара, метнул злобный взгляд на старуху.

– Не трожь бабку, – сказал Олег строго.

Демон взвизгнул, присел к полу и, мгновенно превратившись в дымок, втянулся в череп, а из него в земляной пол.

Старуха, ошалев еще больше Томаса, сидела бледная и трепещущая, переводила взгляд с Олега на череп и обратно. Олег раздраженно буркнул:

– Какие-то пугливые они у тебя. Правда, я небритый… Но я же целоваться с ним не собирался… вроде.

Томас наконец заставил себя героически вернуть самообладание, сказал мужественным голосом героя:

– Сам виноват.

– Я?

– Ты. Мог бы спрятаться пока.

– Где тут спрячешься?

– Ну вышел бы за дверь. А то снова всех чертей распугаешь! Бабуля, давай еще разок. Только такого, что не очень… Трусливые обычно еще и врут, так что ищи черта покрепче.

Старуха отшатнулась, запавшие глаза вылезли наружу, как у рака.

– Покрепче?.. Да это был сам Вельзевул!

Олег покачал головой.

– Нет, не Вельзевул.

– Не Вельзевул, – подтвердил и Томас. – На Вельзевуле пояс, который я для него сшил. Зови еще разок, мы этого брехуна припрем к стенке! Он нам все выложит…

Губы его зловеще искривились, старуха со страхом смотрела в грозное лицо свирепого рыцаря. Слухи о зверствах крестоносцев в Святой Земле докатились и в Британию, а такой вот вполне мог и черта пытать, как сарацина, рыцари не особо видят разницу.

Старуха задрожала, руки бессильно опустились.

– Не могу. Это было все, что я могла…

Олег поднялся.

– Ладно, спасибо за хлеб-соль. Томас, пойдем, нельзя засиживаться. Сами отыщем дорогу.

Когда они спустились с крыльца и садились на коней, старуха с порога крикнула вдогонку:

– Спасибо!

Олег отмахнулся.

– Не стоит за такую мелочь.

Когда они углубились в мелкий, покореженный болезнями лес, а гнилая вода привычно захлюпала под копытами, Томас вдруг вспомнил:

– А что ты демону насчет бабки?

– Чтоб не трогал, – ответил Олег равнодушно. – Пусть доживает старуха. Мелочь, а ей приятно.

– Пусть, – согласился Томас. – А что, он хотел утащить ее?

– Да, – ответил Олег сумрачно. – Бабка его вызвала, чтобы нас сожрал, а когда демон… передумал, хотел было схватить ее.

– За что?

– За горло, наверное.

– Нет, он же… Ах бабка, бабка! Пусть бы утащил в ад предательницу. Зачем остановил?

Олег отмахнулся.

– Так много молодых парней жизни лишил… что пусть хоть бабка поживет.

Томас сказал саркастически:

– Какой равноценный обмен!

– А что, – буркнул Олег, – порой умный старик стоит дороже тысячи молодых дурней.

Глава 21

Вязкий сырой воздух забирался под одежду и даже под кожу. Томас ехал с тем же непроницаемым лицом, хотя под доспехами рубашка промокла так, что хоть выжимай, в сапогах мерзко чавкает, словно ноги не в стременах, а месят топкое болото. Туман поднимается грязными клочьями, ползет над поверхностью болот, даже в ветках деревьев иногда торчат его зацепившиеся лохмотья.

Олег, щадя Томаса, часто устраивал привалы, но хоть и устали, кусок в горло не лез среди смрада, вони и разлагающихся жирных болотных растений. Томас выезжал вперед, когда тропа сужалась, он-де воин, а отшельник – мирный человек, тут уж неважно, что у этого мирного силы побольше, но статус есть статус, а раз положено, то…

Он охнул, пальцы метнулись к рукояти меча, там и застыли, да и сам застыл, не в силах отвести взгляда от крупной ящерицы на камне в стороне от дороги. Серая с зеленым, она отличалась от прочих ящериц размерами и небольшой короной на голове, да еще глаза сверкают, завораживая, как два крупных рубина.

Олег проехал мимо, толкнув коня Томаса в сторону, на ящерицу сказал грозно:

– А ну кыш, красотка!

Ящерица быстро перевела взгляд на другого человека. Глаза уже не сверкают, а полыхают, разгораются адским пламенем. Томас вздрогнул, он ожидал, что Олег вытащит из-за спины посох и что-то сотворит непотребное, но спасительно-колдовское, однако отшельник на ходу свесился с коня, подхватил булыжник размером с конскую голову и швырнул в ящерицу.

Камень с сухим стуком ударился о валун, ящерица исчезла, а булыжник разлетелся вдребезги. Мелкий обломок просвистел мимо уха Томаса, тот подумал устрашенно, что отшельнику бы вместо баллисты в стены замка камни метать – недолго бы тот продержался. Скованное холодом тело начало оживать, кровь побежала по жилам, а руки шевельнулись с таким усилием, что чуть не отломились, как промерзшие насквозь ветки.

– Что… за… дрянь… – выговорил он с трудом тяжелыми, как льдины, губами.

– Василиск, – ответил Олег равнодушно. – А может, и не василиск. Но на василиска похож. Заметил, какая у нее оранжевая полоска вдоль спины? Правда, у василисков красноватая, но если у молодых, то как раз оранжевая… Хотя молодые еще не могут вот так, эта уже матерая.

Томас зябко передернул плечами и обрадовался этому непроизвольному движению. Рука наконец стиснула рукоять бесполезного меча. Он сказал зло:

– Раньше этой гадости не было!

– Было, – сказал Олег равнодушно. – Еще сколько. Какие только чудища не бродили… Но, правда, когда пришли самые страшные чудища, они все это быстро перебили. А с чего это вдруг начало вылезать – не пойму. Не к добру.

– Языческие суеверия, – сказал Томас строго. – К добру или к худу – решает только сам человек, а не судьба или фатум, как у язычников. Господь дал нам свободу воли!

Далеко впереди между темными деревьями блеснул свет. Кони взбодрились, Томас перевел дыхание, но на всякий случай проверил, на месте ли рукоять меча, успеет ли закрыться щитом, есть там впереди нечто опасное…

Деревья нехотя уходили в стороны, земля легонько опускается, а там, почти вровень с берегами, несет массу вод широкая и довольно быстрая река. Кони сами прибавили шагу, а когда вышли из леса, солнечный свет озарил землю, сразу согрел головы и плечи. От влажной одежды пошел пар.

Речной песок скрипел под копытами, кони спустились к прозрачной воде и жадно опустили морды. Томас, холодея всем телом, смотрел вперед и не верил глазам.

Река блестит под солнцем, но только до середины: словно кто-то провел вдоль русла черту, за нею та половинка реки то ли течет в ночи, то ли там не вода вовсе…

Олег пробормотал что-то злое, с дальнего берега в воду сползают потоки отвратительной черной грязи.

– Это что же, – спросил Томас тупо, – не понимаю… Там Адово Урочище… или как?

Олег долго всматривался в противоположный берег. Сползающая в воду грязь влажно блестит, словно спины гигантских слизней. Вся масса походит на густой тележный деготь, что отвратительными толстыми пиявками сползает и сползает в такую же густую и отвратительную воду. Несильное течение подхватывает черноту и тащит вниз, не давая перебраться на этот берег.

– Или как, – ответил Олег сумрачно. – Даже или где… Вот так и верь слухам.

– Но где же огненные твари? – спросил Томас. – Как же так?

– Разочарован? – спросил Олег. – Я тоже. Ну что за народ, никто не знает, а придумывают, придумывают… Или чтобы жизнь была веселее?

Кони неотрывно пили воду жадно, наслаждаясь ее чистотой и прохладой, потом начали изредка вскидывать головы и поглядывать на тот берег, однако чистая прохладная вода манит, и они снова припадали мягкими замшевыми губами к чистым струям.

Томас привстал в седле и огляделся.

– Может быть, – спросил он в великом недоумении, – не туда едем? Адово Урочище в другой стороне?

Олег посоветовал:

– Взгляни на карту.

Томас послушно вытащил туго свернутую в трубочку карту, лицо омрачилось, а когда свернул и сунул обратно, уголки рта тоскливо опустились.

– Адово Урочище на том берегу. Сколько до него миль – не указано, но, судя по размерам здешних феодов, не так уж и далеко.

Олег оглянулся на залитый солнцем берег, деревья в заболоченном лесу.

– Думаю, – сказал он равнодушно, – эти земли тоже можешь свободно присоединить к своим.

– Но это же…

Томас осекся. Олег кивнул.

– Вот-вот. Герцога мы отправили на тот свет, как и его родню. К тому же, когда станет известно, чем он занимался, церковь его проклянет, а король отвернется. Так что земель у тебя будет немало. Если, конечно…

Томас нахмурился, рука его поднялась, чтобы опустить забрало, но удержался и пустил коня вперед. Легкие чистые брызги взлетели по мелководью, быстрые рыбки брызнули в стороны, как осколки блестящего кремня, потом конь погрузился по грудь и пошел уже медленно, насторожив уши и тревожно пофыркивая.

На середине реки Олег остановил коня. Томас оглянулся на залитый солнцем берег, рыбки хватают проворных водомерок, а самые резвые подпрыгивают и стараются ухватить пролетающих над самой водой комаров, стрекоз, всяких крылатых мошек. Некоторые ухитряются хватать присевших отдохнуть на торчащие из воды травинки опасно близко к воде жучков, личинок.

А берег, к которому приближаются, покатый и блестящий, залит толстым слоем черной слизи. Сильный запах гниения коснулся ноздрей Томаса. Он оглянулся на невозмутимое лицо калики, тот смотрит прямо перед собой, но неизвестно, видит ли то же самое, что и Томас. Запах отвратительный и, похоже, останется с ними еще долго.

Интересно, сталкивался ли Олег с подобным, мелькнула мысль. Вдруг да знает, что делать, чего опасаться в первую очередь, чем можно пренебречь…

– Такое вижу впервые, – проговорил он как можно более небрежным голосом.

Олег буркнул:

– Все когда-то видится впервые.

– Да, – согласился Томас, – но ведь ты поскитался намного больше меня!

– А что толку, – ответил Олег равнодушно. – Это потом, наскитавшись, вдруг понимаешь, скитания нужны только дуракам. Умному зачем? Он и не сходя с места в состоянии объять Вселенную.

Томас удивился.

– Это как?

– Мыслью, – ответил Олег насмешливо. – Это такое свойство человека, рыцарям не всегда доступное… или малодоступное, однако же порой весьма полезное…

Кони с большой неохотой взобрались на берег. Томас перевел дыхание, только кони гуннов могут без дрожи опускать копыта в эту зловонную грязь, других бы ни за что не заставил даже перебраться через реку. Впереди раскинулось исполинское болото, темное небо нависает над ним, покрытое грязными черными тучами.

Он оглянулся в испуге: на той стороне реки светит яркое солнце, а здесь мрачный сумрак, как будто наступил вечер, тоскливый безрадостный вечер. Воздух прохладнее, сырой, даже промозглый. Олег держится в седле ровный, как будто привязан к невидимому столбу, что не дает горбиться, а если даже он едет с достоинством, то рыцарь тем более должен по меньшей мере презирать эту грязь. И неважно, сколько ее, какие твари в ней кишат, каких демонов способна изрыгнуть и какие пузыри впереди вздуваются.

Болото ровное, черное, словно залитое земляной смолой, кое-где торчат такие же черные стебли, блестят от сырости и вроде бы слизи, Томас старательно присматривался, но так и не определил ни осоку, ни камыш, ни другие знакомые болотные растения. Язва изменяет живое на такое вот, разве живое сможет расти в такой… в таком?

Кони вздрагивали, но поводья держат крепкие руки, и бедные животные покорно двигались вперед. Везде черная жидкая грязь, поглотившая траву и кустарники, а отдельные деревья, не давшие себя проглотить, превратились в ужасные создания.

Томас видел во время похода, как на берег теплого моря выбрасывает тысячи медуз и массу сорванных подводным штормом страшноватых растений: сизых, жутких, отвратительных, так вот сейчас деревья напоминают этих обитателей морского дна, облепленных издохшими медузами.

Он ехал, зажатый так, что едва мог дышать: туман подступает близко, оттуда доносится уже не кваканье, могучие булькающие звуки, будто из жидкой грязи выныривают чудовища размером с коня. Даже слышно мощное сопение, туман колышется, увлекаемый дыханием огромных зверей. Кони тревожно прядали ушами, вздрагивали, Томас изо всех сил старался удержать жеребца в повиновении, дабы не прянул в испуге в сторону, а там обязательно бездна…

Донесся задумчивый голос калики:

– Непохоже, чтобы в этом болоте царевны-лягушки водились…

Томас спросил сипло:

– Какие… царевны?

Олег отмахнулся:

– Да все равно какие. Женщины все одинаковые. Как и жабы. Только не все зеленые, ну помнишь, мы с Ярой рассказывали.

Томас начал надуваться, готовый вступиться за женскую честь, но силы оставили, воздух вырвался из груди, а доспехи навалились на плечи тяжелые, как наковальни.

Олег оглянулся, сказал подбадривающе:

– Кто не рискует, тот не пьет вместе с жабами!

– Сам пей, – буркнул Томас, – с жабами. Кончится это болото когда-нибудь?

Воздух становился тяжелее, запах болота проникал во все щели, одежда отсырела. Из темной воды торчат, как длинные ножи, узкие стебли болотных растений. Редкие кочки высовываются, как шляпки грибов из застывшей смолы. Томасу на миг почудилось, что конь пройдет, как по темному мрамору, однако с первого же шага вода взметнулась зловонными брызгами.

– Если верить твоему отражению в болоте, – сказал Олег многозначительно, – ты мелок и грязен. Да еще и весь какой-то перекошенный… Отсюда вывод: не всему, что видим и слышим, надо верить…

– Еще бы, – согласился Томас, – старуха соврала, герцог врал, ты вон тоже… ладно, не врешь, но глубоко заблуждаешься, но лучше бы врал, меньше греха! Один я, как ангел, чистый и незапятнанный…

Копыто его коня соскользнуло с кочки, с шумом обрушился в грязь до живота. Грязь взлетела жирными маслянистыми брызгами, повисла на одежде и доспехах уже совсем не блестящего рыцаря.

Часть III