Возвращение Томаса. Башня-2 — страница 3 из 6

Глава 1

Над болотом то и дело появлялись клочья тумана, стягивались в подобие огромной кипы грязной шерсти, уплотнялись, а потом их несло с жутковатой целеустремленностью. Олег всякий раз давал дорогу, и Томас, подражая более знающему спутнику, тут же посылал коня в сторону. Из болотной жижи часто высовывались головы странных существ, устрашенный Томас крестился и уверял себя, что это лягушки, просто лягушки, только очень большие.

Черная поверхность во многих местах булькает, чавкает, оттуда поднимается горбиком жидкая грязь и расплывается во все стороны. Часто грязь вздувается пузырями, что шумно лопаются, а вместе с брызгами распространяется жуткое зловоние. Кое-где торчат облепленные грязью мшистые кочки, Томасу почудилось, что они медленно опускаются, словно разъедаемые снизу.

На некоторые взбираются крупные белесые черви, полупрозрачные, Томаса едва не стошнило, когда увидел, как внутри сегментов пульсируют отвратительные внутренности. Конь сам шарахался от таких кочек, одна впереди вся состоит из таких копошащихся червей, словно кочка уже утонула, а черви продолжают карабкаться друг на друга…

И все же болото становится все зловоннее и, что хуже всего, дно постепенно уходит из-под ног. Мохнатые кочки остались за спиной, а впереди только море чавкающей и булькающей грязи. Пузыри поднимаются огромные, а когда готовились лопнуть, Томас зажмуривался и закрывал ладонями лицо: брызги взлетают выше головы.

Могучие кони выбились из сил, с морд слетает кровавая пена, оба хрипят и стонут, бока судорожно вздымаются. Наконец конь Томаса остановился, весь дрожа, рыцарь поспешно соскочил прямо в грязь, разбрызгивая тяжелые липкие волны, погрузился до пояса, но конь благодарно вздохнул.

Томас принялся его поглаживать и говорить подбадривающие слова, Олег взглянул на них, тоже слез в топкую грязь и сразу же пошел дальше. Его конь вздохнул и покорно потащился следом.

Томас крикнул в спину:

– У коней чутье, а ты как насчет ям?

– А у нас есть головы, – ответил Олег, не поворачиваясь.

Он не замедлил шаг, Томас стиснул челюсти, вообще-то он крикнул, чтобы хоть чуточку задержать язычника. Не признаваться же, что от кончиков ушей до пят дрожит от усталости и мечтает постоять и перевести дух, но конский зад с красным хвостом медленно отдаляется, и Томас, взмолившись про себя Пресвятой Деве, заставил себя идти по сдвигающемуся следу грязи.

Калика то ли в самом деле чует, то ли как-то ориентируется на всплывающие пузыри, но двигается зигзагами, всякий раз выбирая самые твердые и высокие места. Иногда грязь опускалась до колен, дважды Томас проваливался по грудь. Отчаяние все больше стискивало сердце, он усердно молился, прося сил и стойкости, ведь не для себя, для вящего дела, усталое тело почти не слушалось, и вдруг, как далекий набат, донесся крик:

– Томас, там берег!.. Я вижу деревья!

Однако Олег, вместо того чтобы броситься к зеленой земле, остановился, Томас прошептал благодарность Господу, что внушил этому язычнику каплю сострадания, дал ощутить, что надо помочь ближнему, который вот-вот рухнет в эту жижу и захлебнется ею, как суслик при половодье.

Кони, чуя твердую землю с сочной травой, раздували ноздри и двигались вперед из последних сил. Дно поднимается медленно, зато приближается удивительно зеленый берег, уже видно с десяток исполинских деревьев, цветущие кустарники, а на вершине холма – небольшой замок из белого камня, который, как Олег уже знал, не замок, а монастырь.

Оставляя за собой грязные дорожки, они выбрались на зеленую траву. Томас оглянулся, не поверил глазам: черная болотная слизь приподнимается толстым валом, но что-то не позволяет ей продвинуться и залить мерзкой жижей поросшую чистой травой землю. Олег морщился, шарил взглядом по окрестностям, Томас внезапно ощутил, как от него отвратительно пахнет, в то время как воздух напоен дивными ароматами цветов и чистой воды…

– Вода, – сказал Олег. – Вон там ручей.

Томас, на ходу пытаясь расстегнуть заскорузлые ремни, бросился к деревьям. Ручей выбегает из-под корней чистый, звенящий, на перепадах кружатся золотые песчинки. Томас упал на колени, раскаленное лицо обожгло холодом, он пил и пил, наслаждаясь чистотой и заполняя иссохшее тело. Потом вдруг поднял голову. Лицо залила краска стыда, поспешно поднялся.

– Прости, Олег!.. Я поступил не по-христиански.

– Да, – согласился Олег, – сперва нужно коней. Потом – язычника.

– Я не то хотел сказать, – запротестовал Томас. – Я должен из смирения перед Господом первым пустить к воде тебя… или коней, какая разница, а потом уже себя, смиренного рыцаря Храма.

– Да ладно, – ответил Олег вяло, – я уже видывал твое смирение.

На коротком привале Томас тщательно вымывал скорлупки доспехов изнутри, выстиранная одежда уже белеет под солнцем на траве. Мокрые волосы причесал гладко, похудевшее лицо выглядит острым, капли воды все еще блестят на длинных, как у девушки, ресницах. Грязь набилась во все сочленения, странная грязь, больше похожая на гниющий сок исполинских растений.

Олег искоса поглядывал на Томаса, за милю видна крестоносность: только в крестовых походах рыцари научились мыться, а по возвращении распространили этот обычай и по Европе. Но везде стирку одежды выполняют только женщины и рабы. Если же их нет, то даже в замках никакой стирки…

Сам он быстро и без церемоний прополоскал свою простую одежду, где нет ни позолоты, ни других украшений, из-за которых стирают только нижнее белье, а верхнее, увы, никогда. Томас смотрел ревниво, как волхв быстро натянул на себя еще мокрое, и повернулся к нему с ожиданием в глазах. Кони напились, жадно щиплют свежую душистую траву. Солнце играет на их блестящих отмытых телах, Олег заметил с одобрением:

– Людям бы так же быстро отдыхать…

– Будто ты не такой же конь, – ответил Томас. – Как думаешь, нас заметили?

Олег посмотрел в небо. Огромные птицы, что и не птицы вовсе, кружили в небе, разочарованно присматриваясь к выбравшимся из топи.

– А ты как думаешь?

– Я не про них, – огрызнулся Томас. – Это ты все о воронах, а я про монастырь.

– Если монахи не умные книги читают, – согласился Олег, – а ворон считают, то, конечно, заметили.

Он неотрывно смотрел на монастырь, такой радостно светлый среди этого жуткого мира, сохранивший силой святости среди этой гнили и топи зеленый холм, покатый, как панцирь гигантской черепахи, сохранивший зелень и даже синее небо, что смотрит как будто сквозь широкую дыру в ночной тверди.

Монастырь венчает холм, как корона венчает голову, такой же с башенками и зазубринами. Олег покосился на Томаса и понял, что тому тоже пришло в голову такое же сравнение.

– Монастырь Святого Йоргена, – выкрикнул Томас. Глаза его полыхали отвагой, пальцы судорожно шарили в поясках эфеса меча. – Как же далеко забрались эти отважные братья!

– Далеко, – согласился Олег. – Драчливые у тебя братья.

Томас сказал восторженно:

– Зришь сияние?

– Испарения, – буркнул Олег, подумал, предположил: – Монахи ж не моются, да?

Томас обиделся:

– С чего ты взял?

– Ну, аскеты и не такие обеты давали…

– То аскеты, – отмахнулся Томас. – А это монахи. Им делом заниматься надо, а не… Это святость, не видишь?

Олег хмыкнул, но на сияние смотрел с великим интересом. Крупный замок, несмотря на тяжеловесность, все-таки в первую очередь создан для защиты монахов от враждебного мира, выглядит изящным, возвышенным и даже элегантным, хотя какая уж элегантность у босоногих монахов, одетых в рясы и подпоясанных простыми веревками.

Томас быстро оделся в мокрое, лишь чуть отжатое, влез в железо. Конь горестно вздохнул, когда рыцарь снова взобрался в седло.

– Уже скоро, – сказал Томас виновато. – Вон там, видишь, отдохнем.

Он отпустил повод, усталый конь против ожидания сорвался с места, как стрела, спущенная с тетивы, Олег проводил их взглядом, своего понукать не стал, однако тот сам не возжелал отстать от приятеля, оскорбленно заржал и понесся, как стриж, низко летящий над землей, догнал и, в знак победы, обогнал на два корпуса.

Монастырь, больше похожий на замок, из одного здания на высоком, в три человеческих роста, каменном основании. Выше – толстые стены, четыре поверха, не считая массивной надстройки слева. Слева к зданию примыкает, являясь его частью, массивная цилиндрическая башня, в ней одно-единственное окошко на высоте четвертого поверха, да еще башенка на крыше. На этой башенке еще одна, совсем маленькая, на шпиле реет многоцветный флажок.

Кони наконец-то домчались до стены, пошли вдоль нее шагом, ноздри раздуваются, головы склонились к самой траве, Томас счастливо засмеялся.

– Как видишь, сила воинов Господа велика!

– Слуг, – сказал Олег.

Томас не понял, повернулся всем корпусом, брови поднялись.

– Что?

– Слуг, говорю, – повторил Олег со злорадством. – Рабов. Так сказано в ваших священных текстах.

Томас фыркнул, отмахнулся.

– То-то и видно, что ты совсем дикий человек, – произнес он с жалостью к заблудшей душе. – Быть рабом Божьим – значит не быть больше ничьим рабом на свете! Совсем недавно Господь говорил, что рабов у него нет, что рабы ему не нужны, быть рабом Божьим то же самое, что быть рабом слова, рабом чести!.. Эх, не понимаешь…

– Темнота, – согласился Олег, но ощутил, что Томас в самом деле чувствует полнейшее превосходство и что чувствует не так уж и зря. Быть рабом невидимого и неощутимого Бога, который создал этот мир и отдал его человеку, ничего не требуя взамен, не так уж и хреново. Быть рабом Бога – это быть предельно свободным. Настолько свободным, что даже не по себе от такой свободы. Поневоле сам себя начнешь опутывать разными обетами, клятвами и обещаниями.

Справа каменное основание выдвигалось вперед узким клином, опускаясь к траве крупными ступеньками. Ступени ведут наверх к массивным железным воротам. Слева отворилась дверца, двое монахов в длинных сутанах с капюшонами на головах вышли безмолвно, как две тени, остановились, спокойные и отрешенные от мира.

Томас приветственно помахал рукой.

– Лаудетор Езус Кристос! Мы можем надеяться на приют в этот странный день, очень похожий на холодную ночь?

Монахи рассматривали их сверху неотрывно, наконец один сказал приятным негромким голосом:

– Мы оказываем приют всем страждущим.

Второй добавил более деловито:

– Коней можете оставить там. О них позаботятся.

Олег соскочил вслед за Томасом, блистающий рыцарь слегка размял спину и начал подниматься по ступенькам. Олег с беспокойством оглянулся на коней.

– Их в самом деле не сожрут? – спросил он. – Мы проехали мимо таких тварей…

Монах смерил его взглядом с головы до ног.

– Странно, что вас пропустили. Но здесь вы в безопасности. Темные силы не могут переступить черту святости.

Олег повел рукой, очерчивая зеленый круг.

– Это вот под вашим контролем?

– Да, – ответил монах коротко. – Я отведу вас к настоятелю. Он охотно… даже с радостью примет людей, сумевших пройти через Язву.

Глава 2

Дверь простая дубовая, и хотя из толстых досок, но без широких железных полос, металлических блях, словно монастырь в мирной сельской местности, даже не слыхавшей о войнах и грабежах.

Их провели в калитку, Олег слышал, как тут же с неприятным металлическим грохотом захлопнулась за их спинами. Проход выглядит узким и коротким, впереди распахнулся мрачного вида зал, каменные ступеньки на той стороне повели вверх.

Томас поднимался бодро, хотя время от времени крестился и благочестиво упоминал Деву Марию. Олег помалкивал, монахи начали поглядывать на него с подозрением. На самом верху монах прошел вперед к дальней двери, стукнул. Олег услышал негромкий голос, монах тут же распахнул дверь и жестом пригласил обоих войти.

Томас еще с порога привычно быстро оглянул помещение на предмет опасности, но в комнате нет оружия даже на стенах, всего лишь книжные шкафы вдоль стен, широкий стол, а на нем – человеческий череп, как напоминание о бренности жизни, дескать, нужно думать о том, что ждет потом, когда останется только вот такое. Еще толстая книга, но не Библия, большая чернильница и груда перьев в высоком стакане.

У шкафа с книгами спиной к ним широкий человек в темном плаще до пола, непокрытая голова блестит серебром, жидкие пряди волос падают на плечи и спину. Он повернулся, Томас невольно вытянулся, перед ними патриарх, словно только что вышедший из библейских времен: крупнолицый, густая длинная борода, блистающая серебром, падает до пояса, длинные пушистые усы сливаются с бородой, нос длинный и хищный, глаза под кустистыми бровями смотрят остро, как глаза орла.

Монах поклонился.

– Отец настоятель, – сказал он почтительно, – эти двое… проехали через Топь. Брат Тиберий на всякий случай побрызгал их святой водой, а брат Домиций проверил молитвой…

Настоятель отмахнулся:

– Ладно, иди-иди.

Монах исчез, настоятель пару мгновений всматривался в гостей, Томас молчал и тянулся, как перед императором, настоятель коротко указал на лавку по ту сторону стола.

– Садитесь, садитесь. Монахи у меня усердные. Не все, к сожалению, умные… Понятно же, что вы оба не создания Тьмы. Святость этого монастыря достаточно сильна, чтобы не допустить в его стены Врага.

Он сел, положил на столешницу крупные руки. Седые брови напоминали Томасу снежные уступы над темными пещерами, но сейчас из этих пещер смотрели острые живые глаза. Он перекрестился и сказал почтительно:

– Ваша святость, я – рыцарь и верный слуга Господа Нашего, Томас Мальтон из Гисленда, рыцарь крестоносного войска, первым ворвавшийся в Иерусалиме в башню Давида…

Настоятель кивнул.

– Похвально, сын мой, очень похвально. Это было великое деяние, все его величие не рассмотреть вблизи, только потомки воздадут вам должное. Меня зовут отец Крыжень, я когда-то закладывал первый камень в этот монастырь. Стены его неприступны для Врага.

– Мы уже увидели, – заверил Томас горячо. – И зеленая трава, конечно же, только благодаря животворной силе монастырских стен!

– Ты верно заметил, – одобрил настоятель, его острые глаза впились в Олега. – А ты, сын мой…

Томас напрягся, настоятель не представляет возраст Олега, но Олег ответил мирно:

– Меня зовут Олег. Просто Олег.

– Ты… странник?

– Да, – ответил Олег, опустив обязательное «отец мой», что настоятель, конечно же, заметил. – Просто странник.

Настоятель помолчал, всматриваясь в обоих. Томас чувствовал, что они оба прозрачны для глаз отца Крыженя, как прозрачная вода ручья, он с легкостью читает в их душах, как охотник читает следы только что пробежавшего зверя.

– Что привело вас в эти края? – спросил он.

Пока Томас рассказывал о щедром предложении короля Гаконда, Олег осматривался в келье. Явился молодой монах, принес кувшин и три глиняных кубка. Напиток оказался прохладный, в меру сладкий и в меру терпкий, Олег ощутил, как в усталое тело вливаются новые силы. Настоятель тоже отхлебнул, но явно из вежливости, сказал коротко:

– По нашему уставу мы обходимся без ужина, но для гостей можем в особых случаях делать исключения.

– В чужой монастырь со своим уставом… – начал Томас.

– Это не чужой, – прервал настоятель, – а вам лучше не ломать свои привычки, это может ослабить ваш боевой дух. Продолжайте, сын мой, продолжайте!.. Каким вы увидели болото с той стороны?

Томас продолжал рассказывать, Олег откинулся на спинку скамьи и сделал вид, что дремлет. Томас рассказывал ярко, с жаром, образно, и если бы Олег не шел через болото с ним рядом, сейчас представил бы себе совсем другой мир, другую местность и совсем-совсем других чудищ.

Когда Томас, захлебнувшись эмоциями, закашлялся от избытка чувств, Олег вставил мирно:

– Отец Крыжень, что собой представляет это Адово Урочище?

– Мы его называем Язвой, – ответил настоятель, – сперва она была вроде колодца с гнилой болотной водой. И монастырь наш здесь совсем не для борьбы с Язвой. Это потом, когда вышла из ямы и пошла, как чума, к нам пришли за помощью. Молитвы и святая вода помогают, но мы уже опоздали, Язва набрала силу, расползается во все стороны. Когда подступила к стенам монастыря, мы удвоили бдения, прибыл святейший брат Симон из Рима, папский прелат…

Олег огляделся:

– А где теперь, смылся?

Настоятель сказал укоризненно:

– Обижаешь, сын мой. Но тебе в твоем невежестве простительно. Он сейчас в самом сердце Язвы! Его святость столь велика, что Язва ему нипочем. И все сонмы демонов его не могут тронуть, только воют и кривляются в бессильной злобе.

– А че он туда пошел? – спросил Олег снова. – В карты с ними играет?

Томас пнул его под столом, настоятель ответил мирно, явно привык разговаривать и с придурками, обиженными Богом, бесноватыми и умом тронутыми, голос звучал ласково:

– Он ищет, как загнать Язву обратно. Туда, откуда пришла.

– И как?

Томас пнул сильнее, а в глазах настоятеля впервые проступило неудовольствие.

– Любого другого Язва бы убила, – ответил он коротко. – А еще он привез святую книгу из Ватикана! С того дня, как мы начали читать ее, Язва обходит монастырь стороной.

– Это как-то связано?

Настоятель кивнул.

– Пока святую книгу читают вслух, монастырь будет стоять нерушимо.

– Ого, – сказал Олег с уважением. – Видать, старая книга?

Настоятель посмотрел на него внимательно.

– Похоже, ты понимаешь в этом толк.

Олег сдвинул плечами.

– Просто слышал, что в старых силы и святости больше. Прелат вам эту книгу привез в дар?

Томасу показалось, что настоятель смотрит уже с уважением.

– Нет, – ответил он со скорбным вздохом. – Как только Язва будет уничтожена, прелат увезет книгу обратно в подземные хранилища Ватикана. Это слишком большая ценность.

– Жадничает, – буркнул Олег. – В Ватикане этих книг, как… словом, много.

– Наш прелат, – сказал настоятель с величайшим почтением, он перекрестился и продолжил благоговейным шепотом: – Наш прелат… человек святой! Он немолод, очень немолод, но каждую минуту жизни отдает делу церкви… Уверен, что когда ты послушаешь его пламенные речи, тебе захочется принять Господа Бога…

Олег отмахнулся.

– Я слишком уж закоренел в язычестве, падре.

Настоятель сказал наставительно:

– Святыми не рождаются. Сам прелат как-то рассказывал, что он в молодости вел недостойную и даже не совсем честивую жизнь, но встреча с одним святым и набожным человеком великой мудрости изменила его. С того дня он уверовал в Господа, преисполнился к нему любви и обожания.

Олег буркнул скептически:

– Брехня. Так не бывает.

Настоятель ахнул:

– Как ты можешь?.. Он же сам сказал!

– Брешет, – сказал Олег равнодушно. – Педагог сраный. Воспитывает вас, вот и брешет.

Настоятель от возмущения раздулся, как боевой петух, раскрыл рот, но громко хлопнула дверь, в келью влетел запыхавшийся молодой монах.

– Отец настоятель!.. – прокричал он в восторге. – Отец настоятель, прелат возвращается!

Отец Крыжень вскочил, несмотря на всю его дородность и величавость, торопливо перекрестился. На бледных щеках появился слабый румянец.

– Слава Тебе, Господи… Мы уж и не надеялись…

Олег спросил удивленно:

– Вы же говорили, что он безбоязненно уходит в самое сердце Язвы…

– Но она все злее, – ответил настоятель торопливо, – а мы так надеемся на этого святого человека! Если погибнет, то нам придется… труднее. Даже очень.

– Несмотря на святую книгу?

– Несмотря на книгу, – согласился настоятель. Он смотрел на дверь. – Чувствую поступь…

Через порог шагнул среднего роста человек в белой одежде, волосы тоже белые, как снег, падали бы свободно на плечи чистым серебром, не будь срезаны коротко, с небрежностью уверенного в себе человека, который не стремится выглядеть красивым. Кустистые брови нависают дремучими выступами над усталыми, покрасневшими от недосыпа и усталости глазами. Лицо сморщенное, как печеное яблоко, беззубый рот собран в жемок, однако чело высоко и взгляд ясен, в комнату ступил достаточно бодро, хотя при каждом шаге опирался на длинный посох, почти до рукояти запачканный черной грязью.

Настоятель вскочил, на лице умиление, поспешно придвинул святому человеку единственное кресло. Прелат сказал хриплым усталым голосом:

– Тьма наступает…

Он сделал шаг, взгляд его, обежав комнату, остановился на Олеге. Лицо дернулось и застыло. Олег посмотрел равнодушно и отвернулся, Томасу почудилась нарочитость в подчеркнуто замедленном движении.

Прелат так же медленно, не отрывая взгляда от Олега, прошел к креслу. Настоятель жестами показал монаху, чтобы принесли на стол скромные дары Господа, подкрепляющие силы.

Монахи как будто ждали в коридоре: сразу же вдвинулись с кувшинами, кубками, чашами, принесли завернутый в чистое полотенце свежий творог, сыр, однако прелат только долго и жадно пил, а от еды отказался жестом.

– Зло приближается, – произнес он, отрываясь от чаши с темным пахучим настоем. – Я стоял и чувствовал под ногами в толще земли, как некто огромный и тяжелый, как железная гора, поднимается к поверхности. Наконец земля так задрожала, что я, чтобы не упасть, вынужден был отступить… и в конце концов вернуться.

В наступившей тишине все услышали далекий тяжелый грохот. Мощь в нем ощутилась неимоверная, как будто подземная гроза невиданной силы идет в сторону монастыря.

– Чем мы можем помочь? – спросил Томас. – Ваше преосвященство, располагайте нами!

Прелат помедлил с ответом, взгляд на миг перепрыгнул на Олега, тот сидит с непроницаемым лицом, но в зеленых глазах Томас уловил насмешку: ведь это твои земли, хвастун! Иди и очищай их сам…

– Еще не знаю, – ответил прелат. – Не знаю, чем можете помочь… но Господь ничего не делает зря.

На Томаса от него ощутимо веяло силой. Такое Томас чувствовал только однажды, когда находился рядом с принцем Готфридом, но сейчас ощущение было сильнее во сто крат.

В то же время, если Готфрид Бульонский был огромен и силен неимоверно, прелат же, напротив, беден телом, узкоплечий и очень сухой, изможденный ночными бдениями, хотя жилистый, с подвижными суставами. Лицо худое и сильно вытянутое, с близко посаженными светло-синими глазами, настолько светлыми, что оторопь пробежала по спине Томаса, будто смотрел в ясный день. Плотно сжатый рот говорит, что его хозяин не склонен улыбаться.

Настоятель сказал заискивающе:

– Ваше преосвященство, эти два благородных человека рискнули пройти через Топь! Не значит ли это, что хотя бы с одной стороны дорога становится свободнее?

Прелат вместо ответа, избегая взглядом Олега, посмотрел на рыцаря. Тот кашлянул и сказал со смущением в голосе:

– Это выглядит бахвальством, но я в самом деле не знаю рыцарей, которые сумели бы пройти там, где прошли мы. А у меня есть основание полагать, что мы выбирали самый безопасный путь.

– Основание? – переспросил прелат.

– Да.

– Какое?

– Мы избегаем драк, – ответил Томас. – Не столько из христианского милосердия, просто мы уже наубивали на пять жизней вперед.

Прелат покосился на Олега, тот пил из чаши настой из трав, рассеянно рассматривал корешки книг в келье отца Крыженя.

– А твой спутник?

Томас отмахнулся.

– А ему все вообще обрыдло. К стыду своему, должен признаться, что этот человек все еще язычник, как это ни дико. Все никак не удается приобщить его к истинной вере! Упрямый, тупой, невежественный, закоренелый… но спутник хороший. Надежный.

Настоятель сказал искательно:

– Ваше преосвященство, этот человек… он же спутник нашего доблестного рыцаря, верного сына церкви! Можно сказать, друг. А это характеризует…

Он замолк, посмотрел за поддержкой на Олега, но тот зевнул и буркнул:

– Не судите о человеке только по его друзьям. Друзья Иуды были безукоризненны.

Настоятель умолк с полуоткрытым ртом, а прелат посмотрел на язычника с настороженным интересом.

– Ты знаешь основы Святого Учения? Тогда ты не безнадежен.

– Святой отец, – возразил Олег, – не мечите бисер перед такой свиньей, как я. Да и надо ли? У вас есть дела поважнее.

Глава 3

Прелат мгновение всматривался в него, в глубине темных глаз поблескивало, наконец произнес с тем же достоинством, которым так отличался Томас:

– Нет дел важнее, чем спасать души. Но ты прав, что, если не остановить Язву, она погубит немало христианских душ. Как вы сумели пройти?

Олег кивнул на Томаса.

– Дык видно же!

Монахи один за другим, как вереница муравьев, уносили части доспехов, но железных скорлупок и полускорлупок осталось на лавке и под лавкой еще около сотни, почти все погнутые жестокими ударами, искореженные, некоторые даже расколотые. Томас стащил через голову все еще мокрую рубашку, и стали видны красные царапины от когтей широкой лапы. Рубашку тут же унесли, то ли святить, то ли стирать заново.

Прелат, не отрывая испытующего взора от изможденного рыцаря, покачал головой.

– Вы герои. Никто не мог пройти болото.

– А вы? – спросил Олег.

Томас поморщился, калика мог бы добавить «ваше преосвященство» или хотя бы «святой отец», но прелат сделал вид, что не замечает невежества, ответил просто:

– Папа римский поручил мне доставить в сей монастырь книгу, написанную самим Павлом. Она служила мне защитой в дороге через болото, хотя, признаюсь, нередко моя душа трепетала и возапливала, когда из бездн поднимались обло озорно, а из тьмы влекло безобразные твари, щелкающие облыми зубами…

– И как? – спросил Олег с любопытством.

– Свет, – пояснил прелат и перекрестился. – Свет Святой книги хранил меня в тяжком пути. Сейчас монахи денно и нощно читают сию книгу, укрепляясь духом и верой, а также повергая тех тварей, что пытаются пробраться через двери со святыми печатями.

Томас тоже перекрестился.

– Нам можно будет узреть эту книгу? – спросил он с жадной надеждой. – Я всю жизнь буду рассказывать детям и внукам, как удостоился приобщиться…

Настоятель ревниво нахмурился, покачал головой, однако прелат сказал неожиданно мягко:

– Да, сын мой. Взгляни, пока она здесь… и пока ты здесь. Другой возможности в твоей жизни скорее всего не будет.

Томас поклонился и поцеловал руку прелата, тонкую и высохшую настолько, что походила на куриную лапу. Прелат, как он заметил, все время настолько настороженно присматривается к Олегу, что порой медлит с ответом или вообще сбивается с мысли. В его глазах Томас видел то страх, то тщательно укрываемый ужас, то жадное любопытство. Когда говорил настоятель, прелат даже не поворачивал к нему голову, но каждое слово Олега ловил на лету, и Томас чувствовал, как прелат еще переворачивает слова калики так и эдак, ищет второй смысл, а на Олега поглядывает искоса, запоминая каждое движение, поворот головы, жесты.

Однажды настоятель, обращаясь к Олегу, сослался на прелата и сделал в его сторону жест, как бы приглашая принять участие в разговоре, но прелат лишь поклонился и сказал вежливо:

– Нет-нет, я об этом даже не слышал! Я вообще плохо знаю мирскую жизнь, я всю жизнь занимался книгами в тайной библиотеке Ватикана.

Томасу почудился намек, прелат как бы сделал ударение на последних словах, при этом сразу же посмотрел на Олега. Тот смотрел равнодушно, но, к удивлению Томаса, буркнул:

– И что же, там много книг?

– Много, – ответил прелат, – но дело не в количестве.

– Да? – спросил Олег. – И что гласят первоисточники?

Прелат мягко улыбнулся.

– Сие великая тайна церкви.

Олег кивнул.

– Да-да, не все можно выставлять на обозрение. Иначе прихожане увидят, из чего творятся их… святыни.

Томас застыл, ожидал вспышку гнева со стороны иерархов церкви, настоятель в самом деле побагровел и приподнялся, но прелат усадил его успокаивающим жестом, а сам лишь улыбнулся.

– Вы правы, брат… если позволено мне так называть вас, за неимением другого обращения. Там много такого, что может вызвать волнения или излишние толки. К примеру, нам известны имена некоторых людей, которых Господь по известным только ему причинам оставил дожидаться Страшного суда здесь, на земле.

Олег искривил губы в скептической усмешке.

– Это Мельхиседек, Енох, Агасфер?..

Томасу почудилось, что прелат тоже едва не искривил губы в точно такой же улыбке. Но чего-то не решился, хотя в голосе усмешка прозвучала:

– То, что тебе известно имя человека, известного народу под именем Вечного Жида, кое о чем говорит, не так ли?.. Но церкви известны и другие имена. Таких людей больше, чем упомянуто в Святой книге.

– Вот как? – спросил Олег без интереса.

Томас видел, что между ними завязалось нечто вроде поединка, даже настоятель ощутил, только не понял, в чем суть, посматривает то на одного, то на другого.

Томас поднялся, сказал с поклоном:

– Отец настоятель, оставим наших ученых братьев беседовать о неведомом, а вы не расскажете мне о здешних противниках, о способах атаки и как вы их отражаете? Я прибыл с жаждой покончить с врагами церкви, но душа моя смятена, я не знаю, с чего начать.

Настоятель встал, дружески взял молодого рыцаря под руку.

– Пойдем, сын мой, я все покажу и расскажу.

Они вышли, прелат кивнул им вслед.

– Ваш спутник, как я заметил, очень ревностный сын церкви.

– Не столько церкви, – ответил Олег, – сколько христианства. Хотя вы правы, само учение Христа целиком и полностью дело рук церкви. Это то знамя, под которое сам Иисус ни за что не встал бы. Нет-нет, это я не в упрек, а скорее, в похвалу. Церковь сделала очень многое, чтобы отсеять шелуху, а из смутной идеи вырастить жемчужину.

Прелат проговорил осторожно:

– Я бы не стал говорить так категорично… И, кстати, вам не любопытно, какие, в частности, строки я прочел однажды в откровениях и предсказаниях пророков? У меня редкостная память, да к тому же иные строки поражают до глубины души…

– Ну-ну, – сказал Олег, – давайте, блесните эрудицией.

– Я не помню дословно, – ответил прелат, – но, читая политые кровью сердца записи о взятии и страшном разгроме варварами святого Рима, я обратил внимание на то, что один из вождей, что отличался отвагой и свирепостью, высок ростом, рыжеволос и с зелеными глазами… Ну, как у вас, странник.

Олег фыркнул.

– Это среди римлян таких не отыскать, но среди северных варваров каждый третий – рыжий, и каждый десятый – с зелеными глазами.

– Согласен, – сказал прелат кротко. – Я потому лишь обратил внимание, что точно такое же описание, буквально теми же словами, характеризовало некоего Фарамонда, который собрал бродячие племена, сколотил их в народ, названный им франками, то есть свободными, а затем повел через Германию и Галлию в наступление на римские земли… Еще известно, что в память о любимой жене Лютеции он основал небольшой город, который теперь переименован в Париж. Затем след этого человека затерялся, но я смутно помнил, что где-то видел еще похожие строки! Начал лихорадочно рыться в древних откровениях и в одном из рассказов святого апостола Павла о будущем устройстве храмов Иисуса отыскал строки, где он полемизировал с человеком удивительного сложения, с рыжими волосами и странными зелеными глазами, сверкающими, как изумруды! Ладно, спишем на то, что святой Павел никогда не покидал своих южных земель, где все черноволосые и кареглазые, но дословное описание этого рыжеволосого…

Он сделал многозначительную паузу, Олег фыркнул:

– Это говорит лишь о скудости языка писавших ваши церковные книги. Один и тот же набор эпитетов! Увы-увы. А последующие поколения отыщут россыпи мудрости, потому что косноязычные тексты можно толковать так и эдак.

Прелат тонко улыбнулся.

– Работы отцов церкви хранятся под семью замками и семью печатями. Доступ к ним имеет лишь сам папа. Именно потому, что в работах Павла и других отцов церкви много страсти и веры, но мало мудрости и мало убедительности. Народу же мы выдаем исправленные версии, а то и вовсе толкования. Но я забыл добавить, что христианская церковь, как никто другой, тщится способствовать образованию в мире, строит школы, библиотеки, собирает книги и рукописи старых культур, записывает песни и легенды малых народов…

Олег чуть насторожился, прелат заметил, тонкая победная улыбка наконец-то проступила на бескровных губах.

– Вы правы, странник, – произнес он значительно, – там тоже дважды или трижды упоминалось о рыжеволосом великане с зелеными глазами, что наделен огромной силой мага. Правда, во всех источниках он носил одежду из шкуры огромного волка. Я спросил вашего спутника, всегда ли вы в этой одежде. И знаете, что он мне сказал?.. Так вот, по старым легендам, этот рыжеволосый гигант с зелеными глазами редко вмешивается в жизнь людей, но, если такое случалось, он менял жизнь целых стран…

Олег скептически выпятил губу.

– Преувеличение.

– Полагаете?

– Уверен, – сказал Олег. – Народ слишком инертен, чтобы одному человеку подвигнуть его переменить хотя бы ареал обитания.

– Вы правы, – согласился прелат незамедлительно, – но бывают состояния, когда достаточно малейшего толчка, чтобы заставить сдвинуться в ту или иную сторону. И этот человек появлялся в такие моменты и всякий раз сдвигал народы… как в случае, когда он стал известен под именем Фарамонда, давшего первую династию франкских королей Каролингов…

– Фарамунда, – поправил Олег.

– Что?

– Франки – германское племя, – объяснил Олег, – и потому имя звучало как Фарамунд. Это уже потом, на территории Галлии, оно превратилось в Фарамонд. Когда Галлия по имени захвативших ее франков стала называться Франкией, а то и вовсе Францией…

Прелат заметил многозначительно:

– Вы хорошо знаете древние времена.

– Не только вы заглядывали в старые книги, – отпарировал Олег.

Некоторое время они смотрели друг на друга, прелат – с тревожным ожиданием, Олег – с насмешкой, наконец прелат сказал осторожно:

– Однако только церковь проявляет любознательность к другим культурам и бережно собирает все книги, рукописи, записи. Но ваш друг рыцарь обмолвился, что вы не принимаете учения Христа? Где же вы сумели прочесть такое, если не в монастырях?

Олег зевнул.

– Вы меня удивляете, – сказал он бесцеремонно. – Во-первых, монастыри открывают двери всем страждущим и алчущим знаний. Христианам или нехристям, в этом братья монахи молодцы, что и говорить. Во-вторых, далеко не все древние книги собраны в монастырях и королевских библиотеках.

Прелат насторожился, в глазах мелькнули огоньки. Спросил быстро:

– Вы знаете такие места?

– Гм, – ответил Олег, – мы ведь не об этом говорим, верно? А то что-то слишком отдалились от темы. Скажите лучше, как обстоят дела на фронте борьбы с местной нечистью? Что насчет Адова Урочища?

Прелат сразу поскучнел, блеск в глазах погас. Даже голос стал сухим и серым, как пересохшая и покрытая дорожной пылью трава:

– Святость монастыря держит нечисть на расстоянии, зато дальше она продолжает натиск. А монастырь остается крохотным островком среди все растущего моря нечистот.

– Понятно, – протянул Олег, задумался, проронил негромко: – Но уже то, что не сдаетесь, тоже хорошо… не так ли?

Прелат спросил настороженно:

– Вы о чем?

– О видениях, – ответил Олег и зевнул. – Вы их зовете искушениями. Много случаев дезертирства?

Прелат окаменел, глаза забегали, наконец проронил с трудом:

– Вам что-то известно?

Олег зевнул еще шире, протяжнее, с волчьим подвыванием.

– Дык это очевидно. Самоочевидно, как говорят умники.

– Трое, – ответил прелат с неохотой. – Но у вас, простите, в чем интерес? Мне трудно вам отвечать, я даже не знаю, на чьей вы стороне! Ведь вы… язычник!

Олег улыбнулся, прелат вздрогнул.

– Я на стороне своего приятеля Томаса Мальтона, – ответил он скучающим голосом. – Он лишен и трона, и даже владений. Если здесь эту нечисть разогнать… то эти земли войдут в его феод. Этот монастырь окажется на его земле, так что будьте с ним поласковее. Конечно, отобрать у вас весь монастырь не сможет, но все же вокруг его леса, пашни… Здесь леса были?

– Были, – ответил прелат горько. – Конечно, я их не видел, но по рассказам… и чистые, как слеза, озера, и заливные луга, и ручьи с хрустальной водой, и плодородная земля, где пшеница росла в мой рост, где свиньи бродили толстые, как коровы. А у коров отяжелевшее вымя касалось земли…

Олег поднялся, сделал несколько резких движений руками, разгоняя сонливость. Прелат следил за ним обеспокоенным взглядом. Рыжеволосый человек что-то бормотал под нос, шевелил пальцами, уж не пытался ли пользоваться нечестивым колдовством, но святость монастыря не позволит свершиться святотатству, затем лицо слегка прояснилось.

– У вас есть записи, откуда все началось?

Прелат кивнул.

– Я сам пытался туда сходить…

– И что?.. – спросил Олег нетерпеливо. Спохватился: – Кстати, отдаю должное вашему мужеству. Отправиться к месту, где обитают древние боги, по-вашему – демоны, – это знаете ли, нужно иметь стойкое сердце.

– Достаточно иметь в нем веру, – кротко сказал прелат. – Вам указать на карте?

– Ну, если не сможете отвести…

Прелат зябко передернул плечами, лицо разом побледнело и осунулось.

– Простите, еще раз для меня будет уже слишком.

Глава 4

Настоятель степенно вел рыцаря мимо келий, где монахи молятся, переписывают старые книги, делают свечи и святую воду, показал даже склад с боевыми дубинами: монахам, как известно, церковь строго-настрого запрещает проливать кровь, потому они не могут брать в руки мечи или топоры, зато дубины…

Томас обратил внимание, что в разных местах сложены добротные латы и даже панцири из толстой кожи, нередко прошитой в два-три слоя. Монахам возбраняется надевать на себя железо, даже крест должен быть золотым, серебряным или медным, но убивают и монахов…

Настоятель перехватил понимающий взгляд рыцаря.

– Верно, – вздохнул он. – По тревоге каждый хватает те, что ближе, а не бегут, как бараны, сталкиваясь лбами, в дальний арсенал.

– Все верно, – одобрил Томас. – От того, как быстро успеешь в доспехах и с оружием к воротам, зависит и жизнь, и выполнение боевой задачи!

Голос его был трубным, глаза сверкнули боевым задором, даже плечи распрямились. Настоятель скорбно вздохнул, за спиной послышался быстрый стук шагов, к ним почти подбежал Олег, зеленые глаза сверкают загадочно, улыбка дергает уголки губ.

– Вот вы где!.. В винный погреб идете?

Настоятель сказал с укором:

– Первая примета язычника! Поесть всласть, поспать, плоть потешить…

– Плоть потешить, – сказал Олег, – это хорошо. Да только я не набрался греческих привычек, чтоб и в мужском монастыре… Это что у вас, грамоте учатся?

В большой вытянутой комнате, ярко освещенной множеством свечей, за длинным столом пятеро монахов усердно скрипят перьями по аккуратно и ровно разрезанным листам тонкого пергамента. Перед каждым своя чернильница, а еще вдоль столов быстро ходит молодой послушник с кленовой веткой в руках и, шелестя листьями, гоняет мух, что норовят попить чернил и обязательно в них искупаться.

– Еще неделю назад здесь работало семеро, – произнес настоятель с грустью. – А месяц тому – десять ученых монахов. Но пергамент заканчивается…

– Библию переписывают? – спросил Олег скептически.

– Аристотеля, – ответил настоятель кротко. – И Пифагора. Его преосвященство разрешил открыть школу для бедных в соседнем феоде. Нужны учебники, вот монахи и переписывают. По логике, риторике и устройству мира уже переписаны, но сейчас мы отрезаны… Ни нам не передать чистые листы, ни мы не можем послать учебники…

В соседней комнате делали свечи, Олег с удовольствием вдохнул запах свежего воска, а когда прошли еще мимо одной кельи, он обратил внимание, что она заперта, а возле нее стоит дюжий монах с громадной дубиной.

– Что, – спросил Олег со злорадством, – своя тюрьма?

Настоятель вздохнул.

– В тебе, сын мой, слишком говорит язычник, – произнес он с упреком. – Там наши братья читают Святую книгу. Как я уже говорил, ее привез из Ватикана от самого Папы прелат Симон! Эта книга обладает чудодейственной силой. Пока ее читают, весь монастырь под защитой. Потому чтение не прерывается ни на минуту, один брат сменяет другого, так длится вот уже седьмой год…

Олег кивнул.

– Тогда они должны выучить наизусть. А не пробовали с этой книгой выходить наружу?

Настоятель посмотрел на него внимательно.

– Ты не глуп, – заметил он после паузы, – хоть и язычник. На первой же неделе прелат попробовал, непрерывно читая книгу, подойти к самому краю болота.

– И что?

– Отступило.

– Правда? – спросил Олег. – Так почему же…

– Отступило, – повторил настоятель, – но ненамного. Правда, все болотные твари, что кишели у самого берега, бросились прочь с такой поспешностью, словно святые слова жгли их каленым железом! И когда сверху попытались напасть огромные твари, похожие на драконов, только мохнатые, они умчались прочь, как только их слуха достигли слова святой молитвы.

Олег оглянулся на охраняемую дверь. Монах проводил его недобрым взглядом, руки покрепче сжали дубину, словно на Олеге крупно написано, что он язычник или хуже того – посланник самого Сатаны.

– Стыдно сказать, – проговорил настоятель, – но вне стен монастыря мы бессильны. Молчим, правда, не потому, что стыдимся. Это есть, конечно, стыдимся, но еще больше опасаемся, что панические слухи расползутся по всему Эссексу, а то и по Британии.

Олег спросил хмуро:

– И сколько вы здесь?

– Монастырь наш основан святым Йоргеном, – благочестиво ответил отец Крыжень, – но он ушел дальше в странствия, а я был одним из его учеников, которого он оставил. Братья избрали меня настоятелем.

Томас прикинул что-то, Олег видел, как округлились глаза рыцаря.

– Сколько-сколько? – спросил рыцарь. – Сам святой Йорген вас оставил вместо себя?

– Да, – ответил отец Крыжень очень скромно. – И благословил.

– Но это сто двадцать лет тому! – воскликнул Томас.

Настоятель вздохнул.

– И благодаря этому наш монастырь сдерживает натиск тварей из Адовой Бездны.

Томас спросил кровожадно:

– А как насчет того, чтобы со всем христианским милосердием нанести ответный удар?

Настоятель замялся с ответом, Олег ответил за него:

– Тебе ж сказано, здесь только стены чего-то стоят.

Щека настоятеля нервно дернулась. Пороха в благочестивом старце хватало, но сдержался, ответил со скромным достоинством:

– Среди нас есть люди, которые оставили высокие должности и удалились в кельи. Кому нужны мирские блага, тот в монастырь не уходит. Должен признаться, доблестный рыцарь, что мы просто не в состоянии нанести этот удар. Хотя я еженощно молюсь, чтобы Господь дал нам силы закрыть на теле земли эту кровоточащую рану.

Олег хотел брякнуть, что, помимо молитв, надо бы что-то еще, но смолчал, в чужой монастырь со своим уставом не ходят, тем более – язычники. Монахам виднее, чем сражаться. Их оружие – святость.

Окошки в стене крохотные, да и те густо забранные толстыми железными прутьями, с другой стороны коридора монашеские кельи и подсобные помещения, так прошли по кругу вдоль всего монастыря, а когда снова увидели угрюмого монаха с дубиной у двери, настоятель приосанился, сказал с великим почтением:

– А здесь, как я уже говорил, наши братья, сменяясь каждые два часа, читают непрерывно книгу, привезенную Его преосвященством прелатом…

– Так часто сменяются, – пробормотал Олег. – Это чтоб не заснуть?

Томас пихнул его в бок, настоятель перекрестился, отгоняя соблазн ответить так, как язычник заслуживает, сказал елейным голосом:

– Дабы почаще давать братьям приобщаться к великому счастью читать священные строки…

Монах по его жесту чуть отступил, Олег подмигнул ему дружески, отчего монах побагровел и засопел угрожающе. Очень немонашеские пальцы крепче сжались на дубине.

Настоятель толкнул дверь, воздух в келье тяжелый, спертый, от массивных каменных глыб тянет пронизывающей сыростью. В келье голые стены, крест на стене и две свечи по бокам. В центре массивная деревянная подставка, в уголочке прилеплена тонкая свеча, толстая книга раскрыта на середине, монах читает дрожащим от благоговения голосом стоя, время от времени отвешивая поклоны.

Томас смиренно остановился у двери, настоятель прошел в келью и подал брату во Христе знак, чтобы тот не обращал на них внимания. Олег же подошел к монаху и бесцеремонно заглянул через его плечо. Взгляд его побежал по строкам, как мышь по горячей сковороде. Монах недовольно оглянулся, Томас посмотрел на друга и укоризненно покачал головой. Олег сдвинул плечами, в зеленых глазах играла насмешка.

– Тебе не понять святых слов, – сказал Томас строго. – Потому молчи смиренно.

– Им самим не понять, – ответил Олег, глаза из темно-изумрудных стали ясными, как свежая травка после дождя. – Повторяют, как обученные вороны.

– Это Святая книга, – напомнил Томас еще строже. Монах покосился на кощунствующего с возмущением. Томас сказал нервно: – Пойдем отсюда, невежда. Пусть тебе бросят соломки где-нибудь в хлеву…

– Согласен на конюшню, – прервал Олег. – Люблю коней. Они хоть такие глупости не читают. Кишки переворачиваются, когда вижу ошибку на ошибке.

Томас ухватил его за плечо и силой потащил к выходу. Настоятель шел следом, а когда Томас распахнул дверь могучим пинком, сказал им в спины негодующе:

– Это самый древний текст, что сохранился!..

Олег на пороге оглянулся.

– Все равно там кучи ошибок, – сказал он хладнокровно. – Да еще такие смешные… Еще намучаетесь с этим celibacy, наплачетесь…

Томас пихнул его в спину:

– Да иди же!

Настоятель крикнул вдогонку:

– А как верно?

– Celebrate, – донесся голос уже из коридора.

Испуганный вскрик из глубины кельи заставил настоятеля обернуться. Монах отскочил от подставки с книгой и смотрел выпученными глазами.

Воздух в келье разом очистился, посвежел и наполнился странным благоуханием. Сердце подпрыгнуло, Томасу захотелось упасть на колени и возвести очи к небу, задыхаясь от внезапного блаженства. Все четверо ощутили себя так, словно потолок исчез, небо распахнулось, а светлые ангелы пропели торжественную песнь.

Дверь захлопнулась, отрезая Томаса и калику от этого дивно изменившегося мира, где остались настоятель и монах. Томас оглянулся, но калика с прежним сумрачным видом уходит к лестнице, на ходу шаркая подошвой. Томас догнал быстрыми шагами.

– Что это было?

Калика буркнул с неприязнью:

– Да какая-то дрянь прилипла… Хорошо, если воск, а если дерьмо какое…

Томас вскричал:

– Откуда в монастыре дерьмо? Ты скажи, что там стряслось? У меня душа воспела и вознеслась…

– Смотри, крылья не сожги, – предупредил калика. Он пошаркал подошвой, осмотрел, сказал довольно: – А-а, так это кусок сургуча! А я смотрю, красное, что только не подумал.

– А еще Вещий, – сказал Томас обвиняюще. – Ты это что, прочел книгу… правильно?

– Молодец, – похвалил Олег. – Вот видишь, ничего разъяснять не пришлось. Не такой уж и дурак, хоть и при оружии.

Поверхом ниже монастырская столовая, пусто. Олег отыскал келью, которую отец Крыжень выделил им для ночлега, толкнул незапертую дверь, огляделся, но смолчал, Томас вошел следом.

Олег с тяжелым вздохом сел на широкую лавку, что служит и ложем. Томас с раздражением наблюдал, как тот деловито сбрасывает сапоги, ставит рядышком, чтобы пятки вместе, носки врозь, аккуратность выказывает, затем калика завалился навзничь, руки за голову, могучие мышцы вырисовываются выпукло и красиво.

– С утра ехать надо, – сообщил он сумрачно. – Неча тянуть.

– Куда ехать?

– Поговорить с теми, – ответил Олег, – кто все это затеял. Язву, как здесь ее зовут.

Томас покосился на меч в углу и разложенные по лавке доспехи.

– Поговорить?

– Я все делаю миром, – ответил Олег, подчеркнул: – Всегда!.. Конечно, когда удается.

– Хорошее уточнение, – буркнул Томас. – Своевременное. А то бы я кое-что напомнил. Ты уже выяснил, где искать?

– Примерно.

– Насколько?

– Где-то за монастырем, – ответил Олег уклончиво. – Чутье на что?

Он хмуро смотрел на Томаса, зеленые глаза загадочно блистали. Монастырь на зеленом островке казался ему льдиной в океане гнилой слизи. И ощущение упорно твердило, что льдина тает, упорно подтачивается волнами. И хотя настоятель уверяет, что зеленый круг неизменен вот уже сколько лет, опыт участника многих баталий подсказывает, что любую пассивную оборону в конце концов взламывают.

Томас после беседы со святыми отцами пребывал в таком просветленном состоянии, что вот-вот на спине начнут пробиваться культяпки белых крыльев.

Он переложил доспехи на пол и широкий подоконник, но в возбуждении не мог усидеть на освободившейся лавке, заходил взад-вперед по тесной келье, кулаками стучал то в ладони, то по бокам.

– И что, – сказал он обвиняюще, – хочешь сказать, что ты читал когда-то эту Святую книгу? Вот уж не поверю!

– Твое дело, – буркнул Олег. – Вообще-то я чего только не читал… Есть люди, что читают только умное, а я мел все подряд. Даже эти вот, ха-ха, святые книги! Видел бы ты тех ребят, что сочиняли эти святые тексты! Нет, у тебя душа поэта, больно ранимая и политесная. Тебе правду знать нельзя. Как думаешь, нам поесть дадут или надо?..

Томас вскрикнул:

– Только не колдовством! Только не колдовством в таком святом месте!

– Да ты че? – удивился Олег. – Я хотел только сам пойти поискать на кухне.

Томас сказал раздраженно:

– Сэр калика, я что-то вас не разумею. Мы ехали с великой и благородной целью: отыскать логово местного дьявола и разнести его вдрызг! Я все время ломаю над этим благородную рыцарскую голову, а вы, сэр калика…

Олег слушал с кривой усмешкой. Когда Томас сердился по-настоящему, он всегда набундючивался, становился невыносимо напыщенным и обращался к нему подчеркнуто вежливо, ибо небрежными бываем только с друзьями, а с чужаками и противниками мы намного корректнее.

– Ты прав, – ответил он неожиданно, – ты прав, благородный сэр Томас. Я веду себя, как распоследняя свинья. Оттого, что знаю больше, вовсе не значит, что я должен вот так… Извини! Давай в самом деле в задницу… в смысле отринем мирское и поговорим о том, как достичь логова и сокрушить, кто там сидит.

Томас, несколько смущенный, что язычник так быстро и искренне признал неправоту, это в первую очередь выказывает благородство натуры, проворчал:

– Да, конечно… давай. Хотя, конечно, насчет хорошего ужина идея неплохая. Все-таки в этом проклятом болоте я потерял фунтов десять хороших мускулов, а это нехорошо. Они еще пригодятся, думаю.

– И у меня есть такое чуйство, – согласился Олег. – С чего бы?

Они улыбнулись друг другу, как два волка перед набегом на стадо, где, кроме жирных овец, есть злые собаки и пастух с дубиной.

Глава 5

Раздался стук в дверь, Томас крикнул:

– Открыто!

Дверь отворилась, Томас в удивлении выпучил глаза на папского прелата, вскочил, едва не отбивая бока хвостом от великой почтительности и усердия, сказал торопливо:

– Входите, ваше преосвященство!.. Если, конечно, вы не ошиблись дверью.

Прелат ответил с кротостью, что пуще всякой гордыни:

– Нет, не ошибся, сын мой. Спасибо.

Он переступил порог, дверь за ним закрылась. Томас придвинул прелату единственное кресло.

– Прошу вас, ваше преосвященство!

Олег наблюдал со сдержанной насмешкой, рыцарь к лицу высокого духовного звания проявляет больше почтительности, чем к королям, сам же никак не высказал своего отношения, а прелат, понятно, на него посматривал чаще и с опаской.

– Мы здесь, – сказал Томас первым, – ваше преосвященство, прикидываем, где у Адовой Щели может быть уязвимое место. Но трудно что-то говорить, когда прем наугад…

Прелат степенно опустился на сиденье, положил руки на подлокотники, особенно широкие в сравнении с его тонкими иссохшими костями.

– Я подходил близко, – обронил он, – но зайти не сумел… Слишком могуче Зло, слишком сильна его власть над нашей плотью. Я убоялся, что не смогу… что не устою… Увы, я всего лишь человек…

Томас молчал, не зная, что сказать, прелат смотрел на них настолько глубоко запавшими глазами, что иногда глазницы выглядели пустыми.

Олег после долгой паузы обронил:

– Ну, как понимаю, вы не простой человек. Простые сидят дома и пьют пиво. Или пьют пиво в компании таких же простаков. А вы – человек церкви.

Прелат покосился на Томаса, тот сама почтительность перед святостью человека Ватикана, вздохнул и сказал Олегу кротко:

– Служителями церкви не рождаются. Все приходят разными путями.

Томас спросил почтительно:

– Но у вас-то путь был прямой и короткий?

Прелат помялся, снова вздохнул.

– Не совсем, сын мой. Я бы сказал точнее, совсем не так. Однако Господь наш сказал, что одна раскаявшаяся блудница ему дороже, чем сто девственниц… на сии великие слова уповаю, в них мое спасение! Я, сын мой, в молодости вел несколько недостойную и не совсем честивую жизнь…

Он замялся, подыскивая слова, Олег буркнул с иронией:

– Ага… недостойную и не совсем честивую жизнь… гм… я бы сказал, очень мягко сказано.

Томас вертел головой, начиная сам договаривать недоговоренное, но от этого становилось так страшно, что готов был сунуть голову под одеяло и крепко-крепко зажмуриться. Прелат бросил на него быстрый взгляд, вскинул брови и посмотрел вопросительно на Олега. Тот кивнул успокаивающе, дескать, этот свой, хороший и простой рыцарь, дуб дубом, как все военные, все равно ничего не поймет. А что поймет, все равно завтра забудет.

– Да, – ответил прелат с глубоким вздохом, – ты сказал верно… странник. Я щажу себя даже теперь. Конечно же, я вел очень распутную и недостойную жизнь.

Томас слушал с удивлением, на лицо прелата набежала тень, лицо исказилось мукой, Томас смотрел с непониманием, как худые щеки залила густая краска стыда, затем кровь так же резко отхлынула, побледневший посланник Ватикана смотрел в пространство со страхом и мольбой.

– Да ладно, – сказал Олег, – все так жили. Чего себя винить?

– Не все, – возразил прелат. – Но даже если сейчас большинство живет еще так, то почему мы должны жить, как все? Ведь уже тогда были… как сейчас помню… и никогда не забуду: по раскаленной от зноя улице он несет на спине огромный крест, легионеры идут по бокам равнодушные, толпа кричит, свистит, смеется, а он идет, спотыкается, его шатает… Я вышел из дому, веселый и хмельной, посмотреть на шум, и тут Он прислонился плечом к углу моего дома отдохнуть минутку… Легионеры остановились, дают перевести дух, а я закричал: «Иди, иди!.. Нечего здесь тут!», и Он пошел…

Прелат скрипнул зубами и опустил голову. Из глаз покатились ручьем слезы. Томас застыл, не веря своим ушам, он старался вспомнить имя этого человека, но в голове поднялся ураган, сметающий целые города мыслей.

– И Он пошел, – повторил прелат тихо, – но сперва сказал мне со всей кротостью: «И ты пойдешь, не зная покоя отныне. И дождешься меня здесь, чтобы снова посмотреть мне в глаза». И я в тот же вечер, протрезвев, понял все, что натворил, оставил дом и ушел куда глаза глядят…

– Ну, – сказал Олег с сочувствием, – по пьяни чего не брякнешь. Хотя, конечно, ты был несколько…

– Тот день у меня всегда перед глазами, – прошептал прелат. – Я всегда помню, как я кричал на Него, помню, с каким мягким укором Он посмотрел на меня. С тех пор я делаю все, чтобы искупить вину… и чтобы все-таки взглянуть в Его глаза. И вымолить прощение.

Олег отмахнулся.

– Дык он же всепрощающий! Конечно, простит. Давно простил.

Томас прошептал пересохшими губами:

– Да, Христос всех прощает…

– К тому же, – добавил Олег, – со зла чего не скажешь? Вообще можешь пожелать, чтобы весь мир провалился… А назавтра уже и не вспомнишь, что кто-то на ногу наступил. Думаешь, он тебя вспомнит? Да таких гавкальщиков тысячи на каждом шагу.

Прелат ответил тихо:

– Но не простил себя я. И потому до последнего дыхания буду трудиться в Его имя. Но главное, что я вскоре сумел отыскать тех, чьи имена никогда не назову даже в Ватикане… настолько они святы, эти люди рассказали про учение Христа… С той поры я в меру моих слабых сил… Но ты, Разрушитель Старого Мира, почему ты не среди отцов церкви?

Олег изумился так, что рыжие брови поднялись на середину лба.

– Я? Ты шутишь?

Он покосился на Томаса, рыцарь застыл с отвисшей нижней челюстью, и вообще вид таков, словно его не то молнией в темечко, не то бревном в затылок. Олег, закоренелый язычник, да чтоб не просто христианин, а среди отцов церкви, святых людей?

– А что? – спросил прелат горячо. – Если даже я, недостойный, и то занял высокое место и тружусь на благо нового мира, то ты, который знает намного больше, умеет неизмеримо больше… почему ты не с нами?

– Потому, – буркнул Олег.

– Ты считаешь нас врагами?

Олег сказал с тоскливым отвращением:

– Ну вот, начинается эта извечная песня недозрелых религий: кто не с нами – тот против нас!.. дураки. Я не с вами, я не с ними, я ни с кем. Сам с собой потому что. У меня своя голова, и дорогу выбираю сам. Никакой деревенский поп, да хоть Папа Римский, мне не указ. И вообще… слышал я всю эту хрень из первых, как говорится, уст.

Прелат вскрикнул в ужасе:

– Не святотатствуй!

– Ну вот, – сказал Олег с мрачным удовлетворением, – даже ты, заставший те времена, видевший все, даже как пьяный Иисус блевал под смоковницей…

– Я этого не видел, – запротестовал прелат.

– Тогда видел, как блевал Павел, – возразил Олег. – Павел напивался часто. И блевал всегда, у него печень слабая, а пил, чтобы не обижать соратников. А блюющий Павел – еще хуже, чем Христос. Иисус что, поэт, ему можно, сказал всего несколько фраз, да и те при записи переврали, зато Павел создал само христианство, саму церковь, заложил все дожившие доныне догматы… Ты видел, как все делалось, как делалось на самом деле, а теперь ахаешь про святотатство?

Прелат, вначале смущенный, все же расправил плечи и бестрепетно встретил насмешливый взгляд зеленых глаз.

– Ты мудр, – сказал он наконец со странным сожалением в голосе, – но и ты не все понял… Мне жаль тебя, Разрушитель.

– И чего же я не понял? – поинтересовался Олег с издевкой.

– Блевала плотская часть Павла, – сообщил прелат с мудрой печалью в интонации. – А душа трудилась над созданием незримого Божьего Храма на земле, который назвали церковью. Это вы, язычники, целиком из плоти, потому что у вас нет души, вы – сама плоть, а мы, христиане, терзаемы тем, что наши чистые души, полученные от Бога, заключены в грязные похотливые тела животных. Но мы боремся с зовом плоти, а вы… вы даже не понимаете, что вы еще не люди!

Он разгорячился, морщинистое лицо помолодело от прилива крови, глаза засверкали праведным гневом.

Томас поглядывал на язычника с ужасом и все порывался как-то сказать прелату, что вообще-то он не совсем такой уж и пропащий, иногда временами в хорошую погоду он ведет себя почти как христианин, так что вообще-то…

– Зов плоти, – ответил Олег с зевком, – самый мощный зов. И ничто его заглушить не может… надолго. Вот наш рыцарь только что хотел безумно жрать… и сейчас захотел снова, как только я напомнил. Так что люди делятся на тех, кто это признает, и на тех…

Прелат прервал горячо:

– Все люди делятся на две категории: одни хотят, чтобы жить стало лучше, а другие – чтобы жить стало лучше им. Первые – это христиане. Я имею в виду настоящих христиан. Вторые – это…

Он запнулся, долго не мог подобрать определение. Олег спросил саркастически:

– Слов не хватает?

– Напротив, – признался прелат, – слишком много. И все очень… красочные. Словом, мягко говоря, имя им – легион. Они сами придумывают для себя высокие слова, за которыми прячут пустоту. Вы оба не из их числа, так почему ты все еще не в числе христиан?

Олег ответил саркастически:

– Наверное, потому, что, в отличие от вас, прелат, я видел, из какой дури и какого дерьма это христианство зарождалось. И сколько там было грязи, предательства, жестокости. Впрочем, ты тоже на это смотрел, но… не видел. А я вот ничего не упускал. И память у меня хорошая, потому что я злой.

Томас, не в силах стоять и слушать, как дерзновенный язычник смеет возражать святейшему посланнику самого Папы Римского, вскочил и пошел вдоль стен, щупая каменные глыбы, способные выдержать как бомбардировку из самых больших катапульт, так и удары могучих стенобитных машин.

Прелат мерно кивал, но, когда Олег умолк, спросил спокойно:

– Ну и что? Все люди из глины и грязи. Но одни так и остались ею, а другие… стали христианами. Мы храним и раздуваем огонь, зажженный Господом в наших душах. И когда-нибудь выжжем в себе грязь и станем целиком из огня и света.

Олег скептически хмыкнул, но прелат смотрел серьезно и очень торжественно.

– А тебе не приходит в голову, – спросил прелат, – что это противоестественное воздержание для человека, над которым ты потешаешься, что-то дает человеку?

Олег буркнул:

– Это дает ему время заняться чем-то дельным.

Прелат покачал головой.

– И это тоже, но этого мало.

– А что еще?

Прелат вздохнул.

– Он становится другим человеком. Первых христиан вообще называли сверхчеловеками, ты это знаешь. И дело не в названии. Человек, умеющий сознательно подавлять свои животные порывы, уже выше тех, кто поддается им по первому зову. А человек, поставивший перед собой недостижимо высокую цель… о, это и есть уже новый человек!

Олег фыркнул, всем своим видом выразил несогласие, хотя мелькнула опасливо мысль, не переиграл ли, все-таки возражать против очевидного глупо, а он вроде бы не старается выглядеть так уж глупо.

На впалых бледных щеках прелата выступил лихорадочный румянец, глаза горели неестественным блеском. Да он счастлив, мелькнуло в голове Олега, может полемизировать, спорить, доказывать, оттачивать доводы. Дорвался: здесь, в монастыре, по сути, и поговорить не с кем, все слушают, раскрыв рты.

Он с вялым интересом наблюдал, как прелат, воспламеняясь все больше, придвинулся к нему вместе с креслом.

– Скажи, Разрушитель, разве не церковь создала подлинную философию истории? Ведь во все времена и у всех народов был сперва золотой век, когда все люди – красивые и замечательные, не было ни войн, ни болезней, затем пришел век серебряный, чуточку похуже, с разными конфликтами. Затем – медный, когда начались войны, а людей стали убивать во множестве, а теперь вот век железный, самый кровавый и гадкий, когда все люди превращаются в зверей, убивают, воруют, грабят…

Олег хмыкнул.

– Ну и?..

– У всех народов, – напомнил прелат, – подразумевалась деградация человечества. У всех! Даже Геродот, которого называют отцом истории, даже тот считал, что история всего лишь бегает по кругу, как конь на веревке во дворе. И только наша церковь утверждает, что, несмотря на всю скотскость человека, мы можем и должны прийти… нет, построить!.. именно построить золотой век, которого никогда не было. И вот мы, христиане, построим! Ты не мог не читать «О граде Божьем» Блаженного Августина… не так ли?

Олег раздраженно передернул плечами.

– Сам знаешь, что пораньше тебя читал. И что?

– Он писал, – продолжил прелат, ничуть не обидевшись, – что существуют два града-царства: земное, это та грязь, в котором мы сейчас, и царство Божье… которое есть только в наших сердцах и чаяниях лучших людей. Это царство нужно торопить, приближать, переносить из него в реальность то, что можем перенести.

Олег хмыкнул.

– Вот и бродят по дорогам головотяпы, утверждающие, что уже при жизни нынешнего поколения христианство покончит с царством несправедливости и установит тысячелетнее царство добра и щастя.

Прелат взглянул на него остро.

– А что, ты в это не веришь?

Олег сдвинул плечами. Усмехнулся, смолчал. Прелат смотрел на язычника с великим сожалением.

– Бред, – сказал Олег наконец. Он поднялся, похлопал себя по животу. – Что-то моя животная сущность ну никак не желает смириться. И чем дальше, тем больше требует удовлетворения своих скотских желаний. Проще говоря, жрать требует!

Прелат поднялся, от сухой жилистой фигуры пахнуло праведным гневом. Он гордо вскинул подбородок, чем-то неуловимо напомнил Томасу рыцаря, бросающего вызов более сильным рыцарям.

– Ты прав, – сказал он суховато, – вера без дел мертва. Я думал, что у меня больше нет сил… но поговорил с тобой, отрицающим Его, и понял, что я должен трудиться во Имя Господа больше…

Он повернулся и направился к двери. Томас ощутил нечто недоброе, так уходят на смерть, спросил встревоженно:

– Ваше преосвященство, что вы задумали?

– Я решился, – ответил прелат настолько холодно и торжественно, словно уже распрощался с земной жизнью и судил себя по другим меркам. – Я войду в Адову Расщелину!.. И потягаюсь с силами ада.

Томас вскочил, но твердая ладонь калики легла на его локоть. Когда прелат вышел, Томас сказал быстро:

– Он погибнет!

– Вряд ли, – буркнул Олег.

– Но что он сможет один?

– Ничего, – согласился Олег. – Слушай, мы с тобой идем дообедывать или нет? Либо память моя ни к черту, либо ты отказался слишком уж… тихо.

Томас хотел возразить, но ощутил, что его желудок затопал ногами, привлекая внимание. Там гуляет гулкое эхо, Томас сказал вроде бы с неохотой:

– Ладно, нехристь, пойдем. Уговорил.

Глава 6

В полдень настоятель спохватился, что не видно прелата, Томас правдиво сказал, куда отправился папский доверенный, отец Крыжень пришел в ужас.

Небо из синего перешло в бледно-прозрачное, воздух застыл, теплый и насыщенный запахами трав, белые облачка стали сперва оранжевыми, затем покраснели, предвещая скорый закат.

Настоятель тревожился все больше, монахи начали стягиваться в главный зал для вечерней молитвы. Томас первый ощутил неладное, вскинул голову. Через зарешеченные окна виднеется небо, в синем небе появилось множество красных точек, что росли, приближались с огромной скоростью.

Он вскрикнул, настоятель обернулся, лицо исказилось, но в глазах было изумление.

– Но ведь птицы ада еще никогда раньше…

– Что-то придумали! – крикнул Томас. – Защищайтесь!

Монахи растерянно смотрели в окна. Огромные красные птицы налетели с диким криком, от которого заломило в ушах. Крылатые чудища падали с неба, подобно камням, в агонии вцеплялись когтями в решетки на окнах. Слышался жуткий птичий крик, клекот, хлопанье крыльев. Жесткие перья влетали в кельи, монахи растерянно отпрыгивали, хватались за дубины.

Снаружи донесся крик:

– Адские твари!.. Адские твари вышли из бездны!

Томас вскочил, глаза расширены:

– А говорили, что монастырь неприступен!

Он бросился наверх и заметался по келье, собирая доспехи, хватаясь за меч, Олег быстро подошел к окну.

По зеленому полю, подминая траву и кустарники, двигаются в сторону монастыря огромные бронированные звери, похожие на хищных черепах. Трава под ними сразу покрывается инеем, а сами черепахи смахивают на непомерно толстых волков с короткими ногами. Сизые дымки вспыхивают на толстых панцирях, Олег видел, как несколько монахов подбежали и с дикими криками выплеснули на чудовищ нечто прозрачное из чаш.

Одну из черепах сразу охватило пламя, дальше двигался клубок огня, все замедляя движение, еще у трех черепах вспыхнули панцири, огонь быстро перетек вниз, у двух загорелись лапы.

– Святой водой, – заметил он. – Действует неплохо. Но там тоже учли, прислали самых толстокожих…

За спиной прозвенело железо, простучали подошвы сапог, хлопнула дверь. Олег оглянулся, Томаса в келье уже не было.

За ледяными черепахами, распространяющими жуткий холод, мерно шагают люди, так сперва показалось Томасу, огромные люди, закованные в костяную броню, но, когда те приблизились, он в страхе и ярости увидел оскаленные звериные морды с замерзшими сосульками на шерсти.

Зеленая трава на глазах сжучивалась, чернела, припадала к земле, листья превращались в черную слизь. Земля стала рыхлой, под ногами зачавкало, но тут же ее схватывало льдом, и дальше слышен был жуткий стук когтей по замерзшей земле. Свет померк, Томас слышал, как торжествующе взревели двуногие звери.

Зеленая цветущая земля вокруг монастыря на глазах превращалась в зловонную топь и тут же замерзала черным бугристым месивом.

Томас пропустил мимо себя хромающую черепаху, от нее пахнуло лютой зимой, святая вода сожгла ей верхнюю часть головы, черепаха ковыляет по кругу, а Томас прыгнул навстречу двуногим зверям и быстро-быстро заработал мечом.

Тот, кто послал чудовищ, постарался обезопасить их от святой воды, потому все перегружены костяной броней, двигаются медленно. Его меч находил уязвимые места и отсекал конечности, рассекал тела. По бокам встали два монаха огромного роста, мощно били дубинами, стоял жуткий треск раскалывающихся при бурном ледоходе льдин.

Сзади кто-то покрикивал:

– Не увлекайтесь!.. Не дайте себя окружить!.. Их целая тьма!..

Томас сражался в десятке шагов от монастыря на твердой земле, из-под подошв выпрыгивали беззаботные кузнечики, но вдруг увидел, как зловонная жижа подкатывается к его ступням. Он инстинктивно отступил, но вонючая грязь надвигалась, зеленая трава исчезала, превращаясь тут же в слизь…

…что быстро застывала, превращаясь уже в грязный лед с вмерзшими травинками, кузнечиками. Холод пробирался под доспехи, выпивал пот с разгоряченного лба.

Часть монстров, собравшись в плотный клин, прорвалась к монастырю. Томас, окруженный с десятком монахов, не мог пробиться на помощь, их отделила целая стена тел, вся из костяной брони. Под ударами тяжелых дубин справа и слева жутко трещало, Томас хрипел и задыхался, от монастыря их медленно теснили, а десятка три чудовищ с ревом и рыком бросились по ступенькам в уже выбитые двери.

Олег сбежал по лестнице, внизу слышен победный рык ощутивших добычу тварей, в нижнем зале монахи отбиваются уже с трудом, слишком ошеломленные, что в их доселе несокрушимую твердыню ворвался враг.

Монахи сразу ощутили мощь новичка, он с легкостью подхватил палицу из рук упавшего великана брата Гелана, под его ударами кости чужаков затрещали, как сухой хворост. Звери выли, корчились, отступали с перебитыми лапами, другие вообще тяжело рушились на пол с расколотыми головами.

– С Божьей помощью, – выкрикнул кто-то обрадованно, – мы их не допустим…

– Бог все видит…

Однако отступили под звериным натиском. Дубина Олега крушила черепа, чудовищ осталось меньше, но в распахнутые двери вдвинулись новые, еще мощнее пахнуло лютой стужей.

Сверху донесся шум схватки, прорезался отчаянный вопль:

– Обошли с крыши!..

Кто-то закричал еще отчаяннее:

– Спасайте брата Септимия!.. Брата Септимия!

И еще несколько голосов со всех сторон:

– Брата Септимия!

– Не допустить в его келью!..

– Все спасайте…

Олег начал оглядываться, чтобы не зашли со спины, монахи тут же попятились под новым натиском. Он скривился, слишком охотно люди признают над собой руководство, а он давно перерос тот возраст, когда нравится командовать.

К нему доковылял грузный монах, кровью залито все лицо, одна рука бессильно висит вдоль тела, в другой дубина едва ли меньше, чем у Олега.

– Отходите наверх!.. – прохрипел он. – Только не допустите к брату Септимию! Только не допустите…

Олег крикнул:

– А что с ним?

– Ранен!..

Сверху спустился настоятель, на нем поблескивают, обрызганные святой водой, толстые латы из двойной кожи, на голове – простой шлем, а в руке дубина.

Он сразу вскрикнул гулко:

– Ранен?

– Надо сейчас же к брату Септимию!..

Олег огрызнулся раздраженно:

– Здесь вон пятеро монахов полегли, защищая лестницу… а что мне один раненый…

Настоятель оглянулся, лицо приобрело мертвецкий оттенок, словно вся кровь отхлынула в пятки.

– Вы… не знаете? Этот мир стоит до тех пор, пока здесь идет чтение Святой книги!

Рядом захрипел и пошатнулся раненый монах, Олег нахмурился.

– Если чтец ранен, пусть читает другой. Или все неграмотные?

Настоятель вскрикнул в муке:

– Нас только трое в здании! Остальные там, у входа, стараются не пропустить… Все сражаюся, все! А один – читал. Сегодня Господь примет брата Мелеция…

Он старался поддержать раненого, но тот полз по стене на пол, изо рта хлынула кровь, но на лице проступило просветленное выражение. Из глаз пошел свет, как будто их нет вовсе, а только источник неземного света в черепе. Олег придержал ему голову, после паузы медленно надвинул веки на глазные яблоки. Свет померк.

– Что будем делать?..

– Пойдемте быстрее, – велел Олег. – Если я собаке смог заживить лапку, то чем монах хуже собаки?

Он вслед за настоятелем ворвался в келью, сердце Олега сжалось. Еще с порога он все увидел и оценил: двое ледяных чудовищ с разбитыми головами, один все еще слабо дергает ногами, брат Септимий, изможденный ночными бдениями и постами, читает книгу, спотыкаясь и с каждым словом слабея голосом. Правая рука его зажимает рясу на груди, там расплывается темное пятно, между пальцами сочится кровь.

Настоятель с надеждой оглянулся на Олега.

– Целитель, ты сможешь спасти… или хотя бы дать силы на какое-то время?

– Нет, – ответил Олег мертвым голосом. – Лечение забирает силы, а у него их меньше, чем у комара. Держится на последних каплях. И сейчас умрет…

Настоятель вскрикнул:

– И брат Септимий? Мы погибли!

Олег сказал после паузы, когда в тишине звучал уже упавший до шепота голос умирающего монаха:

– Иди к рыцарю.

Настоятель не понял, чем может помочь доблестному герою, но послушно ухватил палицу и ринулся к двери. Когда за ним захлопнулась дверь, Олег медленно и с великой неохотой повернулся к брату Септимию.

Губы монаха еще двигаются, но с них не слетает ни слова. Восковая бледность медленно покрывает лицо, грудь приподнялась и застыла. Глаза начали стекленеть.

Олег вздохнул и провел ладонью по лицу монаха, надвигая веки на невидящие глаза.

Глава 7

Тяжелые удары, от которых Томас довольно долго уклонялся, в свою очередь рассекая нападающих острым мечом, зацепили шлем. Он слетел со звоном, ледяной холод замораживал вскипающий пот на лбу. От грохота ломило уши, он чувствовал, что по нему лупят, как по наковальне, руки и ноги налились тяжестью, движения потеряли скорость и четкость, он двигался так же тяжело и медленно, как ледяные чудовища, но их больше, они на голову выше и втрое сильнее…

Он понял, что обречен, но продолжал сражаться со всем мужеством, что еще оставалось в избитом ноющем теле.

Внезапно сверху упал, как огненный меч, острый солнечный луч. Звери тупо остановились, на самом крупном задымилась шкура. Он взвыл и, вскинув палицу, ринулся по ступеням монастыря к выбитым воротам. Остальные бросились за ним, Томас сквозь кровавую пелену в глазах лишь проводил их взглядом.

Ослепляющий свет ударил из монастырских врат. Волна горелого мяса достигла Томаса, он поднялся на дрожащих ногах. Тучи разошлись, яркий свет упал на поверхность превратившейся в мертвую льдину земли, тут же с шипением взвились клубы пара, скованные льдом глыбы начали стремительно таять, опускаться, превращаясь в зловонное болото.

В лицо ударил смрад, Томас закашлялся в омерзении, зловонное месиво вспучивается, бурлит, однако солнечный жар неистово выжигает сырость с каждым мгновением. Томас ошалело увидел, как почва быстро затвердела и даже начала лопаться от жара, из трещин выстреливают зеленые стебельки, поднимаются на дрожащих ножках, торопливо выпускают листочки.

В считаные мгновения трава покрыла землю плотным ковром, укрывая ее от жара, а закатное солнце тут же умерило жар. Томас дрожащими руками попытался снять шлем, сообразил, что шлема давно нет, по лицу текут соленые струйки пота, спина промокла так, словно вылез из грязевого источника, а в сапогах хлюпает.

Рукоять меча выскользнула из потной ладони. Он хотел нагнуться за ним, но побоялся, что упадет следом.

Из здания вышел, нехотя спускаясь по ступенькам, Олег. На ходу отряхивал руки, будто держался за что-то грязное, лицо раздраженное, злое, глаза сверкают, готов разорвать всякого, кто подвернется под руку.

Томас сказал счастливо:

– Олег, ты цел… Олег, мы их отогнали! Вообще вбили в эту грязь так, что уже не вылезут.

Лицо Олега чуть разгладилось, но вздохнул глубже, взгляд метнулся по сторонам, Томас шагнул навстречу, Олег спустился по ступенькам, чем-то неуловимым напомнив Томасу принца Готфрида, так мудро руководившего своим войском в крестовом походе.

На ступеньках появился хватающийся за косяк настоятель. Он увидел Томаса с Олегом, бросился к ним, едва не упал, Томас едва успел подхватить его. Настоятель прохрипел:

– Спасибо, спасибо…

– Да не за что, – ответил Томас с достоинством. Он расправил плечи и постарался смотреть красиво и надменно. – Это наш рыцарский долг…

Он осекся, видя, что настоятель смотрит на Олега, из широко распахнутых глаз настоятеля струятся крупные прозрачные слезы. Шагнул на подгибающийся ногах к Олегу, упал на колени, хватая его руку.

Олег едва успел выдернуть пальцы, настоятель явно пытался их поцеловать. Томас смотрел ошалело, жаркая схватка растопила настоятелю мозги, Олег морщится, как будто понимает, но принимать благодарности не хочет.

– Ты… прочел, – вскрикнул настоятель, слезы заливали лицо и капали на грудь. – ты прочел… даже больше!

– Да ладно, – буркнул Олег, – ну прочел и прочел… Только не больше, а… иначе.

– Но как? Почему только сейчас спалил Божий гнев… ведь брат Септимий читал со всей верой в сердце? А сам он наиболее благочестивый из всех ушедших монахов нашей скромной обители!

Олег морщился, переступал с ноги на ногу, Томас тоже смотрит дикими глазами, наконец Олег сказал раздраженно:

– Какой-то дурак малограмотный понаделал ошибок… потому и работало вполсилы.

Настоятель ахнул:

– А ты…

– Прочел верно, – огрызнулся Олег. – Не по вашей сраной бумажке.

– Но… как?

– Я злой, – сообщил Олег раздраженно, – и потому память у меня хорошая.

Настоятель всхлипывал, слезы не останавливаются, Томас крякнул, пошевелился, звеня железом, все-таки это он рубил и повергал демонов, сказал мужественным голосом:

– Ваше преподобие, мы их всех вбили в землю?

Настоятель не отрывал просветленного взора от Олега.

– Спроси у этого Божьего человека…

– Этого? – удивился Томас. – Божьего? Да такого закоренющщего язычника свет не видывал! Уже все земли под рукой служителей Христа, а он все еще дикарь, ни разу не грамотный, мечом не крещенный…

– Этот человек, – прошептал настоятель, в его голосе звучал священный ужас, – прочел священную молитву на истинном языке! Прочел так, как была составлена.

Томас проглотил готовые сорваться слова, что ничего странного, этот дикарь мог их просто подслушать, когда составляли, а то и сам мог подсказать пару слов, вовсе не потому, что сразу уверовал в личность Христа, а так, ради хорошего застолья. Он уже тогда знал все наречия, все верования и все молитвы на свете, так что этому рыжему совсем нетрудно подсказать ритм, темп, а то и сами слова…

Он видел, что Олег оглядывается раздраженно, даже разозленно, готовый убить того, кто напомнит, что он заменил монаха и прочел за него священные для христиан тексты. И видел, что настоятель все еще не понял, что Олег стыдится, а не ликует, что вообще взял в руки эту гадость, эти священные для кого-то книги.

– Ладно, – сказал Томас торопливо, – теперь сила монастыря удвоилась… или утроилась. Так ведь, отец настоятель?

Тот торопливо кивнул.

– Так-так, даже больше. Истинный свет осиял стены нашего монастыря! И отныне ничто не перешагнет через порог, если мы того не восхотим и не возжелаем.

Вдали показалась фигурка бегущего человека. Томас узнал папского прелата, тот спешил изо всех сил, торопился, бледный и с трагически расширенными глазами на измученном лице.

Одежда на нем изорвана, в крови, но сам он не выглядел раненым, только безумно, безумно усталым.

Еще издали воскликнул хриплым сорванным голосом:

– Слава Господу, вы целы!

Настоятель перекрестился.

– Двенадцать наших братьев отдали жизни, защищая монастырь. И половина остальных сейчас залечивает раны.

Прелат сказал горячо:

– Души павших примет сам Господь, но монастырь они спасли!.. Слава Господу! Я подошел к самому краю, когда из бездны выметнулась эта черная орда… Я пытался остановить, но меня втоптали в землю. Я пришел в себя, когда они уже были далеко и уходили в сторону монастыря… Но как, как вы сумели одолеть такую силу?

Олег поморщился, сейчас начнется, сказал Томасу сухо, что пойдет к раненым, удалился чуть быстрее, чем обычно, а прелат посмотрел ему вслед, потом вперил вопрошающий взгляд в настоятеля.

Тот развел руками.

– Я сам ничего не понимаю. Брат Септимий умер от ран, читая святую книгу. Мы все были обречены…

– И что случилось?

Настоятель оглянулся вслед Олегу.

– Этот странный человек сам продолжил чтение вместо брата Септимия… Именно тогда от книги пошел такой свет, что озарил монастырь, выжег в нем всю гниль, уничтожил и обратил в прах врагов, наполнил воздух благоуханием и звуками небесных арф… Я боюсь повторить, что он сказал…

Прелат сказал нетерпеливо:

– Говорите!

– Он сказал, что прочел молитву такой, какой была сложена.

Прелат тоже посмотрел вслед Олегу.

– Да? Тогда понятно…

Настоятель вскрикнул:

– Но… как? Никто не знает, какой ее написал святой Павел!

Прелат сказал тихо:

– Он знает.

– Откуда?

– Я боюсь даже представить, – ответил прелат тихо. Он посмотрел на испуганное лицо настоятеля. – Нет-нет, это не сам святой Павел. Хотя до меня доходили слухи, что этот человек не раз уходил в пещеры и годами там доискивался мыслью, как жить правильно. Но христианином его не зови – обидится.

– Обидится?

– Оскорбится даже, – ответил прелат тем же шепотом, хотя Олег ушел далеко, однако настоятель по виду прелата понял, что странный язычник может услышать и шорох падающих звезд, и гулкий топот бегущего муравья, и тяжелые вздохи божьей коровки. – Теперь видите, брат мой, что наш Господь ничего не делает зря.

Настоятель оглянулся, язычник ходил между измученных и раненых монахов, дружески хлопал по плечу или по спине, и раненые исцелялись, а едва живые от усталости хоть и с трудом, но поднимались и кое-как возвращались в здание.

Настоятель перекрестился.

– Неисповедимы пути Господни.

– Все, что делает, – согласился прелат, – делает к лучшему. Просто мы это увидели на примере и поняли достаточно быстро, а другие остаются в сомнениях, почему Господь не делает очевидных вроде бы вещей, как будто дурак какой распоследний… А Господь не дурак, не дурак!

– Да, – согласился настоятель, – еще какой не дурак, если и этот… выполняет Его волю, даже не подозревая, что все делает по Его указанию.

Самые стойкие из монахов обходили раненых и ушибленных с подкрепляющими напитками, для тяжелораненых положили матрасы под стеной, чтобы, помимо молитв и лечебных снадобий, еще и свежий ночной воздух помогал залечивать раны.

Томас помогал выносить из темных сырых помещений раненых, а когда бережно уложил последнего, спросил отца настоятеля:

– Отец Крыжень, я могу сделать что-то еще?

Настоятель благословил его склоненную голову.

– Ты и так своим мечом и доблестью сделал больше кого бы то ни было. Спасибо, сын мой!

– Служу Господу, – бодро ответил Томас.

Настоятель спросил, понизив голос:

– Вы еще задержитесь на день-другой? Его преосвященство очень желают поговорить еще с вами…

Томас покачал головой.

– Это с Олегом? Вы же видите, он избегает этих разговоров.

– Почему?

– Достали, – ответил Томас откровенно. – Даже меня достали, хотя говорят не со мной. Мне и то все ясно, а Олег прячется от этих занудностей, как пес от мух. Мы выедем сразу же на рассвете.

Уже за полночь с позволения настоятеля и прелата вместо полунощной молитвы накрыли длинный стол в монастырской столовой. Настоятель заявил, что благое деяние – это та же молитва, только сильнее во сто крат, так что эти дни они могут с чистой совестью не истязать себя постами.

Все, кто мог держаться на ногах, сидели за одним длинным столом. Отец Крыжень во главе, а прелат, подчеркивая, что перед Христом все равны, сел вместе с монахами, выбрав место вроде случайно рядом с Томасом и Олегом.

Отец Крыжень все же привычно прочел благодарственную молитву, на диво короткую, а прелат сказал несколько прочувственных слов о павших, прося Господа принять их, как павших за веру. Затем все сели, послышался стук ложек. На первое был постный суп. Его выхлебали молча, а за мясом пошли сдержанные разговоры. И хотя крестились и поминали Христа чаще, чем в трактирах, но разговоры, к облегчению Томаса, завязывались совсем не церковные: кто где защищал монастырь от нашествия, как сражались, чем дрались, какие у ледяных великанов ухватки…

Олег видел, как прелат готовится начать разговор на духовные темы, нарочито повернулся к Томасу и начал расспрашивать о способах крепления мечей на перевязи. Томас приосанился и с великой охотой начал объяснять, как и что, громко и многословно, с разными подробностями, выказывая потрясающее знание предмета.

Прелат наконец опустил пальцы на локоть Олега, словно воробей сел, Олег обернулся, прелат сказал без обиняков:

– Вот видишь, ты сделал то, чего не могли сделать мы все!

Олег отмахнулся:

– Просто случайно запомнил. И когда увидел эти буквы, сразу заметил, где неточности.

– Нет, – сказал прелат, – ты не прав! Это рука Господня указала тебе твое место.

К их разговору прислушивались со всей почтительностью, Олег стиснул челюсти и воздержался от резкого ответа. Совместная трапеза закончилась общей молитвой, монахи расходились по местам, у многих прибавилось обязанностей: дела погибших перешли к ним.

Олег вылез из-за стола и сразу же направился в келью, отведенную им с Томасом для сна. Прелат догнал его, рядом с Олегом и Томасом особенно худой, иссохшийся и маленький, заговорил торопливо:

– Неужто и теперь проупорствуешь, когда тебе подан такой ясный знак?

– Какой? – буркнул Олег.

– Ты прочел… и все озарилось! Ты смог бы и остальные книги…

Томас посмотрел на Олега другими глазами, но язычник лишь отмахнулся.

– Мечтай, мечтай. Щас я запрусь в келье и буду бубнить ваши молитвы. Ну всю жизнь мечтал о таком щасте! И вообще твой Господь мне ну никак не указ. Я человек вольный. А все твое христианство – дурь.

Прелат отчаянно замотал головой.

– Знаю, знаю, почему так говоришь! Но в том виде, в каком ты застал учение Христа, оно пробыло недолго! Уже первые же отцы церкви изменили его в корне! И оно будет меняться, Ниспровергатель Царств.

Олег сказал раздраженно:

– Я иду к знанию! Мне нужна не вера, а знание. Я всю жизнь стремился к знанию. Сколько себя помню… Меня из родной лесной деревушки выгнали за то, что старался понять, а не просто повторять, как отцы-деды делали…

Прелат сказал горячо:

– А ты поверь!

Олег скептически усмехнулся.

– В вашего Бога? Не смеши.

Прелат помотал головой.

– Зачем? Ты не простолюдин, ты один из столпов, на которых держится мир. Поверь, именно из нашего учения исходит знание… нет, даже не знание, а метод, который дает знание. Олег, этот метод дает знание не избранным, как всегда было, а всем-всем, даже самым что ни есть простолюдинам! Знание перестает быть уделом особых жрецов, как всегда и везде было во всех странах и языцех. Разве не этого ты хотел и добивался?

Олег буркнул:

– Много ты знаешь…

Прелат заговорил чуть тише:

– Представь себе. Я уже говорил, что с возрастом меня стали интересовать люди, которых Господь зачем-то оставил дожидаться Судного дня на земле. Но имена лишь немногих упомянуты в старых книгах. Остальные же для каких-то целей хранятся втайне. Сколько их, никто не знает. Все они наверняка, как и ты, идут по векам и тысячелетиям под разными личинами.

Олег сдвинул плечами.

– Не знаю, не встречал. Ну, может, и встречал… но вот не помню.

Томас посмотрел остро, хотел напомнить о Гульче, но смолчал, у Олега своя игра.

– Богоборец, – сказал прелат, называя его одним из имен, упоминаемых в древнейших книгах, – я читал много старинных рукописей, я любил рыться в самых древних, искать и находить немыслимые истории и обнаруживать, что сказанное – правда… И я знаю точно, что это ты сокрушил Рим, блудницу вавилонскую, гнездо порока и разврата!.. А твой городок Лютеция, который ты, вне себя от горя, построил в память твоей женщины, теперь разросся так, что ты и не подумал бы… Его, кстати, недавно переименовали в Париж, ныне это сердце Франции… или это я уже говорил? Помнишь, ты создал объединение из разных разбойников и назвал его франками, вольными людьми? Те франки, как ты и задумал, вобрали в себя множество племен, создали Франкскую державу… да что я тебе рассказываю, ты сам должен знать все, не настолько же ты ушел в свои бесконечные поиски!

Они подошли к двери, Олег остановился, всем видом показывая, что войти не приглашает, осточертели дискуссии, и хотя он не человек действия вроде рыцаря, но и ему уже лучше выйти в поле драться с нечистью, чем выслушивать благоглупости.

Томас дергался, не зная, как поступить, поглядывал то на прелата умоляюще, выпрашивая прощение, то на Олега – уже со злостью, как он смеет так разговаривать со святым человеком, которого даже Адова Расщелина не может сломить!

Послышались грузные шаги, показался отец Крыжень, все такой же массивный, хоть и снял кожаные доспехи, белоснежные волосы и борода красиво ниспадают едва заметными волнами.

Он с ходу ощутил заминку в диспуте, с испугом посмотрел на грозного язычника, на прелата, тот кивнул, и отец Крыжень обратился к язычнику мягким убеждающим голосом:

– Твой поиск окончен, брат наш… хоть ты и не принял все еще Христа. Неисповедимы пути Господа, нам никогда не понять, почему он именно тебя избрал, чтобы сокрушить Рим и заставить нечестивых латинян принять слово Божье, но… это было сделано. Твой поиск окончен. Слово Господа победно ширится по всем землям. Прими же то, что взращено и твоими усилиями!

Оба смотрели с ожиданием, настоятель даже дыхание затаил. Олег зевнул во всю пасть со сладким волчьим завываньем, почесал в затылке.

– У меня глаза слипаются, братья монахи. Но все равно не думаю, что мой поиск окончен. Не думаю.

Настоятель ахнул в ужасе.

– Как ты можешь? Нет и не может быть ничего выше слова Христова!

– Не уверен, – ответил Олег хмуро. – Я только что с Востока. Там тоже почистили Ветхий Завет и создали свой вариант, названный Кораном. Что-то в нем лучше, чем в учении Христа, что-то хуже. Правду говоря, лучшего там больше, чем в христианстве. Увы, там пара серьезных ошибок, которые в христианстве есть тоже… но вы их молчаливо обходите, как вон при Томасе нельзя даже упомянуть про Обрезание Христа…

Настоятель и прелат дружно поморщились. Олег невесело усмехнулся.

– Вот-вот. А ислам не настолько гибок. Там если белое – то белое, а черное – черное. Дураки, не умеют гнуться.

На лице настоятеля было предельное возмущение, он порывался возразить, но прелат придержал его и спросил с интересом:

– А какие это ошибки, которые есть и в христианстве, но мы их… обходим?

– Запрет на рисование.

Он видел по их ошарашенным лицам, что так ничего и не поняли. Прелат первым пошевелился, спросил с недоумением:

– Мудрый, ты ничего не перепутал?

Настоятель сказал раздраженно:

– При чем здесь рисование? Мы говорим о различии в вере!

– Запрет на рисование, – пояснил Олег, – затормозил всякий прогресс. В христианстве этот запрет, кстати, тоже есть, но его как-то быстро перестали замечать, не так ли? Увы, в исламских странах сие блюдется строго. Тем самым наиболее жестокий удар нанесен по детям, которым нельзя рисовать то, что рисуют дети во всем христианском мире: людей, коней, зверушек, птичек… Образное мышление не развивается, а это основа мышления.

Настоятель скривился, прелат же, напротив, оживился, потер ладони.

– На эту тему я бы охотно поговорил с вами, поспорил. Хотя в чем-то согласен: уровень абстрактного мышления опускается все ниже. Я сам заметил, с принятием ислама Восток перестал развиваться. Увы, алгебру при исламе уже не придумать! Даже ту забудут, что придумали до них. Однако же я категорически не согласен, что…

Олег снова зевнул, прервал:

– При всем уважении… день был тяжелым, а ночи короткие. Спокойной ночи, уважаемые!

Он толкнул дверь и вошел в келью, а Томас, оставшись с духовными лицами, проблеял жалко:

– Он не всегда такой грубый… Он временами бывает почти как человек… Вы уж простите…

Настоятель гневно молчал, прелат отмахнулся.

– Мы сами виноваты, увлеклись. Пусть сон твой будет целебным, сын мой!

Настоятель тоже перекрестил его, Томас приложился к их рукам по очереди, счастливый, что пообщался с духовниками такого высокого ранга.

Глава 8

Олег спал как убитый, Томас трижды вскакивал: то далекие голоса из-под земли поют что-то замогильное, то бамкнет колокол, то привиделось вовсе жуткое: конь потерял все подковы и горько упрекал его, доблестного рыцаря, что совсем о нем не заботится!

Крепко заснул под утро, как раз когда пора вставать, проснулся от яркого луча солнца, что скользнул в окошко и пытался прожечь ему набрякшие за ночь веки.

Пристыженный, вскочил, в келье пусто. Выглянул в окно, на зеленой травке Олег осматривает копыта коней, подтягивает подпруги. К нему бочком приближается прелат, явно с желанием начать душеспасительную беседу, Олег морщится и отворачивается.

Наскоро одевшись, Томас выскочил из кельи, навстречу важно передвигается отец Крыжень, кивнул рыцарю, тот поспешно приложился к руке настоятеля, тот благословил его, спросил пытливо, как почивалось. Томас ответил честно, что спал как бревно, и не понял, почему настоятель многозначительно кивнул и улыбнулся.

Настоятель показался Томасу слишком бледным и чересчур изнуренным ночными молитвами и бдением у алтаря.

Томас вышел наружу, поморщился от яркого солнечного света. От стен монастыря во все стороны густая зеленая трава, кое-где густые кустарники, и только на расстоянии полумили зелень резко исчезает, там густая чернота зловонного болота, и даже воздух там темный…

Зябко передернув плечами, он поспешил к Олегу. Прелат уже подобрался к язычнику и напористо увещевает отринуть старую веру, принять свет Христа.

– Старую одежду можно выбросить, – возразил Олег. – Но можно ли так с верой предков?

Воодушевленный, что не погнали сразу, прелат прервал с жарким упреком:

– Разрушитель!.. Послушай, что ты говоришь? Если верно то, что о тебе передается в тайных обществах, ты всегда подыскивал точные слова, твоя болезненная точность вошла в поговорку, а тут говоришь общими словами! Более того, неверными. Ну где, скажи мне, где и когда была вера в богов до прихода в мир христианства? Всем бесчисленным языческим богам, будь то тридцать миллионов богов Индии, триста богов Египта, две сотни – Урарту, около миллиона у океанских дикарей, у славян, германцев и прочих-прочих народов… всем им нужны были только жертвы, а не вера. В вере они не нуждались, ибо зримы и вещественны. Они на глазах людей приходили в племя, совокуплялись с земными женщинами и домашними животными, пили и ели, дрались, хмелели, говорили непристойности… Не так разве? Вера, сам понимаешь, нужна только для того бога, присутствия которого даже не ощущаешь.

Томас переступал с ноги на ногу с ними рядом, не зная, как вставить и себе умное слово о святости девы Марии, Олег покосился на него с пониманием, сказал саркастически:

– И которого, возможно, нет.

Прелат кивнул с некоторой даже охотностью и великим согласием.

– Верно. И которого, возможно, нет. Но вера не только двигает горами, вера создает миры. Ты это знаешь сам.

Олег потемнел.

– Не напоминай.

Прелат вскрикнул, замахал руками.

– Да я не про эйнастию, будь она проклята! Никто тебе о ней и не напомнит!.. Да и я уже молчу-молчу. Вот уже рот зажал… М-м-м-м, я так, вообще… Ты ведь накуролесил не только с эйнастией. Просто она как-то заметнее, но и другие твои подвиги оставили шрамы. Правда, святой Павел говорил, что это как легкая ветрянка: кто ею переболеет, тот уже устойчив к более серьезным заболеванием. Словом, вера создает миры, и вот уже почти тысячу лет… нет, тысяча это вообще, а вера Христа укрепилась меньше чем за полтысячи, но и то немало, так что полтысячи лет мы живем верой в построение прекрасного и справедливого царства Божьего на земле! Ты можешь себе вспомнить, чтобы когда-то в прошлом вот так же пытались строить светлый мир?

Олег буркнул:

– Пробовали. Цари, короли, магараджи, императоры… Ладно, я понял, о чем ты. Ты хочешь сказать, что раньше люди жили реальностью, а твоя вера создала мыльный пузырь, заставила в него поверить уйму народу, и теперь вы стараетесь…

Прелат вежливо улыбнулся.

– Этот мыльный пузырь становится все больше и крепче. Видимо, в этом пузыре что-то есть помимо тонкой пленки. Возможно, внутри шара не такая уж и пустота?

Томас кашлянул, сказал учтиво:

– Не знаю, о чем вы, ваше преосвященство, но вера Христа – твердыня, на которую опираемся и на которую уповаем. Олег, там братья готовы к утренней трапезе. Мы можем, конечно, выехать и без завтрака…

– Это ты можешь, – буркнул Олег. – Ты ж христианин, у тебя ритуалы. Воздержания всякие…

Он забросил поводья на седло, прелат смотрел с ожиданием и надеждой на продолжение дискуссии, однако Олег повернулся и пошел в здание.

Томас виновато посмотрел на прелата, развел руками, извиняясь за своего грубого спутника. Прелат сказал со вздохом:

– Иди за ним, сын мой. Ты чист душой! Ты просто удивительно чист.

Томас бросился догонять Олега, вместе вошли в трапезную, там уже расставляют по обе стороны длинного стола глубокие тарелки с наваристой ухой.

Олег сел, в трапезную входили хмурые монахи. Последними появились настоятель и прелат, отец Крыжень прочел благодарственную, монахи дружно сказали «Аминь» и взялись за ложки.

Томас старался есть так же неспешно, как монахи. В их движениях угадываются основы тех манер, которые короли стараются привить высшему свету и которые объявлены благородными: не хватать жадно еду, не класть на стол локти и не раздвигать их так, словно стараешься захватить как можно больше пастбища с сочной травой… скотина.

Монахи, понятно, этой сдержанностью показывают, что они не дикие звери, те сразу набрасываются на еду, но то же самое должны выказывать и рыцари, что стремятся выглядеть благородными…

Олег закончил первым, хотя не хватал жадно и не клал на столешницу локти. Встал, поклонился отцу Крыженю.

– Святой отец, с вашего разрешения пойду соберу вещи. Чем раньше выедем, тем раньше… все случится.

Отец Крыжень замешкался с ответом: монахи заканчивают трапезу общей молитвой, потом расходятся, Олег же поклонился еще раз, как будто получив разрешение, и покинул зал.

Томас завистливо вздохнул. Никогда не сумеет вот так же небрежно делать все по-своему, никогда его манеры не будут настолько уверенными, что даже грубость выглядит уже не грубостью, а пренебрежением великого человека мелочами.

«А все равно ты язычник, – сказал он мысленно. – Язычник, язычник! Отсталый язычник. А я вот христианин. Уже этим – лучше».

Олег медленно укладывал в мешок всякие мелочи, в глазах глубокая задумчивость. Когда Томас открыл дверь, спросил, не оборачиваясь:

– Стоит ли брать одеяло?.. Если к обеду уже будем там…

– Стоит, – ответил другой голос.

С Томасом в келью вошел прелат, еще более маленький и сухонький рядом с массивным отцом Крыженем. Настоятель с порога перекрестил язычника благословляющим жестом, тот и ухом не повел, бросил в мешок узелок с трутом и огнивом, пошарил глазами по сторонам с вопросом.

Прелат сказал негромко:

– Я всю ночь провел в нелегких размышлениях, только к утру мне открылась истина. Я понял, что твое детское неприятие христианства, для прихода которого ты так много сделал, что-то вроде суеверной боязни сглазить! Начало получаться то, о чем ты так долго мечтал, а ты все шепчешь и крестишься…

– Я? – спросил Олег с негодованием.

– Ну не крестишься, – поправил себя прелат, – а просто шепчешь, плюешь через левое плечо, бросаешь соль, ругаешь во все корки… Богоборец, хватит трусить, все получилось! Получилось. Уже получилось!

Олег сказал раздраженно:

– Да что получилось? Еще ничего не получилось. Так, первые робкие шажки…

Прелат вскинул ладонь.

– Цель слишком высока! К ней идти еще долго, Олег. Это для простонародья рассказываем о скором пришествии Христа. И о близком конце света. На короткие дистанции они еще могут согласиться, а вот на тяжкий путь во много поколений… гм…

Олег обронил:

– За выдуманным.

– За мечтой, – поправил прелат строго. – За Великой Мечтой. Ты ведь знаешь, если человеку долго говорить, что он свинья, то вскоре захрюкает. Если вот так выдавливать из него свинью, хотя бы по капле в поколение, то, глядишь, через тысячу лет сделаем вообще ангела.

– Не сделали, – отпарировал Олег сварливо. – Как раз тысячу уже давите.

– Ну и что? Это государства за тысячу лет на одной и той же земле рождаются и умирают по много раз, а церковь только растет и крепнет. Я могу тебе предсказать, что вот пройдет еще тысяча лет, многие королевства исчезнут, многие появятся, мир станет другим, но церковь будет еще сильнее и в большей славе, чем сейчас. И люди станут праведными, чистыми, благородными и нравственными все до единого!

Олег подумал, спросил с сомнением:

– Это в двухтысячном году?.. Посмотрим-посмотрим.

Щеки настоятеля залила восковая бледность. Томас с испугом понял, что отец Крыжень представил себе бездну лет, отделяющую от этого невероятно далекого двухтысячного года, язык его в ужасе примерз к гортани, только в глазах жалость к человеку, которому суждено ждать прихода Христа на землю.

Олег встряхнул мешок, завязал веревкой, одеяло осталось на скамье, в глазах грозное веселье. Томас сказал торопливо:

– Да и это может не понадобиться.

– Верно, – согласился Олег. Он повернулся к прелату, тот смотрел на него с бессильным гневом, в то же время умоляюще. – Пожалуй, могу наконец сформулировать, почему я, поступая, по-вашему, как христианин, так и не стал им. Учение Христа – лишь инструмент в руке одной из организаций по исправлению человека, по выдавливанию из него скота и зверя. Понятно, что говорю о церкви? Вы, отцы, говорите, если что недоступно. Я создавал эти инструменты не один раз… одни удачные, другие – нет… Церковь – очень удачный, даже самый удачный инструмент из всех когда-либо созданных. Ее создал Павел, у Павла были неплохие подсказчики. К счастью, среди них уже не было Иисуса, чистого сердцем поэта, который в житейских делах был очень непрактичным и наломал бы дров. В отличие от Павла.

Прелат хмурился, сказал с неудовольствием:

– Меня в Ватикане обвиняют в резкости высказываний, но послушать твои речи…

Олег отмахнулся.

– Я лишь объясняю, почему я, будучи, по твоим словам, христианином в делах и поступках, не объявляю себя им. Знаешь, на самом деле у Бога нет религии. И Бог наш – не христианин.

Прелат отшатнулся.

– Кощунство!

Олег сказал терпеливо:

– А ты сам подумай. Вот прислал он на землю сгусток своей воли, что вошел в невинную девушку по имени Мария, родился уже в телесном облике человека, научился говорить, писить и какать, улыбаться, размахивать ручками, в детстве помогал мужу Марии плотнику Иосифу… вообще-то он к рождению такого сына поднялся уже до столяра, строгать доски. Словом, не только все принимали за человека, но он в самом деле был человеком. И когда начал формулировать правила, исполняя которые человек стал бы чище, лучше и ближе к идеалу, ориентировался на привычный ему образ жизни окружающих его людей.

Настоятель открывал и закрывал рот, багровый от ярости, то и дело бросал взгляды на прелата, однако тот слушал настороженно.

– Продолжай, – буркнул он, – пока все верно, хотя и коробит отсутствие уважения в твоей речи.

– Уважение есть, – отметил Олег, – нет чрезмерных восхвалений, чем вы все грешите и что коробит умного человека. Так вот, христианство – это слово человека, сформулированное человеком и для человеков… того времени и окружения. Если это и есть слово Бога, то это слово сильно искажено… нет, не искажено, а сильно адаптировано к простым умам окружавших Христа людей.

Прелат подумал, выпрямился, лицо стало значительным.

– Да, пути Господа неисповедимы, – согласился он с достоинством, – не человеческому уму понять их. Мы можем понять только приближенно, по слабым аналогиям.

Олег забросил мешок за плечи, подвигал ими, устраивая между лопатками поудобнее.

– Ну вот и все выяснили! – сказал он легко. – Христианство – один из путей улучшения человечества, согласен – лучший. Но христианство еще не слово Бога, а лишь грубая адаптация к умам тогдашним…

– И нынешним, – быстро сказал прелат. – Разве не видишь, что от того христианства остался только краеугольный камешек?

Олег отмахнулся.

– Это замечательно. Однако лично я могу, как полагаю, усвоить истину и повыше. Во всяком случае, попытался бы. Поэтому мне мало христианства. Я готов к более близкому видению Бога, постижению его замыслов, его идей и желаний. А христианство – да, оно великолепно… для этих людей и этого времени.

Он сделал шажок в сторону двери, прелат открыл рот, намереваясь возразить, как вдруг в келье вспыхнул ослепительный свет. Отец Крыжень ахнул и пал на колени, прелат заслонился было рукой, но свет не жег глаза, даже не слепил. Стена из неотесанных глыб исчезла, взору открылась бесконечная равнина. Зашелестели крылья, и, заслоняя мир, возникла фигура из белого пламени. За спиной красиво и страшно колыхались огромные белоснежные крылья, тоже пламенные. Проявился ангел в белом хитоне до полу, на лице только выделяются глаза, похожие на озера расплавленного золота.

Прелат рухнул на колени вслед за отцом Крыженем, захлебываясь от неземного восторга. Дрожащая рука начала делать крестные знамения. Ангел шагнул вперед, прекрасные золотые волосы красиво падают на плечи, весь облик дышит гордостью и достоинством. Он протянул обе руки вперед ладонями вверх, раздвинул на ширину плеч, и между ними вспыхнула слепящая молния.

Томас прижался к стене, глаза полезли на лоб. По бледному лицу прелата хлынули слезы восторга, счастья и экстаза, он задыхался от счастья и благоговения, Олег же смотрел на ангела с подозрением, насупившись.

Молния в руках ангела превратилась в огненный меч, узкий и длинный. Меч быстро остывал, темнел, проступили вырезанные неземной мощью знаки на лезвии, крестообразная рукоять заблистала драгоценными камнями. В полной тишине слышалось тихое потрескивание да задыхающийся голос отца Крыженя, он захлебывался благодарственными молитвами.

– Это твой, – проговорил ангел таким чистым хрустальным голосом, что у настоятеля и прелата подпрыгнули сердца в неземном блаженстве.

Олег покачал головой.

– У моего лезвие поширше.

– Твой, – повторил ангел звеняще. От него ширился чистый радостный свет. – Сим победиши.

– Не люблю, – буркнул Олег. – Я больше ласковым словом.

– Ласковым словом и обнаженным мечом, – сказал ангел, – добьешься большего.

Олег вздохнул, отец Крыжень ахнул, когда этот нехристь легко взял из простертых рук ангела божественный меч. Ангел тут же шагнул назад, огромные огненные крылья пошли вперед, облегая его тело из белого огня в блистающий кокон. Сияние стало ярче, а Олег, рассматривая меч с оттопыренной скептически губой, буркнул:

– А ножны?

Ангел исчезал в божественно прекрасном сиянии, из чистого света донесся тающий голос:

– Сам…

Олег хмыкнул, повертел меч в руке. Томас ожидал, что отшельник по примеру воинов начнет махать и прыгать, проверяя балансировку, станет делать выпады, надо же привыкнуть к новому оружию, но Олег лишь сдвинул плечами, небрежно подбросил меч… и тот исчез.

Прелат бросился к тому месту, где явился ангел, распростерся на холодных плитах, его трясло, он плакал и смеялся, молился и выкрикивал славословья. Олег в задумчивости посмотрел на него, плечи отшельника сдвинулись, он повернулся и вышел из кельи.

Глава 9

Олег легко вскочил в седло, Томас сбежал по ступенькам и замахал руками.

– Ты чего?..

– Пора, – ответил Олег лаконично. Усмехнулся: – Не боись, без тебя не уеду.

Томас проворчал, скрывая испуг:

– Да кто тебя знает. Вон ты какой, оказывается…

– Какой? – полюбопытствовал Олег.

Томас взобрался в седло, повернул коня к выходу из монастыря. Из здания торопливо спешили прелат, настоятель и несколько свободных монахов. Прелат перекрестил отъезжающих широким уверенным жестом, монахи дружно затянули молитву могучими тоскливыми голосами, от которых мурашки побежали по шкуре.

Томас проехал, держа шлем на сгибе руки, ветерок красиво трепал белокурые волосы, нежные, как у молодой девушки. Олег скромно двинулся следом, монахам небрежно махнул рукой, словно отпуская их с тяжелой работы на отдых.

Под копытами сочно трещали зеленые стебли, на солнце блистают, как осколки слюды, блестящие крылья множества стрекоз, прыгают кузнечики, крупные жуки висят на листьях и пьют сок, но Томас посмотрел вперед, и холодная рука стиснула сердце.

Чернота, отброшенная святостью отобранных и записанных слов, наваливается на барьер всей немыслимой тяжестью, прогибает, продавливает, ищет щели.

Воздух быстро пропитывается зноем, от близости болота постоянно парит, словно перед грозой, травы и цветы пахнут одуряюще, будто стремятся перебить смрад, который, кстати, ожидает их там, за зеленой чертой. Зелень травы расцвечена голубыми и синими васильками, прозрачнокрылые стрекозы носятся стремительно, хватают на лету только им видимых мошек, зависают в воздухе и подолгу рассматривают копошащуюся внизу живность.

Кони фыркали и отказывались идти в черную слизь, когда за спиной останется зеленый мир с сочной травой, зелеными кустами и деревьями. Томас бранился, твердой рукой направлял жеребца в грязь, тот наконец покорно вздохнул и пошел, брезгливо вздергивая голову, чтобы даже не видеть эту мерзость.

Смрад ударил в ноздри, едва переступили границу между зеленью и слизью. Олег ехал задумчивый, к чему-то прислушивался. Томас спросил с недоверием:

– Ты уверен, что едем хотя бы в ту сторону?

– Не совсем, – ответил Олег, – так, предполагаю… Тебе не кажется, что в этом смраде есть свое очарование?

Томас дернулся от неожиданного вопроса.

– В смраде?

– Да.

– Ты в своем уме?

– Вроде бы, – ответил калика кротко. – А ты никогда не обращал внимания, как мухи кидаются на говно, что ты оставляешь после себя? А ведь сто тысяч мух не могут так уж сильно ошибаться!

Томас сказал раздраженно:

– Так то говно. И мухи!

Темно-фиолетовое небо с широкими синими полосами, но оттенок недобрый, зловещий, у Томаса при взгляде на него пошли мурашки по телу. Темно-багровые тучи, словно осыпанные окалиной, бегут торопливо, будто в предчувствии беды, опускаются опасно низко, еще чуть – и начнут цепляться за кончик его копья.

Томас подумал и пристроил копье горизонтально.

– Люди тоже разные, – проговорил Олег после долгой паузы. – И вкусы у них различаются. Я в своих странствиях встречал такие обычаи… гм… Некоторые даже сам придумал и ввел в обиход. Сейчас не знаю, как вывести.

Томас окинул взором бескрайнее море грязи.

– Хочешь сказать, что и это… может кому-то нравиться?

– Наверняка, – ответил Олег убежденно. – Я встречал, встречал… Все зависит от точки зрения. В этой грязи живут черви, личинки стрекоз, пиявки, а там, на островке, который мы оставили, стрекозки и бабочки. Чем они лучше? Червячков Господь тоже творил с тщанием и любовью.

Томас сказал с возмущением:

– Глупости какие говоришь! Лучше потому, что лучше. Господь сотворил мир не для себя, понял? На хрен ему этот мир, он их может столько наделать, что самому станет тошно! Аллах ничего не делает для себя, а все – только для человека, как сказано в первой же суре…

Олег поправил с насмешливой улыбкой:

– Это священники придумали, чтобы не спрашивали: может ли Бог создать такой камень, который не смог бы поднять…

– Неважно, – огрызнулся Томас. – Все сделано для человека! А человек сам выбирает, что ему нравится, а что нет. У нас, как рассказывал полковой прелат, свобода воли. Даже у простолюдинов, представляешь?

– Не представляю, – ответил Олег.

Томас поскреб в затылке.

– Я тоже пока не представляю, – признался он, – но полковому прелату верю.

Олег кивал, вроде бы соглашался, но сказал совсем уж неожиданно:

– А те, кто не принял вашего Господа, могут считать иначе. И вкусы у них могут быть иными… Смотри, видишь вон тот туман?

– Еще бы, – буркнул Томас.

Клочья тумана плавают везде, но там, куда указывал Олег, словно грязное облако осело на землю и уплотнилось под своей тяжестью. Там даже грязь, казалось, просела, хотя туман настолько плотный, что больше напоминал огромный стог немытой шерсти.

Томас зябко передернул плечами.

– Вот чего не люблю, – заявил он, – так это болот и этих… туманов!

– Да, – согласился Олег, – в Святой Земле нет ни того, ни другого… Но ты зачем-то вернулся в Британию?

Томас промолчал, со стуком опустил забрало и покрепче стиснул копье. Туман всегда стелется над поверхностью, а поднимается на высоту дерева разве что когда его много, но чтоб вот куча держалась на месте, не расползаясь, это точно дьявольская магия, недоброе колдовство. А раз так, то благородный рыцарь обязан вступить в бой.

Олег, напротив, остановил коня и в великой задумчивости уставился на грязное облако. Томас тревожно поглядывал то на облако, то на волхва. Тот слишком уж сосредоточен, углублен в мысли. Подкрадется какая тварь, успеет отъесть у калики задницу, прежде чем тот поймет, что его что-то беспокоит.

– Ну и что? – спросил он, не выдержав долгого молчания.

– Хорошее место, – ответил Олег со вздохом.

Томас с великим изумлением обвел взглядом бескрайнее болото, вдохнул смрад и закашлялся до слез.

– Хорошее? Или пробуешь острить?

– Хорошее, – повторил Олег убежденно. – Здесь и есть сердце Оловянных Островов… Тьфу, Британии! Или лучше – Англии.

Томас снова огляделся, морщась от вони, что уже глаза режет, но везде только грязь с изредка торчащими болотными растениями, поднимающимися пузырями нечистого воздуха, да еще кое-где высовываются морды исполинских лягух, что уже давно не лягухи.

– И что? – спросил он тупо.

Олег обвел рукой по воздуху круг, захватив огромный кусок болота.

– Если здесь построить замок… Именно здесь, в этом месте, то это и будет сердце этой страны. И пока его не разрушить до основания, полностью, твоя страна будет жить, твой род не прервется, ты будешь… ты будешь! А такой замок построить можно…

Он углубился в глубокую задумчивость, Томас спросил ошалело:

– Ты что несешь? Нет такого замка, чтобы его нельзя было разрушить до основания!

– Там, под болотом, – сообщил Олег, – исполинская плита, на которой весь остров. Можно замок поставить так, что он пустит корни и свяжет воедино даже те куски плиты, что… откололись. И отплыли. Не спрашивай как, сам не знаю, но острова тоже могут плавать, хоть и медленно. Только вот не представляю…

– Я тоже, – прервал Томас раздраженно, – мы стоим в болоте по конское брюхо, я едва держусь в седле, меня клевали, топтали, грызли, пинали, бодали, лягали, лапали, заплевали с головы до ног… а ты мне про плавающие острова?

– Я про твой замок, – уточнил Олег буднично. Он обвел затуманенным воспоминаниями взором окрестности. – А болото… что болото? И в болоте люди живут. Будешь, к примеру, дрягвой. В смысле, дреговичем. Да и не всегда же здесь будет болото!.. Вот помню, какие здесь леса как-то… И реки…

– В которых ты щук ловил, – прервал Томас злобно. – Ты хоть что-то из тех времен помнишь, кроме пойманной щуки?

– Помню, – ответил Олег серьезно, – вон там был дремучий лес. В дупло одного дуба пчелы столько меда натаскали, что тек по щелям на землю. Я так нажрался, так ужрался, до сих пор вспомнить стыдно. Хоть и приятно.

Томас от злости начал заикаться, а смертельная усталость отодвинулась под всплеском ярости.

– Ты скажи, – процедил он, лязгая зубами, – идем в этот туман или не идем?

Олег хмыкнул, тронул коня, тот вздохнул и медленно пошел, уже грудью раздвигая жидкую грязь. Ноги калики оставляли за собой глубокие борозды, кое-где грязь перехлестывала через высокие голенища.

Кони ступали осторожно, фыркали, прядали ушами. В тумане начали проступать смутные очертания голых скал. Томас в изумлении вскинул руку, чтобы протереть глаза, но железная перчатка лишь звонко скользнула по металлу шлема. Огромные продолговатые валуны с округлыми краями громоздились один на другой, образовывая чудовищную пирамиду, с виду очень неустойчивую. Внизу темнеет нора, но по мере того, как сооружение из камня приближалось, Томас понял, что это не нора, а довольно широкий и высокий вход, два-три всадника проедут свободно в ряд, даже копья наклонять не придется.

Туман расступался, Томас вздрогнул, слева от входа валун оказался фигурой сидящего человека. Томас споначалу решил, что это грубо высечено из камня, но голова изваяния шевельнулась при их приближении, а в глазницах вспыхнул багровый огонь. Олег подъехал ближе, к удивлению Томаса, он держался со спокойным достоинством знатного сеньора.

– Кто посторожит коней? – поинтересовался он.

Существо молча рассматривало его жуткими багровыми глазами. Теперь Томас сообразил, что фигура только напоминает человеческую, а так почти в полтора раза крупнее, с огромной грудной клеткой и короткими ногами, руки достают до земли, а голова размером с пивной котел.

– Кто ты, посмевший?

– Твои хозяева меня знают, – ответил Олег. Он легко соскочил с коня, повод бросил каменному человеку, тот машинально ухватил. – А вот тебя раньше не видел… Ты из новеньких, потому на первый раз прощаю недостаток почтения.

Томас поспешно покинул седло, хотя старался двигаться так же величественно и с достоинством. Повод не бросил, а подал, но каменный человек взял довольно растерянно, багровые глаза уставились в спину Олега.

Олег коротко оглянулся на Томаса и шагнул в темный проход. Под стенами вдоль широкого коридора еще несколько каменных истуканов, абсолютно неподвижных, Томас обходил их опасливо, тот у входа тоже казался сперва совсем неживым. Все фигуры вырублены грубо, небрежно, в них видна сила и мощь, но абсолютно нет изящества, все это очень могучие простолюдины, даже ниже, чем простолюдины, – язычники древних времен, что не смогли рассмотреть в Христе Сына Божьего.

Олег остановился, всмотрелся, удивленно развел руками.

– Это что же… Бифрест? Никогда бы не подумал, что он станет таким…

Томас спросил шепотом:

– Что за Бифрест?

Олег отмахнулся.

– Не забивай голову. А то «Отченаш» забудешь… Эй там! А ну-ка веди сюда коней!.. Все-таки лучше верхом.

Через минуту послышался стук копыт, каменный человек подвел коней. Томас поспешно вскочил в седло вслед за Олегом, тот пустил коня вперед, Томас точно так же направил своего следом, страшась оглянуться на каменного исполина.

Широкий тоннель, по обе стороны исполинские, в три человеческих роста, фигуры обнаженных мужчин с львиными головами. Томасу показалось, что морды у львов больно вытянуты, но, возможно, художник их никогда не видел, а обрабатывал камень в соответствии со своим представлением о могучем и страшном.

Грубо высеченный туннель, который строили явно великаны, закончился высокой аркой, затем три ступеньки, дальше зал в синеватых цветах, но Томас смотрел только в спину Олега.

Олег ехал с виду спокойный, только Томас, уже зная калику, догадывался о сильнейшем напряжении. Такая же арка впереди, в ней три ступени, а дальше еще арка, и еще, и еще. Кони тревожно пофыркивали, стук копыт разносится пугающе далеко, анфилада залов тянется бесконечно, в каждом вроде бы поднимается на три ступеньки к поверхности, но Томаса не оставляло странное чувство, что, напротив, опускаются ниже и ниже. И, возможно, сверху уже не только пласты земли, но и воды океана.

Пол из отшлифованных мраморных плит, на углах проложены черные квадратики, отчего пол выглядит мозаикой. В самой дальней арке что-то мелькнуло, но когда приблизились, Томас увидел впереди еще арки и все те же одинаковые ступени. Наконец по обе стороны арок начали появляться статуи, сперва из камня, затем из металла, наконец Томас увидел двух лежащих львов, сердце заколотилось сильнее в предчувствии скорого конца тревожного пути.

Глаза у львов закрыты, Олег сказал строго:

– Эй, не спать!..

Томас застыл, когда каменные веки поднялись, на него взглянули яростные желтые, как расплавленное золото, глаза. Один из львов слегка приоткрыл пасть, показывая жуткие зубы.

– Вот так лучше, – бросил Олег. – Надо бдеть!

Когда львы остались позади, устрашенный Томас прошептал горячо:

– Олег! Ты разговариваешь с демонами, как будто это твои знакомые! А то и друзья!

Олег нахмурился.

– Не друзья, а слуги. Их работа бдеть, а не спать. И так уже все проспали…

– Жалеешь? – спросил Томас.

Олег нахмурился.

– Кто не жалеет уходящий мир – у того нет сердца. Кто мечтает к нему вернуться – у того нет головы. Но вообще-то, Томас, хоть твоя дикость обычно умиляет, но на этот раз… Сколько раз говорил: демоны – это ваши христианские проблемы, а здесь – древние боги! Еще с тех времен, когда не только вашего Иисуса Христа не было, но и вообще мохнатые звери бродили!.. Совсем уж надо быть неграмотным крестьянином, чтобы все в одну кучу. Хотя, конечно, церковь делает намеренно, что и понятно…

Томас пробурчал:

– Не вижу разницы.

– То-то и оно, – сказал Олег тоскливо, – в этом все проблемы.

Томас ответить не успел, распахнулась массивная дверь, вышли обнаженные до пояса мускулистые люди с волчьими головами, в руках копья, но остановились, рассматривая пришельцев горящими глазами, затем, словно получив неслышимую остальным команду, встали вдоль стены по обе стороны двери.

Олег пустил коня вперед спокойно и равнодушно, стражи вроде бы поколебались, затем поспешно распахнули перед ним обе створки. Томас поехал следом, чувствуя в своих движениях несколько нерыцарскую суетливость.

В зале он с трепетом душевным увидел вместо черного свода яркое звездное небо, ахнул, знакомые с детства звезды все же чуть-чуть неуловимо сдвинулись, образуя странные фигуры женщины с распущенными волосами, быка, исполинской рыбы, кентавра с луком, большой медведицы с медвежонком…

– Смотри под ноги, – услышал он равнодушный, предельно равнодушный голос Олега.

Отшельник покачивался в седле рядом спокойный, неестественно спокойный, даже Томас, изучивший его за странствие, не сразу ощутил предельное напряжение волхва, когда нервы натянуты, как тугие струны, и даже неожиданный кашель за спиной может заставить подпрыгнуть до потолка.

– Да небо… – пробормотал Томас, – малость… языческое.

– Небо как небо, – ответил Олег негромко. – Да и какое небо на этой глубине?

– А мы… глубоко?

– Глубже, чем думаешь. Ничего не понимаю! Раньше эти боги спускались на землю по радуге, таким был Бифрест. Это опять та же разница в восприятии…

Он впал в тяжелую задумчивость, Томас вертелся в седле, как уж на горячей сковородке, не нравится это каменное оцепенение, калика слишком ошарашен тем, что видит, не ожидал, потому и двигается, как замерзающая на льдине муха, водит башкой из стороны в сторону…

– Так это не простые демоны, – спросил Томас, – а из твоих времен?

Олег пробормотал:

– Во всяком случае, не христианские… Но все равно не пойму…

– Чего?

– Герцог же продал душу дьяволу! А при чем здесь старые боги?

Томас проворчал, скрывая неуверенность:

– Какая разница? Демоны и есть старые боги. А старые боги – демоны.

– Увы… Я думал, что их уже вообще нет.

– Дьявол не спит, – отрезал Томас. – Никогда не спит!

Олег вздохнул, дальше ехал молча. Впереди открылась исполинская лестница, по ней могли бы подниматься по пятьдесят человек в ряд, если не больше. Ступени выглядят выщербленными, по обе стороны лестницы пусто, даже нет перил, просто каменные ступени поднимаются выше и выше, и там, на самой вершине…

Томас сглотнул слюну, перевел дыхание, сердце стучит, как у пойманного зайца. Лестница никуда не ведет, а на самой верхней раскорячился громадный золотой Змей. Тусклый свет вспыхивает на покрытом крупной чешуей туловище, оба крыла подняты над головой и застыли, но громадные красные глаза, как почудилось Томасу, следят за ним злобно и неотрывно.

– И что, – спросил он шепотом, – это и есть тот самый змей?

– Который?

– Наш праотец Моисей в пустыне вызвал…

– Моисей был бездетным, – буркнул Олег, – так что никому не праотец. Даже если ты еврей… Правда, Моисей – египтянин. И змея выкопал в песке медного. Размером не крупнее петуха… Я же тебе его показывал…

Его конь, чувствуя неуверенность всадника, так же нерешительно поставил копыто на первую ступеньку, Томас видел, что волхв еще не знает, что делать и как поступать, просто тянет время, пока умная мысль придет в голову, а они, заразы, как назло, ни одна не идут, хотя в другое время ломятся стадами непуганого скота.

Кони, послушные воле всадников, поднимались по ступеням все быстрее, звонкий цокот пугающе разносится по всему сумрачному миру. Олег всматривался в Змея, Томас чувствовал великое смятение калики, да и сам ощущал себя сбитым с толку.

Змей все приближался, Томас в неуверенности смотрел на калику, они со Змеем окажутся на вершине этой нелепой лестницы… и тут заметил, что грудь золотого чудовища выглядит более потертой, чем остальные части тела.

Калика подъехал вплотную, сказал несколько резких слов на незнакомом языке, медная грудь дрогнула и начала медленно и со скрипом подниматься.

Конь Томаса задрожал и попятился, Томас удержал его мощной рыцарской рукой, пообещал скормить здешним волкам, если отыщутся.

Олег дождался, когда вход откроется во всю ширь, конь под ним послушно двинулся в медную полутьму. От стен пустотелого Змея идет странный желтый отблеск, лицо Олега стало чужим и жестким, он всмотрелся в смутно маячащий проход впереди, похлопал коня по шее, успокаивая, тот вздохнул и пошел.

Пока ехали внутри Змея, удары копыт едва не оглушали, будто оказались внутри колокола, Томас видел, как Олег поспешно выехал из чудовищного монумента, остановился, то ли ошалелый, то ли в великом затруднении.

Перед ними сумрачная равнина, унылая и безрадостная. Над головой вместо неба только серая полутьма, не поймешь: день или ночь, а скорее всего – ни то ни другое, а вечные сумерки…

Олег наконец вспомнил, что уже видел такое, тогда еще там впереди река, на которой один-единственный перевозчик Харон… Страна вечного сумрака, безрадостный мир.

Томас услышал далекий шум, повернул голову. Там в полумраке возвышается серый массивный дом из неопрятных гранитных глыб, сложен небрежно, но надежно, так и веет мощью. Хотя, когда ветер переменился, от дома пахнуло мочой и нечистотами.

– Это… дом демонов? – спросил он тихонько.

– Демоны в домах не живут, – ответил Олег.

– А ты откуда… – начал Томас и осекся.

Олег неотрывно смотрел на здание, Томас прикусил язык, лучше не узнать чего-то, чем погубить душу.

Глава 10

Дверь со скрипом отворилась, вышли двое кряжистых мужиков с пышными бородами. Один сразу начал мочиться с крыльца, второй перегнулся через перила и принялся блевать. Олег выжидал, когда все закончится, но из первого мощная струя лилась толстым неудержимым потоком, это же сколько бражки нужно было выхлестать, а второй извергал водопады непереваренной еды. Сильно и едко пахло кислотой.

Первый закончил мочиться раньше, подождал второго, но тот то переставал, то начинать извергать снова. Первому ждать наскучило, он отступил, с силой ударил ногой в перила. Дерево затрещало, шест подломился, и блюющий вместе с обломками перил рухнул в зловонную лужу.

Первый довольно загоготал, крикнул в распахнутую дверь. Из здания выдвинулась еще группа лохматых и неопрятных, все гоготали и указывали пальцами на барахтающегося в собственной блевотине. Тот с трудом поднялся на четвереньки, с него текло, будто выбирался из густого гниющего болота. Начал вставать, однако новый приступ рвоты согнул надвое, он наклонился, извергая мощную струю, не удержался и упал вниз лицом.

На крыльце от гогота все тряслось, даже в низких тучах прокатилось эхо, сорвалось несколько камней и, прочертив огненные дуги, исчезло в ночи.

Томас прошептал:

– Это могучие демоны… Очень.

– Это не демоны, – буркнул Олег.

– Ты знаешь кто это?

– Знаю, – ответил Олег сумрачно, но в голосе волхва было столько недоверия, что Томасу стало еще страшнее. – Только не понимаю…

Томас сказал торопливо:

– Ничего, ничего! Не все нужно понимать. Некоторые вещи нужно просто принимать, как данные Господом… понятные только ему, Верховному Сюзерену.

Олег вздохнул, сказал очень тихо:

– Тот, что с пегой бородой, – Браги. А второй, что с рыжей, сам бог Видар. Его зовут Молчаливым асом, так как он не любит говорить, несмотря на то что очень мудр и храбр.

– Олег, это же демоны!

Олег помолчал, а ответил после паузы с болью в голосе:

– Боги…

Донесся грохот, из сумрака вынырнули два огромных неопрятных козла, запряженных в простую повозку на полозьях. Поводья держит в обоих руках могучего сложения мужик, с огненно-рыжей лохматой головой и такой же спутанной бородой, в которой застряли стебли сухой травы и кусочки коры. Волчья шкура служит накидкой на плечи, широкие пластины груди заросли густыми рыжими волосами, живот нависает над кожаным ремнем в ладонь шириной, но перевалиться не сумел, только навис такими же валиками и с боков.

Он выпутал козлов из упряжи, те бэкнули и ушли пастись, а он поднялся на крыльцо, что скрипело и прогибалось под его весом.

– Тоже… – спросил Томас, он проглотил слово «демон» и заставил себя выговорить: – Бог?

– Еще какой, – ответил Олег невесело. – Это же сам Тор… Старший сын самого Одина, бога богов, самый могучий… непревзойденный…

Томас нахмурился, прервал гневным шепотом:

– Не называй демонов светлым именем! Бог у нас только один, наш пресветлый Господь, незримый и всеобъемлющий. А это гнусные хари…

– Тихо, – шепнул Олег. – Демоны или боги, главное, что Адская Топь, Язва, или как ни назови, – от них. Одно не понимаю, почему так?

– Демоны потому что, – ответил Томас со сварливой убежденностью. – Чего ждать от демонов?

Олег покачал головой, не ответил. Тор на крыльце поговорил гулким могучим голосом со стоявшим, Олег его назвал Видаром, толкнул дверь и ввалился в здание. Следом зашел Видар, а Браги еще ворочался в луже, стонал и рычал, облегчая желудок, наконец поднялся и тоже потащился на крыльцо.

С него текло, как будто он вылез из зловонного болота. Олег выждал, когда откроет дверь и скроется за нею, сказал с облегчением:

– Ну, давай потихоньку дальше. Нам нужно к Одину. Это главный бог, с ним можно как-то общаться.

– А с этими?

– Эти сперва бьют, потом разговаривают.

– Это хорошо, – ответил Томас убежденно. – Это правильно.

– Правильные демоны?

– Иногда и демоны что-то делают правильно!

Олег пробормотал:

– Чую, от этой милой привычки не скоро избавимся. Хорошо, поехали!.. Только без песен.

Томас сказал нервно:

– У тебя и шуточки!.. Тут весь трясусь, как заяц в руках епископа. Давай оставим коней, а то стучат, как подкованные верблюды.

– Я думал, – буркнул Олег с одобрением, – ты умеешь только с копьем наперевес и воплем: «За Британию!» А ты местами совсем как человек.

Кони остались на месте тихие и послушные, как дети, с мягким укором смотрели им в спины, а Томас и Олег прокрались тихонько к дому. От крыльца за углом справа сразу два окна, оттуда безрадостный лунный свет, доносятся грубые мужские голоса.

Томас услышал женский смех, встрепенулся, Олег, напротив, сдвинул брови и помрачнел еще больше.

Под ногами едва слышно потрескивает круглая морская галька, Томас обогнал Олега и первым заглянул в окно, выказывая отвагу и бесстрашие христианского рыцаря.

Огромная комната, широкий стол посредине, полдюжины мужиков пьют и едят, взревывают песни. За столом трое женщин, а во главе на приподнятом кресле, что уже и не кресло, а трон, величественный старец с крупным суровым лицом. Одна глазница пуста, Томас понял по запавшему веку, что прикрывает впадину, зато оставшийся глаз смотрит с трезвой беспощадностью. На плечах у могучего старца по крупному ворону, а у ног разлеглись два толстых волка и поглядывают на всех с ленивым предостережением.

На голове старца – золотой шлем старинной работы, очень грубый, с золотыми крылышками по бокам, но сам он в простой белой одежде, с длинной бородой простолюдина. Да и вообще, как сразу обратил внимание Томас, все пирующие демоны, включая этого главного, в грубых одеждах из овечьих шкур.

Олег в напряжении оглядывал пирующих. Кроме Тора, Бальдра и однорукого Тюра, за столом горланят песни Хеймдалль, Браги и Год. Видар и Вали вкатили в помещение винную бочку, за ними идет, хохоча во все горло, Улль, лучший на свете стрелок из лука.

Даже Ньерд, Фрейр и Локи тоже здесь, хотя все трое не асы: Ньерд из ванов, Фрейр – его сын, а Локи так и вовсе из великанов, но эти трое связали свою судьбу с асами и предпочитают жить в Асгарде. Сейчас же, похоже, что-то вообще небывалое: никогда все боги Асгадра не спускались на землю разом. Обычно либо Тор ездил драться с великанами, либо любитель прикидываться нищим странником Один бродил по земле, да еще Бальдр по весне спускается очаровывать молодых женщин.

Его настороженного слуха коснулся женский смех. Идун что-то нашептывает Фрейе, та хитро посматривает на мужчин, а Фригг, жена Одина, ест спокойно и безучастно, лишь изредка поглядывает на сидящего на троне мужа.

– Что они замыслили? – пробормотал он озадаченно. – Что? Неужели попытку вернуться? Это безумие…

Томас прошептал:

– Как думаешь, они тоже вылезут? Вслед за той дрянью, что уже залила мои владения?

– Наверняка, – ответил Олег озадаченно. – Что значит и боги могут ошибаться по-крупному.

Томас хмурился. Непонятно, почему Олег называет эти неопрятных демонов богами. Хотя бы бороды сбрили, а то все как простолюдины. И одеты так, что зажиточный простолюдин постарается обойти по дуге, чтобы не испачкаться. Лохматые, грязные, о хороших манерах не слышали…

– Пьют так, – сказал он с отвращением, – как не напиваются даже нищие бродяги!

Олег покосился на него, невеселая усмешка проскользнула по его губам.

– Хотя у них пиры… в Валгалле и в их дворцах, но, если честно, только на земле могут получить истинное наслаждение…

Томас смотрел удивленно, Олег напомнил:

– Валгалла – это дворец Одина. В нем пятьсот сорок залов, там пируют павшие герои. Они едят мясо вепря Сехримнира, который на следующий день оживает. А пьют герои и боги молоко козы Гейдрун. Хмельное, правда, но ему далеко до земных вин… Еще боги пьют брагу. Ничего больше в Асгарде нет. Ах да, еще яблоки, которые поддерживают им жизнь и тот возраст, в каком сейчас.

Плечи Томаса передернулись.

– Какая жуть! Всю жизнь есть только мясо вепря и пить молоко? Я сам шалею, когда слышу запах жареной ветчины с яичницей, а для них это вообще…

Изнутри донесся новый взрыв хохота. Боги хватали жареное мясо руками, вырывали друг у друга, хохотали, ели много и жадно. Олег покосился на Томаса, тот брезгливо морщился. Как ни странно, рыцарь прав, сейчас даже простолюдины ведут себя сдержаннее и достойнее. Хотя бы из подражания благородному сословию… а во времена асов благородного сословия просто не было.

– Давай так, – сказал Томас решительно, – я врываюсь через дверь, рублю всех, кто там пьянствует, а ты стой у окна и руби, кто в страхе перед моим мечом выпрыгнет!

Олег ошалело смотрел в решительное лицо рыцаря.

– Ты всерьез?.. Это же боги, Томас. Пусть для тебя демоны, но это боги. Они прихлопнут тебя, как муху.

Томас побагровел, выпятил грудь и постарался выглядеть устрашающе, спросил сварливо:

– А тебя?

– И меня, – ответил Олег честно.

– У тебя огненный меч, – напомнил Томас. – Не потерял?

Олег буркнул:

– Такое не теряется.

– Покажи, – попросил Томас настойчиво.

Олег вздохнул, вскинул руки кверху. Между ладонями блеснула жаркая молния, мгновенно превратилась в сверкающий меч. Олег подержал его пару мгновений, Томас ахал и благочестиво крестился, но Олег опустил руки, меч исчез.

– Понимаешь, – сказал он глухо. – Не буду я им пользоваться. По крайней мере здесь. Надеюсь, что не буду… Не хочу. Это же все равно что поднять руку на родителей. И пусть они не такие, как мы, отстали и выглядят… не так, как нам бы хотелось, но… им уже трудно меняться.

Томас прошипел зло:

– Олег, ты ничего не понимаешь! Это демоны, демоны, демоны!.. И с ними нужно поступать, как с демонами. Ты забыл, от кого пошла зловонная Язва?

Олег нахмурился, после паузы ответил тяжелым голосом:

– Язву остановим.

– Как?

– Не знаю.

Глава 11

Он дернулся, донесся тяжелый грохот, затравленно оглянулся, потом догадался посмотреть вверх. В темном небе летит, тяжело взмахивая кожистыми крыльями, огромный дракон. Мелькнул белый живот в крупных, как у ящерицы, чешуйках, за драконом тащился длинный истончающийся хвост с шипастой булавой на конце.

Дракон снизился и опустился поблизости в темноте. Слышно, как заскрипели камни под тяжелым телом и острыми когтями, донесся мощный вздох.

– Дракон! – воскликнул Томас с жаром.

– Дракон, – согласился Олег.

Томас опустил забрало с такой решительностью, что лязг разнесся сильнее, чем вздох усталого дракона.

– Это же дракон, – сказал он из-за железа таким тоном, что любому все понятно. – Дракон!

– И что?

– А то, – сказал Томас с терпением мудреца, объясняющего азы жизни деревенскому дурачку, – что я – рыцарь!

– А-а-а, – протянул Олег, – тогда да, это неизлечимо. Ладно, я все понял. Иди, наноси ему рыцарский удар в пресмыкающееся сердце. Если у тебя это такая же нерассуждающая необходимость, как у паука хватать муху, а у богомола – паука. А я пойду… к этим.

Томас холодно кивнул и пошел к коням. Калика что-то слишком уж легко согласился отпустить его к дракону. То ли так уж уверен, что сразит чудовище легко, помощь не потребуется, то ли сам почему-то хочет зайти к этим демонам в одиночку…

– А где встретимся? – крикнул он, обернувшись.

– Я тебя найду, – донесся голос.

Кони радостно фыркнули, узнавая, потянулись мордами, обнюхали, как собаки, в глазах радость, только что хвостами не замахали.

Это и хорошо, мелькнула у него в голове мудрая мысль. А то если такое прыгнет на грудь, то копытами и доспех прогнет. А если оба прыгнут, то свалят и затопчут.

– Крепись, – сказал он своему коню, – сейчас завалим дракона! Будешь всем кобылицам рассказывать, какой ты сильный и отважный…

Второй конь вздохнул, явно завидует, Томас развел руками, ничего не могу поделать, вставил ногу в стремя и взялся за луку седла. Перед глазами стоит лицо калики, слишком скорбное, в глазах непонятная печаль. И хотя у него чаще всего печаль, но сейчас что-то особенное.

Конь двигался медленно, Томас напряженно всматривался в темноту. Луна снова спряталась за крохотную тучку, он остановил коня. Глаза привыкли к слабому свету, но лучше при яркой луне…

Издали донесся топот, сперва казалось, что где-то толпа бежит стороной, а когда землю снова озарил призрачный лунный свет, он понял, что толпа или стадо троллей в самом деле несется мимо…

…однако его заметили. Раздался дикий вопль, полный жажды крови. Несколько троллей повернули в его сторону, остальные пробежали по прямой, а потом, не сбавляя скорости, по дуге начали заходить сбоку.

Томас красивым жестом потащил из ножен меч.

– За короля!..

Тролли сбавили бег, в руках громадные дубины, в глазах ярость и звериная хитрость, додумались же зайти с боков…

– За королеву! – сказал Томас еще громче. – И за Господа – тоже! Лаудетор Езус Христос…

Он пустил коня вперед, негоже дожидаться, пока нападут, а то еще подумают, что трусит, для благородного рыцаря нет хуже обвинения. Меч блеснул в холодном лунном свете, Томас вскинул его для первого удара, он должен быть впечатляющим, выкрикнул имя Пресвятой Девы и обрушил тяжелый клинок.

Голова тролля-вожака слетела, срезанная наискось вместе с правым плечом, где в руке зажата огромная дубина. Тролли опешили, Томас злорадно захохотал, стараясь, чтобы смех звучал страшно и зловеще, меч в его руке заблистал, как молния, острая сталь разила направо и налево.

Тролли даже попятились, но из задних рядов раздалось злое рычание, оттуда напирали, Томас рубил и рубил, стараясь, чтобы меч двигался как можно быстрее, заорал:

– Куда же вы уходите? Оставайтесь!

Тролли с ревом и завыванием набрасывались со всех сторон, Томас сотрясался от ударов тяжелых, как молодое деревцо, дубин, доспехи звенят, гудят и трещат, руки начинают наливаться тяжестью, но он знал, что сможет драться еще долго, и с победным воплем попер вперед, его рык слышно было за милю, а меч звенел, как будто сто гномов торопливо бьют по железным листам, поднимая тревогу.

Наконец тролли попятились, начали разбегаться. Томас уже хватал раскрытым ртом воздух, будто рыба на берегу, как вдруг из полумрака выехал огромный конный отряд. Сердце Томаса стиснула смертная тоска, но он нашел в себе силы выпрямиться и крикнул:

– Подходите, черви!.. Всем есть место!

Всадники пустили в его сторону коней, а их вожак, огромный всадник в кожаных доспехах, вырвался вперед. Светлые волосы развевались за спиной, в поднятой руке блестел огромный топор с двумя лезвиями. Он готовился разрубить дерзкого надвое, а Томас чувствовал, что у него нет сил даже сдвинуться в сторону, не говоря о том, чтобы парировать удар.

Всадник крикнул, его рука внезапно натянула поводья. Конь на скаку сел на круп и так доехал, вспахивая всеми четырьмя землю, до Томаса. Всадник наклонился к рыцарю, на Томаса взглянуло искаженное бешенством злое лицо с квадратной нижней челюстью и синими, как небо, глазами.

– Эй ты, – сказал он резко, – откуда у тебя этот меч?

– Не твое собачье дело, – огрызнулся Томас. – Это мой меч, а получил его по наследству.

Всадник вскрикнул:

– По наследству?

Томасу показалось, что его обвиняют в воровстве или чем-то недостойном рыцаря, он сказал надменно и холодно:

– Тебе, червяк на коне, не понять. Это меч Англа, сына Гота, а я Томас Мальтон из Гисленда, его прямой потомок. И тебе отрежу уши, как брехливой собаке, если посмеешь еще раз намекнуть, что я что-то украл.

– Это мой меч! – воскликнул всадник. – Из-за того, что ты взял его из моей гробницы, мне приходится сражаться этим топором!

У Томаса отвисла челюсть. Он смотрел выпяченными глазами на всадника и сообразил наконец, кого тот ему напоминает. Англ, сын Гота, похож на его отца, на дядю Эдвина, но еще больше – на самого Томаса, каким Томас привык видеть свое лицо в зеркале или чаще – в водах тихого озера.

– Приношу свои извинения… сэр, – сказал он потрясенно. – Как воин я понимаю, что значит сражаться непривычным или нелюбимым оружием. Моим оправданием может служить только мое неведение, иначе бы никогда так не поступил, поверьте рыцарской чести! Вот ваш меч, сэр. И прошу поверить, мир не знал лучшего оружия.

Всадник принял меч из его руки, повертел, приложился губами, затем с явной неохотой, не желая расставаться с любимым оружием, бросил в ножны. Всадники приблизились и бесцеремонно рассматривали обезоруженного противника.

Вожак вскинул руку.

– Слушайте все! – голос прозвучал громко и повелительно. – Это мой прямой потомок, потому его и слушался Громобог. Принимать всем, как почетного гостя, кем он и является. Все слышали?

Мощный рев был ответом, Томас быстро огляделся, никто не смотрит на него со злобой, для этих людей любые сражения слишком уж обыденное дело, чтобы ненавидеть тех, с кем дерутся.

– Я… – пробормотал Томас, – я вообще-то… польщен…

Англ широко улыбнулся, качнулся в его сторону и звучно хлопнул по железному плечу.

– Ты хорошо дрался, – сказал он одобрительно. – Это ж ты их столько нарубил?.. Ха-ха, я счастлив, что у меня такие потомки. Но сейчас у нас с тобой одна серьезная задача…

Томас вежливо прервал:

– Простите, сэр, но меня привел сюда очень серьезный поиск…

Англ мотнул головой.

– Погоди-погоди! Какой бы ни был у тебя поиск, тебе нельзя без оружия, согласен?

Томас пробормотал:

– Это уж точно… сэр.

– Так вот, – сказал Англ грохочущим голосом, – я не могу допустить, чтобы мой потомок остался без оружия! Но вернуть меч не могу, самому дорог. Поедем, я знаю, где отыщем для тебя достойное оружие… Ребята, располагайтесь лагерем, отдыхайте! Как только вернусь, сразу же сделаем рейд.

Томас спросил осторожно:

– А на кого нападаете?

Англ беспечно отмахнулся.

– Да какой-то рай… или не рай, но живут там богато, беспечно, сыто. Это у них там принято. А для нас счастливая жизнь – когда налетаем на чужие города и села, жжем, рубим, убиваем, истребляем, насилуем, грабим…

Их кони шли рядом, Англ с одобрением поглядывал на коня Томаса, тот и ухом не повел на могучего жеребца Англа, у самого такая же широкая грудь, крутая шея и высокие бабки на жилистых ногах.

– Откуда такой конь?

– Аттила подарил, – ответил Томас скромно. Хотел сказать, что как родственнику подарил, но удержался в последний момент, вдруг да Англ не одобряет такого родственника.

Англ кивнул одобрительно.

– То-то я ощутил в нем нечто… иное. Мой может носить меня только здесь, а твой хорош, хорош… На нем везде… А вот мы и приехали!

Изрезанная трещинами каменная стена впереди, Томас посмотрел направо, посмотрел налево, везде стена уходит вдаль, он решил было, что дошли до края этого подземного мира: стена поднимается выше и выше, а там наверху служит, наверное, основанием для какого-нибудь горного хребта…

Англ посмеивался, Томас наконец сообразил запоздало, что странная стена не из камня! Дерево, просто невообразимо огромное дерево, а глубокие и широкие ущелья… трещины в коре!

Он ощутил себя сразу чем-то вроде муравья, поежился. Англ пустил коня вдоль стены, молча вытянул руку с требовательно выпрямленным указательным пальцем.

В десяти шагах впереди из оголенного участка дерева торчит кончик деревянной палки, достаточно толстой, чтобы быть рукоятью копья.

Томас подъехал ближе, осторожно притронулся пальцем к отполированной поверхности. Ощущение такое, что копье побывало во многих руках. Но какой герой ухитрился всадить с такой мощью, что выглядывает только кончик? Затем вспомнил рассудительного калику, покачал головой.

– Давно же его воткнули… Это же сколько колец наросло за это время?

Англ усмехнулся.

– Больше, чем ты думаешь… но думаешь верно, мой дорогой потомок. Рад за тебя… а за себя так вовсе счастлив! Они давно бы поглотили, как прилив в океане поглощает даже крупный валун на берегу, но заклятие велит копью всегда быть видимым.

– Зачем?

Англ посмотрел на него со странной усмешкой.

– А ты как думаешь?

Томас буркнул:

– Я воин. Я думаю потом.

– Верно, – сказал Англ одобрительно, – кто много раздумывает, того убивают первым. А рукоять будет торчать всегда для того, чтобы руки героя могли ухватиться.

Томас покачал головой.

– Никакой герой, – возразил он, – не вытащит копье, засаженное на всю длину!..

Англ загадочно помалкивал. Взгляд его синих глаз изучающе пробежал по могучей фигуре Томаса, остановился на его решительном лице с фамильной нижней челюстью и крепко стиснутыми губами.

– Ты хорош, – произнес он наконец. – В тебе есть воля и сила. Да и то, что сумел спуститься в наш мир и дойти сюда… словом, дорогой мой потомок, тебе нужно попытаться.

– Что? – не поверил Томас. – Тянуть?

Англ кивнул. В синих глазах были сочувствие и поддержка.

– Да. Честно говоря, пытались многие. Но кто знает, что судьба прячет в рукаве?

– Вряд ли что-то хорошее, – буркнул Томас.

Он оглядел кончик копья, там даже уцепиться не удастся двумя руками, место только для одной ладони. Да и древко слишком гладкое, отполированное множеством рук. В том числе и тех, кто безуспешно пытался тянуть раньше.

– Берись, – подбодрил Англ. – Как пройти мимо, не попробовав?

– За некоторые вещи браться, – отпарировал Томас, – только позориться.

– А вдруг?

Томас вздохнул, коснулся рукояти, пальцы легли неожиданно удобно, при всей гладкости рукоять как будто прилипает к ладони, но стоит чуть разжать пальцы, и она словно сама выскальзывает.

– Тяни, – сказал Англ настойчиво, – ты должен!

Чувствуя себя донельзя глупо, Томас потянул. Рукоять, естественно, не сдвинулась, Англ покачал головой с укоризной. Томас потянул сильнее, но по глазам Англа видел, что старается вполсилы, а это нехорошо, как будто оскорбляет предка, и, сцепив зубы, потянул уже изо всех сил.

Рукоять дрогнула и начала выдвигаться, как будто из застывающего клея. Вокруг древка образовался валик из древесины, что тянется вроде бы следом, но не прилипает. Томас перевел дыхание, снова напрягся с новыми силами, на этот раз копье вылезло еще на ладонь. Англ ахал, заезжал то справа, то слева, Томас понял по его лицу, что пока никому не удавалось вытащить копье и на палец.

– Тащи же! – вскричал Англ ликующе. – Еще немного!

Глава 12

Кровь гудела в черепе Томаса, как огромный водопад, кости и суставы трещали, а жилы напряглись так, что звенели. Задержав дыхание, он вытащил еще чуть, еще, а затем копье пошло так легко, что он едва не свалился с коня. Через мгновение копье оказалось в его руках полностью, простое и невзрачное, больше похожее на пику, которой можно колоть из-под руки, сверху и прямо, а также при необходимости швырнуть в противника.

Англ вскричал ликующе, обнял Томаса за плечи, звонко расцеловал в обе щеки, отстранил и всмотрелся радостными глазами.

– Я знал!.. Я знал!.. Моя кровь себя еще покажет!.. Боги, как же счастлив бывает человек, у которого на земле осталось такое потомство!

Томас отдышался, взвесил в руке копье.

– Легковато. А я все-таки рыцарь. Если копье не годится для таранного удара, то это уже не копье.

Англ помотал головой.

– Это не простое копье!

– Догадываюсь, – сказал Томас осторожно.

– Им убили бога, – сказал Англ. – Оно вобрало в себя неимоверную силу. Тот, кто владеет этим копьем, будет непобедим в боях, его невозможно ни убить, ни даже ранить. Хозяин этого копья может пройти весь мир, совершая подвиги, может стать великим полководцем, может основать царство, а может и захватить готовое…

Мысли Томаса внезапно прыгнули на то поле, где его встретили сэр Болдуин, сэр Нэш и весь цвет их королевства. Как они готовы были вступить с ним в бой, когда сообщили, что он недостоин быть королем, а на трон посадят этого набитого дурака!

Огонь пробежал по жилам, воспламеняя вскипевшую кровь, мышцы вздулись, он ощутил в себе неимоверную силу и вместе с тем ту веселую ярость, что несколько лет вела его в крестовом походе во главе отряда самых отважных рыцарей, первыми принимавших бой и последними выходивших из боя.

Англ наблюдал за ним с одобрением, воин понимает воина без слов, Томас наконец спросил сильным голосом человека, готового к бою:

– Как звали героя, убившего бога?

Англ пожал плечами.

– Не знаю. Да и какой он герой…

– Как не герой? – удивился Томас. – Он же убил бога! Или не убил?

– А если бог сам того хотел? – ответил Англ. – Это ерунда. Главное, что копье отныне непростое. Часть мощи умирающего бога перешла в него…

Томас насторожился, прервал осевшим голосом:

– Погоди-погоди! Я боюсь и подумать, о ком ты. Этот бог… кто? Как его имя? Когда его убили?

Англ подумал, сдвинул брови.

– Убили очень далеко отсюда, где-то в жарких странах. Говорят, даже не богом был, а только сыном бога… Правда, не понимаю, почему он не перебил всех, кто пришел его схватить, не сжег город, не изнасиловал всех женщин? А так его распяли на кресте, а один из солдат, видя, как он мучается, тихонько кольнул острием именно этого копья под ребро. Ну, тот бог был таким худым и немощным, что умер сразу… Зато копье, уж поверь, стало чудодейственным.

У Томаса закружилась голова, в ушах зазвенело. Перед глазами замелькали видения жарких стран, толпы паломников, воины в блестящих медных доспехах, очень странных и смешных, только местные жители ничуть не отличаются от привычных сарацин…

– Так вот… – прохрипел он сразу пересохшим горлом, – так вот… что это за копье…

– Да, – подтвердил Англ. – Я не знаю, почему от такого слабого бога такая мощь, но с этим копьем ты получишь все, что пожелаешь. И мой род, род Англа, сына Гота, поднимется выше всех, даже короли будут у твоих ног… да что там короли! Будешь попирать императоров, будешь насиловать их жен и дочерей по праву сильного, никто и нигде не посмеет тебе перечить! Ты создашь державу, которую мечтали создать древние правители… мне как-то один пленный грек рассказывал про Ксеркса, Македонского, Цезаря… но они не смогли, а ты сможешь!

Томас с великим почтением пристроил копье на седле. Англ поощрительно улыбнулся.

– День был тяжелым? Пойдем. Я знаю, где тебе отдохнуть.

Томас запротестовал:

– Какой отдых? Мы с волхвом спустились сюда не для отдыха.

– Твой спутник сейчас беседует с богами, – пояснил Англ уважительным голосом. – Похоже, они давно знают друг друга. Тебе остается только подождать, от тебя ничего не зависит.

Томас пробормотал:

– Ну, если ничего не зависит…

Он повернул коня вслед за Англом. Тот ехал спокойный и суровый, облитый серебряным лунным светом. За широкой спиной на грубой кожаной перевязи меч, которым Томас успел попользоваться, в поясе неширок, очень похож на отца и дядю в молодости. Разве что у сэра Эдвина даже в фигуре больше благородства, осанка лучше, сразу видно, что едет не просто очень сильный человек, но и благородный…

Он заставил себя думать о другом, но это засело. Впервые ощутил какую-то смутную связь с тем, что плел калика насчет простонародности старых богов. Могучих, сверхмогучих, но простонародных.

Из лунного света выступил и приблизился дворец из крупных блоков мрамора. К массивным воротам из чистого золота, на которые больно смотреть, с величавым достоинством поднимаются широкие ступени. По обе стороны ворот огромные каменные львы, на всадников взглянули с холодным равнодушием.

Англ сделал небрежный жест дланью.

– Южные…

– И что там?

Англ в великом презрении изогнул губы.

– Изнеженные, сытые, богатые… Мясо для наших мечей! Мы готовим отряд, но пока ворваться не удается. Защита чересчур сильна. Но ты – из мира живых, тебя впустят. Отдохни, заодно рассмотри, как у них там запираются ворота… И вообще, что там за дополнительная охрана внутри.

Томас в сомнении смотрел на великолепный дворец, но сильная рука предка похлопала по спине настойчиво. Томас вздохнул и направил коня вверх по ступенькам.

Когда уже подъехал к воротам, снизу донесся довольный голос:

– Моя кровь в этом викинге! Не слезая с седла…

Томас оглянулся, но Англ, помахав ему, повернул коня и унесся в сумрак.

У закрытых массивных ворот Томас огляделся украдкой, чувствуя себя глупо: не видно привратников, а самому пытаться открыть – унизительно, взял копье в руку и, перевернув тупым концом вперед, собрался стукнуть в ворота. Едва копье приблизилось, створки распахнулись с такой торопливостью, словно и не тяжелые ворота, а двери собачьей будки.

В абсолютной тишине копыта стучат неестественно звонко. Вообще-то на коне в любой храм – свинство, но это же язычники, а попирая чужие святыни – утверждаешь свои, и Томас смотрел надменно и сурово, готовый дать немедленный отпор всему, что промелькнет даже мимо. Или даже догнать и дать отпор.

Впереди медленно открывается длинный бесконечный зал или множество залов, Томас не понял, длинными рядами выстроились колонны, то ли поддерживая свод, то ли отделяя один зал от другого. Тягостное ощущение бесконечности заползло в душу и не оставляло всю дорогу, пока конь с грозным цокотом копыт нес его по широким плитам мрамора мимо этих чудовищно массивных колонн, явно возводили их не люди.

Все серое с недобрым красноватым оттенком, других цветов нет, Томас ехал совсем угнетенный, конь пофыркивал и прядал ушами. Между колоннами блеснул свет, донеслись веселые женские голоса, а потом даже плеск, словно в озере резвится крупная рыба.

Открылся большой, ярко освещенный зал. Горящие факелы торчат из стен, а в массивных светильниках горит душистое масло, Томас сразу узнал знакомые восточные благовония, придержал коня. За колоннами открылся круглый бассейн, края инкрустированы цветной плиткой, трое обнаженных девушек плещутся в прозрачной воде, Томас успел увидеть даже их ступни на голубых плитках, которыми вымощено дно.

Еще пятеро сидят на краю бассейна, свесив ноги в воду, беззаботно хохочут и брызгают водой. По ту сторону бассейна накрытый стол, за ним длинное и широкое ложе с множеством подушечек. Томас остановил коня, но одна из девушек услышала цокот копыт, оглянулась, вскрикнула не столько испуганно, сколько удивленно.

Томас церемонно поклонился, чувствуя себя очень глупо, в побитых доспехах, с копьем в руке.

– Милые дамы, – пробормотал он неуклюже, – вы имеете дело с рыцарем, который знает толк в сохранении женской чести и добродетели, так что не пугайтесь, я сейчас удалюсь… И заверяю вас, никого из вас я не видел и при встрече не узнаю…

Пока плескавшиеся в воде спешили к бортику, те пятеро, что сидели на краю, вскочили с легкостью козочек и бросились к нему. Томас растерянно улыбался, раскланивался, его коня окружили смеющиеся удивленные лица, он слышал только веселый щебет, радостные восклицания, потом ласково, но настойчиво потащили с седла.

Он с некоторым недоверием покинул седло, коня тут же увели, а женщины, окружив его, с веселыми возгласами пытались снимать с него тяжелые доспехи. Он сразу ощутил себя легче, но когда одна потянулась к копью, сказал предостерегающе:

– Осторожно. Такое оружие слушается только хозяина.

Она отдернула руки, всмотрелась в копье внимательнее. Глаза стали круглыми, как у испуганной птицы.

– Неужели… Это то копье, что было в Дереве?

– То, – ответил Томас с неловкостью.

– Так вы…

– Это было нетрудно, – заверил Томас.

Женщины защебетали громче, его теребили, дергали, поворачивали, телу становилось все легче, и вдруг он увидел, что доспехи аккуратной горкой сложены на краю бассейна, и одна из женщин начинает отмывать с них кровь и грязь, просто замечательно, но ласковые руки с той же настойчивостью начали сдирать с него свитер, рубашку…

Когда тонкие пальчики ухватились за его ремень, он перехватил руку красотки, что даже язык высунула от усердия, пытаясь расстегнуть огромную металлическую пряжку, что одновременно служит и добавочной пластиной панциря на таком уязвимом месте.

– Погодите, – сказал он, – погодите, юная леди. Я не совсем хорошо знаю порядки в этом дворце, но я сомневаюсь, что ваш супруг… или отец позволяет вам такие вольности с незнакомцами. А я со своей стороны не хочу показаться неучтивым и неблагодарным гостем.

Женщина в удивлении подняла голову. На Томаса взглянуло юное чистое личико с румяными щечками и очень пухлыми губами, похожими на созревшие вишни. Глаза расширились, она всматривалась с таким недоумением, словно отказывалась понять его слова.

– Отважный воин, – произнесла она наконец очень тихо, щечки заалели ярче, – для нас всех большая честь омыть твои раны, умастить лучшими маслами… Отдохни, ты должен набраться сил для новых подвигов!

– Это да, – согласился Томас гордо, – я такой, мне только подвиги подавай. Но штаны с меня не надо, какой же это подвиг?.. Хотя вас здесь двенадцать… нет, даже четырнадцать, это дело меняет… но вообще-то я христианин, а к тому же рыцарь, который должен аки столб недвижимый на страже христианской целомудренности и девичьей стыдливости…

Целомудренные и стыдливые мягко, но настойчиво увлекали его к ближайшему ложу. Одна из юных женщин примчалась с большой золотой чашей, густая маслянистая жидкость едва не выплескивается через край. Томас потянул ноздрями, запах знаком с тех времен, когда Готфрида Бульонского серьезно ранили в грудь и сам бесстрашный сын Мелик-шаха Бейкайрук под видом простого лекаря проник в лагерь крестоносцев и вылечил почти безнадежную рану своего противника таким вот драгоценным зельем.

– Ну, – сказал он, – это дело другое, это можно… Я всегда готов полечиться в свободное от подвигов время, если для этого не нужно ничего.

Олег взбежал на крыльцо, спасаясь от запаха скверной дешевой браги, толкнул дверь, но в лицо ударило застоявшимся смрадом из запаха немытых мужских тел, вина, пережаренного мяса, рыбы, каши, а по ушам резанула дикая песнь полудюжины сильных грубых голосов.

Он миновал сени и встал на пороге комнаты. Впятеро больше, чем выглядит снаружи, массивные серые каменные блоки стен, столы сколочены грубо, как и широкие лавки, а люди, что за ними пируют… ох, недаром Томас назвал их пьяными простолюдинами.

На него не сразу обратили внимание, голоса обрывались медленно, к нему поворачивались, смотрели с великим удивлением.

Олег стоял неподвижно, совсем ни к чему, если Тор примет его за врага, а на нем сейчас боевой пояс, вдвое увеличивающий его и без того чудовищную силу, или его пасынок Улль схватится за лук, а у него все стрелы попадают в цель, как бы та ни двигалась быстро и какой бы мелкой ни оказалась. Да и Локи насторожился, а он очень быстр, чересчур быстр и опасен, как вообще опасен огонь.

Первым заговорил Хеймдалль, Мудрый ас, верный страж радужного моста, хотя вся его мудрость в том, что видит днем и ночью на расстоянии ста миль и слышит, как растет трава в поле и шерсть на овцах:

– Кто ты, пришедший без зова?

– Человек, – ответил Олег мирно. – Я ваш друг…

Хеймдалль хмуро улыбнулся, ярко сверкнули золотые зубы, а золотой рог на поясе качнулся и пропел звонкую ноту.

– Друг? Не припомню тебя среди наших друзей…

– Друг богов? – переспросил Локи. Высокий, красивый, он шагнул вперед, спросил резко: – Всего лишь человек? Не слишком ли?

Он сделал еще шаг, и вдруг жестокий удар сбил с ног Олега. Он ощутил соленый вкус во рту, приподнялся на дрожащих руках, в голове колокольный звон, выплюнул кровь и начал подниматься. Локи сказал с жестокой веселостью:

– Лежи, лежи!.. Жидковат ты против бога.

Олег поднялся, его шатало, но он постоял, выжидая, пока перед глазами перестанет двоиться, сказал хриплым голосом:

– И это все… что ты можешь?

Локи ахнул от такой наглости. Боги довольно закричали, отвага всегда вызывает сочувствие, а Локи ринулся, наклонив голову, как разъяренный бык. Олег в последний миг отступил вбок, каменная стена дрогнула от удара, даже под ногами качнулась земная твердь. Локи постоял, шатаясь, тряхнул головой и повернулся к Олегу.

Кулак Олега ударил его в нижнюю челюсть. Локи вздрогнул, колени подогнулись. Он коснулся ими пола, но тут же начал подниматься, и в этот момент тяжелый сапог поддел его под ту же челюсть. Зубы клацнули так звонко, что перекрыли шум и выкрики. Локи подлетел в воздух и тяжело грохнулся на землю, раскинув руки.

Олег стоял, тяжело дыша и сжимая кулаки. Локи начал подниматься, однако с высоты трона прогремел властный голос:

– Лежи, лежи!.. Ты на лопатках, не видишь?

Локи, не слушая Одина, вскочил и ринулся в драку, но его перехватили за плечи, оттащили. Кто-то сунул ему в руку огромный кубок с брагой, сообща заставили пить. Олег бросал осторожные взгляды в ту сторону, но чаще поглядывал на Одина и его окружение.

Один неотрывно смотрел на Олега единственным глазом. Олег стоял неподвижно, старался выглядеть предельно дружелюбным.

Глава 13

Один сказал неожиданно:

– Раз уж ты сумел прийти прямо к нам… что ж, садись за стол. Будешь рассказывать потомкам, что удостоился чести сидеть с богами.

Боги довольно зашумели. Олег сделал вид, что колеблется, такая честь, такая честь, прошел вдоль стола, вроде бы не решаясь сесть, наконец вдвинулся между Тором и Хеймдаллем, оказавшись от Одина отделенным только его сыном Тором.

Локи, уже забыв об Олеге или сделав вид, что забыл, пробежал по залу, подпрыгивая и кривляясь, неожиданно спустил портки и замер, выпучив глаза. Боги грохнули от смеха, Один взревывал и тер кулаком единственный глаз, Тор стучал кулаком по столу, затем, обессилев от хохота, начал сползать с лавки, лицо расплылось, словно вылепленное из киселя, уже не смеялся, а слабо хихикал и вяло отмахивался. Мол, перестань, а то умру от смеха.

Олег не сразу сообразил, что Локи в очередной раз повторил свою коронную шуточку: привязал к мошонке длинную козлиную бороду. Боги ржали, хохотали, смеялись и верещали от восторга. Хохотала прекрасная дородная Фригг, жена Одина, смеялась дочь Ньерда и сестра Фрейра богиня любви Фрейя, взвизгивала от радостного хохота нежная и кроткая Идун, богиня вечной юности. Они тоже рассматривали такую смешную мошонку и смеялись, смеялись, смеялись громко, звонко, ликующе, жизнерадостно.

Один хохотал гулко, мощно, наконец взглянул на Олега, медленно посерьезнел.

– Тебя это не веселит?

– Нисколько, – ответил Олег тихо.

Один уловил тоску в его тихом голосе, переспросил:

– Но что-то печалит?

– Да, – ответил Олег.

– Что?

Олег кивнул на голого Локи, что прыгал, кривлялся, корчил рожи, тряс гениталиями и снова и снова показывал всем длинную бороду козла, на случай если кто не в полной мере оценил остроумную шутку, которую он повторяет бесчисленное число раз.

– Когда-то и я этому смеялся.

– И что? – спросил Один с интересом. – Я и сейчас смеюсь.

Олег вздохнул.

– А я уже нет.

Боги хохотали, Один смотрел испытующе.

– Это что-то значит?

Олег буркнул:

– У меня с юмором всегда были нелады. Но, думаю…

– Что? – спросил Один.

– Думаю, что уже никого из сегодняшних этим не рассмешить.

Один насторожился.

– Ты что этим хочешь сказать?

– Что сказал, – ответил Олег осторожно. – Мир не просто меняется. Он…

Замялся, подыскивая точное слово, Один уточнил раздраженно:

– Что делает мир?

– Взрослеет, – сказал наконец Олег.

Один спросил строго:

– А это при чем?

– А вы, – ответил Олег тихо, – все такие же… молодые.

Боги снова весело зашумели, только Один продолжал внимательно всматриваться в человека единственным глазом.

– Договаривай, – посоветовал он.

Олег сказал негромко:

– Зачем? Ты, отец мудрости, уже понял.

Один кивнул в сторону остальных богов.

– А им знать не нужно?

– Не поймут, – ответил Олег коротко. – Я и то не знаю, так ли ты понял.

Он чувствовал, что единственный глаз Одина прожигает его насквозь, высвечивает все в нем. Эту способность Один получил от Мимира, отдав ему глаз. Но и видя все, может ли Один понять? Ведь неграмотный тоже видит те же значки на бумаге, что и грамотный.

– А ты? – поинтересовался Один.

Боги сперва прислушивались, но, утеряв нить, быстро потеряли интерес и вернулись за стол, где и продолжили пир, бахвальство, борьбу на локтях. Олег сказал так же осторожно:

– Я человек, Один. А человеку свойственно учиться. Даже ленивый чему-то да учится за очень долгую жизнь.

Один буркнул:

– Очень медленно, это верно. Ты вон волчовку тыщу лет носил.

– Больше, – ответил Олег кротко. – Но все-таки снял, как видишь.

– И что ты хочешь?

Олег вздохнул, развел руками, снова вздохнул. Видно было, как не хочет говорить неприятное, и видно, что скажет, для того и пришел, только либо хотел как-то оттянуть момент, либо надеялся, что оно само как-то скажется или прояснится в разговоре.

– Не надо возвращаться в мир, – выговорил он с трудом. – Новая вера очень сильна, и люди… уже не поклоняются вам. Время других богов. Этих богов, не обижайтесь, народы приняли.

Один медленно наливался гневом. Массивное строгое лицо исказилось, стало страшным, проступили звериные черты. Глаз налился жутким багровым огнем.

– Это ты говоришь нам? Нам, которые всю жизнь воевали с великанами и победили? Нам, кому предначертано встретиться именно здесь, на земле в долине Вигрид, в последней страшной битве? Мне предстоит первым сразиться с чудовищным волком Фенриром и погибнуть… Мой сын Тор убьет змея Митгарда, но сам, пораженный его ядом, сможет отойти только на десять шагов и падет мертвым! Локи и Хеймдалль убьют друг друга, а пес Гарм бросится на Тюра и погибнет вместе с ним… От меча Сурта падет Фрейр, Сурт убьет всех женщин, которых ты видишь сейчас радостными и смеющимися…

Один на миг умолк, тень печали скользнула по его суровому лицу, но тотчас же он гордо поднял голову и продолжил торжественно:

– Но Видар, молчаливый ас, добьет раненного мною Фенрира, а сыновья Тора, Магни и Моди, подхватив молот своего отца, убьют Сурта, огненного великана… Однако тот, умирая, ударит по ясеню Игразиелю, дерево вспыхнет. Его корни, источенные драконом Нидгегом, не в силах держать ствол, а с ним и небесный свод: тот рухнет, и земля погибнет… Это все увидели в будущем прорицатели! Так суждено, это случится, и я знаю, что мы все достойно встретим свой последний страшный час…

Олег слушал, в зеленых глазах волхва Один видел глубокое сочувствие, что сбивало с толку и не давало сорваться в неистовую слепую ярость берсерка. Тем более страшную, что берсерком может оказаться бог. Верховный бог.

– Этого не случится, – произнес Олег со странной ноткой, Один не смог определить, чего в ней больше: печали или радости. – Все было бы так, как в пророчествах, если бы не… если бы не возникла третья сила. Но она возникла. Впервые народы и весь мир освобождены от фатума. От судьбы. Свобода воли… что-то незнакомое, да? Непонятное даже… Но человек получил эту неведомую раньше свободу воли… и ему это понравилось. Теперь вина не на богах, а целиком на нем, на человеке. Он сам отвечает за свои поступки, судьба ни при чем.

Один прорычал:

– И что же?

– Рагнарека не будет, – пояснил Олег.

– А что будет?

– Град Божий, – ответил Олег. – А может, и не будет, строители все-таки хреновые. Но строят, стараются. А вот Рагнарека уже не будет точно.

Один рыкнул:

– Это твое прорицание? Твое видение?

– Нет, – сказал Олег. – Взгляни на их святых… ну, это тоже боги, только помладше. Посмотри, увидишь разницу.

– Куда смотреть? – спросил Один угрожающе.

– Я укажу путь, – пообещал Олег. – Ты только яви свою мощь… тебе ведь подвластно видеть все на земле? Как и то, что было? Правь конями, а я возьму вожжи…

Один хмуро взмахнул рукой, а Олег вперил напряженный взор в пол. Посреди зала появилось облако, разрослось, стала видна каменистая земля, массивные плиты. С небес опустилась невысокая черноволосая женщина с ребенком на руках. Быстро передав младенца другой женщине, стоявшей на земле, опустившаяся с небес вскинула руки в повелительном жесте. Между ладонями блеснула слепящая молния и мгновенно затвердела, превратившись в узкий длинный рыцарский меч, двуручный, с рукоятью крестом.

Одеяние женщины вспыхнуло жарким огнем и превратилось в блистающий панцирь и доспехи дивной красоты и умелой отделки. Все части подогнаны с изумительным тщанием и умением, на панцире искусными граверами нанесены сцены из жизни плотников. Шлем из голубой стали украшен затейливой насечкой, на гребне пышный плюмаж из длинных разноцветных перьев заморских птиц.

Женщина взглянула сурово куда-то за грань видимого в облаке. Донесся мощный рев, и тогда ее рука, укрытая стальными пластинками от плеча и до кончиков пальцев, решительным жестом опустила забрало.

На локте левой руки возник обратнокаплевидный щит искуснейшей работы: золотые звездочки гвоздиков по краю, а в середине герб – терновый венец на звездном поле, змей и яблоко. Женщина раздвинула ноги в стальных доспехах, даже ступни и пальцы ног укрыты искусно выкованными и загнутыми полосками стали, что образовали обувь из высокосортного железа.

Каменная земля под женщиной выгнулась горбом. В комьях земли поднялся огромный жеребец в полных доспехах, покрытых сверху цветной попоной, голову закрывает стальная пластина, оставив места для глаз, между ушей торчит небольшой плюмаж.

Женщина в блистающих доспехах вскинула меч-молнию…

Уже и прочие боги, прервав пир, вылезли из-за стола и, окружив облако, смотрели во все глаза на дивную всадницу. Один прорычал в гневном изумлении:

– Это… что за валькирия?

– Пресвятая Дева, – ответил Олег. – Ну, она была примерно так же одета, как и вы все… в смысле Фрейя, Идун, Сиф, Лефн, Син, Вар, Фулла… но теперь вот такая, на прекраснейшем из коней, в дивных доспехах искусной работы.

Женщина в облаке занесла меч для удара. В поле зрения вдвинулся исполинский дракон, голова больше всадницы вместе с конем. Распахнул пасть, даже Один охнул: глотка чудовищного Змея показалась входом в преисподнюю, откуда не бывает возврата. А масса зубов, каждый размером с длинный меч, выглядят так, что легко искрошат в пыль даже скалу.

Завязался бой, набежали мужчина и женщина, небесную всадницу Змей выбил из седла, но спас рыцарь, женщина отвлекла дракона на несколько секунд, а всадница, хромая, сорвала с седла длинное копье и, зажав под мышкой, набежала и вонзила дракону в грудь. Тот ревел и пытался ее достать, но добил дракона все-таки рыцарь, а затем сильными ударами разрубил костяной панцирь на шее, перерубил позвоночник, жилы, и голова Змея тяжело рухнула на землю.

Привлеченные видением, боги жадно толпились вокруг и глазели неотрывно. За их спинами хлопнула дверь, в комнату вошли, громко топая, двое смертных героев из Валгаллы, оставив пиры. Один из них, высокий и красивый воин с жестоким лицом и глазами ястреба, всмотрелся в облако и выкрикнул ликующе:

– Моя кровь!.. Этот парень – мой внук. Он сейчас гостит у южан.

Один бросил на Олега быстрый взгляд:

– Но ведь… этот… Змей… он же?..

Олег кивнул.

– Да. Это и есть Митгардский Змей, которого должен был убить Тор, а затем умереть от его яда.

Во всем зале наступила мертвая тишина. Олег видел по застывшим лицам, что рушится все их мироздание: до этого момента все знали, кому и что предстоит делать в будущем, кому как и в схватке с кем погибнуть.

Один прорычал:

– Но как же… Ведь нам предначертано! Мы все знаем, что нам предстоит!

Олег развел руками.

– Так и было. Вам всем предстояло погибнуть в Рагнареке. Но я уже сказал, что человек получил свободу воли и… все изменил. Мир не погибнет. Мир даже не останется тем же, он начал стремительно меняться.

Глава 14

Боги громко спорили между собой, Олег видел ненавидящие взгляды, чувствовал, что, не будь здесь Одина, его бы разорвали на части. Он чувствовал неприязнь верховного бога, наконец Один прорычал зло:

– Это еще ничего не значит! А ну-ка, покажи, как живут эти земляные черви сейчас! Посмотрим, насколько мир начал меняться, да еще стремительно…

Олег устремил взгляд в середину комнаты, вспоминая картину стольного города, тут же из пустоты донеся колокольный звон, начали проступать полупрозрачные здания, задвигались фигурки.

Город наливался красками, становился ярче, а колокольный звон звучал уже с разных концов. Олег напряженно всматривался в город, делая городские кварталы более зримыми, четкими, сейчас ему самому городская жизнь показалась пронизанной этими перезвонами колоколов: свои у каждой церкви, монастыря и даже часовни, да не просто колокола, а целые наборы колоколов, а мастера колокольного звона наигрывают сложные мелодии, и все оповещают о начале или конце работы, о рождении отпрысков знатных семейств, о свадьбах и похоронах, о всех церковных службах, а когда совершаются великие события: объявление войны или мира, приезд короля, – то звонят все колокола, это дивная музыка, когда весь воздух по всему городу звенит и поет, воспламененный музыкой сфер.

Улицы города заполнены разноцветным горластым народом, всадники и телеги протискиваются с трудом. Везде лавки оружейников, ткачей, кожевников, визг напильников врывается в крики водоноса, их покрывает жужжание прялок, из булочных вкусно пахнет свежим хлебом, рослые кони тащат тяжело груженные виноградом телеги, а когда вдвинулось через городские ворота стадо коров и пошло растекаться по улицам, было перекрыто все движение.

Глаз Одина вспыхнул, когда решетка замка поднялась, а мост опустился. Через ров поехал на красиво убранном коне блистающий доспехами рыцарь в сопровождении десятка всадников, тоже в дорогих доспехах, со вскинутыми к небу копьями. У всех подняты забрала, но видно, что достаточно простого движения, чтобы закрыть и тем самым обезопасить лицо.

Под всеми рыцарями великолепнейшие кони, упряжь сияет тщательнейшей отделкой, кони покрыты длинными кольчужными сетями, поверх кольчуг – стальной броней, а поверх металла еще и красочной попоной, где разными цветами расписаны сцены из сражений людей с чудовищами. Народ с ликующими криками сбегается со всех сторон, на всадников смотрят с восторгом, бросают им под ноги цветы, ветки, подбрасывают в воздух шапки.

Вместе с рыцарями ехал и человек с непокрытой головой, макушка выбрита, а вместо стальных доспехов обычная коричневая ряса, подпоясанная веревкой.

Олег пояснил негромко:

– Это и есть самый важный человек.

Один сказал глухо:

– Что? У него даже меча нет.

– Не меч важен в этом мире, – сказал Олег тихо.

– А что?

– Слово, – ответил Олег.

Тор захохотал.

– Что за дурь? Слово может остановить мой кулак?

Олег показал на город, через который медленно двигались великолепные всадники.

– Здесь был твой жертвенник. На каменном алтаре тебе резали пленных мужчин, как на алтаре Фрейи резали женщин. На алтаре Локи резали, как ты помнишь, всех, Локи не перебирал, принимал всех. Так вот, сейчас на том месте, где был твой алтарь, выстроена церковь. Хочешь взглянуть?

Не дожидаясь ответа, он повернулся к Одину. Тот наклонил голову, видение городской жизни исчезло, взамен появилось суровое и прекрасное здание, строгое, с выверенными пропорциями, устремившее к небу высокие стены, а потом и остроконечный шпиль на высокой башенке. В распахнутые ворота постоянно входит народ, а у почти всех выходящих – просветленные лица.

– В мир пришел новый бог, – сказал Олег, – вы это знаете. Ему не приносят кровавых жертв, но за него умирают… Показать, сколько было казнено, растерзано, брошено в клетки к львам, чтобы заставить их отказаться от приверженности этому богу? Никто из вас не может похвастаться тем, что за него добровольно умер хоть один человек. Никто!

Тор зарычал, в рыжей бороде распахнулся огромный рот, крупные желтые зубы щелкнули с такой силой, что перекусили бы любую кость. Глаза под мохнатыми рыжими бровями вспыхнули.

– Ты хочешь, чтобы мы уступили этому богу?

– Люди ушли от вас к другому богу, – напомнил Олег. – Так что вы уже уступили. Я хочу только, чтобы вы остановили Язву. Она испортила землю на десятки миль…

Тор захохотал.

– Точно! Я сам видел. Болото ширится, людишки бегут в панике. Хорошо!.. пусть видят, кто сильнее: мы или их новый бог.

– Вы их стараетесь запугать, – сказал Олег.

Тор удивился:

– Конечно! Смертные должны ужасаться перед мощью богов.

Олег развел руками.

– Вот ты и ответил. Того бога любят, а вас боятся. Что лучше?

Тор проревел победно:

– Когда боятся!

Несколько голосов радостно закричали в его поддержку, только Один, глянув на Олега с неприязнью, смолчал, продолжал смотреть на выехавших рыцарей.

Смотрели и остальные боги, их злые голоса становились все тише. Олег наконец уловил в их лицах некоторую подвижку. Первым посмотрел на себя Локи, отцепил от мошонки козью бороду и снова начал смотреть. Потом, спохватившись, отбросил клочок шерсти и натянул штаны. Остальные смотрели и смотрели, только Хеймдалль качнул головой, взгляд его запавших глаз пробежал по грязным, лохматым, дурно пахнущим богам. Лицо его дернулось, словно судорога впервые перекосила каменное лицо, он шумно задышал, а кулаки сжались.

Олег не понял, что отразилось в глазе Одина, верховный бог снова повернулся к видению жизни города, где и у него когда-то был жертвенник. Он шумно дышал и пристально всматривался в рыцарей, горожан, торговцев, ремесленников, особенно – в гордых и статных рыцарей на красивых украшенных конях.

Видение медленно гасло, облако съеживалось, а движущиеся внутри него фигурки уменьшались, стали прозрачными, постепенно исчезли. Один хмуро молчал, суровые складки прорезали лоб, мохнатые брови сшиблись с такой силой, что слышался треск, между ними проскакивали искры, словно там били кремнем по огниву.

– Не вините их, – проговорил Олег в тишине. – Они… стали другими. Это уже совсем другие люди.

Один перевел на него суровый обрекающий взгляд.

– А ты?

Голос прогремел, как гром, под сводами коротко блеснула тусклая молния. Олег переступил с ноги на ногу, развел руками.

– Мне хуже всего, – признался он. – Я как раз между ними и вами. Потому я понимаю как их, так и вас… но мне от этого не легче. Я стою на разъезжающихся льдинах: одна нога на одной, другая – на другой. Хреново мне, понятно?

В напряженной тишине раздался голос Англа:

– Ха-ха!.. Надо выбрать между родителями и внуками?.. Не завидую тебе, Олег!

Он смотрел на Олега с насмешкой, но во взгляде голубых, как у Томаса, глаз Олег увидел и молчаливую подсказку.

– Вы все те же, – сказал Олег тяжело. – В этом ваша гордость… в этом и поражение.

Со всех сторон на него смотрели хмурые озлобленные лица. Локи взвизгнул злобно:

– Не слушайте его! Он все врет!

Один громыхнул тяжело, словно раскаты грома прокатились над головами:

– Почему?

Олег сказал горько:

– Вы знаете, кем вас считают?.. Демонами!.. Исчадиями ада!.. Погаными тварями, вырвавшимися из подземелий, чтобы извести весь род людской.

Ошеломленное молчание было ответом, он видел растерянные непонимающие лица. Первым зашевелился и обронил слово Локи, впервые без крика, воплей, яростного напора:

– Мы?.. Демоны? Да кто, как не мы, воевали с великанами, чтобы спасти людей?

– Новая вера, – сказал Олег, – победила еще и тем, что сумела убедить всех, будто вы – демоны, порождения дьявола… это такой противник их главного бога. Народы в это поверили. А это и есть окончательное поражение. Вас даже слушать не будут, что вы – боги, древние боги этой страны. От вас разбегутся с криками: демоны, исчадия ада!.. Умы и души уже заняты новым богом.

Один спросил остро:

– Олег, Олег… Может ли быть такое, чтобы умы и души всех?

Олег прямо посмотрел ему в глаза.

– Ты прав, мудрейший. Но те, кто противится этой вере, тоже не знает о вас. Они либо преступники, либо борются с верой в Христа за… другую ипостась Христа. Но и они считают вас исчадиями ада. И для них признать вас – навеки погубить свою бессмертную душу. Теперь все, что вы делаете, воспримется как приход сил Тьмы и Зла.

Он помолчал, добавил совсем тихо:

– И уже… воспринимается. То, что вам удалось привлечь на свою сторону герцога Гере, совсем не победа!.. Он служил вам в полной уверенности, что продал душу дьяволу! Исчадиям ада. И что за ту власть и наслаждения, которые вы ему обещали, он будет осужден на вечные муки в христианском аду, куда попадет непременно, ибо он… христианин, хоть и очень плохой христианин.

Тор проревел зло:

– Как это? Я же ему все объяснил!

Олег усмехнулся.

– Ты посмотри на себя, Тор. Почему бы тебе не явиться к нему в облике благородного сеньора в дорогих латах? Сбрив бороду, укротив волосы… да и вымыв заодно? И речами, исполненными благородства и достоинства, не склонить его встать за древнюю веру отцов-прадедов?.. А ты посмотри, посмотри на себя! Именно таким люди и представляют дьявола: грязным, лохматым, рыжим, почти животным…

Тор взревел, ощутив оскорбление, полез было в драку, но на нем повисли Браги, Хеймдалль, Тюр и даже Бальдр, удержали, напоминая, что знатные сейчас одеваются очень богато, тем и отличаются от незнатных. А козы и коровы так вообще ходят голыми.

– Все, что делаете, – договорил Олег, – для них – козни дьявола. Пока мы ехали сюда, наслушались всего… Ничего, кроме страха и отвращения. Ваш выход в мир как только не называют! Самые мягкие – Чертова Расщелина, Черная Язва, Адово Урочище… Это ты, светлый Бальдр, живешь в черной язве, понял?

Бальдр содрогнулся, сделал жест, отгоняющий дурные мысли. Олег сказал:

– То, что называете удалью, подстрекая воинов одной усадьбы нападать на соседей и разорять их, – теперь считается великой подлостью и мерзостью, делом рук Врага. Вы считаете доблестью, когда сосед угоняет у другого коней, коров или овец, а в христианском мире это – воровство и преступление. У вас… ну хорошо, у нас пленных приносили в жертву, это было для всех естественно – а как же иначе? – но сейчас в жертву нельзя даже воробья! Да, вот такой мир, в котором не осталось для вас места.

Один громыхнул тяжело:

– Но мы – есть. И мы это место добудем силой.

– Вас нет, – возразил Олег. – Вас уже нет на земле. Я сказал, что даже герцог Гере служил не вам, а дьяволу, ибо вы для него – сонм дьяволов. А то, что зрите как вашу овеществленную волю, что победно изливается в мир, для христиан – мерзкое болото из крови и нечистот, грозящее затопить их чистый светлый мир.

Один молчал, Тор вскрикнул страшным голосом:

– Как это… нет? Да я сейчас выйду во всей своей мощи…

Олег прервал:

– И люди увидят сорвавшегося с цепи дьявола. Сейчас мир принадлежит другому богу, кроме него, в этом мире еще пакостит дьявол. Для вас нет места, вас могут считать только демонами. Разве этой участи вы хотели?

Глава 15

Один кивком подозвал к себе Англа. Рослый викинг подошел с гордым достоинством, он воин, а не слуга, слегка склонил голову в приветствии.

– Где, говоришь, твой потомок? Который убил Митгардского Змея?

Англ широко ухмыльнулся.

– Отвел к воротам Восточного дворца. Разузнает, как запирают на ночь ворота, отворит тихонько, а потом ворвемся… Сейчас отдыхает в знойных объятиях роскошных женщин.

– Ого, – сказал Один. На его неподвижном лице впервые проступила хмурая улыбка. – Тогда не так уж и сильны нынешние боги!

Он взглянул на Олега. Тот угрюмо сдвинул плечами.

– В дороге можно чуть больше, – сказал он.

Один прогремел, повышая голос:

– Нет! Законы святы. Если твой друг, который с головы до ног принадлежит тому миру нового бога, сейчас в объятиях… твоя голова украсит самый высокий кол в частоколе!

Олег вздрогнул.

– Почему?

Один ответил жестко:

– По законам мира, который ты защищаешь, он не должен находиться ни в чьих объятиях! Если же преступил, то в мир пришел лживый бог и лживая вера. Как видишь, я суров, но справедлив.

Сердце Олега упало в бездонную пропасть. Боги окружили его, он видел в их глазах смерть. Тор зловеще усмехнулся и начал надевать на огромные лапищи железные рукавицы.

– Не верю, – проговорил Олег с трудом. – Не верю…

– Почему? – спросил Один свирепо. – Тебе же сказали, он в объятиях восточных красавиц.

Олег покачал головой.

– Новый мир отличается от нашего двумя важнейшими вещами.

– Какими?

– Он умеет пользоваться столовыми приборами и… сдерживать позывы плоти.

Боги невольно расступились, когда он двинулся к двери, только Локи крикнул:

– Удерет!

Несколько рук протянулись к Олегу, он прыгнул в дверь головой вперед. За ним метнулись с ревом, он перекатился колобком и скакнул с крыльца.

За спиной шум и крик, донесся грозный окрик Одина. Олег оглянулся, боги нехотя остановились, только своенравный Локи сделал вид, что не расслышал, ринулся за Олегом.

Олег в последний момент избежал кулака Локи, но рухнул от подножки. Удар ногой подбросил его в воздух, с трудом извернулся, перехватил кулак бога огня и рванул на себя, подставив колено.

Челюсти Локи лязгнули, как будто по ним ударили кувалдой. Олег успел ударить еще раз, но Локи двигался немыслимо быстро, кулаки Олега месили воздух, а сам он охнул, когда чудовищный удар выбил весь воздух из груди, а следующий бросил на землю.

Локи с наслаждением попинал его ногами, Олег согнулся в ком и подтянул к груди колени, закрывая живот, Локи бегал вокруг и все старался ударить побольнее, злился, сыпал ругательствами и обидными кличками.

Снова донесся грозный голос Одина, Локи опять сделал вид, что не услышал, и тогда в третий раз Один крикнул так, что загрохотал гром, а рядом с Локи ударила молния, ослепив обоих на пару минут.

Локи отступил, крикнув:

– Мы еще встретимся!

Он исчез, через мгновение Олег увидел гибкую фигуру с красными волосами на крыльце. Хлопнула дверь, у дома все опустело. Олег с трудом поднялся, тело стонет от жестоких ударов, не осталось ни одной целой косточки.

Колени дрожали, он заставил себя бежать, наконец из мрака выступил белоснежный дворец. Ноги подкашивались, Олег с трудом взбежал по широким мраморным ступеням, с золотых ворот сорвался злой лучик и кольнул глаза.

Олег зарычал, каменные львы по обе стороны двери прижали уши и притворились совсем каменными. Он шагнул к запертым воротам, поднял кулак, а двери за всю жизнь второй раз распахнулись не по приказу хозяина, а от страха перед вторгающимся.

Правда, внутри его дважды пытались остановить, а в третий раз перед ним поспешно захлопнули двери. Да еще и стражи бросились с двух сторон.

Когда все было кончено, Олег, хрипя и задыхаясь, кое-как протиснулся через обломки двери. Зал поражает роскошью, с потолка свисают дорогие люстры, стены в золоте, а посреди королевского вида диваны, огромный стол, весь заставлен блюдами с жареной птицей, печеной рыбой, на середине стола поднос из чистого золота, на нем – огромный кабан, зажаренный целиком. По бокам жареные гуси и лебеди, что выглядят комочками, а третий ряд из печенных в сухарях перепелок.

Кувшины из золота, украшенные драгоценными камнями, кубки с вином, от которого запах по всему залу…

На центральном ложе возлежит завернутый в белоснежную тогу рослый мужчина с голубеньким платочком на шее. Две полуголые женщины, стоя на коленях, держат подносы с жареным мясом и кубками, полными вина, третья женщина, зайдя со спины, массирует мужчине шею, а еще две медленно и томно танцуют перед возлежащим. Одежды на них уже почти не осталось, и когда Олег восстановил дыхание, обе сбросили последние ленточки.

Танец еще тот, Олег поморщился, хотя, конечно, при таких тонких талиях и такие мощные задницы… сойдет любой танец, сиськами трясут прямо перед лицом сластолюбца.

Мужчина уловил появление Олега, повернул голову. На Олега взглянули синие глаза. Рыцарь рывком вскочил и, путаясь в белой тоге, бросился к Олегу с радостным воплем:

– Ну, наконец-то!.. Ты где был так долго?.. Я тут весь изождался!

Женщины развернулись и обиженно смотрели вслед, танцующие медленно останавливались, их тела все еще изгибаются плавно и чувственно, крупные груди слегка подкрашены в районе сосков, колени намекающе разведены. Те, что с подносами, развернулись и, не поднимаясь с колен, с надеждой посмотрели на Олега.

– Ах ты ж… – прохрипел Олег, – ждал он меня… вавилонская блудница…

Томас подбежал, подхватил под руку.

– Что с тобой?.. Почему кровь?

– Комары покусали, – ответил Олег и плюнул кровью. – Ну и как тебе… оргия, скотина?

Томас оглянулся.

– Оргия? Олег, ты не так все понял! – начал объяснять он, судорожно пытаясь натянуть доспехи. Олег молча начал помогать. – Эти милые дамы предложили мне отдохнуть. Все очень децентно, это ты со своим нечестивым пониманием такое вот измыслил непотребное! Мы здесь беседовали о разнице в творчестве трубадуров и миннезингеров. Во всяком случае, я беседовал, это точно… ну, вообще-то пытался…

Олег посмотрел через его плечо на роскошных женщин с холеными телами. Неизвестно еще, умеют ли вообще разговаривать за ненадобностью, а он о поэзии!

– А непотребством? – потребовал Олег грозно. – Непотребством занимался?

Он потащил рыцаря к выходу, Томас торопливо шел рядом, вскрикнул шокированно:

– Олег, как ты можешь? При женщинах… такое… – возмутился Томас, нахлобучив шлем.

– Могу, – отрезал Олег. – Даже не представляешь, что должно случиться!

– При… не совсем достойных поступках? – спросил Томас и оглянулся на женщин. – Я так тебя понял?..

– Именно!

– И в мыслях не было, – сказал Томас твердо. Олег смотрел пристально, Томас чуть смутился, но взгляд выдержал, ответил с той же твердостью: – Может, что и мелькнуло, но я сразу же отогнал как недостойное рыцаря и христианина. И с этими любезными дамами обращался учтиво и политесно, как и должен обращаться рыцарь…

С любезными дамами, повторил про себя Олег. Это же просто сладкое мясо для утех, какие на хрен дамы, они же не поймут, вообще другого языка не знают, что и не язык вовсе, они созданы, обучены для другого и ничего другого знать не желают. Лучше бы со своим конем говорил о поэзии, тот больше поймет.

Острая мысль кольнула, как шило, прошла по спинному мозгу вверх. Он повернулся и во все глаза посмотрел на Томаса. А ведь именно это и была настоящая битва для Томаса! Он ждал, что придется с копьем и мечом, а ему подсунули нечто потруднее: искушения…

Он оглянулся на оставшихся далеко позади вакханок: с пьяным смехом воздымают кубки и, даже не пытаясь противиться похоти, заползают одна на другую. Похоже, все семь смертных грехов обрушились, как горная лавина, на Томаса.

Он зябко передернул плечами.

– Ну и как ты, – спросил он неверяще, – как избежал… э-э… ну, избег?

На благородном лице рыцаря проступило некоторое недоумение.

– Сэр калика, ты о чем?

– Сам знаешь, – ответил Олег обвиняюще, – не прикидывайся овечкой. Такие бабы трясут выменем! И мертвый восшевелится. Кровь, поди, вскипела?

Томас посмотрел ясным взглядом, как смотрел бы хрустальный человек на выползшего из болота бобра.

– Сэр калика, человек благородного происхождения умеет сдерживать плотские порывы. Поступить иначе – сойти с пути, указанного Господом.

– Ах да, – пробормотал Олег.

– Что «ах да»? – спросил Томас с подозрением.

– И здесь твой Господь…

Томас ответил с достоинством:

– Если уж на то пошло, то Господь, ладно, хрен с ним, поймет и простит, но сама Дева Мария зрит с небес! Под ее взором мужчине постыдно лгать, подличать, трусить… Он уже и не мужчина после этого, а… ну, скажем, язычник какой-нибудь.

– Спасибо, – ответил Олег саркастически.

– На здоровье, – холодно ответил Томас. – Сам напросился.

Олег подумал, кивнул.

– Ну да, перед бабой, оно конечно, надо гонор держать. Хотя, конечно, другой бы нашел оправдание.

– Нет оправданий, – отрезал Томас. – Это вы можете скрыться от своих богов, что живут в болотах, реках, а то и вовсе в хлеву, а наш Господь все-е-е-е-е видит! От его глаза ничто не укроется!

Олег зябко передернул плечами.

– Жуть какая, – пробормотал он. – Никакой свободы личности, везде вторжение в… мою избу. От вашего Бога даже там не скроешься?

– Не скроешься, – сказал Томас победно. – Хоть под кроватью спрячься. Хоть в темный чулан заберись. Это вашего божка можно повернуть задом, чтобы ничего не зрел, и занимайся непотребством вволю, а с нашим такое не пройдет!

Олег вздохнул.

– Что за жизнь, что за жизнь… И вы на такое согласились?

Томас сказал с суровым достоинством:

– А что делать, если человек хочет стать лучше, но у самого нет сил? Только вот так, вручив бразды Господу. И присягнув ему!

Олег вздохнул, Томас не понял, что в тяжком вздохе калики больше: тоски или непонятного облегчения.

– Пойдем, – сказал Олег. – Щас мы им предъявим. Предъявим!

Конь Томаса возлежал, как и его хозяин, на широком, богато убранном ложе, веселые вакханки ему надели венок на голову и угощали сладкими фруктами и поили дорогим вином. Раздавленные гроздья спелого винограда украшали ложе и бока жеребца, а пропитанная вином одежда вакханок прилипла к телам, красиво подчеркивая их прелести.

– Вот я вас! – рявкнул Томас. – Во что превращаете христианского коня?

Женщины засмеялись, одна бросилась ему на шею, две другие начали поспешно сбрасывать намокшую одежду.

– Ах, дорогой герой!.. Он так силен, так красив, так мужественен!.. А посмотри, какая у него стать, у нас уже слюнки текут, сейчас с ним позабавимся… Присоединяйся!

Томас рыкнул, конь вскочил с готовностью и встал врастопырку возле ложа. К счастью, захмелевшие вакханки, расседлав, оставили седло рядом. Томас поспешно затянул подпругу, поставил ногу в стремя, женщины подбежали с кубками вина, однако он поднялся в седло и, разобрав поводья, направил коня к воротам.

Олег забежал вперед, словно желая услужить господину, открыл ворота, а Томас, отбрыкиваясь от хватающих его за ноги женщин, галопом вылетел наружу.

Глава 16

Небо такое же низкое и серое, унынием и тоской пахнуло от безжизненных просторов. Томас зябко передернул плечами, не такой уж и холодный ветер, но что-то в нем могильное, отвратительное, мерзкое.

Олег сбежал по ступенькам дворца, Томас видел, как остановился вдруг, а из полумрака выбежали эти лохматые, грязные и неопрятные демоны, которых калика почему-то зовет богами.

– Стойте! – прокричал Олег. – Пусть Один скажет… Один!

Послышался топот, на восьминогом сером жеребце сквозь группу богов проехал величавый Один, золотой шлем на голове, шкура небесного барана на плечах, в руке знаменитое копье Гунгнир, которое никогда не пролетает мимо.

Боги остановились, Один выехал вперед. Олег увидел, что надменный взгляд бога богов прикован к копью в руке Томаса. В отличие от других, вещий бог ощутил странную мощь в этом копье, но Олег видел так же, что Один не может разгадать эту силу, хотя собрал все свои знания, провидческие возможности и умение заглядывать в будущее.

«Нет в твоем будущем этого копья, – сказал Олег мысленно. – Нет! Ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Но в то же время, как видишь, мощь в нем небывалая. Побольше, чем в твоем».

Один бросил в его сторону острый, как лезвие ножа, взгляд. Олег развел руками, мол, это здорово, что ты понял, но…

Внезапный рев прервал их безмолвный разговор, Тор заорал, указывая на Томаса:

– Вот этот! С крестом!.. Они вторглись в мою страну и сожгли мой храм!.. Один, если ты не уничтожишь его сейчас же, я сам…

Он выхватил из-за пояса железные рукавицы, Олег поспешно загородил Томаса, раскинув руки в стороны:

– Погоди, Тор!..

– Нет, – проревел Тор взбешенно. Он натянул на руки рукавицы, грудь его, и без того широченная, раздалась вдвое, он крикнул: – Отойди!

Томас выставил перед собой копье и крикнул в свою очередь:

– Отойди, Олег, не спасай демона, дьявольское отродье!

Тор зарычал и пошел на Томаса, Олег бросился вперед и ухватил его за руку.

– Стой! Да стой же! Посмотри на этого рыцаря!.. Посмотри, посмотри!.. Хорошо посмотри! Та ли это вера, что жгла твой храм в Ральсвике?.. Это же совсем другие люди!

Тор проревел:

– У него тот же крест!

Олег перебил:

– Поскреби христиан, что обнаружишь?.. Тем более нынешних! Думаешь, нашлись бы силы, чтобы заставить гордого Перуна пойти к тому христианскому богу?.. Убить – да, нашлись бы… может быть, но служить? А ты посмотри, даже имя сменил…

Боги смотрели в замешательстве, даже Один, а Тор прорычал:

– Перун? Имя сменил? Никогда не поверю… Зачем?

– Линька, – выкрикнул Олег. – Повзрослел, подрос, пересмотрел свои взгляды, цели!.. Стал иным челове… тьфу, стыдится прошлого, хотя вслух такое не скажет, он же гордый! Наоборот, когда я его встретил, ворчал, что вот служит… раньше был вольным богом… но на самом деле, я же вижу, рад, что служит…

Тор проревел с такой мощью, что задрожала земля:

– Он не стал бы никому служить!

– Он служит не человеку, – прокричал Олег, – не богу… он служит Цели… Служит Идее… черт, и слов таких нет в старом языке, чтобы объяснить… Словом, признал, что пришло нечто, чему служить не зазорно.

Тор прорычал:

– Христианство?

– Да, – крикнул Олег, – но совсем не то, с каким мы дрались!.. Оно тоже росло, взрослело, сбрасывало шкурки, как гусеница! Гусеница и бабочка – одно и то же, но я ненавидел христианство в гусенице и… принимаю в бабочке… С оговорками, правда, но принимаю.

Он видел боковым зрением, как Локи за широкой спиной Хеймдалля скатал в ладонях шар огня, собрался для внезапного нападения, но вместо прыжка выбросил раскрытые ладони вперед. Огненный сгусток, похожий на раскаленную добела наковальню, со скоростью молнии ударил о грудь Томаса, отскочил и с той же силой ударил в грудь Локи.

Тот от неожиданности вскрикнул, его сбило с ног, боги заревели в восторге, а Локи покатился комом огня. Олег отпрыгнул, он видел, как рассердился Томас при виде нехристианской магии, зато Один метнул злой взгляд, прогремел таким голосом, что даже огонь в страхе соскочил с Локи, а тот поднялся, злой и жаждущий мести:

– Но ты не с ними!.. Люди креста уничтожают магию!

– Я тоже, – буркнул Олег, – но все равно…

Тор крикнул взбешенно:

– Ты хочешь, чтобы мы покорились мощи того плюгавого бога?

Олег огрызнулся:

– Не такой уж и плюгавый, если такое сумел… У него плюгавые мышцы, но могучие извилины, а еще, если к тому богу присмотреться да поскрести хорошенько, увидишь кого-то очень знакомого…

Один посмотрел хмуро, вскинул голову к серому безрадостному небу и сделал властный жест рукой, словно отдергивал занавес.

Томас тоже задрал голову, все то же низкое небо сплошной серой мглы, однако, судя по глазам богов, те что-то видели, менялись в лицах, кто-то вскрикивал, кто-то сыпал проклятиями, Хеймдалль схватился за голову и закричал, как раненый зверь.

Олег с надеждой всматривался в Одина. Похоже, верховный бог начинает узнавать и рай, который в его времена звался совсем иначе, и хехалот, и множество сверкающих ангелов, архангелов, престолов.

– Так почему же… – закричал он таким яростным голосом, что вздрогнула и качнулась земля, деревья на милю полегли, как скошенные, а в подземных норах оглохли звери. – Почему?.. Так не должно было быть!

– А как? – огрызнулся Олег. – Разве у нас был какой-то план? Просто жили. Как эти, что в норах да в гнездах. И в водах, глубоких и мелких. А у этих… есть план!

– Какой?

– Странный, кривой, корявый, но он – есть, а любой план лучше, чем топтаться на месте, чем жрать, спать да переливать из пустого в порожнее.

Перебивая Одина, что неслыханно, прокричал Хеймдалль:

– Так это же… пока мы отважно дрались… они тихой сапой!..

– Знаешь, Хеймдалль, – перебил Олег, – самое умное, что можно сделать, – это бросить попытку установить свою власть и… начинать помогать. Тут есть чем помогать, они только фундамент поставили да кое-где стены начали, хоть строят уже тыщу лет… Тут работы еще на тысячу.

Хеймдалль прокричал яростно:

– Ни за что! Мужчины не умом живут!

– Знаю, – ответил Олег, он отпрыгнул, избегая удара дубины Вали, тот зарычал в бешенстве: лучше всех владел оружием, нанес второй молниеносный удар. Олег упал, увертываясь от удара исполинской дубины, откатился, а когда Вали ринулся к нему, чтобы добить, Олег вскрикнул:

– Да, ты сильнее, кто спорит? Тебе нетрудно меня убить, но… посмотри, посмотри на Него! Посмотри, ты же можешь!

Вали занес дубину для последнего удара, что расплющит этого дерзкого смертного, как лягушку, проревел яростно:

– И что увижу?

– Узнаешь!.. – выкрикнул Олег. – Ты все увидишь! Только присмотрись, присмотрись…

Вали с трудом поднял голову, Олег слышал, как хрустнули шейные позвонки, Вали уже много столетий не поднимал голову к небу и сейчас взревел от короткой боли, дубина дрогнула, но он удержал ее на прежнем уровне. На лицо пал странный свет, Олег не понимал, как можно смотреть сквозь каменную толщу, но Вали смотрел и смотрел, неподвижное полузвериное лицо в какой-то момент дрогнуло, брови приподнялись, а в глазах появился страх, перемешанный с великим изумлением.

– Что?!! – взревел он. – Что?..

Олег зажал ладонями уши, в голове загудело, заныли зубы.

– Смотри, смотри, – прокричал он торопливо. – Смотри…

Жуткий рев тряхнул землю, Олег откатился в сторону, все еще зажимая уши. Вали смотрел неотрывно в небо, морда исказилась в горестном недоумении. Дубина медленно пошла вниз, Олег с облегчением вздохнул, когда она уперлась толстым концом в землю.

Вали взвыл, потряс в небо кулаком.

– Он?.. Но почему?..

– Законы, – ответил Олег замученно. – Законы и запреты. И снова запреты. У вас все можно, а у Него – это нельзя, другое нельзя. Вам было позволено все, а в Нем что-то отмирало, а что-то… как видишь…

Сверху пал рассеянный свет, медленно усиливался. Наконец Вали закрылся огромной широкой ладонью, похожей на звериную лапу, от ослепляющего огня.

– Почему?

– Пришла пора, – ответил Олег. Он поднялся, охнул, скривился от боли. – Наконец-то.

– Какая?

– Пора перемен.

Вали шатался, дубину то поднимал, то опускал, проревел с глухой тоской:

– А… мы? Что с нами?

Олег не успел открыть рот, яростно крикнул Тор:

– Будем сражаться!.. Мне суждено было умереть от Митгардского Змея, но… я могу умереть, как надлежит, и в этом бою…

Олег сказал настойчиво:

– Идите к Нему. Идите. Сейчас надлежит совсем другое.

Тор грязно выругался, Один спросил:

– А что… когда придем?

– Кто-то, – ответил Олег честно, – сумеет остаться при Нем, на пару архангелов станет больше, кто-то растворится в Нем, аки горсть соли в океане… Идите! Он и тогда не был самым злым, а теперь… как видишь…

Пока Олег умничал, Томас в сторонке сцепился в жаркой схватке с демоном, который пытался сжечь его огнем. Демон огня всячески увертывался, избегая смертоносного даже для богов копья, бросал огонь справа и слева, Томас закрывался щитом, но несколько раз опалило лицо, он давно опустил забрало, чувствовал, как горят брови, даже запах горелой плоти коснулся ноздрей, а к Локи присоединились еще лохматые демоны, чудовищно сильные, и если бы не страшились его копья, уже бы смяли…

В глазах темнело от изнеможения, он лишь на миг видел Олега, тот лежал без сил, распростертый на утоптанной до каменности земле, а огромный демон вскинул над ним дубину размером со ствол столетнего дуба…

Застонав от бессилия, Томас взмолился Пресвятой Деве, умоляя вмешаться, помочь, спасти, а когда пелена с глаз ушла, он увидел, что Олег уже поднялся и что-то втолковывает демонам в своей обычной занудной манере, а демон с дубиной опустил ее и, задрав морду, смотрит вверх, самое время садануть его в солнечное сплетение.

Затем дрогнула земля, жутко загрохотало. Конь под Томасом закричал в страхе, расставил ноги, Томас едва удержался в седле. Вокруг Олега вспыхивало белое пламя, демоны исчезали в нем, через мгновение сгустки белого огня, похожие на падающие звезды, взвились от земли и понеслись в серое небо. Олег стоял, растопырив ноги, и, приложив ладонь козырьком к глазам, смотрел вслед.

Томас спрыгнул с коня, доковылял на подгибающихся ногах, в горле свистит, как в жестяной трубе, в голове стучат молоты.

– …что? – прохрипел он горящим ртом.

– Видишь, – сказал Олег, – обошлись и без драки.

Томас дернулся, посмотрел неверяще на его покрытое кровоподтеками лицо, опустил взгляд на расколотые пластины доспехов, охнул от боли, неосторожно задев локоть.

– Да, – простонал он, – ну совсем без нее, проклятой…

– Разве это драка? – сказал Олег, он все еще смотрел вверх. – Это так… Подумай, что могло произойти, если бы не договорились…

– Договорились?

Олег вздохнул, сказал с сомнением:

– Ладно, давай выбираться.

Глава 17

Томас не решился сдвинуться с места, страшась заблудиться, а Олег куда-то исчез, отсутствовал недолго, затем послышался свист, конский топот, снова свист, стук копыт усилился, из полумрака вынырнул Олег уже на своем гуннском коне.

Томас перевел дух, со страху чего только не померещится, поспешно повернулся к своему коню и, как только Олег поравнялся с ним, ухватился за седло и вздернул себя наверх.

– А теперь куда?

– Туда, – ответил Олег без уверенности.

Звонкий цокот подков разносился во все стороны, отражался от далеких стен и носился по залам, как испуганные мелкие птицы. Они поехали по своему следу обратно, так уверял Олег, хотя Томас не видел никакого следа, и ехали вроде бы по новым местам, но Олег направлял коня между колоннами довольно уверенно. Так миновали три огромных зала, впереди открылась огромная лестница из массивных блоков, Олег пустил коня прямо на ступеньки, Томас с сомнением поглядывал наверх, дальше лестница скрывается в полумраке, хотя в этом зале горит с десяток светильников.

Конь прядал ушами, всхрапывал, но послушно поднимался со ступеньки на ступеньку, а они все тянулись и тянулись. Конь под Томасом захрипел, с морды начали падать клочья пены. Лестница вывела в роскошный зал: пол из мраморных плит, выложенных строгим, но приятным узором, стены из отесанного камня, четыре колонны поддерживают свод. Томас покрутил головой, стараясь увидеть какую-то мебель, чтобы понять, куда попали, но цоканье копыт продолжалось: Олег уехал вдоль колонн дальше и дальше, там высокая арка прохода в другой зал, оттуда в третий, а там…

Томас выругался, почти такая же лестница ведет наверх. Зал освещен тускло, видны только нижние ступени, а что там наверху… Но конь отшельника уже пошел наверх, волхв наклонился к самой конской гриве, что-то нашептывает животному, но это и понятно: язычники сами почти животные, у них нет и не будет души, пока не примут крещения.

Эта лестница вывела в такой же зал, только поменьше, где жаркий воздух обоим напомнил сарацинский зной, когда сами пески плавятся под беспощадным солнцем. И снова Томас тщетно старался отыскать взглядом какую-то мебель или что-то на стенах, чтобы определиться, где они. Конь под ним вздрагивает, пена падает с морды, бока в мыле, голову опустил так, будто уже и уши тяжелые. Во все четыре стороны видны арочные своды, там тоже залы. Томас едва не вывалился из седла, стараясь заглянуть в ближайший.

Олег подождал, пока Томас приблизился, сказал задумчиво:

– Знаешь, христианство развивается настолько хорошо, что это первая вера, которую я… чуть было не принял! Ну, у каждого бывают минуты слабости… За долгие годы исканий я способствовал рождению иных религий, иные создавал напрямую… да, бывали очень… разные. Христианство, изменяясь, стало лучшим инструментом очеловечивания этого хищного животного. Я же могу представить, какой свиньей ты стал бы, не будь таким упорным христианином! И все те соблазны, которые ты отринул с такой легкостью, увы, не сумел бы одолеть никто другой… в смысле друговерный.

Томас буркнул с неприязнью:

– Так что тебе мешает стать? Хочешь, прямо щас окрещу своим мечом…

– Ну, – протянул Олег в великой задумчивости, – как бы это объяснить… В смысле, чтоб ты понял. Как-то я общался с одним милым стариканом, потомственным виноградарем из семейства Периньонов, знатоков этого дела. У него виноградники на половину края, он и сорта винограда создавал, и новые вина… Так вот сам хмельного в рот не берет! Ну разве что крохотный глоток, чтобы понять вкус. А все его соседи – по три-четыре чаши в день. Он признался, что любит вино, но еще больше любит улучшать его, чтобы люди пили и радовались. Ради этого он лишил себя радости пития и всю жизнь смотрит на мир трезвыми глазами.

Томас смотрел туповато, наконец произнес с глубоким уважением в голосе:

– Он просто святой.

– Ага, понимаешь, – сказал Олег с удивлением.

– Но ты при чем? – спросил Томас. – Если сам признал, что вера Христа – самая правильная…

Олег, не слушая, смотрел вперед и вверх, куда уходят ступени. В зеленых глазах причудливо отразилась чернота стен и редкие огоньки факелов. По лицу сбегали струйки пота, Томас ощутил, что уже мокрый насквозь, словно окунулся в горячую воду. В сапогах хлюпает, но во рту сухо, язык царапает небо.

– Жарко, – сказал он озадаченно. – Или мне кажется?

– Кажется, – ответил Олег зловеще. – Ты пощупай стену.

– Зачем?

– Да просто так. Не укусит же.

Томас снял рукавицу, приложил ладонь к шероховатому камню… и с воплем отдернул. Камень настолько горяч, что продержи еще мгновение, ладонь покрылась бы толстым пузырем. И еще дольше – запахло бы жареным мясом.

– Ну и свинья ты, – сказал он в сердцах. – Сказано, язычник. Нет в тебе ни христианского милосердия, ни воинского братства.

– Чего нет, – согласился Олег, – того нет. Но что есть, того не отнимешь.

– А что есть? – спросил Томас все еще рассерженно.

– Ну да, щас тебе все расскажу. Поехали!

Он повернул коня, Томас крикнул в спину просительно:

– Может, отдохнем чуть? У меня конь едва дышит.

– Выдержит, – ответил отшельник хладнокровно. – Там одна лестница.

Томас застонал.

– Говоришь так, будто одна ступенька!

– Ну все же, все же…

– А там наверху вообще пекло?

– Да, – согласился Олег, подумав. – Должно быть, еще жарче. Зато воздух посвежее… должен быть. И попрохладнее.

Томасу почудилось в его словах сомнение, но конь калики уже удалялся, помахивая хвостом, словно и не устал, Томас прошептал молитву Пресвятой Деве пополам с проклятиями в адрес язычника, с неимоверными усилиями заставил себя потащиться следом.

Лестница показалась чуть меньше, во всяком случае ступени – мельче, но Томас понял обреченно, что ему на коне не одолеть, тяжесть рыцарских доспехов вымотала силы и гуннского коня. Он остановился на первой же ступеньке и смотрел, вздрагивая, большими, как у ребенка, испуганными глазами на бесконечную лестницу. Со сдавленными проклятиями Томас слез и потащился со ступеньки на ступеньку, а когда конь начинал упираться, тащил за собой силой.

Все тело ныло и кричало, едкий пот выедал глаза, грыз шею, чудовищно зудело между лопатками, а ноги превратились в чугунные тумбы, которые он с трудом переставлял все выше и выше. Так продолжалось вечность, воздух стал совсем как в адской печи, железо доспехов накалилось, от жара начали лопаться губы, а в груди свистело, как в высушенной тыкве.

Сквозь грохот крови в ушах сверху донесся отвратительно довольный голос:

– Ну вот, я же говорил!

Томас поднимался и поднимался, опираясь уже не на ступеньки, а на рыцарскую стойкость, на доблесть христианина, на гордость и самолюбие, что не может позволить язычнику одержать верх даже в таком соревновании, и… вдруг поднятая нога не ощутила ступеньки. Он обеими руками кое-как снял шлем, мутная пелена пота застила взор, но то, что увидел, повергло в отчаяние.

Шагах в пятидесяти впереди еще одна лестница, уже не такая широкая, но все же массивная, и ведет вверх, вверх, вверх. А сам зал внушает уважение и даже почтение размерами, циклопическими стенами. Даже не разглядеть отдельные глыбы гранита: давление верхних этажей сплавило все в единое целое. Даже пол из гранита, но тщательно выровнен и отшлифован…

Он шатался, готовился упасть, а там пусть хоть смерть, уже отдал все силы, сознание смутно уловило далекий скрип, в лицо пахнуло изумительно свежим прохладным воздухом. Он с трудом повернул голову.

На дальнем конце зала отшельник, уже без коня, распахивает исполинские ворота. Снаружи ударил яркий солнечный свет, а второй порыв воздуха отогнал от Томаса жар, и он, всхлипывая от счастья, заковылял к Олегу. За спиной послышался конский топот, мимо метнулось черное тело, в воротах мелькнул красный хвост и пропал.

За воротами дивный зеленый мир с густой сочной травой. Великолепный строевой лес, между невысоких холмов бежит быстрая река, а оба коня уже щиплют зеленую траву.

Томас дикими глазами оглянулся, чудовищная лестница, что напугала до отчаяния, по-прежнему ведет выше, в верхние этажи. Чувствуется мощь каменного сооружения, которое не что иное, как…

Он перекрестился и торопливо вышел, все еще не веря, что под сапогами вместо смрадной гнили сочная зеленая трава. Кузнечики прыгают во все стороны, один сдуру скакнул на панцирь и сидит там, воинственно шевеля усиками, словно двумя копьями. Томас пошел осторожнее, чтобы не спугнуть героя, отваге нужно выказывать уважение, у кого бы ни проявилась.

Олег вышел, щурясь от яркого солнца и отряхивая одежду. Морда если и раскраснелась, то самую малость, простолюдины не таскают на себе такие тяжелые доспехи, это удел благородных, крикнул в спину:

– Ну как тебе замок?

Томас задрал голову. Суровый и прекрасный в своей строгости замок возвышается красиво и гордо. На самой высокой башне развевается прапор, у Томаса взволнованно застучало сердце: цвета его рода!

– Где мы? – спросил он, боясь поверить догадке.

– Там же, – ответил Олег, – где и вошли. Помнишь, грязное смрадное облако?.. Но старые боги ушли. А это тебе подарок… выпросил все-таки…

Томас вспыхнул:

– Это я выпросил?

– Ну не напрямую, – ответил волхв нагло, садясь в седло, – но что-то было, было. Наверное, Англ уговорил Хеймдалля и Одина поставить для тебя это чудовище из камней. Правда, так быстро бы все равно не выстроили даже боги… гм… ах да, то-то смотрю, знакомое! Это же та крепость, которую построил для асов Гримтурсен с помощью своего коня Свадильфари!.. Тогда понятно, понятно…

Томасу ничего не было понятно, он смотрел ошалело и лишь разевал, как рыба на солнцепеке, рот, не в силах поверить, что этот замок принадлежит ему.

Олег сказал довольно:

– Там над воротами твой герб, увидишь. Это Англ постарался… Ты заметил, стены вглыбь и вглыбь… заметил, да? Молодец, наблюдательный… А там, как я понимаю, вросли в плиту, на которой Англия.

Томас пристально всматривался в замок.

– А кто… на городской стене?

Олег приложил ладонь козырьком к глазам.

– Где… А, платками машут? Ишь, уже успели… Ну и Лилит, от нее не укрыться… А вот рядом с нею машет платком Яра.

Томас вскричал ликующе:

– И Яра?.. Прости, мой конь, но не могу не просить тебя во весь опор… – Он вспрыгнул на коня.

В небе показалась быстро летящая странная птица: блистающая в чешуе, крылья в размахе на длину рыцарского копья. Она не летела, а мчалась… вернее – ее мчало, как выпущенную из гигантского лука стрелу.

Кони испуганно прижали уши, Томас нахмурился, такие чудовища означают мор или нашествие, Олег скривился, конь под ним рванулся вперед.

– Подожди здесь!

Томас придержал своего, птица круто пошла вниз и упала в густой дубовой роще. Калика на коне проломился через густые кусты, вскоре исчез за деревьями.

Конь Томаса, ощутив свободу, тихонько побрел вперед, опустив морду и осторожно нюхая, как пес, следы своего друга. Томас прислушивался не зря, раздраженно разговаривали два человека, в одном Томас узнал калику, другой голос узнать не удалось.

Порыв ветра донес из леса возмущенный возглас незнакомца:

– Что? Олег, ты в своем уме?.. Он же дурак!

Олег, судя по его виду, не возражал, но говорил так тихо, что Томас услышал только:

– …новое… мир иной… мощь… выше…

Его собеседник вскричал совсем уж возмущенно:

– Выше ума? Олег, от тебя ли слышу?

Олег заговорил еще тише, Томас попробовал прислушиваться, чутье подсказывает, что говорят о нем, кто же еще дурак, уж конечно, не Олег, а что женщины, так это не вопрос, кто их в расчет берет, значит, тот гад так обозвал его, Томаса Мальтона из Гисленда, рыцаря столь доблестного, что совет сеньоров избрал его самого королем…

Рука потянулась к копью, но едва пальцы сжались на древке, за деревьями отвратительно каркнуло, взлетели сухие листья под ударами могучих крыльев, странная птица метнулась к облакам с невероятной скоростью, так не могут птицы…

После напряженной тишины треснула ветвь под конским копытом, Олег выехал спокойный, умиротворенный, словно именно сейчас сделал самое главное, а не когда поверг древних демонов и заставил признать власть Господа Бога.

Томас все еще держал копье, которым легионер прервал жизнь Христа. Олег сказал одобрительно:

– Бдишь? Молодец. Хвалю.

– Что за дьявол, – потребовал Томас, – прилетал?

Олег повернул коня в сторону замка, помахал рукой.

– Да, это чересчур, – согласился он. – Я сказал, чтобы с этим заканчивали. Мир другой, мы должны и сами принять законы, которые создавали. Словом, никакой магии!

– Все равно демон, – твердо сказал Томас. – Но если раскается и примет святое причастие, то я… может быть, оставлю его в живых.

Он выпрямился, лицо гордое и надменное, и хотя со стены замка вряд ли разглядят, но его гордую осанку оценят, оценят.

– Рыцарь, – произнес Олег с непонятной интонацией. – Рыцарь, во всем рыцарь… Правда, и твой праотец Яфет, это он прилетал, о тебе не шибко… Даже, можно сказать, совсем наоборот. Но им придется принять то, что получилось.

Томас нахмурился, трудно поверить, чтобы Олег убеждал кого-то в мудрости Томаса.

– Как всегда, врешь?

– Ночью убедишься, – сказал Олег загадочно. – Ровно в полночь будет эта… как ее, инициация.

– Ну-ну, бреши дальше, – подтолкнул Томас. – Во что пихаешь снова?

Олег покачал головой, лицо мирное, но зеленые глаза поблескивают, словно неглубокий ручей бежит по россыпи изумрудов.

– В тяжелую и неблагодарную работу. Ты ее получил, отказавшись от королевской короны.

Томас вскинул брови.

– Что? Что за работа?

– Будешь Седьмым, – пояснил Олег. Усмехнувшись, добавил: – Но, думаю, с твоим напором седьмым останешься недолго.

Томас не понял, но доискиваться не стал, калика часто говорит загадками, вернулся к прерванному спору:

– Так почему ты еще не христианин?

Олег некоторое время ехал молча, зеленые глаза рассматривали приближающийся замок. На стене подпрыгивают и машут платками Лилит и Яра.

– Этот мир… юн, – произнес он непонятно. – Ему без Бога пока нельзя. Но когда-то перерастем страх и преклонение, перестанем нуждаться в Нем, как переросли нужду в мелких божках… и вообще откажемся от веры в Бога.

Томас вскрикнул устрашенно:

– Олег, что ты говоришь?

– Когда мир повзрослеет, – закончил Олег, – и станет абсолютно безрелигиозным и свободным от Бога, тогда только приблизимся к Нему. Не так ли?

В ясном чистом небе сверкнула огромная ветвистая молния. И с одобрением, так почудилось Томасу, прогремели раскаты грома.

Башня-2