— Отвезите меня, пожалуйста, в гостиницу, — сказал он после минутного колебания, решив, что уж оттуда-то он всегда доберется до вокзальной скамьи, и такси тут же сорвалось с места, неожиданно свернуло в тупичок, оттуда задним ходом снова выехало на главную улицу и устремилось по ней вперед. Надо сказать, что обычно Таавет — так было и на этот раз — относился ко всем отелям и гостиницам довольно-таки скептически, как большинство тех, кто все равно в каком городе, в какое время года или суток на собственном опыте убедился в неопределенности обстоятельства места: свободных мест нет, но в данный момент он ничего иного не хотел, как лишь сидеть в уютном салоне машины, избавлявшем его от бросающего в дрожь чувства холода. Однако он отнюдь не был готов к тому, чтобы его швыряло из одного угла сиденья в другой, и когда на бешеной скорости они взяли еще один поворот, он не выдержал и раздраженно сказал: «Вы что, не можете ехать потише?» Шофер сбросил газ, и теперь они медленно, словно похоронная процессия, завернули на какую-то улицу, чтобы затем остановиться на краю чернеющего поля в белых разводах снега.
— Может, вы все-таки хотите, чтобы я подвез вас к отелю? — спросил шофер, поворачиваясь к Таавету своим широким расплющенным носом боксера.
Таавет хотел было ответить что-то очень язвительное, но тут его взгляд упал на таксометр, который, оказывается, не был включен, и внезапное чувство страха парализовало его, он попытался взять себя в руки и отогнать лезущие в голову жуткие мысли (ведь не на этом же поле, средь бела дня… не может же этот человек быть…), но шофер смотрел на него исподлобья, и от этого подстерегающего взгляда кровь стыла в жилах.
— Да, такие вот наши дела, — сказал наконец шофер и завел мотор. — Насколько я знаю, в этом городе нет ни одной гостиницы, зато найдется вполне приличный отель.
Таавет хотел со злостью крикнуть, дескать, неужели тот сам не понимает, что совершенно все равно, как назвать: отель или гостиница, но что-то заставило его прикусить язык, и он поспешно сказал шоферу, чтобы тот вез его в отель.
— Вот это уже мужской разговор, — похвалил его шофер, и Таавет почувствовал себя мальчишкой, оказавшимся во власти злодея: через несколько мгновений с ним произойдет именно то, что мелькает сейчас в кудлатой голове этого человека. Он хотел, чтобы это уже произошло, однако машина с упрямой последовательностью шныряла из одной улицы в другую, и у Таавета создалось впечатление, будто они все время проезжают мимо одних и тех же домов, хотя он не был в этом уверен, так как весь город, казалось, состоял из одних коричневато-красных и серых деревянных домов и напоминающих коробки многоэтажных зданий, и он постеснялся высказать свое опасение, но когда они наконец очутились на городской площади, терпение его лопнуло, и он процедил сквозь зубы:
— Послушайте, мы ведь здесь не на увеселительной прогулке.
— Вы, пожалуй, нет, а я — да, — ответил таксист, ухмыляясь в зеркальце, и, описав еще несколько кругов по площади, затормозил в том самом месте, где Таавет сел в машину. Это было уже чересчур, такого бы никто не стерпел. Таавет просто обязан был сейчас возмутиться, потребовать жалобную книгу, написать, чтобы шофера уволили… Он перевел дух и сказал:
— Послушайте, вы должны были отвезти меня к отелю.
Шофер загоготал, плечи его вздрагивали, он повернулся смеющимся лицом к Таавету:
— Но ведь я же отвез… — Новый приступ смеха перехватил ему горло.
Таавет покраснел, в нем все кипело от справедливого гнева, вылившегося в возмущенном возгласе:
— Послушайте, вы… — Он хотел сказать «пьяны», но тут взгляд его упал на черную вывеску, где золотыми буквами было написано: «Отель „Домашний уют“».
— Да вы не бойтесь, я у вас денег не прошу… Совершили маленькую увеселительную прогулку, и ладно, — сказал шофер. Однако, заметив весьма странное выражение лица Таавета, добавил с угодливой покладистостью: — Я, кажется, чуток переборщил, но, посудите сами, разве не смешно посадить в машину клиента у единственного в городе отеля, чтобы отвезти его туда же…
— Довольно странные шутки у вас тут, — пробурчал про себя Таавет, вылез из машины, открыл трудно поддающуюся дверь отеля «Домашний уют» и направился к окошку администратора, где за стеклом дремала рыжеволосая женщина внушительных размеров. Услышав покашливание, она нехотя приоткрыла глаза, сладко зевнула и с вежливой брюзгливостью спросила:
— Ах, значит, и вы желаете комнату?
Таавет усердно закивал головой, в нем внезапно затеплилась надежда, что, возможно, он стоит у этого окошка не только ради того, чтобы перекинуться с администратором парой слов, воображение рисовало ему постель с простынями, пахнущими свежестью, мягкую подушку, возможность растянуться на этой постели и несколько часов поспать крепким сном. Но администратор смерила его с головы до ног оценивающим взглядом, казалось, она что-то обдумывает, решает.
— Так, так… — произнесла она, — жена выгнала из дому, и все, конечно, тут же бегут к нам, но здесь эти штучки не пройдут. — И она с утомленным видом свернулась клубком, собираясь снова задремать.
Таавет попытался улыбнуться:
— Я приехал поездом. — И протянул паспорт.
— Чего вы мне свой паспорт суете, другое дело, если б вы показали билет.
Таавет послушно полез в карман за билетом. Женщина долго изучала его на свет, затем взглянула на часы, и ее лицо внезапно приняло озабоченное выражение:
— А что вы делали целый час?
— Шел со станции, — ответил Таавет, стараясь говорить как можно непринужденнее.
— Ну разумеется! Шли со станции, заблудились, не у кого было спросить дорогу… Все они говорят то же самое, а потом оказывается, что именно в это время кого-то ограбили, изнасиловали, убили.
— Я пришел со станции, не сумел сразу найти отель, а тут подъехало такси… — Таавет осекся, ему было почему-то неловко рассказывать о случае, который с ним произошел, но администратор перегнулась через стол и, не сводя глаз с лица Таавета, повторила:
— Такси?.. Вы сказали, такси?
— Я ничего не говорил, — солгал Таавет, чувствуя себя злоумышленником, который проговорился.
— Не говорили… — зашептала женщина. — Всего неделю тому назад в лесу, за станцией, нашли таксиста с тяжелейшими увечьями, и все из-за каких-то шести рублей — шофер только-только заступил в свою смену, а в прошлом месяце одного сбросили с железнодорожного моста, прямо под поезд…
Таавета вдруг охватила апатия, он решил, что правильнее всего будет вернуться на вокзал, и уже протянул было руку, чтобы взять паспорт, но администратор оказалась проворнее.
— Ну, голубчик, поглядим, кто вы такой, — пробормотала она и принялась сама заполнять регистрационный бланк. Похоже, что здесь все друг друга подозревают, с раздражением подумал Таавет, и ему вспомнилось, как однажды он попал с расстройством желудка в инфекционную больницу и, посчитав, что все его соседи по палате больны дизентерией, раз десять в день мыл руки: после того, как прикасался к ручке двери, после того, как дотрагивался до тумбочки, и даже после того, как брал в руки газету, а когда ему предлагали сигарету, он не решался взять ее… Точно так же, догадывался он, соседи по палате подозревали и его.
Очутившись наконец в номере отеля и уже сидя на кровати, Таавет, как ни странно, не испытал никакой радости… «Руно златое все ж не наша цель…» — неслось над головой Таавета из репродуктора, черно-белого ящика, на котором вместо рычажка регулятора громкости светлел лишь металлический стержень, видимо, рычажок взял себе на память кто-то из постояльцев, но Таавет, который был не в ладах с техникой, опасался, что если он повернет стержень, то его, упаси бог, еще ударит током… «Мы, капитаны, победили моря глубину, чтобы добыть селедку и треску, — пел баритон, — мы для того всегда в пути, чтоб больше рыбы привезти…» Через некоторое время фраза повторилась, но на этот раз у баритона получилось лучше, не с таким нажимом, и Таавет повторил ее, все еще не решаясь выключить ящик.
Душевные волнения последних дней вымотали ему нервы, он вздохнул, словно хотел вздохом стряхнуть внутреннее напряжение, не дававшее ему по ночам спать, затем лег на кровать, закрыл глаза и несколько минут лежал неподвижно… Я опьянел от взгляда твоего, смела моя надежда, мы встретимся с тобою вновь, светла моя надежда, мы встретимся с тобою вновь… «Черт», — выругался Таавет… «Нас разлучили дальние дороги…»
Недолго думая, Таавет надел на руку кожаную перчатку и повернул стержень — «смелая надежда» канула в вечность. Теперь не мешало бы снять пальто и повесить его на вешалку, подумал Таавет, и если я хочу хорошо отдохнуть, то лечь под простыню. Но он лишь снял ботинки и ослабил узел галстука, потому что желание как можно скорее уснуть тут же заставило его снова растянуться на постели.
Он увидел себя возвращающимся с работы домой, открывающим дверь и восклицающим: «Здравствуй, это я!» Слушающим тишину. Сидящим у окна в сумрачном пустом доме до тех пор, пока не сгустятся краски на вечернем небе. Ни голосов, ни шагов, ни звуков. Впереди длинная суббота и воскресенье… Тогда он решается, понимая, что других возможностей нет, поспешно вытаскивает из портфеля какие-то папки, книги, они рассыпаются по столу, вместо них в портфель укладываются полотенце, мыло, бритвенный прибор, зубная щетка, крахмальная сорочка и, непонятно для чего, три галстука; он гасит свет, проверяет, не оставил ли он включенной электроплиту, запирает дверь и вспоминает, что вроде бы оставил где-то дымящуюся сигарету — однако нет; он снова запирает дверь, замечает на улице свободное такси, решает, что это добрый знак, и просит отвезти себя на вокзал. До отхода поезда остается еще полчаса, он идет в буфет, берет три жаренных в масле пирожка и стакан кофе. Кофе нестерпимо горячий, обжигает язык. Съев один пирожок, он заворачивает остальные в бумагу и выходит на освещенную платформу, лица у людей голубовато-белые, чемоданы тяжелые, многих провожают, молодежь поет — песня на польском языке; внезапно его охватывает волнение, он бежит к своему вагону, садится и смотрит в окно и, когда наконец поезд трогается, чувствует, что ему тоже хочется запеть. Он движется вместе с поездом, все движутся вместе с поездом, мимо окон проплывают огни домов, семьи собрались в кучку, люди заняты вечерними хлопотами, дома редеют, он вспоминает, как летом ехал этим же поездом, за окнами было еще светло и сидящий напротив него мальчик, глядя в окошко, сказал: «Посмотри, мама, там скелет какого-то большого зверя». Таавет, сидевший лицом по направлению движения поезда, не увидел скелета, но когда через несколько дней он ехал обратно, то заметил его в канаве, тянувшейся вдоль железнодорожного полотна: похоже, что это был лось, кости белели на солнце…