Редактор вновь кашлянул:
— Тебя можно поздравить — по меньшей мере четыре часа беседы о литературе, однако… боюсь, что книги, которые читает эта дама, не читал ты, и наоборот.
— Послушайте, Вяли, почему вы говорите обо всем с таким пренебрежением? Вы просто издеваетесь над людьми. — Таавет уже не мог управлять собой и, выпалив это, взял из рук репортера бутылку.
— Забавно… — с неподдельным изумлением произнес редактор. — Неужели я и впрямь говорю о людях с пренебрежением?
Таавет выпил, объяснять ему не хотелось, да и что объяснять, если человек сам не понимает, как он отзывается о людях.
— Остановить бы какую-нибудь машину, — после долгой паузы произнес редактор, — вроде похолодало. — Но машин не было.
Они шли молча. Из окон хутора, что стоял у дороги, струился свет, словно там справляли свадьбу, однако ни звуков музыки, ни веселых возгласов слышно не было. Лишь лаяла собака. Таавет шел быстро, те двое немного поотстали, но он слышал за спиной их шаги. Он ничего плохого не сказал, только спросил, и все равно ощущал тягостную напряженность, возникшую после его слов. Очевидно, редактор обиделся, заключил он, вероятно, тон был чересчур резким, но что из того… с этими людьми его ничто не связывает, он может сказать и сделать все, что посчитает нужным.
Он все время слышал за своей спиной шаги, и идти так становилось все невыносимее. Несколько раз он хотел остановиться, подождать остальных, но не мог найти для этого достаточно веского предлога, на ум не приходило ни одного вопроса, с которым он мог бы обратиться к ним. В конце концов Таавет зажал уши руками: шаги растворились в гулкой тишине, и тут ему вспомнилось предсказание цыганки — казалось, это было очень давно, много лет назад, совершенно неправдоподобным было, что цыганка гадала ему не далее как сегодня утром, но вдруг Таавет все вспомнил, и его охватило необъяснимое чувство ужаса. Он отнял руки от ушей и прислушался к шагам своих спутников, звук этот обрадовал его, но только на миг. Таавет пошел быстрее… «От чего ты бежишь?» — спросил он себя, и этот вопрос прозвучал как-то абсурдно. Разве он сделал что-то плохое? Он знал, что никогда ничего плохого не сделает. «С вами хорошо и надежно…» — сказала ему Марре. Аделе же все время словно бежала от него. Аделе ни разу не сказала ему ничего хорошего. Он жалел, что так и не спросил у Хейнмаа об Аделе, но, конечно, они больше не живут вместе. Хейнмаа плохой человек: чудовище, садист, истязающий женщин… Цыганка сказала, что у Таавета будет двое детей и что он женится вторично… Разумеется, врет. Глупо верить в предсказания, счастье каждого в его собственных руках… И внезапно он перестал слышать за собой шаги.
Таавет остановился. Вокруг стояла пугающая тишина. Луна, из-за верхушек елей словно подглядывала за ним. Он ждал, затаив дыхание, но шагов слышно не было, и нигде не было видно светящихся точек сигарет. Зловещая тишина. Он хотел крикнуть, позвать, но не решился: эти двое сразу принялись бы издеваться. Ему казалось, будто он ужасно долго шел в одиночестве. Или будто спал и только что проснулся здесь, посреди незнакомой лесной дороги. Что-то не так, как должно было быть… А что должно было быть? Почему он не спит в отеле? Может быть, все это ему снится. Может быть, эта дорога и не ведет в город, те типы заманили его, заставив идти в противоположную сторону, и теперь сидят и зубоскалят. От них можно ожидать самого худшего…
Они хотят избить его, пронзила Таавета жуткая мысль, конечно, они узнали, что он рассказал Оскару всю правду и расстроил их подлые планы. По спине Таавета пробежала холодная дрожь — но ведь не такие же они чудовища! Но в голову непрестанно лезли всевозможные истории о грабежах, убийствах, избиениях… Он побежал, услышал чье-то тяжелое дыхание, понял, что это он сам так дышит, затем перестал вообще что-либо соображать — его охватил панический страх.
Неожиданно дорога перед ним стала светлеть, яркий свет пополз по стволам, охватил небосвод и с головы до ног залил Таавета. Ему не оставалось ничего иного, как покориться. Бежать не было ни малейшего смысла: он оказался в ловушке.
Тяжело дыша, Таавет остановился. Из машины, затормозившей в нескольких метрах впереди него, вышел редактор, подошел к нему и с испугом спросил, что случилось. Таавет не ответил и дал отвести себя в машину.
— Что с вами? — озабоченно спросил редактор. — Мы вам кричали, но вы даже не обернулись.
Таавет хотел сказать, что с ним все в порядке, но слова застряли в горле.
— Так что же, собственно говоря, натворил там Хейнмаа? — услышал он, как репортер обратился к шоферу.
— Когда Оскар отправился вручать торт победителям викторины, Хейнмаа стоял рядом. Оскар попросил актера подержать торт, а Хейнмаа якобы спросил, почему именно он, на что Оскар прошептал ему: держите, раз вам велено, после чего Хейнмаа взял торт и, вы только представьте себе, швырнул Оскару в лицо.
Редактор и репортер прыснули.
— Чего смеетесь? — сердито спросил водитель. — Этот Хейнмаа, похоже, спятил.
Таавет дрожал как осиновый лист.
— Я замерз и потому пошел быстрее, — смог он наконец объяснить редактору, — думал, вы меня догоните.
— Очевидно, Хейнмаа был просто пьян, — сказал репортер.
— Отнюдь нет. Потом он стал произносить речь, нес какую-то ахинею… Его просили прекратить, тогда он стал орать, дескать, он свободный человек и делает, что хочет. После того как Салунди двинул ему пару раз в зубы, он немного приутих, но через некоторое время начал снова. В конце концов его связали. Приглашают же всяких… — задето произнес водитель.
— Это ваша личная машина? — поинтересовался репортер. Водитель оживился:
— Только осенью купил, раньше у меня был «Запорожец». Не думал, что она такая устойчивая. Я во всех отношениях доволен ею. Во всех, — повторил он, кивая при этом головой.
— Красивая машина, — похвалил репортер.
— Вы так считаете?.. Я мог выбрать любого цвета, жена посоветовала взять синюю, мне самому тоже нравится, говорят, что миллионеры носят синие костюмы, — улыбнулся владелец машины.
Они въехали в город.
— Может быть, остановитесь возле ресторана, — сказал репортер, — а товарища Кюльванда отвезите, если у вас есть минутка времени, в отель.
— С превеликим удовольствием, — отозвался водитель.
— Со мной все в порядке, — стараясь говорить равнодушным тоном, произнес Таавет.
Машина остановилась у ресторана, где под светло-зеленой неоновой вывеской «Долина предков», преграждая вход, стояла толпа.
— Вы что, действительно не хотите в отель? — недоверчиво спросил редактор. Таавет ответил, что не хочет. Он и сам не понимал, почему поступает так, какое-то странное упрямство заставило его остаться в обществе этих двоих людей, хотя он уже в течение многих часов стремился избавиться от них.
Когда машина отъехала, редактор посмотрел на репортера, и оба громко расхохотались.
— Фантастика! А Хейнмаа-то каков! Молодчина!
— Да, а ты представь себе, беднягу-то из-за этой шутки с тортом линчевали. — Редактор внезапно стал серьезным.
Таавет промолчал — он знал: Хейнмаа получил, чего добивался, как голодный шакал, ходил он по залу, высматривая жертву, в которую можно было бы вцепиться и выместить на ней всю горечь своих поражений. Поделом ему, решил Таавет, конечно же напился и стал выкидывать фортели, на это он мастер… Ему ничуть не жаль было Хейнмаа… Но он испортил праздник Марре, со злостью подумал через некоторое время Таавет.
— Сюда же не попасть, — сказал Таавет с внезапно вспыхнувшей надеждой, что сможет отправиться в отель. Он уже раскаивался, что из упрямства решил остаться с ними, но уйти сейчас одному было бы крайне глупо.
— Поглядим, — многообещающе произнес репортер, и они протиснулись к дверям «Долины предков», осаждаемым жаждущими выпить.
Таавет шел на несколько шагов позади своих спутников и не слышал, что сказал репортер толпящимся у двери, однако те почтительно расступились, и они втроем очутились перед стеклянной дверью, на которой красовалась табличка «Свободных мест нет».
— Я и не помню, когда в последний раз видел дверь ресторана без подобной таблички, — сказал репортер, — иногда кажется, что это делается в целях рекламы, ибо довольно-таки часто этими тремя словами прикрывают полупустой зал.
Швейцар, заложив руки за спину, расхаживал перед гардеробом, напоминая влюбленного, который чересчур рано явился на свидание. Когда репортер постучал, он даже не потрудился взглянуть в сторону двери — да и чего глядеть, народ-то у нас грамотный. Теперь репортер стучал уже настойчивее, в конце концов «влюбленный» очнулся и поплелся к двери, там он и остановился, с тупым равнодушием разглядывая ожидающих за дверью. Затем все-таки открыл дверь. Таавет заметил, как репортер сунул ему что-то в ладонь и тот, словно ангел-хранитель, прикрыл их от грубо напирающей сзади толпы.
— Откуда только энергия взялась у человека, — усмехнулся репортер.
— Ты сколько ему сунул? — хмуро спросил редактор.
— Тайна фирмы, — все еще ухмыляясь, ответил репортер, поправил галстук и двинулся по направлению к залу.
В дверях, болтая, стояли две женщины, судя по одежде, официантки, и репортер спросил, где он может найти администратора. «Обождите, — не слишком любезно ответила одна из них, но, подняв глаза на репортера, тут же расплылась в улыбке. — Чем я могу…» Она, видимо, подыскивала слова, чтобы продолжить, но репортер не дал ей этого сделать, сказав, что они хотят немного посидеть, но так, чтобы им никто не мешал.
Продымленный зал был полон пьяных, шум голосов был не просто шумом голосов, все норовили перекричать друг друга, какой-то тип, горланивший песню, налетел на Таавета, обхватил его за плечи, на миг прикорнул на его груди, а затем поплелся дальше. Администратор убрал с одного из столиков табличку «Резервировано», и они сели. «Одну минутку, сейчас я позову официантку», — с улыбкой пообещал он им.
— Послушай, Вяли, похоже, что в этом городе меня знают намного лучше, чем тебя, — стал поддразнивать редактора репортер.