ЭКСПЕДИТОР АЛЛАН МЯГИ и в это утро не пошел на работу, и когда отец принялся будить его, послал старика подальше; не начни отец пререкаться, Аллан, возможно, и встал бы, но он даже не шелохнулся, решив, что фиг он поддастся уговорам. Аллан проспал до самого обеда, а встав, пошел на кухню и долго разглядывал содержимое холодильника, прежде чем сообразил, что в горло все равно ничего не полезет. Он выпил кружку воды и стал думать, где бы раздобыть деньги. Деньги означали свободу, а свобода означала, что можно делать все, что только взбредет тебе в голову. Он рассуждал, что десятки хватило бы — с прошлого вечера в кармане осталась какая-то мелочь, а с ней делать нечего. Он бродил из комнаты в комнату и видел вокруг себя сотни и тысячи рублей, но странным образом все эти купюры представали перед ним то ковром, то цветным телевизором, то диваном, вазой или люстрой, их нельзя было ни взять, ни превратить в деньги, — надо было найти что-то попроще, что легче сбыть с рук, например, заграничную пластинку или серебряную ложку. Аллан подошел к секционному шкафу, достал коробку, где хранилось серебро. Правда, он уже однажды решил: это в последний раз, но ему опять понадобились деньги, а в пивном зале всегда находились желающие обменять свою десятку на серебро. Сейчас необходимо было раздобыть начальный капитал, а он находился в кармане отцовского плаща; Аллан выудил оттуда лишь на две бутылки пива, запер дверь и поехал на ипподром, в пивной бар.
С тех пор прошло несколько часов, и Аллан чувствовал себя довольно паршиво. Серебро никого не заинтересовало — то ли у мужчин не было денег, то ли они сочли его ворюгой, с которым не хотели связываться. Долгое время не видать было ни одного знакомого лица, наконец пришел старый приятель Виктор, с которым они дернули пива, затем Виктору понадобилось сходить куда-то по делам; сказал, есть, дескать, маленькая надежда получить деньги, и если это выгорит, то он вернется в бар с парой бутылок вина, которые можно будет распить в лесу за ипподромом. Пока же Аллану делать было нечего: он прогуливался перед пивным баром и на чем свет стоит клял всех знакомых, которые словно сквозь землю провалились — уехали, заболели или просто-напросто отправились на работу.
Внезапно внимание Аллана привлекла темноволосая женщина в пестром платье, которая вошла в летнее кафе рядом с пивным баром. Кафе, в отличие от пивного бара, было почти пустым, и он увидел сквозь стеклянную стену, как буфетчица в белом халате налила женщине коньяк и как женщина, держа в одной руке рюмку, а в другой чашку кофе, прошла через зал и села за столик. Было что-то завлекательное в этой женщине, Аллан не мог объяснить себе что, уже стал шарить в карманах в надежде найти хотя бы на стакан сока, тогда можно будет подсесть к женщине, и… Но в кармане оказалась лишь двухкопеечная монета. Он зашел в кафе и попросил коробок спичек. Женщина была не так молода, где-то около тридцати, под глазами расплылась тушь, как будто женщина плакала, впрочем, она показалась Аллану вполне миловидной. Он прошел совсем близко от женщины, его взгляд остановился на глубоком вырезе ее пестрого платья, и он осведомился у нее, который сейчас может быть час. Женщина посмотрела на него равнодушным, ничего не видящим взглядом и сказала, что у нее нет часов. Аллан в ожидании Виктора вышел на залитую солнцем улицу.
Виктор еще не возвращался — на всякий случай Аллан заглянул в дверь бара, но там по-прежнему никого из знакомых не было, и он поплелся обратно в кафе. Женщина не отрывала глаз от голубой поверхности столика, время от времени поднося рюмку к губам. В конце концов явился Виктор, он сошел с троллейбуса, в руке у него была спортивная сумка, и Аллан радостно помахал ему. Женщина открыла сумочку, пошарила там, высыпала на стол все ее содержимое, затем запихала обратно: наверняка захотела еще выпить, но даже у такой изысканной дамы нет порой денег, злорадно подумал Аллан. Женщина встала и, пошатываясь, пошла к двери.
— Ну а ты чего тут высматриваешь? — удивился Виктор.
— Сколько взял? — спросил Аллан, и Виктор, ухмыляясь, поднял вверх три пальца.
Выбрали место у края кустарника, где валялась ржавая кабина грузовика, трава здесь была примята.
— Недурненькое местечко, — произнес Виктор, хихикнув, и подмигнул Аллану. — А может, еще лучше найдем?
Они направились к песчаной насыпи, возле которой проходила глубокая канава, на дне ее виднелась залитая битумом труба, чуть дальше стоял бульдозер — канава в том месте была уже засыпана, и они без особого труда пересекли ее. Затем все-таки вернулись краем насыпи обратно, и тут Аллан заметил в кустах спящего мужчину.
— Послушай, погляжу-ка я, что у него в карманах, — сказал он притворно беспечным тоном. — А ты тем временем покарауль, чтоб никто не увидел, — добавил он повелительно.
Пьяный спал на боку, уткнувшись лицом в землю, Аллан без труда залез во внутренний карман его пиджака, но в тот момент, когда стал вытаскивать кошелек, ему показалось, будто мужчина пошевелился; Аллан выпрямился и ногой ударил лежащего в живот, затем еще и еще… Он и сам не понимал, отчего пришел в такую ярость, но внезапно в ужасе застыл — от удара мужчина перевернулся на спину, и прямо на Аллана смотрело теперь искаженное болью и страхом лицо с остекленевшими глазами.
В первый момент Аллану захотелось убежать, но ноги приросли к земле, покойник в упор смотрел на него. Затем голова Аллана лихорадочно заработала, и он заставил себя действовать: перевернул мужчину, как он лежал раньше, запихнул кошелек ему в карман, затем, немного поколебавшись, вынул из бокового кармана мелочь, услышал, как она звякнула, хотел было уже уйти, когда подле него внезапно возник Виктор, сунул ему бутылку в ладонь и скомандовал:
— Садись и пей, кто-то идет.
Аллан машинально поднес бутылку ко рту, тут из-за кустов появились мужчина, женщина и маленький мальчик с сачком в руках. Семья взглянула на них с нескрываемым презрением, мужчина что-то пробормотал насчет пьяниц, и они пошли дальше.
— Как мертвый, — усмехнулся Виктор, показывая на лежащего.
— Только копейки нашел, — сказал Аллан и поспешно встал.
— А ты даже побледнел от испуга, — засмеялся Виктор, — можешь не волноваться, они решили, что мы вместе прикладываемся. — Но Аллан не слушал его — он думал о том, как бы побыстрее убраться отсюда.
Теперь их застукали, стучало у него в голове, и вся эта история внезапно осложнилась. Ни в коем случае нельзя ничего говорить Виктору. Ему самому надо найти какой-то выход — ведь рано или поздно труп обнаружат, и тогда… Возможно, что все обойдется, а если начнут расследовать… Неожиданно лес оказался полон гуляющих, люди видели, как они шли оттуда… Аллан похолодел от страха. Он не знал, сколько лет дают за убийство, но понимал, что много…
Возле первых домов они с Виктором распрощались, Аллан остался один. Сделав маленький круг, он поплелся обратно. Разумеется, туда, в заросли у обочины канавы, мало кто забредает, эта семья оказалась там случайно, возможно, что иные парочки и ищут место поуединеннее, какое им дело до лежащего мужчины. Скоро стемнеет, и тогда он мог бы столкнуть труп в канаву, засыпать песком — остальную работу доделают на следующий день бульдозеры. Это единственная возможность выйти сухим из воды, думал он.
Время тянулось. Аллан долго лежал в траве и только с наступлением сумерек решился встать и пойти. Небо затянуло, накрапывал мелкий дождик. Никого не было видно, он подумал: его счастье, что идет дождь. Мужчина лежал на прежнем месте. Кроме кошелька, Аллан нашел в кармане его пиджака паспорт и сберкнижку с довольно крупной суммой денег. В паспорте значилось: Рагнар Прантс, это имя показалось Аллану вроде бы знакомым; он сунул документы и кошелек себе в карман, подтащил мужчину к канаве и захваченным ранее в лесу обрезком доски стал засыпать труп песком — во многих местах, где играли дети, возвышались такие же кучи, так что это не должно было вызвать никаких подозрений, — затем закинул доску подальше в кусты, вынул из кошелька деньги, а документы закопал в песок. Когда он достиг домов, стало уже совсем темно. Ну, теперь пронесло, подумал он, однако чувство страха не проходило, Аллана беспокоило, что имя Рагнар Прантс показалось знакомым, перед глазами вставало искаженное гримасой боли лицо, и он был почти уверен, что уже видел его раньше. Аллан остановил такси и попросил подвезти его к ближайшему кафе. И только войдя в фойе, заметил, что руки и края рукавов у него в грязи.
Коньяк не действовал, Аллан отчаянно пытался вспомнить, где он видел этого человека с таким знакомым именем, и в конце концов из глубин памяти всплыл состоявшийся некогда в школе литературный вечер. Писатель Рагнар Прантс… Разумеется, обстоятельства, связанные со смертью писателя, будут расследоваться с особой тщательностью, возможно, кто-то видел Прантса на пустыре и узнал… Аллан заказал еще коньяка, панический страх уже больше ни на минуту не оставлял его, он вдруг подумал, что должен сам пойти и во всем сознаться, авось тогда отделается полегче, но затем решил, что уедет. Первой его мыслью было взять машину отца, но тут перед глазами Аллана возникли темно-синие «Жигули», на которых вечерами приезжал домой их сосед. Аллан не раз видел его машину на улице перед гаражом, даже мотор оставался включенным, пока сосед входил в дом, чтобы изнутри отпереть дверь гаража. Надо было только улучить момент, обычно мужчина подъезжал к гаражу где-то в полдвенадцатого. Аллан почувствовал: наконец-то он спасен.
Угнанные в эту ночь темно-синие «Жигули» нашли спустя несколько часов. Машина была разбита, а угнавший ее молодой человек по имени Аллан Мяги — мертв.
ДЕТИ ПИСАТЕЛЯ РАГНАРА ПРАНТСА МЕРЛЕ И ЛИВИЯ вернулись из кино, где они смотрели японский мультфильм. Фильм был цветной и очень забавный, дети были довольны и возбуждены. Они накупили мороженого и теперь торопились домой, чтобы оно не растаяло. Отец еще не приходил. В комнатах царил невообразимый кавардак, и на полках скопился такой толстый слой пыли, что можно было написать свое имя или нарисовать разные рожи. Ливия вытащила ящик с игрушками, хотела построить кукольный домик и, чтобы извлечь оттуда нужные кубики и все прочее, высыпала содержимое ящика прямо на пол. Мерле сидела в другой комнате на диване и ела мороженое. Внезапно ей показалось, что у него привкус мыла — она положила мороженое на блюдце и стала наблюдать за тем, как оно постепенно тает, растекаясь розоватой лужицей.