— Прошу, — Сандер протянул жене цветы. Айме поднесла букет к лицу и взглянула из-за него на мужа.
— Кто ищет, тот найдет, — произнесла она слегка насмешливо.
— Пришел поглядеть, как ты живешь, — сказал Сандер, чтобы что-то сказать, насмешливый тон жены обескуражил его.
— У тебя какой-то измученный вид, — тем же тоном продолжала Айме, ставя цветы в вазу. Сандер сел, стул под ним жалобно скрипнул.
— Знаешь, Айме, я пришел… хочу просить тебя… вернуться домой, — неожиданно для себя, без всякого вступления, произнес он и почувствовал, как на сердце сразу же стало хорошо и легко.
Айме уронила вазу на пол и в изумлении уставилась на него.
— Я думала, ты пришел требовать развод, ведь официально мы еще женаты, хотя… — Сандер не дал ей закончить, с его губ потоком хлынули слова — все то, о чем он думал в последние дни, о чем мечтал; Айме села на диван, выражение ее лица все время менялось, казалось, она сейчас или заплачет, или засмеется, наконец она поднялась, положила флейту в футляр, заметила на полу осколки вазы и принялась их собирать. Сандер стал на колени, чтобы помочь ей, их пальцы соприкоснулись, и это мимолетное прикосновение наполнило Сандера ощущением счастья, но как только цветы были поставлены в чайный стакан, Айме испуганно вскрикнула, взглянула на часы и поспешно стала натягивать пальто. Выбегая из комнаты, она велела Сандеру ждать.
Айме вернулась через несколько часов, положила сетку с продуктами на стол, сказала, что ей надо уйти по каким-то делам, попросила, чтобы муж подождал, выпил молока, сделал себе бутерброды, если проголодается, и убежала.
Позднее Сандер никак не мог объяснить себе ту беспечную самоуверенность, с какой он ел бутерброды и, удобно расположившись на диване, читал книгу; у него ни на миг не возникло сомнения в том, что, возможно, не так и важны дела, на которые ссылалась Айме, и он был уверен, что не пройдет и часа, как они закроют дверь этой лачуги и вместе отправятся домой. Так он и заснул на диване с открытой книгой на животе и со спокойной улыбкой, как человек, который после тяжких невзгод обрел свое счастье.
Он проснулся от ощущения холода, его трясло. Накинув пальто, подошел к окну. Было несколько минут третьего. По тихой ночной улице шли редкие прохожие, проезжали редкие машины. Его стал терзать страх, что с Айме случилось какое-то несчастье. Стрелки часов двигались мучительно медленно. Вокруг стояла гнетущая тишина. Внезапно перед домом остановилось такси. На мгновение Сандера охватила радость, но когда он увидел, что Айме вылезает из машины с каким-то мужчиной, с испугом понял, что его провели. Он вмиг вспомнил все, что говорил жене, и краска стыда бросилась ему в лицо. За год они стали слишком разными, а он, дурак, хотел, как принц, привести Золушку в свой замок… Он быстро погасил свет, выбежал на лестничную клетку, притаился в темном углу, и когда прозвучал звонкий смех Айме, подумал, что завтра же придет к жене, чтобы написать заявление о разводе, который давным-давно пора уже оформить.
…И только спустя долгое время он повернул назад, с какой-то яростной решимостью распахнул дверь дома, поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж, постучал в дверь, не в силах ждать, нажал на ручку и увидел:
безжизненное тело Айме, отвратительно висящее на привязанной к вьюшке розовой шали. В несколько прыжков он оказался возле жены, затем отпрянул, сообразив, что слишком поздно.
Слишком поздно… слишком поздно… стучало у него в висках, затем взгляд остановился на белеющем посреди темного стола листе бумаги.
«Сегодня я снова видела, как он нерешительно переходит улицу, ждала стука в дверь. Тишина. Он побоялся. Побоялся угрызений совести. Я знаю, он никогда не придет. Я люблю его, но у меня больше нет сил. Теперь он сделал все, чтобы меня погубить».
Сандер долгое время вглядывался в эти строки, затем взял лист со стола, побежал через дорогу к телефонной будке и позвонил в милицию. Выйдя из будки, он растерянно уставился на свою руку, сжимавшую листок бумаги с прощальными словами Айме. Он не знал, что ему делать.
…И только спустя долгое время он повернул назад, с какой-то яростной решимостью распахнул дверь дома, поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж, постучал в дверь, не в силах ждать, нажал на ручку, но дверь оказалась заперта. Он постучал еще, забарабанил так, что заболели костяшки пальцев, но никто не открыл. Внезапно он понял: это последняя возможность — он исчерпал все свои душевные силы и больше не в состоянии приходить к этой двери, чтобы в его жизни с Айме наступил счастливый поворот.
Выйдя на улицу, Сандер Лепик почувствовал неожиданное облегчение: ведь у него не было никаких обязательств да и, пожалуй, прав вмешиваться в жизнь своей бывшей жены. То, что они когда-то встретились, было чистейшей случайностью, наивно полагать, что в мире, где существуют миллионы возможностей, именно они двое созданы друг для друга. Он пересек дорогу, зашел в телефонную будку, позвонил Кирстен, и они договорились пойти вечером поужинать. Но в тот момент, когда Сандер Лепик вешал трубку на рычаг, он увидел свою бывшую жену, она входила в дом… Он повернул назад, с какой-то яростной решимостью распахнул дверь дома, поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж…
«ГЕРОЙ»
Перевод Елены Каллонен
Ты встаешь поздно, после того, как жена уже раз пять-шесть пыталась разбудить тебя, брюзжишь, огрызаешься, плетешься на кухню, утоляешь жажду водой, отдающей хлоркой, садишься за стол, с отвращением, еще окончательно не проснувшись, смотришь на геркулесовую кашу, отправляешь в рот ложку, чертыхаясь, отодвигаешь тарелку, закуриваешь, выглядываешь из окна на улицу; и лишь когда жена снова напоминает тебе, что час уже поздний, идешь одеваться, еще раз бросаешь взгляд на кран, машешь рукой, кидаешь окурок в пустую пивную бутылку, и через несколько минут ты на улице.
Ты опаздываешь на репетицию, с тупым видом выслушиваешь упреки негодующего режиссера, волнение ни на минуту не охватывает тебя, когда начинают распределять роли в новой пьесе, ты лишь мельком смотришь, сколько раз тебе придется появиться на сцене, сонно следишь за возникшим вокруг оживлением, слышишь голос режиссера, которого терпеть не можешь, и голоса актеров, которых презираешь; и усмехаешься лишь тогда, когда узнаешь, что сегодняшний спектакль переносится и вечер у тебя свободен; мысленно пересчитываешь, сколько в твоем кошельке денег, просишь кого-то одолжить тебе до получки и ждешь не дождешься, когда сможешь уйти.
Ты входишь в пивной зал, где знакомые почтительно приветствуют тебя, расспрашивают о театре и актерах, ты рассказываешь все, что приходит в голову, твой голос звучит высокомерно-патетически, ты клянешь режиссера, который придирается к тебе, говоришь, что еще покажешь им всем; ты угощаешь, тебя похлопывают по плечу, вскоре ты и сам начинаешь верить, что в столичных театрах тебя ждут, рассказываешь о несуществующей встрече с несуществующим кинорежиссером, который предлагает тебе несуществующую роль в несуществующем фильме; упиваешься восхищенными взглядами и дурацкими вопросами, тебе бы хотелось вторично угостить приятелей, но в кармане позвякивают лишь копейки, ты смотришь на часы и делаешь вид, что спешишь, может быть, выдумываешь, что должен торопиться домой, из столицы будет звонить известный театральный деятель, и уходишь, невзирая на уговоры остаться.
Пошатываясь, бредешь домой, с тоской смотришь в сторону ресторана, думаешь, где бы одолжить денег, но одолжить не у кого, и внезапно все становится тебе омерзительным и хочется в голос завыть; дома жена потребует денег, зная, что сколько-то у тебя должно было остаться, а их нет; жена плачет, сперва ты сердишься, потом обещаешь исправиться, вы сидите вдвоем на краю постели, и ты с жаром говоришь, что теперь все наладится, строишь планы, даешь обещания, но тут внезапно раздается стук в дверь, и появляется твой единственный друг, такой же провинциальный актер, как и ты, с собой у него бутылка водки, и в твоих глазах зажигается радость, с час вы сидите обнявшись и вовсю поносите театр, лицо жены мрачнеет, терпению приходит конец, какое-то время она еще сдерживается, затем нервы у нее сдают — хлопают двери, соседи кричат, возмущаются; в полном отчаянии жена запирает дверь и прячет ключ, ты приходишь в ярость, как она посмела выставить твоего лучшего друга, грозишься выброситься из окна, дети наблюдают за этой сценой, а ты словно потерял рассудок.
Ты успокаиваешься лишь после того, как жена приносит тебе полбутылки вина, некогда припрятанного ею, пьешь прямо из горлышка, сонным мутным взглядом озираешься вокруг, валишься на постель, не потрудившись даже раздеться, жена стаскивает с тебя одежду, ты еще пытаешься беспомощно паясничать, но сон смаривает тебя, и вот ты уже спишь, ты — герой пьесы, которая и есть твоя жизнь.
ТРАГИКОМИЧЕСКАЯ НОВЕЛЛА
Перевод Елены Каллонен
Мужчина лет тридцати, в плаще с поднятым воротником, шагает, понурив голову, он видит перед собой лишь дорогу, а может, вообще ничего не видит, просто бредет дождливым осенним вечером по улицам — отверженный, потерянный, без всякой цели. Стоит душный вечер конца августа, не переставая льет дождь, мужчина идет, задевая полами промокшего насквозь плаща о край забора, не замечая, как с волос на щеки струйками сбегает вода. Время от времени он останавливается, хватается руками за дощатый забор, пошатываясь, будто пьяный, хотя пьян он только от своих мыслей, которые переполняют его мозг, просачиваются в кровь и неодолимой тоской растекаются по всему телу, затем шагает дальше: туфли чавкают, он не замечает ни луж, ни воды, бегущей по желобам; дальше, дальше — он словно бежит от самого себя, от своего одиночества.
Внезапно он останавливается, замечает вдали светящееся окно, устремляется подобно мотыльку на свет, жадно глядит в незанавешенное окно, за которым царит уют, приятные хлопоты сопровождают семейный ужин, женщина стелет постель; он смотрит до тех пор, пока белая простыня, падающая на матрас, не парализует его зрение, он как бы ослеплен, кидается дальше, прочь отсюда — к новому окну, которое тоже случайно осталось незанавешенным и из которого на дождливую грязную улицу струится тепло семейного очага и голубоватый свет телевизора.