Время тянулось медленно, на улице уже совсем стемнело, но Мия продолжала сидеть за столом и ею снова овладел мучительный страх. Что, если мужчина все-таки замышляет плохое? Ее не покидало ощущение опасности, и она решила, что ей надо обязательно куда-нибудь пойти. В кино или в гости, но затем представила себе, как через несколько часов возвращается, а в темном коридоре ее подстерегает преступник, ждет, пока она откроет дверь, а затем набросится на нее. Так она и сидела, не решаясь ни выйти, ни остаться дома. Она ни с кем не могла поделиться своим безотчетным страхом — ее бы высмеяли. Хорошо бы самой высмеять себя, но она даже свет зажечь боялась. А не поехать ли к тете, подумала Мия. Тетя жила в деревне, недалеко от города, и Мия с осени не наведывалась туда, тетя и ее семья наверняка обрадуются и конечно же уговорят ее остаться на ночь.
В конце концов Мия вышла из дома, однако до самой станции ее не оставляло чувство, будто кто-то следит за ней, это чувство не покидало ее даже в поезде; и лишь за чаем в семье тети напряжение спало и Мия сама удивилась, какой она вдруг стала веселой. Спать легли поздно — тетя посчитала совершенно естественным, что Мия осталась ночевать. Когда она уже лежала в постели, в голову пришла озорная мысль: кого-то она здорово провела. Мия представила себе свою комнату, кровать, зашторенное окно, сквозь которое в комнату проникал свет фонаря, улицу, где на морозе стоял мужчина. В соседней комнате захрапел тетин муж, послышался скрип кровати, затем к Мие на постель шмыгнула кошка, описав полукруг, пробралась на подушку и улеглась прямо у лица. Мия стала гладить мягкую пушистую шерсть и услышала у своего уха тихое мурлыканье.
Под утро ей приснилось, будто она сидит в парке и ждет мужа, мимо вереницей шли люди — то ли экскурсанты, то ли туристы, между ними на какой-то странной повозке — нечто вроде одноколки, запряженной белой лошадью с огромной цифрой пять на спине — раскатывала светловолосая девочка в голубом платье, когда она крутила педалями, лошадь передвигала ногами. Внезапно, словно нарочно, девочка направила лошадь на Мию. Мия рассердилась и стала выговаривать ей, на что девочка с издевкой, как показалось Мие, сказала: не смей оглядываться назад. Тогда Мие вспомнилось, что за спиной должна быть какая-то комната, и, чтобы обмануть девочку, она вынула из сумочки зеркало и сделала вид, будто поправляет волосы, сама же в это время украдкой оглянулась и увидела мужа, вокруг которого подобно змее обвилась какая-то женщина в розовом брючном костюме. Ах, потому-то он и не идет, а я, значит, жди его, со злостью подумала она и тут же испугалась, обнаружив, что на ней ничего не надето. Это мне в наказание, промелькнуло у нее в голове. Она хотела вскочить и броситься бежать, но никак не могла встать со скамьи. Господи, теперь я выставлена здесь всем на посмешище, успела она еще подумать, почувствовав чье-то прикосновение, увидела у своего лица рыжую меховую шапку, и по телу пробежала приятная дрожь: а почему бы и нет, подумала она покорно, если он любит меня.
Мия проснулась, приятное ощущение не покидало ее. От мысли, что она любима, кружилась голова. На кухне хлопотала тетя, Мия лежала, глядя широко раскрытыми глазами в темноту, не в силах освободиться от этой мысли.
На следующий вечер, придя с работы домой, она быстро растопила плиту, сварила пару яиц, поела, затем погасила лампу, пододвинула стул к окну и стала смотреть на улицу. Ей хотелось увидеть, как придет мужчина, что он будет делать, куда смотреть, но, просидев так битый час, Мия решила, что это глупо, зажгла свет и включила телевизор. И, однако, ноги словно сами собой то и дело несли ее на кухню, и она подолгу стояла у окна, устремив взгляд на улицу. Мужчина в рыжей меховой шапке не появлялся.
В четверг — она как раз стирала на кухне — вдруг ее охватила тревога. Было около десяти вечера, она прополоскала белье, отжала его и повесила над плитой сушиться. Попыталась успокоить себя, что все это ерунда, что она будет полнейшей идиоткой, если подойдет сейчас к окну и начнет выглядывать на улицу. Белье было развешано, кухня прибрана, все дела переделаны. Она погасила на кухне свет, прошла в комнату, но не стала зажигать лампу, прислонилась к дверному косяку и уставилась в окно. Она еще не успела задернуть шторы, так как, придя с работы, сразу принялась хлопотать на кухне, и теперь свет с улицы падал в комнату, отбрасывая на стены узор тюлевых занавесок. В конце концов она медленно подошла к окну и увидела его — он стоял посреди улицы. На морозе, одинокий, несчастный. Потом отошел в сторону — мимо проехал тяжелый грузовик, от грохота которого задрожал дом. Сейчас мужчина снова стоял на своем обычном месте, он закурил сигарету и превратился в пламенеющую в темноте точку. Мия стояла на середине комнаты. И вдруг она поняла мужчину: такой же одинокий, без спутницы жизни, без близких друзей, ему хочется поговорить с кем-нибудь, рассказать о себе, о своих заботах, он истосковался по ласке, по родной душе… По он такой же робкий и недоверчивый, как и она, знакомиться просто так не умеет, возможно, когда-то пережил глубокое разочарование или был обманут.
Огромное чувство нежности захлестнуло Мию. Мужчина снова вышел на середину улицы и стал глядеть на ее окно. Он глядел с тоской, мечтательно. Мия закрыла глаза, отошла к кровати и разделась. Было щемяще тревожно стоять обнаженной перед мужчиной, который смотрит в твою сторону, но не видит тебя, — темнота, оконное стекло и тюлевые занавески разделяют их… Мия ничком упала на подушку и разрыдалась.
Неделя подошла к концу, впереди снова было два свободных дня, однако эта пятница оказалась для Мии особо мучительной. У нее было такое ощущение, будто она ничего вокруг себя не видит, не замечает, кроме то и дело возникающего в памяти печально улыбающегося лица. Она не знала, как ей быть. Все возникавшие перед ней возможности были какими-то странными, путаными, смехотворными. Мия понимала, что не в силах больше сидеть просто так в темной комнате и чувствовать на себе тоскующий взгляд мужчины — она должна что-то сделать, что-то предпринять. Почему все не могло быть просто? Мужчина постучался бы в дверь, сказал: «Здравствуйте, я такой-то и такой-то, хотел бы с вами поговорить, могу ли я прийти к вам в гости». Мия ответила бы — конечно, пожалуйста, поболтаем немного. Но, очевидно, он никогда не решится на это, он скромный серьезный человек, который не станет приставать на улице и незваным гостем стучаться в незнакомую дверь. Мия подумала, что должна как-то приободрить мужчину: а что, если самой сделать первый шаг к сближению, но в то же время она понимает — нельзя быть назойливой.
После работы Мия зашла в кафе и взяла коробку пирожных, затем, немного поколебавшись, — бутылку коньяка. Ей было неловко покупать коньяк, еще решит, что она пьяница, но она положила коробку с пирожными на прилавок, чтобы люди подумали: вероятно, собралась в гости, и для собственного успокоения пробормотала, дескать, одинокой женщине не мешает порой и развлечься. Однако что-то все же грызло ее, словно она собиралась совершить нечто неблаговидное.
Придя домой, Мия натопила комнату, сварила кофе, накрыла стол и надела свое самое нарядное платье. Ее ни на минуту не покидало чувство, будто она разыгрывает какую-то пьесу, будто она это вовсе не она, а какая-то посторонняя женщина, которая поступает диаметрально противоположно тому, как поступила бы она сама. Мия запретила себе вспоминать о мужчине в рыжей меховой шапке и попыталась думать о том, что устроит себе сейчас приятный вечер, выпьет немного коньяка и скрасит свою однообразную жизнь. В шторе оставался большой просвет, но Мия даже не посмотрела в ту сторону. Из радио неслась мягкая музыка, затем стали передавать танцевальные мелодии, а потом начались новости, и Мия выключила приемник. В комнате раздавалось лишь тиканье часов. Она налила себе еще коньяка, взяла пирожное. Стрелка часов неуклонно двигалась вперед. Мия ни разу не подошла к окну, только представила себе, как подойдет и увидит на другой стороне улицы курящего мужчину, они долго будут смотреть друг на друга, мужчина сделает несколько шагов, свет фонаря упадет на него, их взгляды встретятся, затем Мия помашет ему рукой, мужчина растеряется, Мия подойдет к двери и позовет: входите, что же вы мерзнете, а затем скажет, что ужасно устала от одиночества… А дальше, дальше она уже не осмеливалась думать.
Мия встала у зеркала, поправила волосы. Сердце колотилось, ноги были как ватные, в конце концов она подошла к окну и отодвинула занавеску. Почти под самым ее окном мужчина в рыжей меховой шапке разговаривал с какой-то женщиной, они то ли спорили, то ли ссорились, через мгновение Мия поняла, что эта женщина — Эрика, которая живет на втором этаже, прямо над ней. Прошло немало времени, прежде чем Мия вспомнила, почему мужчина показался ей таким знакомым — конечно же она летом часто встречала их вместе с Эрикой, несколько раз они даже разговаривали. Мия снова задернула штору, сняла с ног новенькие выходные туфли и, завернув их в шелковистую бумагу, положила обратно в шкаф.
Через несколько дней Мия проснулась около полуночи. Какой-то необъяснимый порыв бросил ее к окну. Она выглянула и увидела пустую заснеженную улицу. Один белый снег, с грустью подумала она. Но снег не был белым. В круге, отбрасываемом уличным фонарем, он казался желтоватым, а в темноте — темно-синим.
КОРОТКАЯ ИСТОРИЯ
Перевод Елены Каллонен
Это короткая история. Довольно короткая история без заведомой морали, которую можно было бы вычитать между строк, и я сам не знаю, для чего решил написать ее. Вполне возможно, что рассказ, даже когда будет закончен, не обретет четких границ, — вот такая эта история.
Несколько лет тому назад в нашем городе проживал некий художник Р. Внешность имел приятную, характер легкий, общительный, жизнерадостный, но прежде всего он был признанным художником. Ему свойственно было какое-то особое чутье создавать полотна, которые тут же становились гвоздем выставки: крупноформатные, яркие по колориту и какие-то удивительно современные композиции приковывали к себе внимание большинства посетителей, и когда они покидали выставку, им казалось, будто они обменялись с художником крепким дружеским рукопожатием. Критика не скупилась на похвалы, Р. получал премии и награды, я и сейчас отчетливо вижу одну из его последних работ (хотя с тех пор прошло четыре или пять лет), где изображена городская улица, летняя и оживленная. На размытом бледном фоне домов суггестивные цветовые ритмы переднего плана смело и рельефно очерчивают фигуры людей — молодых, полных жизни, красивых, таких, каких мы хотели бы видеть вокруг себя, и вот благодаря картине Р. они внезапно оказываются перед нами, чуть ли не среди нас.