Возвращение — страница 90 из 97

кристаллизовалась одна мучительная мысль. Константин — дедушка ее будущего ребенка, притом единственный, ни другого дедушки, ни бабушек у него просто нет. На плите зашумел чайник. Вероника встала с кровати, долила в чайник воды, подложила в плиту несколько брикетин, затем достала из ящика стола письма Лео, села перед плитой, к теплу, и стала глядеть на них с тупым равнодушием.

Писем было семнадцать, Вероника перевязала их голубой ленточкой. Синицы клевали кусочек сала, раскачиваясь, он ударялся в окно, и от этого звука становилось не по себе. Вероника подумала: а что, если привязать завтра кусочек сала к какому-нибудь дереву подальше от окна, но ей доставляло удовольствие смотреть на птичек, и если все время помнить о том, что это стучат синицы, то страх исчезнет. Она положила пачку писем на пол и включила радио. Мужской голос пел о любви: мы никогда не станем чужими, дорога к счастью у нас одна… Слова и музыка ласкали слух Вероники — она как бы находила утешение в том, что кто-то живет для кого-то и счастлив, и чувство глубокой обиды, сжимавшее сердце, исчезло, оставив лишь легкий след. На какой-то миг лицо Вероники смягчилось слабой улыбкой, далекой, почти неуловимой. Когда концерт закончился, она отложила вязанье, взяла из пачки одно из семнадцати писем и стала читать:


Дорогая Вероника!

Прошло уже 78 долгих дней с тех пор, как я видел Тебя. 78 дней я не прикасался к Тебе, не слышал Твой голос. И все же у меня такое чувство, что Ты рядом со мной, хотя нас и разделяют тысячи километров, и Твоя любовь как солнышко согревает меня в темные дни полярной ночи. Ты, возможно, улыбаешься, что я так старательно считаю дни, которые мы провели друг без друга, но знай, что я считаю и те дни, которые отделяют меня от того времени, когда мы опять сможем принадлежать друг другу, к сожалению только, это такая огромная цифра, что я не решаюсь ее написать.

Дорогая, Ты хочешь знать, что я делаю, о чем думаю, но жизнь наша течет однообразно, сплошная строевая муштра, аж в глазах темнеет, да что об этом писать. Напиши лучше подробнее о своей жизни, так приятно получать и читать толстые письма. Представляешь, один парень получил письмо на целых восьми страницах! И пришли мне еще одну свою фотографию. Я взял с собой шесть, больше всего мне нравится та, что сделана летом, когда мы с Сассем и Рикси ездили на пляж. Я все время ношу ее в нагрудном кармане и вечерами, когда никто не видит, перед тем, как лечь спать, смотрю на Тебя. Иногда мне хочется поцеловать фотографию, но это было бы как-то смешно.

Не сердись, что я сразу не ответил на Твое предыдущее письмо, но мне надо было подумать. Ты и сама понимаешь, что такие вещи нельзя решать с бухты-барахты, но теперь я пришел к твердому убеждению, что ребенок, если он родится, будет частичкой Тебя и меня, нашей любви, и мы не должны препятствовать его появлению на свет. В нашем подразделении у двоих парней есть дети, они жутко гордятся этим и без конца показывают их фотографии. К тому же с ребенком Тебе не будет скучно. Так что и не вздумай идти к врачу. А я буду ждать дня, когда вернусь домой и вы встретите меня уже вдвоем. Здорово! Я подумал, что мы могли бы пожениться. Один парень у нас как раз уехал домой на свадьбу, на это положен отпуск, когда он вернется, я узнаю поточнее, как все это провернуть. Представляешь: может, я уже через месяц буду дома! Прямо голова кружится, как об этом подумаю. Кстати, сегодня у меня голова и впрямь кругом идет. Ты, конечно, удивишься, как так, но у одного парня был день рождения и домашние прислали ему посылку, а в ней две большие банки компота, никому и в голову не пришло, что яблоки плавали в водке. Ну не хитро ли придумано! Вечером мы с ребятами распили эти банки в сортире. Естественно, мы малость дрейфили, ведь пить водку здесь строго-настрого запрещено, но потом была потеха. Именинник так нализался, что во время вечерней переклички не стоял на ногах, нам пришлось поддерживать его, чтобы не рухнул, но все кончилось благополучно. Если не лень, можешь и мне что-нибудь такое скомбинировать, но только обязательно напиши заранее, чтобы я не влип.

Всего тебе хорошего, дорогая. Не забудь послать фото, парни говорят, что ты девчонка первый класс.

Навеки любящий тебя Лео.


Вероника прочитала письмо, сунула в конверт, подложила в плиту брикет и кинула туда же пачку писем, затем закрыла дверцу и принялась вязать кофточку.

В марте она родила сына, которого назвала Лео.

ГИРЛЯНДА ИЗ БРУСНИЧНЫХ ВЕТОК

Перевод Елены Позвонковой

Мальчик стоит в фойе киностудии и ждет товарища Сеппера. Он никогда раньше Сеппера не видел и поэтому разглядывает каждого входящего, а те в свою очередь разглядывают его. Мальчик стоит уже минут десять, ему неловко, он ощущает неуверенность, его одолевают сомнения — вдруг что-то не так, вдруг он по ошибке пришел не в тот день или час, а может, Сеппер забыл, что назначил ему прийти, или же заболел. В конце концов мальчику надоедает разглядывать входящих, и он поворачивается к окну, за которым утреннее солнце освещает верхние этажи домов на противоположной стороне улицы.

— Так это ты тот мальчик, что хочет стать режиссером? — неожиданно слышит он возле себя чей-то насмешливый голос. Мальчик растерянно смотрит на лысого мужчину в синей куртке, на крючковатом носу которого красуются очки в золотой оправе, и отвечает:

— Нет, я жду товарища Сеппера.

Мужчина говорит, что он и есть Сеппер, и ведет мальчика в комнату, оклеенную афишами, как обоями, садится за стол и, попыхивая сигаретой, глядит на мальчика. Мальчик опускает глаза: пол покрыт зеленым пластиком, на ногах у мужчины желтые сандалии.

— Ты еще несовершеннолетний, — наставительно, словно с укором, говорит мужчина. — У тебя должен быть короткий рабочий день, а наша специфика вынуждает нас порой не считаться с этим, но поскольку мы с твоими родителями договорились и, можно сказать, нашли общий язык, то…

Неожиданно мальчик слышит смешок, быстро поднимает глаза и с удивлением видит, что мужчина уже не смотрит на него, а, навалившись телом на стол, внимательно разглядывает черный блестящий письменный прибор.

— Будешь работать помощником реквизитора, — продолжает мужчина, не меняя позы. — Будешь делать все, что скажут, главное — внимательность, быстрота, точность… У нас здесь, как на корабле…

Он откидывается в кресле и говорит:

— Муха утонула в чернильнице. Взяла и утонула… да-а… работа наша, как служба на корабле, и капитаном на нем — режиссер, заруби себе это на носу.

Сеппер гасит сигарету и дает мальчику временный пропуск.

— Итак, приступим к работе, внизу тебя ждет Анне, она будет твоим начальством. Ты унтер-реквизитор, а она обер-реквизитор. — И мужчина громко хохочет над своей шуткой, отчего рот мальчика тоже невольно растягивается в улыбке.

Они идут к павильону. Мальчик аккуратно складывает пропуск и засовывает его в ученический билет. Теперь, во время летних каникул, он будет работать на киностудии. Глупый страх, будто школьников не берут, тотчас сменяется приятным возбуждением, и он быстро шагает вслед за Сеппером по темному коридору студии.

И вот мальчик стоит в дверях павильона, там как раз начинается съемка. Павильон — большое помещение, посередине которого построена комната с тремя стенами. В комнате красуется праздничный стол, заставленный всевозможными блюдами и бутылками. Прожекторы, свисающие с потолочных конструкций, светят странным апельсиновым светом. Мужчины поворачивают прожекторы длинными шестами. Светловолосый человек, сидя на машине, похожей на кран, выкрикивает номера. В помещении царят шум и какая-то бессмысленная суета. Мальчик ищет взглядом Сеппера, но тот словно растворился в толпе снующих людей.

В течение нескольких минут мальчик вбирает в себя эту движущуюся перед ним картину и внезапно чувствует странное разочарование. Как-то слишком обыденно все это. Он разглядывает актеров, многих из которых знает по имени и в лицо, но актеры просто болтают, смеются, курят у двери: на них обычная одежда, и от других служащих их отличает разве что грим, однако мальчик все же надеется, что первое впечатление обманчиво и мир кино откроется ему когда-нибудь позже.

— Ну, что стоишь у двери? — спрашивает у него молодая женщина. — Сеппер решил, что ты уже умотал домой… Я Анне, — поясняет женщина, и мальчик чувствует, как у него начинает пылать лицо оттого, что Анне с беззастенчивым любопытством разглядывает его.

— Здравствуйте, — смущенно бормочет мальчик. — Что я должен делать?

— Прежде всего осмотрись вокруг, — усмехается Анне и спрашивает, бывал ли он когда-нибудь раньше на съемках.

— Нет, — отвечает мальчик, и ему неловко, что он должен так ответить.

Выражение лица у Анне становится скучающим, и она принимается объяснять, где находится камера и что из себя представляет режиссер Треппан, но как раз в этот момент на весь павильон раздается зычный голос Треппана:

— Анне! Кто видел Анне!

Мальчик все еще стоит у крана и оглядывается по сторонам. Ему трудно себе представить, чем он может быть здесь полезен. Он ничего не умеет, и совершенно ясно, что ни у кого нет времени чему-то его учить, единственное, что ему остается, это забиться куда-нибудь в угол, чтобы не путаться у других под ногами.

Вокруг стола собираются актеры, рассаживаются на стульях, разглядывают стоящие перед ними блюда. Мальчик глотает слюну — утром он торопился и едва успел что-то перехватить, и вот теперь глотает слюну и старается не смотреть в сторону стола. Анне курит и болтает с каким-то мужчиной. Мальчик немного обижен: вместо того чтобы болтать, она могла бы заняться им. В конце концов ему надоедает стоять на одном месте, набравшись смелости, он заглядывает за стены комнаты, рассматривает кинокамеру, прислушивается к разговорам и начинает понимать, что многие вещи здесь имеют свои названия: микрофон висит на крюке, прожекторы называют юпитерами и «бебками». Надо только не зевать, рассуждает сам с собой мальчик, и тогда ему самому скоро станет все ясно. Ну и удивится Анне, с гордостью думает он, когда увидит, как хорошо он уже разбирается в съемке. Но тут он замечает нечто странное: двое мужчин желтой лентой измеряют расстояние между камерой и актерами. Поначалу мальчик думает, что они дурачатся, но мужчины, кажется, занимаются этим всерьез, и он разыскивает Анне, чтобы спросить. Женщина хлопочет у праздничного стола и, как только замечает мальчика, командует: