С рёвом раненого быка герой вскочил на ноги, отшвырнув амазонку, будто котёнка.
— Ты что?! — громовым голосом крикнул он. — Одурела?! Что с тобой?
Она перекатилась через голову, отлетела через стол почти до противоположной стены, но тут же, под отчаянный хохот стражников, вновь вскочила на стол и, бросившись к мужу, схватила его за плечи:
— Ни-ког-да не прощу-у-у! — взвыла она, но, приблизив лицо, с безумно горящими глазами к самому лицу Ахилла, еле слышно произнесла совершенно другим, очень ясным голосом:
— Ахилл, эта женщина — колдунья, вино отравлено, и всё это — ловушка. Надо спасаться отсюда!
Он онемел, поражённый ещё больше, даже не пытаясь вырваться из её рук, лишь расширенными глазами впившись в её ставшие вдруг совершенно ясными и спокойными синие глаза.
— Пентесилея!
— Вперёд! — прогремел позади голос Гектора, и в отчаянном страхе завизжала Цирцея:
— Хватайте их! Ко мне!
— Не дождёшься, ведьма! — железная рука амазонки стиснула горло колдуньи, и наконечник ножа холодно упёрся в ямку меж её ключиц. — Скажи хоть слово, возьмись за любой кувшин, за что угодно — и я выпущу из тебя дух!
В это время Гектор и Одиссей с двух сторон обрушились на стражу, успев проскочить под сетью прежде, чем та упала, и сеть накрыла пятерых или шестерых темнокожих воинов, даже не задев героев. Девушки-служанки, вереща, кинулись бежать, а воины попытались защищаться, но им было не одолеть могучих противников. Тем более что и Ахилл раздумывал недолго.
— Ты был в ловушке, брат! — кричал ему Гектор. — Тебя едва не отравили! Эта тварь погубила уже многих, кто попал в её лапы!
С яростным проклятием Ахилл схватил один из бронзовых подсвечников и могучим взмахом уложил двух ближайших стражников, затем взмахнул ещё и ещё раз.
И вскоре всё было кончено.
Глава 5
— Кто вы такие? Что вам нужно от меня?
В ярости и страхе колдунья говорила, очевидно, своим настоящим голосом, а не тем нежно-звонким голоском, каким приветствовала Ахилла, встретив в своём чертоге. В действительности голос у неё был резким, металлическим, совсем не молодым и не подходил к её лицу, которое, даже искажённое и вспотевшее, оставалось прекрасным. На вид волшебнице казалось не более двадцати лет, её кожа была нежна и светла, как лепесток лилии, а лицо, округлое, с тонкими и мелкими чертами, выглядело кротким и невинным. Её выдавал подбородок, немного крупный для такого нежного личика и достаточно волевой, и плаза, очень светлые, прозрачные, осенённые пушистыми ресницами, но будто прячущие в себе что-то тайное, будто постоянно скрывающие свой истинный взгляд.
— Ты не узнаешь меня, ведьма? — Одиссей подступил к ней, не опуская окровавленного меча, который он отобрал у одного из убитых им стражников. — Ты забыла, как два с половиной года назад заманила меня и моих спутников в эту пещеру и опоила отравой? Все мои товарищи погибли — их сожрали твои слуги-людоеды! Ты думала, что я утонул? Но меняно так просто извести, гнусная тварь!
— Я узнала тебя, Одиссей! — Цирцея старалась говорить спокойно, хотя плаза её метались, скользя по гневным лицам победителей и их оружию. — Да, ты оказался слишком хитёр и слишком живуч, чтобы пойти на обед моим слугам или рыбам в море! Но кого это ты сюда привёл? И с чего решил, что я собиралась отравить этого красивого великана? Я не всех убиваю!
Итакийский базилевс расхохотался.
— О да! Мои спутники тоже были живы какое-то время — живое мясо хранить удобнее, чем мёртвое, Цирцея! И я был жив, ты и меня сочла привлекательным и использовала, чтобы убить скорее всего последним... Ты обманула также сотни людей, тысячи, быть может. Твоё зелье делало их идиотами. Но мы на сей раз его не пили, почему же ты думаешь, что кто-нибудь из нас поверит тебе?
Колдунья постаралась улыбнуться, хотя ей явно было трудно это сделать — нож Пентесилеи всё так же упирался в её нежную шею.
— Этот остров в моей власти, — достаточно твёрдо проговорила Цирцея. — Если вы убьёте меня, то и сами здесь погибнете. Вы перебили мою стражу, но моих слуг ещё много за пределами дворца.
— Их на острове всего около трёх сотен, — сказал Одиссей. — Считал я их не раз и не два. И для нас четверых это — пустяки. Уж поверь.
— Верю. Но вам будут угрожать не только люди. Я помогу вам отсюда выбраться, если вы не тронете меня.
Гектор быстро посмотрел на Одиссея.
— Насколько можно ей верить? — спросил он.
— Ни на волос! — отозвался итакиец. — Она запугивает нас. Я проявил на этом острове два года, и меня не нашли и не убили, ничего со мной не случилось. Так что не стоит её слушать — я бы убил её на месте.
— Отважный воин! — сверкнув глазами, закричала колдунья. — Ну-ну, убей... Да, ты здесь выжил, но ты же не смог отсюда выбраться! И никто не покинет остров без моей помощи!
— Враньё! — сквозь зубы бросил Одиссей.
— Можете проверить! — голос колдуньи сорвался на визг, она видела, что Пентесилее очень хочется последовать совету Одиссея.
Ахилл, сознание которою окончательно прояснилось, только теперь до конца понял, какой опасности избежал. С одной стороны, он проклинал себя за беспечность, с которой вошёл в пещеру, уже ощутив странный запах прозрачного дыма, но не поверив своему безошибочному чувству опасности. Но, с другой стороны, он, даже одурманенный этим колдовским дымом, догадался не сказать волшебнице о том, что он на острове не один, и это, возможно, спасло его брата и жену. Равно как очень вовремя им на помощь явился Одиссей!
Между тем Гектор размышлял, не торопясь принимать решение. За последнее время он не раз и не два убеждался, как дорою может стоить любая ошибка. Он и прежде слыхал о колдунье Цирцее, от служивших при дворе ею отца персов знал о восточных школах магов и заклинателей, о страшных тайнах, которыми их учили владеть. Царь Трои понимал, что угрозы Цирцеи могут быть реальны, хотя, возможно, она лишь запугивала путешественников, пытаясь сохранить себе жизнь. А оставлять её в живых нельзя — она вновь будет заманивать мореплавателей в свою ловушку и вновь убивать их. Если верить легендам о ней, этой женщине и вправду лет сто с лишним... Кто знает, на сколько ещё колдовские снадобья и чародейство могут продлить её век? Взять с неё клятву? Вздор! Чем она может поклясться? Вряд ли для неё что-то действительно свято. Самому дать ей клятву и потом эту клятву нарушить? Нет, до этого он никогда не опускался и вряд ли сможет это сделать, если бы и захотел.
— Пентесилея, отпусти эту женщину, — спокойно сказал Гектор. — Мы стоим вокруг неё, и у неё вряд ли получится сбежать или что-нибудь против нас сделать. А ты скажи мне, Цирцея: неужто тебе и вправду кажется, что ты такая всемогущая? Ведь ты не богиня.
— Я не ниже богов! — воскликнула колдунья, гордо выпрямившись, едва рука амазонки разжалась на её горле и острый, как бритва, нож исчез в ножнах на ремне боевой сандалии. — Я научилась древним магическим заклинаниям, знаю тайный язык и тайные знаки, которые даруют власть над смертными. Великие подземные демоны и духи воздуха служат мне и исполняют мою волю!
— Это ты служишь им и исполняешь их волю! — проговорил Ахилл, слушавший волшебницу с отвращением. — Коварные и злобные духи умеют пробудить в нас, слабых и глупых, тщеславие и внушить, что мы могущественны. Они любят, когда мы любуемся собой и в этом самолюбовании забываем о добре и справедливости. Наверное, им ничего не стоит и убедить человека, будто они ему повинуются и выполняют его волю, хотя творя зло, он сам выполняет их волю. Они помогают нам тешить свои страстишки, и мы за это по их воле населяем мир смертью и страхом. Ведь демоны сами ничего не могут — чтобы зло обрело плоть, им нужны мы! И мы охотно творим мерзости, лишь бы только думать, будто мы лучше других и больше можем. Дураков они из нас делают, а мы этому радуемся!
— Кто научил тебя так думать? — быстро поворачиваясь к нему, спросила Цирцея. — Откуда ты всё это взял?
— Сам понял, — пожал плечами герой. — Правда, меня воспитал великий мудрец, который многое рассказал мне о Боге и о демонах, но потом вся моя жизнь стала для меня хорошим уроком. А ты живёшь, видимо, много дольше меня, но ничего не понимаешь. Людей я убил не меньше, чем ты, колдунья — это, увы, очевидно. И многие из этих смертей не к моей чести. Но я ни разу в жизни не убивал для своего удовольствия!
Волшебница рассмеялась.
— Меня радует власть. Радует, когда в моей власти оказываются сильные мужчины и я могу делать с ними всё, что захочу! Обычно мужчины владеют женщинами, а я сама владею ими!
— И что, они от тебя рожают? — спросила Пентесилея так спокойно и небрежно, что все трое мужчин подавились от смеха, хотя до того были совершенно серьёзны.
Глаза колдуньи налились злобой, из бледно-серых они вдруг стали по-кошачьи жёлтыми, и в красивом лице явилось внезапно нечто жуткое, совершенно нечеловеческое.
— Вы все можете сильно пожалеть! — прошипела красавица. — Я... Я не привыкла, чтобы меня судили!
— А я не привык, чтобы мне угрожали, — спокойно сказал Гектор. — Думаю, мы всё же покинем остров без твоего разрешения, Цирцея, потому как едва ли с тобой договоримся. Другое дело, что мне страшно не хотелось бы убивать женщину.
— Зато мне страшно хочется её убить! — вмешался Одиссей. — На моих глазах погибали мои спутники. Так что, если позволите...
Троянцы невольно взглянули на итакийского базилевса. И в это мгновение ловкие пальцы волшебницы раскрыли оправу крупного перстня на её левой руке и небольшая зеленоватая горошина, выкатившись из этой оправы, упала в стоявшую на столе чашу с водой. Раздалось пронзительное шипение, а из чаши тотчас повалил густой сизый дым, точно вода вдруг загорелась.
— Осторожнее! — крикнул Одиссей, шарахаясь в сторону, как от змеи. — Это может быть яд!
Трос путешественников отпрянули, и колдунья, стремительно проскочив между ними, как с трела, понеслась к выходу из зала.