— И я! — закричал кто-то с другого конца стола.
— И я!
— И я!
— Все поклянётесь или как? — усмехаясь, спросил Одиссей.
— Я скажу, кто это задумал и кто это сделал! — вдруг завопил Лейод. — Я знаю, я слышал, как он отдавал приказания! Вот он! И он же стрелял в Телемака!
Дрожащей от возбуждения рукой афинянин указывал на Алкиноя.
Все ахнули, поражённые. И более всех, вероятно, был поражён сам Алкиной.
— Ах ты... Ах ты, шакалье отродье! — хрипло выдохнул он, вскакивая и бросаясь к Лейоду. — Я убью тебя, ублюдок!
У собравшихся в зале не было никакого оружия, но Алкиной и голыми руками мог бы придушить своего вероломного приятеля, однако Ахилл, вытянув руку, перехватил его за локоть и резко отбросил назад.
— Кому здесь быть убитым, не тебе решать! — спокойно сказал герой.
— То, что мы слышали — ложь? — спросил Одиссей, в упор глядя на Алкиноя.
— Нет! — лицо молодого человека залила пунцовая краска, глаза лихорадочно блестели. — Нет, я действительно согласился с тем, что твоего сына нужно убить, царь. Когда он собрался плыть в Эпир, Лейод, да, да, именно он, сказал мне, что удобнее всего нам будет, если царевич не вернётся на Итаку. Тогда никто уже не помешает нам овладеть царицей. Он и придумал, как осуществить убийство, он и подкупил раба, которого, когда всё было кончено, сам же убил. Рабу надлежало выбежать на берег и позвать Телемака, когда корабль будет проходить мимо бухты. Как я понимаю, так он и сделал.
— Враньё, враньё! Враньё! — завизжал Лейод. — Это всё его рук дело! Я просто его боялся и не мог ему противостоять! Это он хотел смерти Телемака! Он! Я ни в чём не виноват, царь!
— А ну, замолчи! — возвысил голос Одиссей, и афинянин сразу умолк. — Нелегко разобраться, кто из вас лжёт... А почему вы решились убить моего сына, зная, что я могу быть в Эпире, так близко от Итаки, и могу явиться и узнать о вашем преступлении? Ну, Алкиной?
— Мы... подумали, что если это даже действительно ты, — проговорил молодой итакиец, — то, вернувшись, ты едва ли легко докажешь, кто ты такой. А если за это время твоя жена выйдет замуж, то вступить в свои права тебе будет ещё труднее. А если говорить всё до конца...
— Да уж, говори до конца! — грозно нахмурившись, сказал Одиссей.
— А если говорить до конца, то Лейод намекнул мне, что гавань здесь одна и можно не дать тебе возможности появиться в городе. Но главным было не допустить твоей встречи с Телемаком. Поэтому Лейод отправился в бухту и напал на твоего сына. Воины там были и сто, и мои, но им мы даже не объяснили, на кого предстоит напасть и зачем. Догадываться они могли, однако их винить не в чём — они целиком зависят от нас.
— Этот, по крайней мере, не так мерзко труслив и более честен, — произнёс Гектор, выслушав слова Алкиноя. — Но это не доказывает, что он говорит чистую правду.
— Я, я знаю, как оно было на самом деле! — послышался вдруг звонкий женский голос. — Меня выслушайте!
Растолкав сгрудившихся в середине зала женихов и слуг, вперёд выбежала рабыня Меланто, растрёпанная, с бледным, как свежий холст, лицом. В её глазах стоял ужас, вероятно, она понимала, что идёт на верную смерть, но не остановилась и не заколебалась и, подбежав к Одиссею, кинулась ему в ноги.
— Царь, я всё знаю, я всё слышала, клянусь Афиной! Алкиной в тот день, когда чуть не убили Телемака, был во дворце, это все слуги смогут подтвердить, если ты их спросишь. Да, он тоже хотел его смерти, но только потому, что это Лейод его убедил! Я слышала их разговоры, я всё слышала! И это всё Лейод придумал, а теперь врёт и сваливает на другого!
— Она всё это выдумывает, потому что спала с Алкиноем! — заорал афинянин. — Она оговаривает меня!
— Я говорю правду и могу в этом поклясться! — по щекам Меланто потекли слёзы, но она ладонью смазала мокрые дорожки и, собрав всё своё мужество, продолжала: — Да, я была любовницей Алкиноя, да, я по его приказу следила за царицей... Но и все разговоры женихов я тоже слыхала, а уж что говорили между собой эти двое, знаю отлично! не Алкиной, а Лейод задумал убийство царевича! Он и был там, на берегу, а Алкиноя там не было. И Алкиной бы в спину стрелять не стал!
— Слушай, Меланто! — вмешалась вдруг Пенелопа, всё это время в совершенном потрясении хранившая молчание. — Если ты за мной следила, то ведь знала наверняка и про покрывало?
— Знала, конечно! — воскликнула девушка. — И видела в щёлочку, как ты, царица, вместе с Эвриклеей его аккуратно так распускала. Но я никому не выдала твоей тайны. Потому что, пока ты их обманывала, они оставались здесь. А если б ты вышла за одного из них — за кого, не важно, то остальные бы уехали. И Алкиной или стал бы твоим мужем, или ушёл бы из твоего дома в дом своего отца. Я стала бы ему уже не нужна. А я хотела, чтобы он был здесь дольше. Глупо...
Она улыбнулась сквозь слёзы, взглянув на молодого человека, снова провела рукой по мокрым щекам и продолжала:
— Но теперь мне всё равно. Я понимаю, что не имею прав на него. Только не убивай его, царь! Он виноват не больше всех прочих. А ты ведь не хочешь убивать всех! Я — рабыня, которая тебя предала. Меня и казни.
Алкиной смотрел на девушку, не говоря ни слова, в совершенном изумлении. С его точки зрения, самое лучшее для неё было бы — вовсе не попадаться на глаза Одиссею. Но она поступила по-иному, и сути её поступка Алкиной не мог понять.
— А ведь верно! — заметил Аросий. — Верно говорит рабыня: Алкиной-то был во дворце в день отъезда Телемака. Никуда не отлучался. А вот Лейод пропадал до утра.
— Неправда! Не я! Это не я!
В ужасе, выпучив глаза, Лейод снова вскочил и кинулся к выходу, но стоявшая ближе всех к дверям Пентесилея преградила ему дорогу. Афинянин, не имея никакого оружия, схватил со стола серебряный кувшин и попытался ударить амазонку. Та резко перехватила его руку. Послышался хруст вывихнутого сустава, пронзительный крик боли, и Лейод, скорчившись, упал к ногам женщины.
— Вот крыса! — сморщившись, воскликнула Пентесилея и брезгливо пнула его ногой. — Шею бы тебе свернуть, а не руку выворачивать.
— Это успеется, — Одиссей улыбнулся, благодарно кивнув амазонке. — Кажется, я всё понял. Но хочу просить совета. Я слышал, царь Гектор, что твой отец некогда записал свод законов для жителей Троады, и что законы эти необычайно справедливы и мудры. Среди них сеть, если я не ошибаюсь, перечисление наказаний за различные преступления. Скажи мне, какие проступки, по вашим законам, караются смертью?
Гектор пожал плечами.
— Их не так уж много. Мой отец был против жестокостей. Смертью у нас карается убийство, совершённое без веской причины, кража или порча имущества и ценностей, принадлежащих храму, поджог чужого жилища, если при этом погиб хотя бы один человек, насилие, совершенное над девушкой, если твёрдо доказано, что это действительно насилие. Ну... ещё мужеложество либо попытка склонить к нему юношу или мальчика. Но только при мне таких случаев не было — эта пакость пришла к нам когда-то с Востока, когда наш дед, царь Лаомедонт, наприглашал в Трою персидских учёных и мудрецов, а с ними понаехали их слуги и рабы. На востоке такое водится, а у нас нет — мы здоровый народ.
— На Итаке об этом скорее всего и не слыхали! — усмехнулся Одиссей. — Ясно. И я буду следовать мудрым законам царя Приама. Эти двое, как я понимаю, хотели и пытались убить Телемака, но вот он, живой, стоит возле меня. С другой стороны, погибли его воины, около двадцати человек. Те, кто убивал, как сказал Алкиной, мало виновны в этом — они не знали, кого и за что им приказали убить. К тому же хоть они и не рабы, но в самом деле зависят от тех, кто им приказал... Алкиной не мог быть в бухте, как доказала Меланто и подтвердил Аросий. Лейод там был, и очень возможно, что стрелял именно он.
— Нет, это не я! — проскулил Лейод.
Некоторые из женихов засмеялись: его трусость переходила уже все границы.
— Давай его сюда, Пентесилея! — воскликнул Одиссей. — Не то тебя стошнит от того, что приходится его трогать. Давай, вряд ли он опять побежит.
Амазонка подняла афинянина на ноги и сильным пинком препроводила на середину зала.
— Ну? — спросил Одиссей. — Как тебя прикончить, Лейод? Драться ведь ты не будешь? Не то, что со мной, даже с последним рабом.
— У меня рука сломана! — завопил пленник.
— Вывихнута, это раз. Второе — у тебя две руки. Но ты не воин, ты — жалкая каракатица, о которую противно марать руки. Эй, кто там позади него, посторонитесь: вдруг я за эти годы стал медлительнее и эта тварь успеет увернуться от стрелы! Не хотелось бы, чтоб она задела кого-то другого.
С этими словами базилевс подхватил свой могучий лук.
Но он не успел наложить стрелу. Отчаянно завизжав, Лейод схватил оказавшийся рядом светильник и, направив чашу, из которой во все стороны брызнуло горячее масло, на отступивших от него людей, ринулся к выходу, в этот момент свободному.
— Э, нет! Эта свинья от меня не удерёт!
Никто даже не успел заметить, в какое мгновение стоявший возле дальнего стола мясник Курий ухватил один из ножей, поданных для резки мяса, и шагнул наперерез беглецу. Нож был короткий, к тому же довольно тупой, однако в мошной руке Курия он стал достойным оружием. Лейод ещё раз коротко взвизгнул и рухнул на пол, лишь дважды дёрнув ногами.
Напряжение собравшихся в этот момент достигло уже такого предела, что некоторые в зале расхохотались. Другие, напротив — помрачнев, умолкли.
— Так! Уже легче, — проговорил Одиссей. — Спасибо, Курий. Рабы, посмотрите, не загорелись ли где-то циновки или подстилки на скамьях. Ну, а с тобой что мне делать, Алкиной?
— Если ты вернулся и впрямь таким же могучим и отважным, царь Одиссей, то докажи это и выйди со мной на поединок! — воскликнул молодой человек. — Убить безоружного легко, а ты одолей меня в честном бою. Я не натянул твоего лука, но и ты не сделал этого, перепоручив это дело женщине. И сейчас тебе стрелять не пришлось: мясник поспел раньше. Ну что же, докажи свою силу!