— Но... Зачем ему это может быть нужно? — выдохнул, наконец, Феникс.
Царица вновь пожала плечами.
— Наверное, он надеется, что Пенелопа не помнит цвета глаз Одиссея и забыла про шрам. Она восемнадцать лет не видела мужа, поэтому, кто знает? Другое дело, правду или ложь самозванец рассказал о Неоптолеме? И если это ложь, то что заставило его лгать?
Она помолчала, всё более мрачнея, и добавила совсем тихо:
— Или кто?
Глава 5
Астианакс почти не спал в эту ночь. Его комната была смежной с комнатой матери, и, как ни тихо она плакала, он это слышал... Ещё год назад мальчик тут же прибежал бы к ней, обнял, стал утешать. Или сам бы заплакал. А теперь вдруг понял: лучше, если мама будет думать, что он спит и ничего не слышит.
Под утро Астианакс уснул, даже увидел что-то во сне. Но вот Тарк ткнулся в плечо влажным кожаным носом, и мальчик резко открыл глаза, понимая, что сон прервался. Пёс лизнул его в щёку. Он редко ластился — его ласка обычно означала, что умный зверь чувствует напряжение или слабость хозяина и выказывает ему поддержку. Наверное, Тарк провёл ночь в комнате Андромахи, значит, она всё-таки была не одна!
Мимо постели мальчика осторожными шагами прошла царица. Она глянула через плечо, увидела приоткрытые глаза сына и улыбнулась — ни взгляд, ни улыбка не выдали её — казалось, она вовсе не плакала.
— Спи, спи, сыночек! Тарк, не буди его. Идём лучше со мной. Идём, погуляем!
Обиднее всего Астианаксу было тут же понять, что он, выходит, не до конца проснулся, не то бы вскочил и побежал за мамой. Но оцепенение короткого, странного сна оставило его лишь тогда, когда лёгкие шлепки её сандалий смолкли на ступенях лестницы.
Мальчик вскочил и бросился к дверям, на ходу надевая тунику. Потом бегом вернулся за своими сандалиями.
Ни на террасе, ни внизу, возле террасы, её не было, и Астианакс повернул назад — наверное, она вышла с другой стороны дворца. Внутреннего двора здесь не было — небольшая запасная дверь вела к расположенным на отлёте хозяйственным постройкам и кузнице. Однако раб Гилл, подметавший землю между кузницей и загоном для овец, сказал, что не видел царицы.
Астианакс вдруг сообразил: мама скорее всего и не выходила из дома, она просто прошла в какие-то покои на первом этаже.
В нижних комнатах дворца шла обычная утренняя работа: несколько рабынь сидели за пряжей и шитьём, воины чистили доспехи, собираясь менять ночные посты и совершать назначенные им обходы. Рабы тащили на кухню корзины с сушёными плодами, несли кур и вино. Человек двадцать мирмидонских воинов жили во дворце постоянно, и если с утра они обычно ели по паре лепёшек с горсточкой сыра, то обедали основательно. Царица приказала, чтобы им никогда ни в чём не отказывали. Казалось, со вчерашнего дня ничто не изменилось. Но нет! Мальчик несколько раз поймал на себе угрюмые взгляды мирмидонцев, а пройдя мимо двоих воинов, точивших копья, услышал брошенное ему вслед:
— А вот, смотри-ка, и наш царь! Так это мы захватили Трою, или троянцы захватили нас?
Астианакс ощутил какой-то противный холод в спине, но не обернулся. Страшно ему, пожалуй, не было, просто захотелось, чтобы рядом был Пандион.
И тут из-за какой-то двери долетел голос матери:
— Я подумаю над твоими словами, Гелен.
Астианакс остановился, понимая, что раз она не одна, то входить будет не очень хорошо. Лучше подождать в коридоре.
— Мало времени на раздумья, Андромаха, — ответил царице мягкий голос прорицателя. — С одной стороны, эти троянские поселенцы стали очень опасны и могут натворить, что угодно, особенно когда прознают, что царь не вернётся. С другой стороны — жители Эпира и, самое страшное, мирмидонские воины. Они любили в Неоптолеме память об Ахилле, и его убийства могут не простить. В любом случае, тебе придётся как можно скорее выйти замуж, не то погибнете и ты, и ребёнок.
— Я знаю, — сказала она. — Так уже было.
— Да. Но тогда было легче — Неоптолем был жив, не думай, я не бескорыстно делаю тебе это предложение, не только потому, что хочу помочь.
— Я знаю, — снова и так же спокойно проговорила Андромаха.
— Да, ты слишком умна, чтобы не знать. Меня уважают здесь, мне верят. Это первое. И второе — для поселенцев я тоже свой — всё-таки троянец. Но я не скрываю корысти — я люблю тебя.
И в третий раз прозвучало такое же ровное, почти равнодушное:
— Я знаю.
— Когда ты ответишь мне? — тихо спросил Гелен.
— Скоро. Завтра, вероятно. А сейчас лучше уйди. Когда Тарк на кого-то вот так смотрит и показывает клыки, это не сулит ничего хорошего.
— Да, — прорицатель усмехнулся, и стало слышно, как он встал со стула или со скамьи. — Сегодня твой пёс на меня сердит.
Пока они говорили, мальчик слушал, затаив дыхание. Смысл их разговора дошёл до него, когда Гелен уже покинул комнату и, не заметив царевича, прошёл мимо. И тут волна гнева охватила Астианакса. Как?! Мало того, что все поверили какому-то приезжему и решили, что его отец убил Неоптолема, так ещё этот чёрный человек хочет взять в жёны его маму!
В порыве ярости Астианакс кинулся следом за прорицателем, но споткнулся и едва не упал. Оказывается, слушая столь разозливший его разговор, мальчик успел надеть и зашнуровать только одну сандалию — ремешки второй, болтаясь, мешали идти. Он затянул их и бросился догонять Гелена. Странно — тот или не слышал, что за ним кто-то бежит, или был так занят своими мыслями, что не обратил внимания на звонкие шлепки сандалий позади.
Вот тёмная фигура идущего растаяла в светлом прямоугольнике запасной двери, и сразу за нею мелькнула тень — кто-то преградил дорогу Гелену.
— Ну что? Удалось?
— Не всё так сразу, — отозвался голос прорицателя. — Завтра всё разрешится, но об этом нам с тобой нужно поговорить. Только не здесь.
— Хорошо. Скажи, где.
— У озера. Я буду ждать тебя там через два часа.
Астианакс стоял, прижавшись к стене, слушая, как у него в груди резко и гулко стучит сердце. Мальчик не мог понять смысла происходящего, он понимал только, что этот загадочный разговор невидимого человека и прорицателя каким-то образом связан с Андромахой, Неоптолемом, с ним самим. Что они замышляют?
Астианакс задумался. Два часа. У озера он будет меньше, чем через час. Он-то доберётся туда быстро! Но чтобы подслушать, о чём они там станут говорить, лучше прийти раньше. Надо бы сказать кому-то... Маме? Нет, она тогда его не отпустит! Вот Пандион, тот другое дело. Пандион бы сам с ним пошёл. Только где он? Ушёл проверять посты. Придётся идти одному!
Царевич бегом поднялся на второй этаж, влетел в свою комнату, сорвал со стены лук, надел пояс и прицепил свой длинный, почти взрослый кинжал, подарок Неоптолема. Ещё недавно он болтался, доставая почти до колена, а сейчас впору.
В соседней комнате Эфра что-то напевала своим хрипловатым голосом, меняя воду в умывальном кувшине. Астианакс дождался, пока рабыня уйдёт, и, тихо-тихо ступая, вошёл. На небольшом столе возле окна, как обычно, лежали несколько пергаментов, пара тростниковых перьев, стояла круглая глиняная чернильница.
И тут Астианаксу пришла в голову мысль написать маме, куда и для чего он идёт. Ведь чужие в её покои не войдут. Феникс? Ну, ему мама доверяет.
Мальчик обмакнул тростниковое перо, но от волнения его рука задрожала и первые буквы разъехались и расползлись. Он отбросил запачканный пергамент, взял другой лист и, прикусив кончик языка, старательно вывел: «Мама, может случиться беда». Он задумался. Почему беда? Почему он так написал? Потому что так чувствует... Как объяснить? Не может же он всё подробно писать? Это очень долго! Он потряс пером, сгоняя лишние чернила, чтобы снова не испачкать лист, и написал дальше: «Мы в опасности». Мальчик нахмурился. А это и вовсе глупо. Зачем пугать маму? Зачеркнуть? Некогда! Писать ли, куда он пошёл? Нельзя! Что, если мама прочитает письмо раньше, чем он услышит разговор Гелена с незнакомцем? Нужно, чтобы она поняла: его, Астианакса, нет во дворце из-за важного дела... И мальчик старательно вывел: «Во дворце — врага. Они устроили заговор. Мне нужно пойти за ними».
Шаги Эфры зашуршали в коридоре. Мальчик поспешно встряхнул пергамент и осторожно положил так, чтобы тот был полуприкрыт чернильницей. Пусть не Эфра, а мама или Феникс его найдут. (Он не знал, умеет ли рабыня читать, но всё равно, нечего ей видеть это письмо!)
Уже выходя из покоев матери, он вспомнил, что оставил на скамье, возле стола, свои лук и колчан, однако не решился возвращаться: Эфра наверняка уже снова в покоях матери, да и сама Андромаха может вернуться. Лучше не рисковать.
Мальчик прошёл террасу. Огляделся. Кажется, никто не видел его. Теперь к озеру. И скорее!
Глава 6
— Ну, ты знаешь мои шины до конца. Но если хочешь от меня помощи, то и я должен знать всё: кто ты и чего хочешь. Прежде всего, как твоё настоящее имя?
Это были первые слова, которые Астианакс смог расслышать. Он думал, что заговорщики встретятся прямо здесь, возле озера, и спрятался в кустах, на самом берегу, надеясь, что потом сможет незаметно красться за Геленом и незнакомцем, если те пойдут вдоль берега. Однако они, вероятно, встретились на тропе, на подходе к озеру, потому что вышли из зелёного коридора обступающих тропу акаций уже вдвоём, и их разговор начался раньше, чем стал слышен маленькому лазутчику. Зато он сразу узнал этого самого незнакомца — то был не кто иной, как приезжий, назвавший себя Одиссеем и объявивший всем о гибели Гектора и Неоптолема.
Приезжий ничуть не удивился и не возмутился, услыхав вопрос Гелена, стало быть, Гелен знал об его обмане с самого начала.
— Моё имя мало что скажет тебе, — проговорил незнакомец и остановился, дойдя почти до самой воды озера, вернее, до самых кустов, в которых прятался мальчик. — Меня зовут Паламед — я сын Навплия, царя острова Эвбея. Ты должен знать об этом царстве — оно находится по другую сторону полуострова, на берегу Эгейского моря, как раз напротив берегов Троады.