о, она отвязалась и уплыла в море. Я сел в неё, нашёл на дне весло и принялся грести, толком не понимая, куда плыву и зачем. Впереди показался корабль. Это были морские разбойники. Я им рассказал о себе всю правду, потому что враль не имело смысла. Ну, они и предложили мне плыть с ними. Я не отказался! В конце концов, могли ведь и за борт выкинуть.
— Так ты стал разбойником? — задумчиво спросил Гелен.
— Ну да. Я надеялся, как-нибудь добраться до Эвбеи. Однако через два года наш корабль был потоплен египетским кораблём береговой охраны, почти все разбойники взяты в плен, я в их числе. Нам предложили стать воинами египетской армии, шерданами, и мы, само собою, не отказались — кому же хочется в соляные или медные рудники? Долгое время я честно служил фараону. Потом, ты знаешь, я говорил тебе: было сражение с лестригонами, египетской армией командовал Гектор, и когда битва уже заканчивалась, когда египтяне несли огромные потёрли, явился на своём корабле Неоптолем, поддержал нас, и... ну, я тебе всё это рассказывал.
— Рассказывал, — всё в той же странной задумчивости Гелен ломал веточки куста и обрывал листья. Астианакс стал отодвигаться назад, чтобы прорицатель случайно не зацепил его рукой. — Рассказывал, да... То есть Неоптолем появился не до битвы с лестригонами, а во время битвы. Он помог Гектору выиграть, и Гектор не собирался его убивать. Тем более что тот оказался его собственным племянником. Вот уж, кто бы мог подумать! Но ты действительно уверен, Паламед, что во время плавания Ахилл, и Гектор погибли?
— Я же тебе говорил! — почти с досадой воскликнул самозванец, — Я сам вызвался плыть с ними. Думал, домой наконец доберусь, хоть и знал от Неоптолема, что мой отец умер, между братьями — вражда, а меня там вовсе не ждут. Но я узнал и о том, что Одиссей не вернулся с войны! Думал — отчего не попытаться?.. Не усмехайся — тогда у меня ещё не было мысли выдавать себя за Одиссея, но желал я одного: Пенелопы! Я был на корабле Неоптолема, когда разразилась эта буря. Корабль Гектора на наших глазах вдребезги разбило о скалы, и Ахилл, а за ним и его сумасшедшая жена-амазонка кинулись в волны — на помощь Гектору, наверное, хотя какая там могла быть помощь? Наш корабль долго ещё мотало по волнам, а потом он черпанул бортом воду. Трое-четверо гребцов вылетели за борт. Я был среди них. К счастью, со мной вместе полетел бочонок из-под питьевой воды, почти пустой. На нём я и продержался до утра, когда шторм стал стихать, а после плавал на этом бочонке ещё несколько часов, пока меня совершенно случайно не заметили и не подобрали финикийцы. Их корабль шёл к тому самому неведомому острову, куда ночью нас вынесла буря, к острову, о который разбился один из наших кораблей. Финикийцы знали его: как-то они там чинили корабль. Правда, кормчий сказал, что об этом острове у мореплавателей идёт очень дурная слава — говорят, корабли, приставшие к нему, не возвращаются домой! Потому они решились туда плыть лишь от крайней нужды — у них почти иссякла вода. И что ты думаешь? По пути вновь начался шторм, да такой силы, что мы все были уверены в скорой гибели. Громадные, будто горы волны, вроде той, которая налетела позапрошлой ночью и погубила корабль Гектора, подбрасывали финикийское судно, как щенку. А вдали появилось какое-то ужасное зарево и высоченный столб дыма. Потом жуткий грохот будто расколол небо. Кормчий узнал на горизонте очертания острова, к которому плыл, но на глазах у всех нас этот остров окутался клубами дыма или пара, грохот стал просто чудовищным, и всё скрыла тьма. Наутро никакого острова уже не было! Кормчий уверен, что как нас ни мотало, он сумел потом восстановить нужное направление. Но остров пропал, ушёл на дно моря!
— Ничего себе! — вскричал Гелен. — Слыхал я сказки, которые любил вычитывать в нашей библиотеке мой братец Полит, о какой-то там утонувшей стране, но я никогда ни во что подобное не верил. И вот тебе! Значит, если предположить невероятное — предположить, что Гектор и Ахилл сумели выбраться на этот остров, то они ушли в пучину с ним вместе?
— А куда бы они делись? — переводя дыхание, проговорил Паламед, у которого страшное воспоминание вызвало невольное волнение. — Там вокруг на десятки стадиев нет и не было другой земли.
Гелен задумался. Он вполне верил рассказчику, но какая-то мысль неотвязно его мучила.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Но как я могу быть уверен, что Неоптолем тоже наверняка мёртв? Ты же выпал из корабля, когда корабль ещё боролся с волнами? А ну, как он сумел одолеть шторм?
Паламед пожат плечами:
— По моему, когда я выпал за борт, корабль уже тонул. Он был перегружен — на него ведь перескочили человек тридцать с корабля Гектора. Да и потрепало его очень сильно. Но, конечно, полной уверенности тут уже нет. Не могу поклясться тебе головой, что царь Эпира никогда не вернётся в Эпир. Так что и в твоей игре риска полно. А потому тебе решать, играть ли дальше.
Глава 7
Астианакс слушал, и у него путались мысли. За короткое время разговора он узнал так много неожиданного и ошеломляющего, что готов был совсем потерять голову. Его отец в Египте сражался со страшными лестригонами, и ему помог Неоптолем. Там же был Ахилл, который не умер, — ведь отец когда-то был уверен, что это именно так! И Неоптолем — племянник Гектора! Как такое может быть? Что же: его отец и Ахилл — братья?! Но Паламед сказал, что они оба погибли, что Неоптолем тоже скорее всего погиб... Да нет, вздор! это им, Гелену и Паламеду, так хочется, а такого не может быть! Если они столько раз уже не погибали, то спаслись и с того острова, который утонул! И корабль Неоптолема выдержал бурю. Они живы, они приедут, обязательно приедут...
Между тем заговорщики немного отошли от куста, они говорили теперь, прохаживаясь вдоль воды взад-вперёд, и временами их было хуже слышно, но маленький лазутчик угадывал почти все слова, которых не различал. Больше всего он боялся, чтобы эти двое не пошли дальше по берегу — пространство было открытое, красться за ними незаметно он не сможет.
— Играть ли мне дальше? — повторил вопрос Гелен. — Да, Паламед, я буду играть! Я уже начал, а не в моих правилах что-то бросать, не закончив.
— Ну, а если Неоптолем всё же вернётся?
В голосе Паламеда слышалась усмешка.
— Если он вернётся? Ну что ж... Что касается Андромахи, то выгоднее было бы рассказать всё наоборот — что это Неоптолем убил Гектора. В этом случае она бы возненавидела Неоптолема. А доказать, что это не так... Попробуй докажи! Однако я выбрал то, что лучше подействует на жителей Эпира, и не ошибся — они в отчаянии, они в ярости от того, что их царь пал от руки ненавистного троянца. И мне сейчас важно как можно скорее стать мужем Андромахи. Если царь вернётся, то в самом крайнем случае виноват во лжи будет Одиссей, то есть ты, а тебя здесь уже не будет. Тогда нам с Неоптолемом придётся решать, кому быть царём и мужем Андромахи.
— И ты вряд ли одержишь верх, — сказал Паламед.
Прорицатель покачал головой. Его лицо было в этот момент обращено к Астианаксу, и мальчика поразило страшное, хищное выражение, которое вдруг появилось на этом всегда таком спокойном и ласковом лице.
— Я благородно уступлю! — сказал Гелен и рассмеялся в ответ на недоумённый взгляд ахейца. — Я откажусь от прав на царицу и царство, если царь вернётся. Я даже соберусь уехать отсюда... Но перед моим отъездом с царём приключится беда. Или он случайно чем-то отравится, или лошади понесут и вдребезги разобьют его колесницу. Ты сам знаешь, сколько бывает случайностей!
— Да, ты тоже умеешь рисковать! — помолчав, задумчиво проговорил Паламед. — А тебе не жаль будет убить человека, который дал тебе здесь приют и не сделал ничего плохого?
— Жаль. Мне очень жаль его, Паламед, поэтому я очень надеюсь, что он не вернётся и мне не придётся этого делать.
Самозванец расхохотался.
— Чудесно! Но... — он резко оборвал смех и нахмурился. — Но мне важно знать вот что: ребёнок тебе не мешает?
— Какой ребёнок? — недоумённо спросил Гелен.
— Астианакс. Ты ненавидел Гектора, значит, ненавидишь и его сына. Но имей в виду, я сорву твои планы, если ты не дашь клятву, что не собираешься убить мальчика. Какие бы счёты мы с тобой ни сводили, восьмилетний ребёнок здесь ни при чём!
Лицо Гелена оставалось таким же жёстким к злым, но на губах появилась улыбка:
— Зря ты лукавишь, Паламед. Ты ведь отлично знаешь, что я уже не раз и не два нарушал клятвы, а значит, могу тебе поклясться, а потом нарушу любую клятву. Ты просто успокаиваешь таким образом свою совесть. Мол, ты лучше, чем я. Может быть, лучше... Хотя, по сути, мы — одно и то же. Мы оба предали своих, оба пытаемся стать мужьями чужих жён. А что до мальчишки... Тут ты можешь никаких клятв не требовать — я его пальцем не трону. Потому что взять Андромаху можно только, пока он жив. Пока она за него боится, пока надеется обеспечить ему какое-то будущее, она будет смиряться с обстоятельствами, переступать через свои желания, будет жертвовать. Если его не будет, её уже ничем не сломишь, её хрупкий облик — одна видимость, на деле она твёрже кремня. Ты доволен?
— Вполне. Раз тебе выгоднее, чтобы мальчик был жив, то я спокоен. А теперь ответь: когда я получу корабль, чтобы отправиться на Итаку?
— Как только я женюсь, — Гелен улыбнулся. — Надеюсь, это произойдёт уже завтра. Сегодня ещё кое-что должно случиться, и это кое-что поможет царице быстрее принять решение.
Паламед вздохнул:
— Ты хитрее нас с Одиссеем, вместе взятых, Гелен! Словно весь Тартар, со всеми его тварями сидит в твоей голове. Что ты там ещё задумал? Опять отравишь колодец или...
— Стоп, стоп! — взмахнул рукой прорицатель. — Я не говорил тебе, что отравил колодец, поэтому свои догадки оставь при себе. А о том, какую ещё хитрость я задумал, ты скоро узнаешь. Потерпи.
— И ещё вопрос, — Паламед вновь подошёл к кусту и остановился прямо над ним. — Ты сказал, что, возможно, поедешь со мной на Итаку, чтобы подтвердить перед Пенелопой и всей сворой её женихов, будто я — её муж. Не откажешься ехать?