царя Эпира и погубить себя!
Подумав об этом, Неоптолем зарычал от бешенства и, забыв обо всём, рванулся из тисков. У него вырвался пронзительный крик — юноша опрокинулся на бок, извиваясь в судорогах. Раздавленная капканом нога давно потеряла чувствительность, но волна жгучей боли поднялась выше, к позвоночнику, затем ударила в сердце.
«Конец!» — подумал он, и ясно-ясно услышал вдруг слабый голос своего умирающего деда, царя Приама: «Бедный мальчик! Ты не доживёшь до старости!»
Через какое-то время он вновь пришёл в себя, и ему стало стыдно. Мало того, что он так позорно угодил в ловушку, так ещё и скис почти сразу. И он — сын величайшего героя Ойкумены? Хорош!
Неоптолем вспомнил рассказ Гектора о том, как тот почти так же, по той же причине, боясь за жизнь брата, дал себя обмануть коварному царю Нубии и оказался в каменном мешке египетской темницы. Да, любовь к близким делает безумцем даже самого мудрого человека. Однако Гектор ведь выдержал муки заточения! Он продержался не одни сутки, хотя был ранен, измучен жаждой и голодом, закован в тяжёлые цепи... И его тогда тоже сводила с ума мысль о своём легковерии и глупой оплошности. Но он, по крайней мере, не мог стать причиной гибели своих родных.
Юноша вновь привстал и сел, сжимая зубы, чтобы снова не закричать. В тусклом свете факела он внимательно осмотрел канкан. Нет, само собой, раскрыть его невозможно — Гелен всё продумал. Тем не менее Неоптолем ухватился за железные скобы обеими руками и, напрягая все силы, рванул. Это стоило ему нового обморока, более глубокого, чем предыдущий. Очнувшись, он глянул на факел. Ещё час или чуть больше огонь будет гореть. Что можно сделать за это время? Что-то сделать нужно, нужно выбраться отсюда и успеть предупредить их, отца и Гектора. И тогда вместе они сумеют помочь Андромахе и спасти мальчика.
Неоптолем понимал, что покинуть подземелье возможно, только освободившись из капкана. Разжать его не удастся. А раз так, тогда...
Он отогнал волну страха, на миг затопившего сознание. Раз это нужно сделать, он это сделает. Но сначала следует подумать, как уходить. Гелен наверняка запер дверь, что ведёт в подземный ход. На всякий случай — ведь Неоптолему всё равно не уйти. Однако едва ли прорицатель поставил там стражу. Значит, придётся просто сломать дверь. И это легче, чем то, что необходимо сделать в первую очередь.
Базилевс оторвал полосу от хитона, тщательно скрутил её в жгут и изо всей силы перетянул ногу ниже колена. Потом вытащил меч из ножен, твёрже сжал рукоять. Позади — стена, она помешает замахнуться. Но передвинуться он не мог.
— Ты, Бог, который создал небо и землю, который спас моего отца, спас Гектора, который всё может... Если Ты действительно есть, то Ты поможешь мне! — прошептал юноша и, сильно взмахнув мечом, опустил его на свою опухшую ногу, над железной скобой капкана.
Удар, тупой хруст рассечённой кости, струйки горячей, как огонь, крови, брызнувшей во все стороны, и в лицо... И никакой боли. Просто огненная бездна, упавшая откуда-то сверху и разом погасившая сознание.
Неоптолем очнулся и почувствовал, что его затылок упирается во что-то твёрдое, а голова неудобно повёрнута набок. Тела он сначала не ощутил, будто его не было.
Он попытался поднять веки, но они не хотели подниматься, словно бы чем-то склеенные. Почти сразу царь вспомнил, что в глаза попала кровь. Но раз она успела засохнуть, значит, его обморок был очень долгим.
Веки наконец размежились, и Неоптолем в изумлении увидел над собой бесконечную высоту утреннего неба. Солнце, вероятно, ещё только взошло, однако его лучи уже ощутимо согревали.
— Что это значит? — вслух произнёс юноша.
Его голос был едва слышен, в горле хрипело, и от усилия, которое понадобилось, чтобы заговорить, тело вновь свела судорога. Но теперь он понял, что может двигаться. Рывком поднял голову, привстал, огляделся.
Он лежал на ступенях пологой лестницы. От неё вниз уходил такой же пологий склон, заросший травой, ниже начинались тёмные миртовые кусты. Скрежеща зубами, напрягая всё тело, юноша привстал повыше и увидел своё почти нагое тело — обрывки разорванного хитона едва прикрывали бёдра, видимо, удержавшись на поясе, плаща не было и в помине. Правая нога, стянутая жгутом, была неестественно вывернута коленом в сторону, и от её окончания, от того места, где должна заканчиваться щиколотка и где был теперь тёмный клубок слипшихся тряпок, по светлым ступеням ползли тонкие струйки крови. Над ними вились, сверкая на солнце, крохотные мушки.
«Какое слабое кровотечение! — со странным удовлетворением подумал базилевс. — Казалось, оно будет куда сильнее... Или во мне уже так мало осталось крови? Чушь! Тогда бы я и не очнулся. Но где это я лежу?»
Он запрокинул голову настолько, насколько позволяла затёкшая шея, понимая, что повернуться будет очень трудно, и увидел над собой, высоко в небе, вскинутую мраморную руку, сжимающую позолоченный трезубец.
«Статуя Посейдона над входом в храм! Так я что, сумел из него выйти?!»
Эта мысль не успела ясно оформиться. Юноша услышал испуганный возглас, и над ним с разных сторон склонились два бородатых лица. Память, ставшая почему-то острее, подсказала, что это те самые жрецы, которым вечером Гелен рассказывал свою сказку о чужеземце, желающем непременно и срочно принести жертвы у малого алтаря.
— Всемогущий Посейдон! — вскричал один из них. — Что всё это значит?! Послушай, человек, если ты слышишь и понимаешь, ответь, во имя светлого Олимпа, кто ты? Что с тобой произошло?!
— Вы не узнаете меня? — хрипло спросил юноша, стараясь выше привстать и поняв наконец, что его правая рука по-прежнему крепко стискивает рукоять покрытого засохшей кровью меча.
Второй жрец, уже пожилой, седой мужчина, всмотрелся и вдруг отшатнулся:
— Коварная Ата! Или я лишился рассудка, или... О, бога, да ведь это же наш царь!!!
— Да, это я, — Неоптолем пытался говорить твёрдо. — Вы должны мне помочь.
— Но... — второй жрец, казалось, не мог прийти в себя. — Но нам сказали, что ты умер!
К своему изумлению, царь рассмеялся, правда, вместе со смехом у него вырвался судорожный, клокочущий кашель.
— Конечно, вам это сказали... А как же иначе? Но послушайте — если бы я явился сюда из царства теней, то уж, наверное, с обеими ногами!
Старший из жрецов наклонился к лежащему:
— Кто это сделал, мой царь?! Кто это сделал с тобой?
— Гелен. Он поймал меня в капкан, как кролика. Сознаюсь в этом и клянусь, что не умру, пока не возьму взамен моей ноги его поганую голову! Похоже, вы не заодно с ним и ничего не знали. Если так, то...
Юноша не успел договорить. Зазвенела тетива, и старший жрец рухнул на грудь раненому, не успев даже вскрикнуть. Вторая стрела угодила в плечо младшему жрецу, и тот, завопив от ужаса, спотыкаясь, ринулся в храм. Его догнали ещё две стрелы, но одна прошла через край развевающегося пеплоса, вторая лишь царапнула ногу бегущего.
Неизвестно откуда взяв силы, Неоптолем сбросил с себя деревенеющее тело. Он видел, что старый жрец убит, но и будь он жив, молодой царь никак не мог бы помочь ему. Из зарослей миртовых кустов высыпали семь человек в лёгких доспехах, с луками и мечами.
— Гелен был прав! — воскликнул один из них. — Ахиллов сынок оказался способен на это. Как зверюга, отгрыз себе лапу и вылез на волю! Если о нём узнают ахейцы, всё пропало... Что будем делать, Сибил? Сразу его подстрелим или попробуем скрутить? Гелену отчего-то очень нужна его проклятая жизнь, а по мне, так безопаснее его прикончить.
Стоявший впереди высокий смуглый бородач, видимо, предводитель нападавших, тот самый, чья стрела насмерть поразила старшего жреца Посейдона, наложил новую стрелу и усмехнулся:
— Раз он нужен Гелену, лучше бы его всё же поймать. Но для начала перебить ему стрелами хотя бы правую руку. Драться с ним, даже и с безногим, меня отчего-то не тянет.
— А ты попробуй! — Неоптолем привстал на левое колено, опираясь на левую руку, правой поднимая меч. — Неужели тебе не лестно будет меня одолеть, а, морской разбойник?
Сибил мрачно скривился. Ему явно не хотелось слишком уж очевидно обнаруживать свою трусость перед шестью другими разбойниками, но подходить вплотную к раненому богатырю хотелось ещё меньше.
— Мне, троянцу, противно и драться с тобой, ахейский хвастун! — сквозь зубы бросил он.
— Неужели? — Неоптолем понимал, что единственная его надежда — протянуть время. Быть может, раненый жрец, о котором разбойники ненадолго забыли, сумеет как-то выбраться из храма и дать знать мирмидонским воинам о том, что царь их жив. Быть может, появится кто-нибудь из горожан. Надо было не позволить разбойникам утащить его отсюда как можно дольше. — Так уж и противно? Ну, так могу тебя утешить: я тоже троянец. Я куда больше троянец, чем ты, вор и убийца, сбежавший с троянских рудников. Я — внук царя Приама, племянник Гектора, троянского царя.
— У него бред начался, что ли? — в некоторой растерянности произнёс один из лучников. — Надо его и впрямь пристрелить, не то в своём безумии он будет слишком опасен.
— В руку цельтесь, в руку с мечом! — воскликнул Сибил, вновь натягивая тетиву. — Чей он там внук, потом разберёмся!
Тетива зазвенела, и... Сибил, не успевший даже прицелиться, упал лицом вниз. Его стрела, сорвавшись с натянутого лука, вонзилась в землю, а та, что поразила разбойника, трепетала в мускулистой шее, пройда её насквозь. Остальные шестеро, ошеломлённые, схватились, кто за лук, кто за меч, но вторая стрела уложила ещё одного из них, попав в глаз, третий упал с пронзённым горлом. В ужасе они даже не успели заметить, что стрелы не настоящие: они были наспех вырезаны из стеблей тростника, без наконечников, без оперения. И смертоносны оказались лишь от того, что выстрелы были сделаны с очень близкого расстояния.
Наверное, разбойников ещё больше поразил бы вид лука, из которого стреляли: толстой ветки с натянутой на неё кручёной волосяной тетивой, бронзово-рыжей, сработанной из очень-очень тонких волос. После третьего выстрела половина волокон в ней порвалась, тетива уже ни на что не годилась, да и стрел у нападавшего не осталось. Но разбойники ничего этого не знали и не поняли, они в страхе озирались, ища, откуда их убивают. Им было уже не до Неоптолема.