— Прости, Великий Дом, что мы тебя не сразу заметили, — сказал, улыбаясь, Приамид-младший. — В обычном бою я слежу за тем, что происходит вокруг, но учебный бой предполагает сосредоточенность только на противнике. Спасибо, жена! Ну, ты меня и загоняла...
— По-моему, ты продержался бы в два раза больше! — воскликнула амазонка, поправляя гребни, воткнутые в косу. — Это я уже почти надаю. Вечером будем работать в доспехах?
— Да. После захода солнца, при факелах. До поединка меньше двух суток. Гектор, будешь упражняться с нами вместе?
— Буду, — ответил старший брат. — А сейчас вы оба нужны нам. Надо всё обсудить. Ты ведь сейчас прикажешь переносить шатры, Рамзес? Пока воины относят их дальше от моря, мы могли бы позавтракать, если ты, конечно, пригласишь нас разделить с тобой завтрак.
Фараон пристально посмотрел на троянского царя и, оставив уже приготовленные слова возражения, хлопнул в ладоши. Подбежал Амен-Ка с охранниками, Рамзес отдал несколько приказаний. Затем, когда воины бросились их исполнять, сказал:
— Я понял со времён ливийского похода, что ты — великий полководец, Гектор, и тебе нужно доверять полностью. Но не хочу действовать, не понимая, что делаю, для чего приказываю. Мне не понятно, зачем нужно относить шатры — пространство и так очень широкое. Колесниц у нас немного, им будет где развернуться. Значит, место освобождается для чего-то другого. Что ты затеял?
-— Объясню во время завтрака, — сказал Гектор, почему-то хмурясь. — Думаю, ты был прав: драться с тысячей лестригонов — это всё равно, что драться с десятью тысячами. Что ж, посмотрим... Брат, это тебе подарок царя Антифота! Я его едва дотащил. Такая же штука будет у Каррика. И ещё меч, наверное, под стать этой штуке.
Ахилл взял из рук старшего брата громадную булаву, с видимым удовольствием осмотрел её, подкинул, поймал в воздухе, повертел вправо и влево.
— Отлично уравновешена. Если драться ею долго, рука начнёт уставать. Возможно, Каррик сильнее меня. Но не намного, не то палица была бы тяжелее. Ладно. Что там кричит Амен-Ка? Кажется, уже готов завтрак.
Шатёр фараона был снят вместе с другими, и воины натянули лёгкий навес среди росших поблизости смоковниц. Под навесом поставили стол, походные кресла. Темнокожая рабыня с помощью ещё двоих рабов умело расставила блюда, кубки, кувшины с водой и вином. Поскольку лагерь только что был перенесён от прибрежной крепости, повар Рамзеса не успел приготовить никаких изысканных блюд, но фараон не был придирчив в еде, особенно в условиях похода. На завтрак подали около дюжины голубей, подстреленных и зажаренных ещё накануне, испечённую в золе рыбу, сушёные сливы и ломтики лимона в чашках сладкого тростникового сока. Ячменные лепёшки были только что испечены — они слегка дымились.
— Прости, о Великий Дом! — воскликнул повар, простёршись перед повелителем на пыльной земле и поднимаясь на ноги. — Нет ни свежего мяса, ни молока, которое ты любишь пить по утрам. Поганые лестригоны, которые торчат тут уже пятнадцать дней, обещали не трогать египтян до твоего приезда, до поединка их хвалёного Каррика с нашим богатырём. Но успели отобрать у местных селян уже четыре стада коров и овец. И ведь всё пожрали! У их кораблей блеют в загоне всего десятка три овечек... Этих псов, как нам сказали, полторы тысячи воинов, а скота нагнали, как на большую армию! Если посчитать, выходит, что каждый из них за день жрёт чуть не по четверти коровы! А ещё, сколько муки отняли у землепашцев, да овощей, да плодов... Хоть они и громадины, но куда же это в них столько влезает?!
— Это уже сказки какие-то, Суфи! — сердито поморщился Рамзес. — Стада здесь по четыреста-пятьсот голов. На пятитысячную армию хватило бы того, что они, по твоим словам, увели. Придётся потом спросить с номарха, не удерживает ли он из царского сбора, ссылаясь при этом на обжорство лестригонов! И отвыкни наконец валяться на грязной земле перед тем, как прислуживать за столом. Мне приятнее есть пищу без песка в каждом блюде, даже если при этом я не получу всех причитающихся почестей.
С этими словами фараон принялся за еду. Троянцы тоже не стали терять время даром. Рабыня налила в кубки вина, у которого был замечательно тонкий запах.
— Это местное, — сказал Рамзес, с удовольствием выпивая второй кубок. — Прибрежные жители им очень гордятся. Хорошо, что лестригоны, судя по всему, равнодушны к вину — им хватает гнусных грибов демона. Ну, Гектор, говори наконец — что ты думаешь об этих людях, что означает твоя затея с перенесением лагеря? Прежде всего, раз ты думаешь о битве, то либо не веришь в победу Ахилла над Карриком, либо полагаешь, что в случае гибели Каррика Антифот не сдержит слова — не уплывёт отсюда. Ну? Первое или второе?
— А ты как думаешь, о Великий Дом? — чуть усмехнувшись, спросил царь Трои.
— Думаю, ты не веришь Антифоту.
— Не верю. С самого начала не верил. И ты думаешь так же, как я.
Гектор отпил вина из кубка, скользнул глазами по сновавшим мимо их навеса воинам, которые деловито переносили оружие и скарб на новое место, потом снова в упор взглянул на фараона.
— Сколько воинов ты привёл сюда, о Великий Дом? — спросил он тихо. — Неужто и вправду полторы тысячи, как требовал Антифот в своём письме?
Рамзес высокомерно улыбнулся:
— Не унижусь же я до обмана, тем более перед варваром! Конечно, со мной пришли полторы тысячи воинов. Лучших воинов, ты сам их видел, царь. Но, — тут губы фараона чуть покривились[11] в усмешке, — половина гарнизона крепости южной дельты вышла следом за нами и стоит в одном переходе отсюда. Это ещё тысяча человек. Просто из предосторожности.
— А не мало? — спросил Ахилл, до того молча поглощавший еду и скромно пивший воду (вино он только попробовал — даже не допил свой кубок до конца), — не мало ли людей, Великий Дом? Лестригонов-то больше!
— Ты тоже заметил, да? — быстро спросил Гектор брата.
Ахилл кивнул.
— Утром, когда мы сюда приехали, я успел прогуляться к заливу.
— О чём вы? — почти резко спросил фараон. — Что за загадки? Если у меня две с половиной тысячи воинов, то как лестригонов может быть больше?
Приамид-младший ещё раз глотнул из своего кубка и посмотрел его на свет. В зеленоватом стекле красное вино казалось лиловым.
— Антифот говорит, что у него полторы тысячи бойцов, — негромко произнёс герой. — И ты веришь, о фараон?
— Верю, но не на слово! — ещё более жёстко, почти с раздражением воскликнул Рамзес. — Мои лазутчики тоже побывали там на рассвете. Лестригонов действительно ПОЛТОРЫ ТЫСЯЧИ!
— В том, что столько видели твои лазутчики, нет сомнений, — заметил Гектор. — Но ВСЕХ ли они видели?
Рамзес вздрогнул.
— Но там же негде спрятаться! — сказал он, почему-то почти шёпотом. — Скалы низкие, пещер и ущелий нет. А корабли лестригонов стоят пустые.
— Вот-вот! — проговорил Ахилл. — Они стоят ПУСТЫЕ. А кто-нибудь обратил внимание, КАК ГЛУБОКО они при этом сидят в воде?
Прошло немало времени, прежде чем до ошеломлённого фараона дошло, ЧТО означают эти слова троянского героя. Как ни смугла была кожа Рамзеса, пунцовая краска, хлынувшая на его лицо, поглотила даже эту густую смуглоту.
— Могучий Гор! — взревел фараон, вскакивая. — Но этого не может быть! Они не могли придумать такого!
— Так обычно и бывает, — заметил Гектор. — Стоит недооценить врага, как он выигрывает. Все считают лестригонов безмозглыми убийцами. Скорее всего так и есть. Но ПОЧЕМУ они такие? Потому что гнусный демон, обративший людей бездны в своих слуг, веками ломал их естество, убирая из него всё лишнее, всё, что мешает тупо убивать. А всё, что этому помогает, напротив — развивалось, стремясь к совершенству. Ведь таковы и звери. Вот крокодил...
Тут царь Трои с некоторой опаской тянул на фараона, вдруг вспомнив, что у египтян среди прочих богов-чудищ есть бог-крокодил Себек. Однако Рамзесу было вовсе не до показного почтения.
— Вот крокодил, — повторил Гектор. — Кажется, что он нелеп, очень странно скроен, и если сравнивать его с лошадью, например, то просто урод. Умным он тоже быть не может. Но есть ли среди существ, обитающих в реках и болотах, существо более совершенное, есть ли создание, лучше приспособленное для нападения и убийства в воде? Крокодил идеален, если рассматривать его как убийцу.
— Брат, тебе бы стать поэтом! — воскликнул Ахилл и, несмотря на всю серьёзность разговора, подавился смехом. — Вот сравнение так сравнение! Лестригоны и крокодилы!
— Будь я крокодилом, я бы обиделась, — заметила Пентесилея, до сих пор молча слушавшая мужчин.
— И как только я пять лет не замечал, что женат на крокодиле! — Ахилл поморщился. — Что-то нас понесло... Дошутимся!
Но Гектор словно не заметил этих слов. Он смотрел в горящие гневом, полные скрытого страха глаза фараона и продолжал:
— Лестригоны — совершенные убийцы. В их телах всё приспособлено для боя. В их сознании тоже нет ничего лишнего — страха, сострадания, жалости, возможно, любви... Нет представления о красоте, нет места для сомнений. Но зато всё занято искусством войны. Их изобретательность здесь огромна.
— Но для того, чтобы создать корабль с двойным дном, если только это действительно так, — Рамзес всё ещё с трудом верил в страшное открытие троянцев, — чтобы создать такой корабль, изобретательности мало. Тут нужны знания, немалое образование, нужно уметь делать расчёты!
— А паук, по-твоему, умеет делать расчёты? — парировал Гектор. — Однако его сеть при этом — великолепное сооружение. В горах Черной земли мы с Ахиллом едва не стали мухами для одного «паучка» и любовались совершенством его сети вблизи! Увеличенная в десятки раз паучья сеть представляет собой великолепное зрелище. Бр-р-р! Паук — тоже идеальный убийца... И потом, мы ведь знаем, что лестригоны используют труд пленных, рабов. Разве не мог создать такой корабль кто-то из пленников? Не сам корабль, а идею корабля? Сделать расчёты, в конце концов?.. Так или иначе, это было сделано! Вот поэтому «гости» и едят так много. Их просто в два раза больше, чем мы думали.