— А твой герой умный или дурак? — спросил Фуго.
— Мой герой — это я, — ответил Цицерон.
— Ах, ну да, — вспомнил мимикр. — Значит, ты обходился своими мыслями?
— Нет, мне пришлось отыскивать в своей памяти самые мудрые мысли, которые у меня были, — продолжил Цицерон.
— А откуда же у тебя мудрые мысли? — искренне удивился мимикр.
— Откуда, откуда, от верблюда, — ответил Цицерон. — Много лет назад, когда Алешин папа прозвал меня Цицероном, я попросил его дать мне почитать книжки, которые написал этот великий человек. Он и принес их мне. Очень умный был писатель. Такого насочинял, что я еле-еле разобрался, а многое так и не понял. Вот оттуда я и беру умные мысли.
— Хорошо тебе, — вздохнул Фуго. — Ты машина, ничего не забываешь. А мне неделю назад пришла в голова одна очень умная мысль, и пока я размышлял над ней, позабыл, с чего начал думать. Всю неделю хожу, вспоминаю.
— А ты завязывай на память узелки, — посоветовал Цицерон.
— Как это? — не понял мимикр.
— Все люди так делают, — ответил бывший грузовой робот. — Берешь носовой платок и, когда хочешь что-нибудь запомнить, завязываешь один уголок узелком. А потом достаешь платок и сразу вспоминаешь. Говорят, очень помогает.
— Да у меня и носового платка-то нет, — растерянно проговорил Фуго.
— Это потому, что ты неряха, — сказал Цицерон.
— Это потому, что у меня нет носа, — обиделся мимикр. — Мне твой носовой платок, как тебе сейчас ботинки — не к чему приспособить.
Но совет Цицерона Фуго все же запомнил и, улучив минуту, попросил у Светланы Борисовны носовой платок.
— Ты что, простыл? — испугалась Алешина мама.
— Нет, — замялся Фуго. — Это я к земной гигиене привыкаю.
— Молодец! — похвалила Светлана Борисовна. — А вот Алеша в них заворачивает лягушек и жуков, а нос вытирает кулаком.
Получив носовой платок, Фуго убрал его к себе под подушку и уже к концу дня завязал на всех четырех концах узелки.
Алеша вернулся из магазина очень быстро. Ему хотелось о многом порасспросить своего железного друга, и он торопился домой, будто Цицерон приехал погостить на какую-нибудь пару часов. Когда он вошел в свою спальню, Цицерон вдруг сказал:
— Что-то я соскучился по приключениям. Может, затеем какое-нибудь, как бывало на Тимиуке и Зеленой планете?
— Да, конечно, — проворчал Фуго. — На Зеленой планете нас носил на себе ты, а здесь нам с Алешей придется тебя таскать. Нашел дураков. Ты же тяжелый, как двухпудовая гиря.
— Я тебя не спрашиваю, мимикр, — презрительно сказал Цицерон. — От тебя благодарности не дождешься, и романтики в тебе нет ни капли. Тебе лишь бы валяться под кустом и лопать ромбодабы. Я к Алеше обращаюсь.
— Я не против, — сказал Алеша. — Только какие на Земле могут быть приключения? Дикарей здесь нет, хищников — тоже. Если только сходить в соседнюю деревню, в Тамшино. Это три километра по лесу.
— Я согласен, — сразу проговорил Цицерон.
— А я не понимаю, зачем трем гуманоидам просто так идти из одной деревни в другую? Ладно бы там ананасы росли. А то ведь ничего в этом Тамшине нет, только ноги стопчем.
В общем, никуда трое старых друзей не пошли и всю вторую половину дня провели в Алешиной комнате за разговором. А вечером, как всегда, пришли ближайшие соседи и друзья дома — Владислав Валентинович и Ирина Константиновна. Писатель-фантаст сразу сообщил, что ему пришлось поставить новый зуб. А Ирина Константиновна рассказала, что в Тучковской стоматологической поликлинике все зубы кончились и им пришлось ехать в Москву.
Пока Светлана Борисовна сервировала стол для вечернего чая, Алексей Александрович показал на то, что осталось от грузового робота, и сказал гостям:
— Вот, познакомьтесь с еще одним нашим домочадцем. Это наш робот. Его зовут Цицерон. В межпланетной экспедиции он лишился своего тела, пришлось усыновить.
— Очень приятно, — кивнула металлической коробке Ирина Константиновна и добавила: — Интересно вы живете. То у вас поселяются инопланетяне, то роботы. Завтра, глядишь, какие-нибудь лешие появятся или русалки.
— А это наши соседи, — представил их Алексей Александрович. — Они пишут детективные и фантастические романы.
— Здравствуйте, коллеги, — обрадовался Цицерон.
— А что, вы тоже пишете? — удивленно спросил Владислав Валентинович, испытывая неловкость от того, что ему приходится говорить с железным ящиком.
— Да, — ответил Цицерон. — Я написал книгу воспоминаний. Мемуары, так сказать.
— Тогда, может, вы нам почитаете? — с иронией спросила Ирина Константиновна, и бывший грузовой робот сразу согласился.
— Пожалуй, почитаю, — ответил он.
Вскоре все уселись за большой обеденный стол под красивым оранжевым абажуром, и, когда каждый выпил по чашке ароматного чая и гости обменялись с хозяевами последними новостями, в дом вошел молодой сержант милиции Иван Бурбицкий.
— Здравствуйте, — поприветствовал он хозяев и гостей. — Что-то народ у вас под окнами ходит. Не обижают?
— Нет, не обижают, — ответил Алеша.
— Но надое-ели, — протянул Фуго. — Все на меня хотят посмотреть. Житья от них нет. Ходят и ходят без дела. Лучше бы дорогу в лес заасфальтировали, чтобы удобнее было за грибами ходить. Все какая-то польза была бы.
— А то, если что, зовите меня, — расправив плечи, проговорил сержант милиции. — Всех арестую.
— Не надо, Ваня, никого арестовывать, — сказала Светлана Борисовна. — Садитесь-ка лучше с нами чай пить и слушать воспоминания Цицерона. — Она показала на железный ящик со светящимися зелеными фотоэлементами и добавила: — Это наш новый жилец, бывший грузовой робот.
— Симпатичная коробка, — мельком взглянув на Цицерона, вежливо похвалил Бурбицкий. — А от чая не откажусь.
Сержант милиции сел на место Алексея Александровича, который вышел на веранду за полотенцем, и отхлебнул из его чашки.
— Да, кстати, — вспомнила Ирина Константиновна и обратилась к Цицерону: — Вы, кажется, обещали познакомить нас со своим сочинением.
— Да-да, — растерянно поддержал ее Алексей Александрович. Он вернулся в гостиную с полотенцем, увидел свое место занятым и теперь раздумывал, куда бы ему пристроиться. — Давай, Цицерон, покажи нашим фантастическим писателям, на что способен робот с богатым жизненным опытом.
— Хорошо, — ответил Цицерон. — Моя книга называется «Записки железного гуманоида». Только попрошу не чавкать, пока я буду читать.
От этих слов Фуго едва не подавился.
— А кто чавкает? — обиженно спросил он и отложил плюшку.
— Вот теперь никто, — ответил робот и продолжил: — Сегодня я прочитаю вам первую главу. Она называется «Детство». Итак, я начинаю.
«Я, грузовой робот РГ-010353 по прозвищу Цицерон, решил описать всю свою жизнь честно и подробно от первой секунды своего существования и до полета на планету Тимиук, который подробно отобразил мой биограф и друг Андрей Васильевич Саломатов в повести «Цицерон — гроза тимиуков». Положа одну руку на технический паспорт, а другую на то место, где у всех нормальных людей находится сердце, обещаю освещать происшедшие события, насколько это возможно, правдиво.
Я родился 1 марта 2017 года в городе Москве, на заводе «Робототехника», в пятом цехе, на третьей поточной линии. Как впоследствии рассказывал бригадир — Штерн Борис Гидальевич, — моему появлению на свет предшествовало несколько таинственных знамений: за день до этого знаменательного события ушел в отпуск начальник цеха; за полдня — перегорели пробки на всем заводе, за два часа — на склад привезли новые фотоэлементы, которые мне все равно не достались; а за пять минут до моего оживления разразилась ужасная гроза. Молнии лупили по громоотводу так, что от металлического стержня остались одни ошметки. Градом в цехе повыбило все стекла, ливень был такой, что залило весь первый этаж завода, и люди вынуждены были трудиться по пояс в воде. Если же у кого-то из рабочих из ослабевшей руки выпадал гаечный ключ или молоток, бедняге приходилось нырять за ним на дно цеха.
Я сразу родился большим и тяжелым роботом, а потому никогда не был маленьким пухленьким мальчиком. Я не агукал и не шевелил пальчиками, как это делают новорожденные младенцы. Я даже ни разу не сосал соску и не знаю, какая она на вкус, потому что вообще не понимаю, что такое вкус. У меня было мужественное квадратное лицо и зеленые глаза, то есть фотоэлементы. Две мои мамы, а точнее, два папы — механики Антон Молчанов и Иван Филимонов — никогда не пели мне колыбельных песен и не шлепали меня по моему большому металлическому заду. Я не имел даже игрушек, а также подгузников, потому что никогда не мочился в пеленки, которых у меня тоже никогда не было. Все мое имущество состояло из набора гаечных ключей и запасных аккумуляторов. Вот так, фактически без вещей и денег, меня выпустили в жизнь, в этот большой и прекрасный мир.
Первое, что я увидел, — это был свет. Он вливался в мои фотоэлементы и освещал меня изнутри. Я сразу почувствовал, что свет — это хорошо. Он вырвал меня из темного небытия и подарил жизнь. И тогда я подумал, что больше никогда не захочу вернуться обратно в темноту, туда, где я ничего не чувствую, не помню и не понимаю.
Сразу после рождения надо мной склонилось не доброе, улыбчивое лицо мамы, а усатая физиономия механика Филимонова. Он отнюдь не ласково ковырнул пальцем мой фотоэлемент и с силой хлопнул меня по животу. Первые слова, которые я услышал, придя в этот мир, были: «Шабаш, пойдем обедать!»
Я был настолько потрясен нахлынувшими на меня звуками, что первые несколько минут не мог вымолвить ни слова. Я лежал на столе, глядя в потолок, и думал: «Как это странно. Совсем недавно меня не было вообще, а теперь я есть, и это правильно. А когда я сделаю свое дело, меня снова не станет. Наверное, это тоже правильно».
Когда кончился ливень и из цеха откачали всю воду, мои родители — Молчанов и Филимонов — отвели меня на склад готовой продукции, показали место, где я должен был дожидаться отправки на работы, и ушли. К счастью, из-за всей этой суматохи они позабыли меня отключить, и я получил возможность наслаждаться жизнью, подаренной мне этими замечательными людьми.