Если понадобилось бы, целый дворец на их хранение выделил. Пускай развлекается.
Но, судя по всему, не каракули это были вовсе. А печати.
Анна слушала меня, изучала Глас богов и пыталась зашифровать язык богов в символы.
И у неё получилось.
Причём так, что сам Глас богов уже не работал, а печати, которые на его основе были созданы, работали безотказно.
Она целый алфавит составила. Грамматику описала…
— Уху-ху… — вздохнул я, ломая глаза о строки в учебнике.
Никогда не любил изучать теорию.
Честно говоря, я и грамоте обучился, уже будучи соправителем Варгийского княжества. Ну, просто негоже князю не знать, что там во всяких договорах понаписано.
А тут — язык богов…
Мда. Прежний способ изучения мне нравился куда больше.
Вот с богом огня Сваргом, например, загуляли на неделю. Он мне наверняка поведал куда больше, но я что запомнил, то и смог потом применять. А тут придётся читать, читать, читать…
Так, ладно. Пока что нужно выяснить только одну печать.
Слово я помнил, как произносится, так что это должно быть не слишком тяжело. Однако Звуки, которые записывала Анна, были не совсем верны. А за полторы тысячи лет её работы не раз переписывались, так что ошибок было немало.
Чего стоит только «Узбагоение», которым меня пичкали на занятиях Елены. Я тогда хоть и подумывал поправить их, но решил, что не стоит. Иначе совсем отрубился бы.
Ещё одной сложностью было, что слово это я не очень часто использовал.
Его подсказал бог по имени Блуд. И применял он его, так скажем, не очень благородно.
А если быть точнее, этот проказник становился невидимым, чтобы подсматривать за другими богинями или даже за особенно красивыми смертными.
Признаюсь честно, мне пришлось однажды участвовать в подобном мероприятии. Исключительно для пользы дело.
Ну… Не однажды… Там кое-какие звуки не мог разобрать, поэтому пришлось пару раз повторить.
В общем, неважно!
По алфавиту я выписал необходимые символы, достал почти засохшие чернила и вырвал несколько листов из записной книжки Люта.
А затем принялся соображать нужную печать.
В учебнике такой не было. Там, в основном, были простенькие печати и те, что направлены на лечение. Но мне-то нужна была вполне себе серьёзная вещь, которую вряд ли даже в библиотеке какой-нибудь отыщешь.
Елена наверняка знала что-то подобное, но она не даст молодому парню, кем я был в её глазах, способность становиться невидимым.
Уж точно не Люту, за которым была закреплена слава проказника.
Так что пришлось потратить много времени. Очень много времени.
Я надеялся управиться до заката, но просидел до полуночи и всё равно не достиг нужной цели.
Зад уже был деревянным, ныл и требовал разминки, а самым большим достижением был полупрозрачный лист.
От раздражения я с силой скомкал его, а затем отшвырнул в сторону, вырвал ещё один лист и снова начал пробовать.
«Н-не… — повторял я по слогам, — ви-и… ди… мость…»
И снова провал.
А затем ещё.
И ещё.
И ещ…
Короче, глаза уже болели просто от того, что им приходилось видеть очередной грёбаный лист. Я чувствовал себя хуже только когда начал изучать грамоту, сидя на княжеском троне.
Вот была потеха…
Но тогда у меня получилось. Получится и теперь.
Очередной лист бумаги после произнесённого мною — «Невидимость» — вдруг стал полностью прозрачным и будто бы исчез прямо на глазах.
— Да… — тихо, будто боясь проснуться, произнёс я.
А затем уже громко, радостно:
— Да, демоны вас побери! Я сделал это! Ха-ха-ха!
Даже вскочил со стула, потянулся и чуть ли не начал прыгать. Высунулся в окно, чтобы вздохнуть свежего воздуха, а затем обернулся к столу…
И вдруг заметил, что в тёмном углу, куда я бросал скомканные листы, сияет слабый свет.
— Что это такое…
Я подобрал листы, развернул их и увидел, что поверх моих неудавшихся печатей высвечивались какие-то буквы.
Они напоминали общеимперский, то бишь варгийский язык, но были будто разбросаны без разбору, да и читались плохо.
— Так это не просто книжка, — дошло до меня.
Похоже, Лют делал записи. Только вот что он там записывал?
Кажется, он оказался не так уж прост. Тайное письмо — мастерство не из лёгких. По крайней мере, в прошлом им владело только несколько человек, что я знал. Чаще всего они прятали от завистников свои мысли и наработки. Ну, или писали эротический роман и боялись, что кто-нибудь узнает.
Зачем тогда писали — это отдельный вопрос. Но всё же…
Однако Лют пошёл ещё дальше. Он свои записи зашифровал. И кто его знает, как их теперь расшифровывать…
Я проверил остальные листы и саму записную книжку. Под действием моей духовной силы, которую я вкладывал в печати, на них проступили исписанные строки. Но их значение ещё предстояло понять.
Демон…
Может, память сыграет мне на руку и вычленит из головы хотя бы немного воспоминаний этого мальчишки?
А ещё я понял, что вырванные листы теперь будет непросто распределить по их местам. Несколько удалось прикинуть по линии отрыва, но другие мне, как на зло, удалось оторвать идеально ровно.
— Мда… — вздохнул я. — Чёрт! Чуть не забыл!
На невидимом листе тоже проступили записи. Это было замечательно. Просто великолепно.
Я очень рад, что удалось его не потерять, пока возился с клочками бумаги.
Вот только оставался один чрезвычайно важный вопрос. Определяющий, я бы сказал.
Попыток за последний час было столько, что я уже действовал почти машинально.
Поэтому…
Как именно я сложил эту грёбаную печать⁈
Глава 14
Слава всем богам — где бы они, гады, не пропадали — руки вспомнили, что они там чертили на этих проклятых листочках этими проклятыми перьями.
Вот честно скажу — легче мечом махать!
Раз, два — и голову с плеч. А тут что-то щуриться, глаза ломать, закорючки вырисовывать… Жуть!
Эти писари — страшные люди, я вам скажу. Зад твёрже стали, а глаза натружены сильнее, чем рука кузнеца.
Ну, а мне удалось нанести на себя печать невидимости. Не с первого раза, если честно. Это оказалось куда сложнее, чем я думал.
В темноте, по отражению довольно плохенького зеркала, с замыленными от усталости глазами…
Хорошо хоть успел догадаться, что нужно чертить эту штуку зеркально. Иначе потратил бы кучу времени впустую. А ведь почти начал!
Ладно. Так или иначе, дело было сделано. Печать поставлена, осталось только закрепить её:
— «Невидимость» — Я прикоснулся к груди и влил побольше духовной энергии, чтобы хватило на всё тело.
Эффект от наложения печати на самого себя оказался довольно забавным. Магия печати связалась с магией Источника и стала ею подпитываться.
Однако открылся ещё один небольшой, но вполне ожидаемый нюанс…
Печать работала только на моё тело. Одежда осталась видимой.
— Голышом по трущобам, — вздохнул я, снимая рубаху. — А я знаю толк в развлечениях.
━─━────༺༻────━─━
Когда-то в детстве мне снились кошмары, в которых я голым оказывался на людях. Неприятные были ощущения, но вполне терпимые.
Годами позже мне и взаправду довелось сверкать задом перед честным людом. Правда, тогда я убегал от стражи одного престарелого герцога, заставшего меня в постели своей молоденькой жёнушки. Поэтому отсутствие одежды было наименьшей из проблем.
Старый жадный хрыч. Ни себе, как говорится, ни людям…
Но вот сегодня ощущения оказались довольно необычными. Ночная прохлада довольно приятно ласкала всё тело, ветер развевал волосы, дышалось хорошо, однако встречные прохожие всё же немного смущали.
И босиком по разбитым дорогам трущоб ходить было не очень удобно.
План мой был довольно прост по замыслу, но с исполнением могли быть трудности.
Просто вытащить недобандитов из лап Топора недостаточно. Он либо их отыщет снова, либо до меня докопается. А если докопается до меня, то и роду новые проблемы прилетят, чего никому не нужно.
Поэтому придётся этого Топора свергнуть. И желательно без моего прямого участия, чтобы не светиться.
Ну, а под шумок выведем всех невольников и, быть может, казну бандитскую приберём.
Елизаровым отдавать липовый долг, конечно, не хотелось бы, но лучше иметь золото, чем не иметь золота.
Итак, времени до рассвета оставалось не так уж много. Я быстро обошёл трущобы, слушая, о чём треплются местные жители, но полезными оказались только два сомнительных персонажа, хищно озирающиеся по сторонам из тёмного проулка.
— Что-то атаман долю начал урезать. Нехорошо это… — хриплым шепелявым голосом причитал тот что слева.
— Ага… грабишь, грабишь в поте лица. От заката до рассвета глаз не смыкаешь. Работаешь на благо… ну, ватаги, конечно. Не только ж себе, праль-на⁈ — высоко, натужно, будто был простужен, отвечал второй.
— Во-во! И я о том же!
— Ну так! А доходу всё меньше и меньше. И Стрекоза, курвин сын, стал карманы выворачивать.
— Так это его самого прижали, говорят! Будто бы Топор… Ну-ка! Тс-с-с-с! Слыхал?
Они прислушались, а мне пришлось замереть на одной ноге. Разбитая брусчатка посылалась под моей тяжестью и создала слишком много шума.
Невидимым я стал, но не бестелесным или невесомым.
— Показалось, наверное, — махнул грабитель слева. — Так о чём это я… А! Все же знали, что малясь недосдаём, верно ж? Жить-то на что-то надо!
— Верно! Так всегда было!
— Во-о-от! А теперь Топор жадничать стал. Приказал всё до последнего медяка трясти.
— Вот же ж!.. — Второй хотел выругаться, но оглянулся и решил, что не стоит.
— Так что теперь, братан, затягиваем пояса. Как Ясых и предупреждал.
Ясых? Что ещё за Ясых?
— Да тише ты! Вспомнил тоже… А это, с чего Топор так стал жестить-то? Кто-нить знает?
— Да пёс его, собаку, знает… — прохрипел первый. — Но нехорошо это. Люд и без того пугливый пошёл. Сторонится. Добычу всё тяжелее и тяжелее брать.