нает ревновать. Они ведь заплатили! Неужели они недостойный какого‑нибудь выдающегося футболиста? Непременно, говорю. В Анталии их местным гидом будет сам Фигу. Его устроили в «Фенербахче» подавать мячи, а в свободное от работы время парнишка подрабатывает, показывая окрестности гостям из России, и оказывая интимные услуги туристкам в «бальзаковском возрасте». Взрыв энтузиазма. Благоразумно умалчиваю, что возраст самой молодой из туристок превышает так называемый «бальзаковский» раза в три. На такое только Марадонна решится! Туристка из Подмосковья притирается поближе. Нет, я же не Фигу! Да нет, я не понял намерений дамы. Она хотела знать… Как там Приднестровье, русская земля? Ну, конечно! Неизбежный вопрос. Замечательно! Русская земля в целости и неприкосновенности! Я гарантирую! Я лично проконтролирую! Вся группа напивается. Падаем из автобуса переспевшими плодами инжира — чересчур сладкие, терпкие, вязкие, они неприятно ворочаются в желудках, пытаясь выплыть из гекалитров спиртного, — и видим перед собой футбольное поле. Разве что, неухоженное. В уголке от него, с этажеркой с несколькими полочками, сидит задумчивый турок. Завидев нас, встает, свистит. Из камышей за полем и с самой травы поднимаются сотни, нет, тысячи, продавцов сувениров. На них — маскировочные халаты, на лицах — полосы зеленой краски, на головах — плюмажи из веточек. Распахивают плащи, как эксгибиционисты, поджидавшие беременных в парках. На каждом — по сто статуэток Афродиты и Артемиды. Артемида с десятью грудями, пятью, двумя. Только с одной нету! Взвизгиваю об этом, пытаюсь пожать Настины молочные запасники, возлюбленная уворачивается, бежит вокруг поля, сверкая пятками, выскочила из автобуса босая. Бросаюсь за ней. Чувствую себя Паном. Да я и есть такой, кожа моя стала твердой, словно козлиная, пот пахнет едким, капает на землю, оставляя выжженные, почерневшие участки. Пот мой — страшная кислота. Рога пробивают череп, стрелами метят в небо, сбивают орла, несущего черепаху, та падает, бамц, прямо на лысину тирану, местные жители ликуют, окружают нас, подбрасывают. Двух девчонок ведут мимо. Кто это? А, дочери тирана, им велели удавиться. Даже не изнасиловали сначала! Добродетельные девушки. Силуэты несчастных тают вдали, я задыхаюсь, Настя все дальше. Решаюсь на детский трюк. Просто жду, когда она завершит бежать по кругу, и наткнется на меня. Так и есть! Когда Настя понимает, что попалась, то визжит от восторга, и пытается пробежать мимо, но тут уж я проявляю бдительность, повышенное внимание — ловлю этот мясной заряд, валю на травку. Задираю юбку. Хохочем, обнимаемся. Продавцы сувениров счастливы. На каждом туристе из группы, к которой мы возвращаемся, висит по пятнадцать‑двадцать человек. Купи, купи, купи. Рассматриваю фигурки. Все они, без сомнения, древние. Десятый‑одиннадцатый века до нашей эры. Стало быть, произведены на фабрике античных древностей и тщательно обработаны наждаком. У богинь теплые животы. Сую одной из них — не длиннее моего локтя — мизинчик между ног. Тепло, движется! Над нами возвышается одна, всего одна, колонна. Что это? Объясняю. Друзья, мы с вами стоим у храма Артемиды Эфесской, сожженной безумцем, жаждавшим, чтобы его имя навеки вошло в историю. А как его звали, интересуются туристы. А какой смысл произносить имя, парирую, ведь в таком случае, он, выходит, добился своего, этот уродец! Но все‑таки?! Они заплатили деньги за экскурсию, они желают знать! Не скажу из принципа, надуваюсь я. Настя утешает меня, гладит по голове. Упрекает группу. Какие нечуткие! Нет, чтобы с вниманием отнестись к гиду. Туристы отводят глаза, тем более, что еще две бутылки виски осталось. Миримся. Имя Герострата так и замирает над нами, не произнесенное. Поделом тебе, сученыш! Отпиваю из бутылки, прогуливаюсь вдоль рядов сувениров, слежу степенно за торговлей. Пощелкиваю пальцами значительно по карману, торговцы спешат принести мои десять законных процентов. Сергей подходит. Он удивлен тем, что от храма ничего не осталось. А если так, зачем показывать? Я не согласен. На мой взгляд, это туризм будущего. Дорогие друзья! Взгляните на место, где когда‑то находилось То‑то и То‑то. На этот пустырь! А теперь пройдемте к пустыне! Вообразите, что на месте этого пустого места находилось… Ладно, если уж непременно нужно что‑то увидеть, обойдемся голограммами. Плакатами. Экономия средств — колоссальная! Мои разглагольствования покрывает, — словно вонючий ишак свою подружку, — гнусный вой из‑за холма. Что, что такое? Воздушная тревога? Нет, призыв на молитву. Некоторые из продавцов достают коврики, становятся на колени. Тут я отпиваю еще виски, и становлюсь на постамент из‑под несуществующей ныне колонны. Гляжу вниз, дивлюсь диву, туристов уже двенадцать, а было меньше десяти. Опять в глазах задвоилось! Стоят, каждый в руке зажал по статуэтке. Я кричу. Торговцы оборачиваются, сходятся к бывшему храму. Вижу, уже и другие группы появляются, люди выходят из автобусов, с разочарованием смотрят на место, где должен быть знаменитый храм, прогуливаются, разминая ноги. Уважаемые коммерсанты, кричу, войдя в раж. Приняли ли вы святого духа, веруете ли в единого Бога? Непонимающие лица, раскрасневшиеся, кто‑то начал переводить с моего английского на свой турецкий. Вот уже закивал один, потом второй. Очень, очень сомневаюсь, говорю, что вы его приняли. Ибо, будучи последователями аврамической религии — как и мы, христиане, как и евреи, — вы должны получить наставления относительно духа святого и тому подобных вещей. Знать которые верующим следует! Молчат, не понимая, куда клоню. Пью еще, Настя, умница, завернула бутылку в пакет, стоит внизу, отгоняет мух и самых любопытных. Друзья мои, а раз так, то почему же вы оскорбляете единого Бога изображением идолов, кричу. Вся ваша местность, весь Эфес, все заводы вокруг него… Разве не тем вы живете, что высекаете из мрамора, металла, прочих веществ, поганую тетку с висящими грудями?! На потребу туристам! Какие же вы единобожники? Какие же вы мусульмане? Какой же единый Бог вас благословляет? Толпа волнуется. Гиды вертят пальцами у виска, но кое‑кто из торговцев задумывается, а те, что погрязнее да победнее, так вообще одобрительно кивают, показывают мне всякие жесты. Давай мол, молодчага! Ехав сюда, думал я с путешественниками моими найти Эфес городом богобоязненным, — вещаю, — городом славы христианской и мусульманской, а что же нахожу на самом деле? Как и две тысячи лет назад, город живет изготовлением и продажей фигурок поганой бабищи, так называемой богини. Скандал, господа! Гиды звонят кому‑то по телефонам, появляется полиция, но толпа в целом настроена за меня. Нет ничего проще! Скажи стаду, что его религия самая верная, и оно растопчет за тебя кого угодно. И тебя может! Так что полицейские сверкают глазами, злобно скалятся, но подойти боятся. Продавцы сувениров бьют себя в грудь, кто‑то достал цепь, бичует себя, соседа. Выдергиваю Настю из толпы, устраиваю рядом с собой на постаменте, чтобы и ее ненароком не постегали. В мои планы не входит трансформация религиозного диспута в развратную вечеринку. Да и диспут не входил! Сам удивляюсь, что это нашло. Но раз начал, надо продолжать! Братья ремесленники, кричу. Откажитесь от идолов, от поганого многобожия, от заработка на фигурках богини, лучше вернитесь к пашням, к виноградникам. Трудитесь! Хватит перепродажи, торговли воздухом. Прекратите противоречить нравственным принципам своей же религии! Трава словно чернеет, это тучи покрывают небо над храмом. Идет теплый дождик. Толпа радуется, мне аплодируют. Все плачут, орут, пытаются избить полицейских, уже выстроивших оцепление, кричат, в экстазе, у кого‑то пена на губах. Мои туристы, растерянные, братаются со всеми. Появляется вино. Аутентичный турецкий чай. Все говорят, как умеют и на чем умеют — вот турок пытается на ломанном немецком, который учил в школе, что‑то объяснить парочке из Крыма, те в растерянности отвечают на суржике, вот Сергей блещет познаниями университетского испанского, ему на плохом французском отвечает здешний гид, редактор журнала излагает мысли на простенькой латыни. Сто языков, сто наречий! Довольный, раскланиваюсь. Но тут выскакивает какой‑то шустрый парнишка лет тридцати, в спортивном костюме «Адидас». Звать его Димитрос, он сам по происхождению грек, так что считайте его лицом незаинтересованным. Нисколечко! Что же, протягиваю Диме бутылку, предлагаю отпить сока перед выступлением. Засранец не отказывается. Даже не морщится! Отдает бутылку — тянется ко мне, словно верующий к подошвам богов, — и поворачивается к толпе. Всем нам кажется, что этот человек — добрый верующий, и нам добра лишь хочет. Так? Да! Толпа ревет, снова раскланиваюсь. С тревогой вижу, что подъехали пару бронетранспортеров с водометами. А по его, Димитроса, мнению, все мы — кучка самозванцев, провокаторов, шарлатанов и наймитов иностранных правительств! Молчание. Дождик накрапывает. Чего мы добиваемся? Не успеваю раскрыть рот, как Димитрос сам объясняет. Чтобы в Эфесе перестали делать фигурки богини, да, которые идут вразрез с некоторыми положениями религии, но речь ведь идет об обычных сувенирах. Это игрушки! Чем плохи игрушки? Мы зарабатываем на жизнь ими, кто‑то рубит мрамор, кто‑то режет фигурки, а кто‑то их продает. Саид, разве не ты владеешь маленькой каменоломней по соседству? Ибрагим, а не у тебя ли три лотка с сувенирами уходят каждый день? Сулейман, не своего ли сына ты отправил учиться на заработок с продажи фигурок? И что вы все собираетесь делать, когда промысел прекратиться?! Это промысел Божий! Бог дает возможность им, своим детям, жить и кормить своих детей — а те накормят детей своих детей, — и так уже тысячелетия. Город живет этим! Подумайте, от чего вас призывает отказаться этот чужак, который появился невесть откуда. Разжигает в вас экстремизм. Фундаментализм! Ваххабизм! А ведь он, чужак этот, что со своей бабищей тут шарится, он даже не мусульманин! Так какое у него право указывать им, правоверным, что можно продавать гяурам, а что нельзя? Толковать законы единого Бога? На кол его! С горечью слушаю эту непочтительную речь Димитриаса. Жалею, что поделился с ним виски. Между тем, переплет, в который мы попали, становится все уже. Предпочтения толпы моментально переходят на сторону товарища по ремеслу. Деньги всегда сильнее морали, идеологии, религии, наконец. Деньги всего сильнее! Еще раз жалею, что поделился с ним виски. Неблагодарная скотина! Димитриас между тем продолжает развивать мысль. Слышу знакомые нотки. По мнению почтенного ремесленника, сейчас позиция Турции, как крупного геополитического игрока в регионе, сильна, как никогда. Турецкие корабли плывут, как белоснежные облака! Турецкие танки бегут, как янычары Фатиха! Турецкие подводные лодки рыщут по рейдам, словно волки! Турецкая экономика сильна, турецкая общества прочна. Именно в такие моменты страны оказываются опасны для своих могущественных и низких, злобных соседей. Мы уже понимаем, что речь идет о США, сионистах, безбожниках из России? Разумеется! Появляются первые плакаты про НАТО и Палестину. Толпа заводится, я тихонечко тащу Настю с постамента, второго гладиаторского боя не выдержу. К нашему счастью, Димитриас оказался прирожденным оратором и увлекся построением своих теорий. Проще говоря, гаденыш приревновал нас к вниманию! Каждый оратор — женщина! Вертит своим эго