Такое отношение можно было понять. Ее обвиняли в преступлении, которое вся страна считала самым отвратительным: похищение ребенка.
Гарден отвезли в тюрьму на Сент-Филип-стрит – похожее на крепость каменное здание с воротами как в замке и забранными решетками окнами. Мужчины вели ее так быстро, что она споткнулась на ступеньках, но не упала, потому что ее крепко держали под руки. Она отчаянно задергалась, пытаясь восстановить равновесие. Ее почти волоком подтащили к высокой конторке у входа. Слева доносились душераздирающие женские рыдания. Пахло дезинфицирующими средствами и страхом.
Один из охранников заговорил. Это были первые слова, услышанные ею с тех пор, как они покинули магазин.
– Федеральная полиция, – сказал он, открывая кожаный футляр с удостоверением и вновь пряча его в карман. – Вот ордер. Подержите у себя задержанную, пока мы свяжемся со своим начальством.
За конторкой сидел худой усталый полицейский. Он с любопытством взглянул на Гарден.
– Конечно, – согласился он.
– Господин полицейский, – взмолилась Гарден, – это какая-то ошибка. Скажите этим людям. Я ничего не сделала. Пожалуйста, помогите мне. Они не хотят разговаривать и делают мне больно. Я ничего не понимаю.
– Замолчите, леди, – прервал ее полицейский. – Я разговариваю с этими господами. – Он макнул перо в чернильницу. – В чем она обвиняется?
– В ордере написано. Похищение ребенка.
У полицейского было двое детишек. Он посмотрел на Гарден с ненавистью и отвращением.
– Заприте ее, – приказал он кому-то стоящему позади него.
Пока он переписывал данные из ордера, другой полицейский отвел Гарден в камеру. Его пальцы больно нажали на синяки, оставленные представителями федеральной полиции.
– Вы не можете этого сделать! – кричала Гарден. – Пустите меня! Они сошли с ума. Я ничего не сделала.
Полицейский втолкнул ее в комнатушку шесть на восемь футов и захлопнул дверь. С грохотом задвинулся засов. Гарден стояла прислонясь к стене и вся дрожала. Она была так испугана, что не могла шевельнуться.
Час спустя, когда появился третий полицейский, она по-прежнему стояла у стены.
– Идемте, – сказал он, – нам нужны ваши отпечатки пальцев.
Гарден лишь молча смотрела на него. Ее зубы громко стучали, ее трясло. Волосы растрепались и в беспорядке падали на плечи.
– Эй, постойте, я вас где-то видел. Я помню эти волосы. Господи Иисусе! Вы ходили в Эшли-холл?
Гарден с трудом кивнула.
– Я был постовым на углу. А они знают, кто вы? Пойдемте-ка лучше со мной, посидите где-нибудь, пока я узнаю, что происходит. Хотите кофе? Или кока-колы? Идемте, мэм. Обопритесь на меня. Дайте, я вам помогу. Я отведу вас к капитану.
Элизабет и ее адвокат Логан Генри отвезли Гарден домой. Когда они выходили из тюрьмы, репортеры забросали их вопросами, а фотографы выскакивали вперед, чтобы сделать снимки.
– Не обращайте внимания, – надменно произнес мистер Генри.
Элизабет применила более простой и эффективный метод: она просто-напросто растолкала репортеров зонтиком. Гарден двигалась как сомнамбула, ничего не видя и не слыша. Элизабет привела в порядок ее волосы и теперь вела за собой, крепко держа за руку.
Дома она дала Гарден снотворное и уложила ее на диване у себя в кабинете. Потом села рядом и не отпускала ее руку, пока Гарден не проснулась где-то около полуночи.
Как только она вспомнила о случившемся, ее снова начала бить дрожь. Элизабет дала ей стакан бренди и заставила выпить.
– Все кончилось, Гарден, – сказала она. – Все будет в порядке.
Ничего еще не кончилось, и не было никакой уверенности, что все будет хорошо, но именно это надо было услышать Гарден. Поэтому Элизабет именно это и сказала.
На следующий день праздник Элен удался на славу. Сиротка Энни пользовалась большим успехом у именинницы. Элен занялась подарками с азартом и разрушительной силой трехлетнего ребенка. Она радостно кричала, когда разворачивала очередной подарок, заставила дать ей примерить меховую парку от «тети Пегги, дяди Боба, Бобби и Фрэнка». Лучшей добычей дня стала газета, которую она выудила из корзины для мусора. Там была фотография ее мамы.
«Арест светской дамы» – гласил заголовок, который Элен не могла прочитать. Рядом была другая фотография – человека на носилках укладывают в машину «скорой помощи». «Мать падает без чувств».
– С Маргарет все в порядке, – сказала Элизабет. – Просто какой-то безмозглый репортер выскочил из кустов перед самой ее дверью и что-то закричал. Ну, она и упала в обморок. Ничего страшного, я разговаривала с врачом.
Когда был наведен порядок, а Элен уложили спать после обеда, Гарден рухнула в кресло и сбросила туфли.
– Мать падает без чувств, – сказала она. Элизабет взяла стул и уселась напротив:
– Я рада, что ты в состоянии смеяться.
– А что мне остается? Я же не могу застрелиться: Элен проснется.
Элизабет улыбнулась.
– Тогда мне тоже придется застрелиться. – Она посмотрела на усталое лицо Гарден. Глаза были закрыты, но вздрагивающие веки говорили, что она не в состоянии расслабиться.
– Логан Генри старше Мафусаила, – начала Элизабет, – но он лучший адвокат в Чарлстоне. Тебе не о чем беспокоиться. Слушание в понедельник будет закрытым, в кабинете судьи Эллиота. Он снимет обвинение, или как это называется, и все будет кончено.
Гарден открыла глаза.
– Нет, не будет. – Лицо ее было совершенно бесстрастно. – Это никогда не будет кончено. Это Вики. Вы же слышали, что сказал мистер Генри. Именно она сообщила в ФБР, что Элен была похищена и что это сделала я. Она никогда не оставит меня в покое. Не могу понять, почему она меня так ненавидит.
Элизабет хотела что-то сказать, но остановилась. Гарден нахмурилась:
– В чем дело, тетя Элизабет? Что вы хотели сказать? Вы что-то знаете? Ради Бога, скажите.
Элизабет вздохнула:
– Я надеялась, что ты никогда этого не узнаешь. Это грустная и некрасивая история… Виктория, как я называла твою свекровь, всегда была избалованным ребенком. Да-да, я знаю ее очень давно. Ее отец был одним из моих лучших друзей. Нет, не так. Ее отец был моим самым лучшим и самым близким другом. Мать Виктории умерла, когда ей было лет двенадцать, и ее растил отец. Они жили в Чарлстоне. Когда ей пришла пора влюбиться, она влюбилась в твоего отца. К сожалению, дело зашло слишком далеко. Она забеременела от него.
– Мой отец? И Вики? Это невозможно!
– И тем не менее это так. Дело обернулось еще хуже. Виктория обожала своего отца, а его убили, застрелили. И застрелил его твой отец. В приступе гнева – одного из знаменитых трэддовских приступов. Виктория осталась с разбитым сердцем. Ее предал и осиротил молодой человек, которого, как ей казалось, она любила. Я была вместе с ней на похоронах ее отца. На его могиле она поклялась отомстить. Я тогда не обратила внимания. Она была совсем девочка. Я отправила ее к родственникам в Нью-Йорк. Позже я узнала, что она сделала аборт.
Гарден покачала головой.
– Может, я и смогла бы пожалеть ее, – сказала Гарден, – если бы так не боялась. Знаете, тетя Элизабет, мне почти хочется, чтобы вы не рассказывали мне все это.
– А мне хотелось бы, чтобы нечего было рассказывать. Когда она согласилась на ваш брак, я подумала, что, возможно, ошиблась, что она решила обо всем забыть. Я надеялась, она тебя полюбит. Ты была такая юная и беззащитная… Только когда ты появилась здесь в тот вечер, прошлым летом, я поняла: что-то не так. Твои письма были… жизнерадостные. Потом этот судебный процесс… Одного этого хватило бы для любой мести. И никаких алиментов – ни тебе, ни Элен. Я решила, что это уже конец. Просто не представляю, почему ей все еще мало.
В понедельник они узнали ответ. Обвинение в похищении ребенка было снято немедленно. Гарден была матерью Элен, и о похищении не могло быть и речи. Но адвокат Вики красноречиво доказывал, что, выдвигая обвинения против Гарден, Вики руководствовалась самыми лучшими намерениями. Она просто хочет, чтобы у Элен было все самое лучшее, объяснил он. Принчипесса не испытывает никаких дурных чувств к Гарден. Но она убита горем после смерти сына. Внучка – единственное, что у нее осталось.
Уже после слушания он сделал мистеру Генри предложение: принчипесса заплатит Гарден миллион долларов, если та отдаст ей Элен. Если Гарден не согласится, Вики намерена все равно получить девочку каким-то другим путем.
– Боже мой, – вздохнула Гарден, когда они наконец остались вдвоем с Элизабет, – сколько я еще смогу вынести? Скай умер. Я люблю его, всегда буду любить, а он умер… И Элен не будет в безопасности от Вики, что бы я ни сделала… И у матери сердечный приступ… Все из-за меня. Я поняла одно. Я была так счастлива – и все рухнуло. Совсем как во времена Хемпстед Хис и большого краха. Я больше никогда не смогу поверить в счастье.
96
Три предрождественские недели оказались очень оживленными для «Лоукантри трежерс». Джордж Бенджамен предупредил Гарден, чтобы она не рассчитывала на большой доход в течение по крайней мере трех лет, а возможно и дольше, из-за депрессии. Но после Дня Благодарения страницы бухгалтерской книги быстро заполнялись одна за другой. Похоже, что уже после первого года работы она получит прибыль.
Она оглядела магазин и мысленно погладила себя по головке. Теперь здесь было не так мило, как в первые месяцы, но гораздо удобнее для покупателей. Не было больше массивной мебели, которая занимала так много места, разумеется, за исключением комода Эльфа. Теперь здесь было много столов и целую стену занимали полки, на которых стояли разные недорогие безделушки. Людям, как и прежде, хотелось делать друг другу подарки, но даже в Чарлстоне депрессия давала себя знать. Два доллара были немалой суммой. А двадцать просто неслыханной. На аукционах Гарден искала теперь по большей части вещи, которые хорошо покупаются, а не какие-то редкие, необычные. Конечно, это делало ее поездки менее увлекательными, но она напоминала себе, что это работа, а не развлечение. И такой подход оправдывал себя. Паула Кинг, жена моряка, приходившая раньше только по воскресеньям, теперь приходила каждый день, и они вдвоем по очереди упаковывали купленные вещи. Это была грязная и тяжелая работа. Они поставили во дворе стол с бумагой, бечевкой и коробками упаковочной стружки. В солнечные дни единственной проблемой был ветер, но когда было пасмурно, приходилось чаще сменять друг друга, потому что они быстро замерзали.