– В теннисный клуб, Мартин, – велела Лори, когда шофер включил зажигание.
– Какой чудесный магазин! – вздохнула Гарден. – И какие внимательные люди там работают. Мне бы хотелось туда еще вернуться и осмотреть все этажи.
– Дорогая, ты там непременно все осмотришь. И не только там. У нас впереди еще масса дел.
Скай, опустившись сперва на локти, потом на колени, залез в машину через заднюю дверцу.
– Лягни меня как следует, – завопил он, – я жуткий, недостойный тип.
Дэвид занес ногу для пинка.
– Да не ты, Паттерсон. Это я тебя должен лягнуть за твой последний удар ракеткой. Я не заметил мяча и чуть было не получил по голове. Нет, я говорю это своей прелестной молодой жене. Я забыл о нашей круглой дате. Вчера было ровно два месяца с тех пор, как мы поженились, а я для нее в этот день ничего не сделал. Не устроил фейерверка, не осыпал розами, не сделал даже скромных подарков – просто в знак внимания. Свинья я, и все тут. – И Скай, приняв вертикальное положение, оказался на откидном сиденье напротив Гарден. – Сможешь ли ты когда-нибудь меня простить? – с пафосом произнес он, прижав руку к сердцу.
Дэвид сел рядом со Скаем, и Мартин захлопнул дверцу машины.
– Пожалуйста, прости его, Гарден, – попросил Дэвид. – Весь последний час он вот такое выделывает. Мне было просто стыдно находиться с ним на людях.
Гарден сняла перчатку. Она легонько погладила мужа по виску: после игры Скай принял душ, и кожа у него была еще чуть влажной. Было ясно, что Гарден готова простить ему все, вплоть до удара ножом в сердце. Скай накрыл ее руку своей, поднес к губам.
– Я совсем потерял голову из-за этой леди, – сказал он, лаская губами ее пальцы.
Лори почувствовала, что ей больно на это смотреть. Она постаралась рассмеяться как можно естественнее:
– Было бы странно, если бы было иначе, мистер Харрис. И кстати, пока вы там играли в игры для мальчиков и думать не думали о вашем юбилее, Гарден обегала все этажи у «Лорда и Тейлора», выискивая вам подарок.
– Гарден! – Скай крепко обнял, вернее по-медвежьи облапил, свою молодую жену.
– Скай, мы тут не одни. – Гарден попыталась, хотя и не очень всерьез, высвободиться из его объятий.
– Дэвид, – громко сказала Лори, – тебе иногда не кажется, что ты бываешь лишним? Мне, например, сейчас кажется, что я тут занимаю слишком много места.
В переговорном рожке засвистело, и искаженный помехами голос Мартина произнес:
– Извините, мистер Харрис. У меня в графике записан адрес мистера Марка Стивенсона и время – пять часов. Желаете ехать туда сейчас?
Скай выпустил Гарден из объятий.
– Боже правый! – воскликнул он. – Я совершенно забыл про Марка. Сейчас уже больше пяти. Дэвид, Лори, вы едете?
– Предполагалось, что едем, но я тоже забыл. Пока мы будем переодеваться, там уже все разойдутся.
– Черт! Марк – человек обидчивый. Мне надо там быть. Вот что я вам скажу. Мы вас забросим домой, рванем к себе, быстренько переоденемся и заедем за вами минут через сорок. А потом двинем к Марку с хорошей бутылкой и тысячей извинений… Мартин, вы меня слышите? Полный вперед, к дому мистера Паттерсона. Сегодня вечером я хочу сводить Гарден в театр, пообедать мы не успеем. Придется съесть всю закуску у Марка, а после театра поужинать. Вы не составите нам компанию? Дэвид покачал головой:
– Нет, Скай, никак не получится. Мне нужно сегодня вечером разобраться с кучей бумаг. Думаю, нам и Марка придется пропустить. Вас ему будет очень не хватать, вы там действительно нужны, а мы – не настолько. Давайте вместе сходим на Бродвей в другой раз.
– Будь по-твоему. Ну что ж, меняем маршрут… Мартин, сейчас ты отвезешь домой нас, потом мистера Паттерсона. Потом вернешься за нами.
Огромная машина свернула на следующем перекрестке. У Гарден голова шла кругом от этого нагромождения планов, от их стремительной перемены, от дикой гонки по запруженным машинами улицам. Один раз, когда-то давно, она была в цирке, и Нью-Йорк был похож на цирк. Тоже столько всего происходит, что не знаешь, куда смотреть.
Вскоре Гарден поняла, что представление в этом цирке никогда не кончится. Каждый день и каждый вечер были заполнены настолько и столько всего надо было успеть, что они со Скаем повсюду опаздывали – так, во всяком случае, ей казалось. Все время нужно было куда-то мчаться: то на коктейль, то на обед к кому-то, то в отель «Плаза», где они с кем-то сговаривались выпить чаю и потанцевать, то на стадион Мэдисон Сквер Гарден – посмотреть бокс, то в подпольный кабачок «Техас гвинан», где они с интересом наблюдали, как вытягивают деньги у пьяных в хлам посетителей.
И разумеется, в театр. В театр Гарден могла ходить до бесконечности. На большой круглый стол при входе им каждый день клали по четыре билета в партер: на все, что ставилось на Бродвее, на все концерты, в оперу и на все интересное, что происходило на сценических площадках Нью-Йорка. Они видели Джейн Иглз в «Дожде», и Гарден была шокирована. Они видели Уилла Роджерса в «Безумствах Зигфельда», и все стали напевать «О, мистер Галлахер. Да, мистер Шин». И пели действительно все, потому что развлекались они все вместе. Скай и Гарден были частью компании, состоявшей из друзей Ская и друзей его друзей, и с этой компанией ходили на вечеринки или стремительно перемещались в пространстве, постоянно открывая для себя то новый ресторанчик, то новое место, где можно разжиться спиртным, то новый оркестр, то нового певца, то новую игру или развлечение. Они садились в вагон подземки или на паром, прихватив с собой где-нибудь по пути джазовых музыкантов, и никуда не ездили без шампанского и бокалов. Они оказывались то в Гринвич Виллидж, то в Гарлеме, то на Бруклинском мосту, то у могилы Гранта. Они возвращались домой, когда звезды начинали меркнуть, и ложились спать, когда вставало солнце. И тогда наконец Гарден и Скай оказывались наедине, и для них в мире переставало существовать что-либо, кроме их объятий. А потом Гарден сладко засыпала на груди у Ская, и сердца их согласно бились. Последнее, что она чувствовала во сне, был его поцелуй, когда он, подоткнув ей одеяло на ночь, уходил к себе спать.
И просыпалась Гарден всегда с улыбкой на губах. А потом тянулась за ночной рубашкой, приготовленной с вечера, и начинала смеяться. И, надев ее, нажимала на кнопку звонка на столике рядом с постелью, а потом, свернувшись калачиком в гнезде из нагретых ее телом подушек, под пуховым одеялом и на перине из гагачьего пуха, дремала до прихода горничной, приносившей ей завтрак.
Всех служанок Скай звал одним именем – Бриджет, а всех лакеев – Гарольдами. Он говорил, что их слишком много, чтобы запоминать имена. Гарден считала, что это оскорбительно, но когда Скай произносил «Бриджет» или «Гарольд», она так не думала. Все, что делал Скай, в первое мгновение казалось ей правильным. Но она выяснила, что ее горничную зовут Эстер.
Пока Гарден пила свой утренний сок, Эстер раздвигала шторы и говорила ей что-нибудь про погоду.
И начинался новый день, такой же насыщенный, каким был вчерашний вечер и каким будет сегодняшний. Дневные часы посвящались учебе, Гарден училась быть именно такой, какой должна быть жена Скайлера Харриса. Гарден училась играть в маджонг и осваивала сложный ритуал куэ. Еще она училась танцевать танго и другие модные танцы, уясняла себе разницу между Ист-Сайдом и Вест-Сайдом, узнавала, где находятся все авеню, Бродвей, Чайна-таун и Виллидж – она запомнила, что Гринвич Виллидж можно называть только так.
Она поняла, что временем нужно дорожить, потому что его всегда не хватает. Адресованные ей письма она получала вместе с завтраком. Письма горничная клала в специальный глубокий кармашек на одной стороне белого плетеного подноса, на другой его стороне в таком же кармашке всегда лежала «Нью-Йорк геральд трибьюн». За едой Гарден проглядывала заголовки и светскую хронику. Ей было очень важно знать, о чем вечером будут говорить в ее компании.
Письма – если они были – Гарден читала, пока пила кофе. Мать писала ей часто, длинно и подробно, в основном о том, как обставляет для нее дом на Ист-Бэттери. Письма от Уэнтворт доставляли Гарден особенное удовольствие: они состояли из новостей и сплетен об их общих знакомых в Чарлстоне. Пегги раз в две недели писала неразборчивые записки о том, что она слишком занята, чтобы писать.
Самое приятное Гарден оставляла напоследок. Под письмами всегда лежало послание от Ская. Иногда это была страница, испещренная крестиками – знаками бессчетных поцелуев, иногда на ней было нарисовано сердце, а в нем – их инициалы, иногда ее пересекала небрежно нацарапанная фраза: «Я люблю тебя. Конфиденциально – миссис Харрис». Порой записка служила оберткой для подарка. Однажды это оказался футлярчик от Картье, где лежал «подарок, который леди вполне может принять от мужчины», а именно одинокий мятный леденец. Но чаще в коробочках от Картье или Тиффани Гарден обнаруживала серьги, кольца, браслеты, брошки или колье. Скай любил пестроту и блеск драгоценных камней. Он любил, чтобы Гарден носила украшения, и любил их для нее выбирать. Вкус у него был прекрасный, но слишком тяготел к роскоши. А Гарден казалось, что она никогда не повзрослеет настолько, чтобы носить крупные драгоценные камни и не думать об этом. Она еще не успела привыкнуть к тому, что на левой руке у нее горит в обручальном кольце квадратный бриллиант. У себя в комнате она с удовольствием вертела кольцо на солнце, следя, как вспыхивают в камне искры – голубые, зеленые, золотистые, розовые. Окончив завтрак, она звонком вызывала Коринну и, пока та готовила ей ванну, сидела за туалетным столиком, смотрела на себя и убеждающим голосом повторяла: «С каждым днем я становлюсь все лучше и лучше во всех отношениях», – повторяла сосредоточенно, страстно желая в это поверить. Она очень, очень старалась. После ванны Гарден надевала нижнее белье, приготовленное горничной заранее, потом Коринна помогала ей одеться. Одевшись, Гарден опять садилась к туалетному столику, Коринна прикрывала ей плечи вышитой хлопчатобумажной накидкой, и тут в дверях появлялись месье Франсуа и следом за ним мисс Трейджер. Пока парикмахер укладывал Гарден волосы, она диктовала мисс Трейджер ответы на письма, а та сообщала Гарден, что у нее намечено на сегодня.