С каждым днем дел становилось все больше и больше. Два раза в неделю приходила маникюрша и, пока мистер Франсуа укладывал Гарден волосы, занималась ее руками. Один раз в неделю она посещала салон Элизабет Арден, где ей делали массаж лица и маску, а также педикюр, раз в две недели ей удаляли волосы на ногах и под мышками. Эту процедуру Гарден терпеть не могла. Женщина в розовом халате накладывала ей на ноги и на тело теплый полурастопленный воск, а когда он затвердевал, резкими движениями срывала эту восковую корку вместе с застывшими внутри нее волосками.
– Со временем тебе будет не так больно, – уверяла ее принчипесса, по совету которой Гарден терпела все эти мучения. – Да и боль чувствуется всего секунду.
Но, как это ни унизительно, Гарден каждый раз во время процедуры громко вскрикивала.
Однако на свекровь не сердилась. Она знала, что Вики терпеливо переносит то же самое. Гарден виделась с принчипессой два-три раза в неделю и почти всегда урывками. Обе были очень заняты. Вики каждый раз спрашивала, всем ли Гарден довольна, хорошо ли ей, не нужно ли ей чем-нибудь помочь. «Детка, Скайлер готов сделать для тебя абсолютно все, но он мужчина и многого не понимает. Если тебе нужно что-то узнать, не надо во всем на него надеяться. Спрашивай у меня».
Именно Вики позаботилась о том, чтобы Гарден сходила к гинекологу и ей надели новый противозачаточный колпачок; и именно Вики первая сказала Гарден, что мужчинам не нравится, когда их жены плохо одеты.
– Милочка, послушай меня, отдай все, что на тебе есть, в Армию Спасения. Все, начиная с мелочей. Мне жаль тебя огорчать своими замечаниями, но меня-то огорчает, что ты выглядишь провинциалкой, южанкой с головы до пят. Скай не должен тебя стесняться. Имей в виду, что десятки девушек будут просто счастливы его у тебя отбить.
И Гарден следовала советам свекрови, а Лори ей в этом помогала. Буквально каждый день Гарден садилась в «даймлер», заезжала за Лори, а потом отправлялась делать покупки, и Лори не переставала удивляться ее целеустремленности. Гарден посещала показы мод, изучала «Вог» и «Венити Фейр», ходила, как на работу, в универсальные магазины и маленькие дорогие магазинчики, к портным, шляпникам и модельерам обуви. Она перестала носить корсет и привыкла, невзирая на боль, прибинтовывать грудь, чтобы добиться модного силуэта. В ее стенных шкафах появились платья нового покроя: с укороченной до середины икры юбкой и заниженной, почти на бедрах, талией. Вечерние платья были без рукавов, экстравагантно расшитые бусинами и стеклярусом. Бальные туфельки Гарден были детищем фантазии того самого гения, о котором упомянула Лори в их первой беседе. Он называл их туфельками для чарльстона и не соглашался шить никому, кроме Гарден. И каждый вечер в компаниях, на танцах, в ночных клубах Гарден отплясывала чарльстон. Их друзья каждый раз ее об этом просили. Гарден дюжинами заказывала себе у «гения» изящные, невесомые, расшитые бисером шелковые туфли: одной пары ей хватало ровно на вечер.
Прислуга продавала эти порванные туфельки любителям сувениров и получала за них больше, чем Гарден отдавала за новые. Еще слуги продавали ее старые шелковые чулки, а также едва початые духи и тюбики с помадой, которая, по мнению Гарден, ей чем-то не подходила.
Гарден оставалась любимицей репортеров. В моде было легкомыслие, причуды, экстравагантные выходки. История Золушки, превратившейся в ресторанную знаменитость, в яркую звезду на небосклоне нью-йоркской богемы и прожигателей жизни, по-прежнему занимала воображение девушек-работниц и домохозяек, а они-то и были основными читательницами сентиментальных газетенок, продаваемых в супермаркетах. Эти женщины верили в сказку со счастливым концом и в то, что счастье ее героев никогда не кончится.
И Гарден в это тоже верила. Ее жизнь казалась волшебной грезой не только миллионам читательниц, но и ей самой.
Все, с чем соприкасалось ее тело, было ласкающим и роскошным: ее шелковые простыни каждый день меняли, чтобы ни одна морщинка на ткани не раздражала ей кожу; ее шаги всегда поглощал глубокий, густой ворс ковров; вода у нее в ванне была ароматизированная, с питательными косметическими добавками; после купания Гарден всегда ждали нагретые пушистые полотенца; ее тело нежил и тонкий атлас белья, и легчайшая ткань пеньюара.
Где бы в доме она ни находилась, если ей хотелось пить или есть, достаточно было протянуть руку и нажать на кнопку звонка. В комнатах, всегда безупречно убранных и уставленных цветами, ее неизменно ждали вазы с фруктами и конфетами, коробки и коробочки с орехами и печеньем.
Она могла купить все, что ей вздумается, и ей не нужно было ни самой нести покупки к машине, ни распаковывать купленное, ни убирать на место.
Гарден окружали люди, которые твердили ей, что она прелестна, восхищались всеми ее достоинствами, достижениями и поступками и находили, что певучий акцент делает каждое ее высказывание необычайно милым. Она была любимицей своего кружка и кумиром широкой публики.
И ей было всего семнадцать лет.
56
Семнадцатого июня Скай и Гарден собрали у себя гостей, чтобы отпраздновать юбилей – четыре месяца семейной жизни. Лори помогла Гарден все спланировать, а остальное взяли на себя мисс Трейджер и Дженнингс.
Главной темой праздника была цифра «четыре». Бальная зала была оформлена как ночной клуб, со столами, накрытыми на четыре человека, с оркестром из четырех музыкантов. Предполагалось четыре перемены блюд из четырех видов продуктов каждая, четыре сорта вина, по четыре крошечные вазочки и четыре свечи на столе и у каждого прибора – по четыре запакованных сувенира, которые нужно разворачивать после каждой перемены.
В приглашении специально оговаривалось, что мужчина должен быть в галстуке, завязанном узлом, который называется «четверка», а дама должна иметь по четыре кольца и четыре браслета на каждой руке.
Кульминационный момент праздника наступил в четыре утра, когда Дженнингс распахнул дверь перед четырьмя трубачами, фанфарами объявившими о появлении лакеев с длинным столом, который они поставили в центре комнаты. На столе возвышался торт длиной в четыре фута, сделанный в форме самолета. Он был покрыт зеленой глазурью, на крыльях цифры четыре, выложенные из желтых леденцов. Гарден обняла Ская.
– С юбилеем, дорогой! – воскликнула она и поцеловала его четыре раза. Она была очень возбуждена. Наконец-то она удивила его, сама сделала ему подарок. Торт был точной копией самолета, который она купила для него. Деньги она заработала, приняв участие в рекламе нового крема. К осени эта реклама появится во всех газетах.
– Вот! – Она радостно протянула ему ключи. Их было четыре, а брелок – четырехлистный клевер. – Ты сказал, что этим летом хочешь научиться летать. Самолет стоит в ангаре на Лонг-Айленде.
Скай схватил ее на руки и закружил вокруг себя.
– Мы полетим на Луну! – крикнул он. Он радовался, как ребенок, получивший первую большую игрушку. Подарок Гарден – это совсем не то, что купить самолет самому. Он поставил ее на ноги и тоже поцеловал четыре раза. – Боюсь, мой ангел, у меня похуже с воображением, – сказал он, доставая из кармана четыре коробочки и ставя их на стол. Гарден открыла их под восхищенные возгласы присутствующих дам. В коробочках лежали четыре браслета – из бриллиантов, сапфиров, рубинов и изумрудов, каждый в виде ленты одинаковых камней по четыре карата, квадратной огранки.
– Интересно, что они будут дарить друг другу на годовщину свадьбы? – шепнул один из гостей жене.
– Разумеется, триста шестьдесят пять жемчужин, – ответила та. – Ну и повезло же этой малышке!
Вечеринка была юбилейной и одновременно прощальной. Скоро все разъедутся из города – в Европу, Ньюпорт, Кейп Код, Адирондакские горы или на Лонг-Айленд. Соберутся они только к октябрю, когда, как уверяли Гарден, жизнь в Нью-Йорке особенно оживленная.
Вики уже перебралась в свой дом в Саутхемптоне. Скай и Гарден должны были присоединиться к ней через два дня.
А до этого они провели еще один вечер в городе. На следующий день Марк устроил ужин для небольшой компании – всего двенадцать человек – и пригласил всех на премьеру нового спектакля Гершвина – «Скандалы Джорджа Уайта». Гарден читала о премьерах, но никогда на них не была. Скай любил знать заранее, что спектакль имеет успех.
Премьера превзошла все ожидания Гарден. Конная полиция сдерживала напор толпы, пока к подъезду подъезжали лимузины и из них выходили мужчины в цилиндрах и изысканно одетые женщины, которые скрывались в подъезде театра «Глобус». Гарден увидела Лона Чейни и Лилиан Гиш, и ей показалось, что неподалеку промелькнул Рудольфо Валентино. Везде крутились фотографы – на улице, у подъезда, даже в холле. Не понимая, что делает, Гарден без устали улыбалась и даже приоткрыла накидку, демонстрируя свое платье.
После спектакля всей компанией отправились ужинать в ресторан «Пивоварня». Эта «Пивоварня» ценилась в основном не как ресторан, а как место, где можно раздобыть выпивку, но было очень модно после театра есть здесь немецкие колбаски с жареным картофелем. В заведении царила атмосфера добрососедства, его постоянно посещали ютящиеся в крошечных квартирках художники из домов напротив. Загадочно поблескивали темные воды Ист-Ривер, узкие переулки между домами выглядели заманчиво зловещими. Это была экзотика, так восхищавшая беспокойную, вечно ищущую нового молодежь Нью-Йорка. Простая пища тоже казалась им экзотикой.
Когда они покинули «Пивоварню», был всего час ночи. Слишком рано, чтобы идти домой, особенно в последнюю ночь в городе. Они дружески спорили, что делать дальше. Кто-то высунулся из окна, закричав, чтобы они немедленно заткнулись; в другом окне кто-то насвистывал «Вниз до Нового Орлеана».
– Гарлем, – одновременно сказали Марк и Скай.
Они уже бывали в Гарлеме, и Гарден там не понравилось. Эти темнокожие отличались от тех, вместе с которыми она выросла в Барони; каким-то непонятным образом они казались чернее, и она чувствовала себя посторонней, несмотря на их широкие улыбки и низкие поклоны.