Атланта, Джорджия
Когда у Пегги диагностировали болезнь Альцгеймера, Бад продал ветлечебницу, чтобы все свое время посвятить жене. Сколько мог, он сражался с ее недугом дома, но потом врач сказал, что пациентку нужно поместить в специализированный пансионат, где обеспечен круглосуточный уход. Бад и Руфи вскоре поняли, что за короткий срок найти достойное заведение почти невозможно.
К счастью, у Марты Ли имелись очень хорошие связи в пансионате «Вересковый лес», первоклассном учреждении «непрерывного ухода за престарелыми», которое размещалось в Атланте и располагало отличным отделением для страдающих деменцией. Очередь в него растянулась на три года, но Марте понадобилось сделать всего один телефонный звонок, и в тот же день место для супругов нашлось.
Быстрота, с какой действовала Марта, вовсе не свидетельствовала о ее человеколюбии. Она боялась, что Тредгуды переедут к дочери, а Колдуэлл-сёркл предназначался только для одной семьи. Мысль, что Пегги привезет с собой коллекцию керамических лягушек, приводила в ужас.
Перебравшись в пансионат, все дни с утра до вечера Бад проводил возле жены. Даже в конце, когда она уже не узнавала его, но по-прежнему была его Пегги, которую он еще мог держать за руку.
В последние четыре года Бад особо не задумывался о будущем. После смерти Пегги он понял, как трудно приспособиться к жизни без нее. С восемнадцати лет они, две половинки целого, никогда не расставались. В ветеринарной клинике Пегги занималась делопроизводством, и они, проводя вместе двадцать четыре часа в сутки, так сблизились, что почти стали единым существом.
После смерти матери Руфи упрашивала отца оставить пансионат и поселиться у нее. Но Бад счел это не лучшим вариантом.
– Папа, я вправду хочу, чтобы мы жили вместе, – сказала Руфи.
– Я знаю, милая, но не стоит создавать неприятности. Марта оказала любезность, устроив нас сюда. Если теперь я съеду, это будет выглядеть неблагодарностью. Мне здесь хорошо.
Вообще-то ему было совсем не хорошо. В душе он оставался сельским пареньком, привыкшим к простору и свежему воздуху. Теперь же он все время сидел в своей комнате, размышляя, как быть дальше.
Однажды Бад задремал перед телевизором и очнулся как раз ко времени укладываться в постель. Надев пижаму в синюю полоску, он пошел в ванную чистить зубы. Когда закончил процедуру и поставил щетку в стакан, он случайно взглянул в зеркало и отпрянул, увидев в нем какого-то незнакомого старика. Кто это, черт возьми? Уж точно не он сам. Бад скорчил рожу. Старик в зеркале ее повторил. Господи ты боже мой, когда же это все случилось?
Пегги вечно смотрелась в зеркало, почти всегда оставаясь недовольной собой. Подобно большинству мужчин, Бад не особо заботился тем, как выглядит. До сих пор. Ничего себе, прям обухом по голове.
Улегшись в кровать, он усмехнулся. Надо же, как его ошеломила собственная старость. В конце концов, ему почти восемьдесят четыре. А чего он ожидал? Живешь себе и думаешь, что старость тебя никогда не настигнет, а потом – раз, и она наступает. И что с этим делать? Размышляя, он понял, что ему в общем-то все равно, как он выглядит. Хотелось бы хорошего самочувствия на оставшееся время. Но с недавних пор тело не желало сотрудничать. Чего стоило просто подняться из кресла. Стали забываться имена, постоянно пропадали очки. Однако голова вполне соображала, ноги ходили, а значит, еще немного поскрипим.
Возникла мысль, что нужно поспешить с исполнением задуманного, уж лучше раньше, чем позже. Старый хрыч в зеркале уведомил, что времени терять нельзя. Надо это сделать, пока не поздно, и надеяться, что все получится.
Бад повернулся на бок, закрыл глаза и, как всегда перед сном, подумал о Пегги.
Папина дочка
Руфи заехала за отцом, который поджидал ее у ворот пансионата, и они отправились покупать его любимый кофе.
– Знаешь, дочка, в старости я жалею лишь об одном – о том, что я прискорбно не моторизован.
– Что-что?
– У меня нет машины. Если нужно куда-нибудь съездить, приходится вызывать такси или мириться с толчеей в пансионатском автобусе. Но вот сажусь я в такси, и тогда директор Меррис непременно высунется из своего кабинета и спросит, куда это я направляюсь и когда вернусь. Я себя чувствую девочкой-подростком.
Руфи рассмеялась.
– Так тебе и надо, папочка! Вспомни времена, когда ты поступал точно так же: быть дома к десяти!
– Но ведь ты и была подростком. Кстати, не воображай, будто я не знал, когда ты возвращалась позже установленного часа.
– Ты знал?
– Конечно. И не только это, но где ты и с кем.
– Неправда.
– Знал, знал.
– Откуда?
– Это секрет.
– Ладно. А ты знал, что иногда я вернусь еще до десяти, нарочно пошумлю, чтобы ты слышал, а потом улизну через черный ход?
– Когда это было? – удивился Бад.
– Ха-ха, у меня свои секреты.
– Это когда ты встречалась с тем придурком Хути Рейнольдсом?
Теперь удивилась Руфи.
– Откуда ты знаешь про Хути?
Бад посмотрел на нее.
– Такое трудно не заметить, если вся твоя тетрадка исписана этим именем, разрисована сердечками, да еще испещрена отпечатками губ. Я перепугался, когда во всю страницу ты написала «Миссис Хути Рейнольдс». Хорошо, что ты с ним порвала, иначе пришлось бы его убить.
Руфи улыбнулась.
– Бедный Хути. Симпатичный, но такой глупый, правда? Интересно, что было бы, если б я вышла за него?
– Ты бы не вышла. Уж я бы за этим присмотрел. Ты сделала прекрасный выбор. Лучше Брукса никого нет.
– Да, верно. Я по нему ужасно тоскую, пап.
– Я тебя понимаю, милая. И я тоскую по нашей маме.
Они купили кофе и поехали обратно в пансионат.
– Интересно, что стало с Хути, – сказала Руфи.
– Я слышал, он преуспел в спорте. Даже ездил на Олимпиаду.
– Да что ты? – удивилась Руфи. – Какой вид спорта?
– Ловля копья.
– Папа! Нет такого вида!
– Но ведь мог быть.
Три года назад Брукс умер от сердечного приступа, мгновенно. В то время дети, Каролина и Ричард, еще жили дома, и это помогло Руфи справиться с горем. Потом дочь вышла замуж и переехала в Вашингтон, сын со своей подружкой Дотси перебрался в Орегон, и в Атланте от всей семьи остался только отец. Не дай бог, с ним что-нибудь случится, как тогда жить? Руфи его обожала. Даже через столько лет он умел ее рассмешить.
Очевидное – невероятное
Марта Ли так и не признала Руфи членом семьи, но внуков это отнюдь не коснулось. Когда Каролина, а затем Ричард появлялись на свет, она, разодетая в пух и прах, вихрем летела в роддом и охотно принимала поздравления с обретением наследников.
Еще до их рождения Марта выбрала им имена, будущие школы и внеклассные занятия: балет для Каролины, теннис, гольф и плавание для Ричарда. По ее монаршему велению, все воскресные и праздничные обеды надлежало проводить в клубе, где представление семейства приятельницам выглядело так: «Вы, конечно, знаете моего сына Брукса, это моя прелестная внучка Каролина, это мой чудесный внук Ричард, а это… жена Брукса».
Ради мужа и детей Руфи изо всех сил старалась держаться со свекровью учтиво, но это становилось все труднее. А затем подоспела дочкина свадьба.
Как мать невесты, Руфи намеревалась заняться приготовлениями к торжеству. Но Марта, по обычаю, все взяла в свои руки. В первый же день, когда Руфи и Каролина только начали обсуждать детали, она, войдя в комнату, заявила:
– Разумеется, мы обратимся к моим поставщикам провизии, а застолье устроим у меня, ваш двор слишком мал. Я договорюсь с оркестром и насчет проката тентов.
– Но… – только и успела сказать Руфи, ибо ей не дали закончить:
– Я уже решила, кто изготовит приглашения. Не знаю, Каролина, какую вы с Брайаном наметили дату, но только не в июне. Этот месяц ужасно загружен. Я позвоню в церковь Всех святых и условлюсь о венчанье в конце мая.
Когда дело дошло до выбора цветовой гаммы свадебного оформления, Каролина сказала, что надо бы узнать мнение бабушки и лишь потом принимать решение.
День свадьбы приближался, и Руфи, вконец расстроенная своим полным неучастием в подготовке, взмолилась:
– Милая, я же твоя мать, позволь мне хоть что-нибудь сделать!
– Мам, ну чего ты суетишься? Бабушка все сделает. Тебе останется лишь пожаловать на свадьбу и хорошо выглядеть. Бабушка заказала шикарный торт, я видела фото. Умереть и не встать, сама убедишься. После обеда мы с ней поедем за подвенечным платьем. Бабушка говорит, нужно тщательно выбрать цвет. Себе она хочет что-нибудь эффектное, но не броское. Яркие цвета отвлекают внимание от невесты. Она подумывает о чем-нибудь бледно-лиловом или нежно-розовом и кремовых туфлях-лодочках. Разумеется, ничего белого.
Бесполезно. Руфи поняла, что на свадьбе дочери будет лишь еще одной гостьей.
На венчанье она была в светло-бежевом платье. А Марта, верная себе, пренебрегла собственными наставлениями, явившись в лимонно-желтом наряде из полупрозрачного шелка и огромной шляпе того же цвета. Ведь в жизни все существует для нее, не правда ли?
Руфи была вынуждена признать: ее отчаянные надежды, что когда-нибудь ситуация изменится, не оправдались. Уже в пять лет Каролина, если была чем-то недовольна, собирала свой рюкзачок и уходила к бабушке. Марта, конечно, была на седьмом небе. Руфи всякий раз приходилось с боем возвращать дочь домой.
– Ребенок должен жить дома, Марта.
– Между прочим, она моя внучка.
– Не спорю, но девочка должна понять, что не может всегда поступать по-своему.