Приземлившись в Атланте, отец с дочерью прошли на парковку, где Руфи оставила свою машину.
– Может, все-таки поедешь ко мне? – спросила Руфи. – Ты не обязан против воли возвращаться в пансионат.
– Нет-нет, милая, – покачал головой Бад. – Я не хочу огорчать твою свекровь. И потом, я уже привык к тамошней жизни. Вот сейчас вернусь и приму свое лекарство. Хотя, наверное, еще надо извиниться перед Меррисом.
– Хорошая мысль, раз уж ты собираешься там остаться.
С бутоньеркой в петлице и наклеенной улыбкой на лице директор поджидал их у парадных дверей.
– А вот и наш гулена! С благополучным возвращением, мистер Тредгуд!
– Спасибо. Знаете, я… э-э… прошу прощения за этот маленький казус… похоже, я…
К счастью, в холле появилась симпатизирующая Баду замдиректора Хэтти.
– О, мистер Тредгуд! Говорят, вы прокатились на поезде, и я хочу получить подробный отчет о вашем путешествии. Идемте, ваша комната уже готова.
Руфи не спешила уезжать, желая удостовериться, что с отцом все хорошо. Видимо, так оно и было, потому что Бад, обернувшись, помахал ей рукой и улыбнулся.
Теперь она могла ехать домой. Подрулив к большим чугунным воротам, Руфи потыкала пальцем в кодовый замок и вкатила на территорию Колдуэллов. Уезжала она с одной сумочкой, а вернулась с одолженным у Эвелин чемоданом, набитым косметикой «Мэри Кэй» и купленной в Бирмингеме одеждой.
Руфи шла к своему дому, когда парадная дверь особняка распахнулась, явив на пороге Марту Ли. Она ожгла взглядом невестку и захлопнула дверь.
Едва Руфи ступила в гостиную, как зазвонил телефон.
– Значит, вернулась наконец-то, – не поздоровавшись, сказала Марта.
– Да, получилось немного дольше, чем я рассчитывала.
– А что твой отец? Он-то вернулся?
– Да, я завезла его в пансионат.
– Надеюсь, ты понимаешь, что его возмутительный поступок ошеломил не только меня, но и весь персонал?
Руфи прикрыла глаза и тихонько вздохнула.
– Да. Конечно, понимаю. Папа просил извиниться перед вами, он обещает, что такого больше не повторится.
– Будем надеяться. Между прочим, когда ты вот так вылетела из дома, никому не сказав ни слова, ты оставила включенной плиту. Если б Рамон не пришел проверять оборудование, ты бы все здесь сожгла дотла.
– Ой, я не знала. Простите меня. – Руфи положила трубку и сказала себе: – Добро пожаловать домой.
Она не успела дойти до лестницы, как телефон снова затренькал.
– На твоем месте я бы прямо сейчас позвонила Каролине и сообщила ей о своем возвращении. Она чрезвычайно расстроена выходкой деда.
– Хорошо, так и сделаю, спасибо.
Позвоню, решила Руфи, но не сейчас. А то придется выслушать еще одну лекцию. Каролина и Марта – два сапога пара.
Джесси Рэй Скроггинс
Джесси Рэй Скроггинс неизменно был в числе ребятни Полустанка, которую по субботам Иджи усаживала в свою машину и везла в кино. Неисправимый бузотер, он вечно что-нибудь отчебучит (затеет драку на заднем сиденье машины, в кинотеатре обстреляет попкорном зрителей), но Иджи его любила.
Быть сыном проповедника – нелегкая доля, особенно в маленьком городе. И она тяжела вдвойне, если ты дитя преподобного Роберта А. Скроггинса, священника местной баптистской церкви, а в приходской школе, что при церкви, юношам мозолит глаза лозунг над классной доской: «Мы не пьем, не курим, не танцуем и не якшаемся с теми, кто этим грешен».
Из материнского чрева Джесси Рэй выбрался, извиваясь, как червяк, и с тех пор не прекращал егозить. Казалось, в нем переизбыток энергии. Он не умел ходить спокойно, мог только мчаться. Когда ему было пять лет, едва он проснется, бедная матушка срочным порядком выпускала его во двор, чтобы не переломал все в доме. Старший брат его, Бобби Скроггинс, не раз попадал в неприятности, перебрав спиртного, однако выправился и стал успешным юристом. С Джесси Рэем вышла другая история.
В десять лет он впервые отведал спиртное, которым его угостил Смоки Лоунсом, приятель Иджи, частенько ошивавшийся в кафе. И ему понравилось. Не вкус, но возникшее состояние. И чем чаще он пил, тем больше оно нравилось. К восемнадцати годам Джесси разбил три машины и неоднократно попадал под арест.
Всякий раз он звонил Иджи, и та его вызволяла. Лишь к ней он мог обратиться, зная, что избежит доноса отцу.
Потом он пошел в армию, и преподобный Скроггинс надеялся, что там из него сделают человека. Но вот он вернулся из Вьетнама, где насмотрелся на гибель товарищей, и все стало только хуже. Как ни старался, он не мог бросить пить. Джесси понимал, что теряет родителей, жену, друзей и вообще всех, но, видимо, в глубине души просто не хотел жить.
Он уже махнул рукой на себя, но однажды ночью, пребывая в хмельном отупении, позвонил во Флориду и, проговорив с Иджи почти два часа, сообщил ей о планах покончить с собой. Из всего разговора он запомнил лишь ее последнюю фразу: «Утри сопли, засранец, и мигом дуй сюда».
Отец его уже испробовал все средства. Оставалась крохотная надежда на Иджи. Больше с ним не справится никто. На другой день преподобный Скроггинс отвез сына во Флориду и, высадив из машины, тотчас уехал. Джесси немного очухался уже на собрании анонимных алкоголиков, где по бокам от него сидели Иджи и Джулиан.
Потребовалось время. Случались срывы. Но понемногу он начал ладить с собою. Сколько себя помнил, ему всегда было неуютно в собственной шкуре. И лишь бутылка давала хоть какое-то облегчение. Видимо, потому-то, думал он, вино и называется вином, что избавляет от чувства вины, одаривая душевным равновесием.
Через полгода Иджи отправила его, трезвого, здорового и загоревшего на апельсиновых плантациях, обратно к жене и детям совершенно другим человеком.
Джесси открыл для себя, что трезвая жизнь прекрасна, хотя и в ней присутствует боль, особенно когда удаляешь с груди татуировку «судьба сука». Однако несравнимо больнее было от того, что он так и не успел покаяться перед умершим отцом за все причиненные ему горести. Надеясь в остаток жизни сделать что-нибудь доброе, Джесси принял сан и стал священником бирмингемской церкви, в которой раньше служил отец. Родитель его был непоколебимым баптистом, но сам он тяготел к направлению, объединяющему все религии.
Поначалу старые прихожане приняли Джесси в штыки. Они не забыли его скверного поведения и были недовольны непринужденной манерой, в какой он читал проповеди. Однако, приложив толику усилий, Джесси набрал изрядно библейских цитат, которые вернули паству в лоно церкви.
Вскоре прошел слух о его прекрасных вдохновенных проповедях, и в маленькой церкви уже не хватало свободных мест. Дабы утолить духовную жажду всех желающих, заутрени назначались на восемь, девять и одиннадцать часов.
Когда закрылся большой супермаркет «Пигли-Вигли», Джесси не упустил свой шанс и быстренько арендовал освободившееся помещение. За три года он создал мегацерковь, вмещавшую свыше пяти тысяч человек. Его воскресные проповеди стали так популярны, что их транслировали по местному телевидению сразу после музыкального шоу «Деревенский парень Эдди».
В своей тарелке
Опал Баттс позвонила своей давней подруге Глэдис Килгор, ныне проживавшей в Теннесси, и они обменялись последними новостями о прежних обитателях Полустанка. Глэдис не верила своим ушам.
– Джесси Рэй Скроггинс – проповедник? Да мой Грейди раз двадцать его арестовывал. Ты меня разыгрываешь.
– Вовсе нет. После смерти преподобного Скроггинса он выправил себе что-то вроде церковной лицензии и принял папашину паству. Сперва народ, помня его преступное прошлое, отнесся к нему настороженно, и начинал он трудно, но со временем обзавелся кучей сторонников. Люди повалили валом, всем мест не хватало. Сейчас он проповедует в бывшем супермаркете «Пигли-Вигли», это рядом со мной.
– Да ладно!
– Ей-богу. Я хожу туда каждое воскресенье. Маленько странно молиться там, где раньше покупала продукты, но проповедник он отменный. Так все разложит по полочкам, что всегда уйдешь в хорошем настроении.
Повесив трубку, Глэдис все еще не могла оправиться от изумления. Джесси Рэй Скроггинс проповедует в супермаркете! Видимо, это правда. Такое нарочно не придумаешь.
После Флориды Джесси Рэй Скроггинс не выпил ни капли, жизнь его в корне изменилась. Он получил свою церковь, вновь обрел жену и детей, все было прекрасно. Но, говорят, сколько бы ни воздерживался бывший пьяница, всегда есть риск сорваться.
Однажды вечером Джесси Рэй оказался в близлежащем баре и вдруг понял, что он пьян. Надо поскорее двигать домой, сообразил Джесси. С трудом отыскав ключи, он, качаясь, добрался до своей машины. Уже совсем рядом с домом Джесси, хоть и пьяный, почувствовал, как машину слегка подбросило. Видимо, на скорости преодолел искусственную неровность.
Утром к нему пришли полицейские, и он был арестован за наезд и бегство с места происшествия. Искусственная неровность оказалась десятилетним мальчиком, которого он сбил насмерть. Когда закованного в наручники Джесси вели к патрульной машине, он во все горло крикнул жене:
– Спаси! Помоги!
Дернувшись, Джесси проснулся весь в холодном поту, сердце его колотилось бешено. Хватая ртом воздух, он резко сел и лишь тогда понял, что это был сон.
– Это сон, просто сон, – безостановочно бормотал Джесси. – Я не пью! Слава тебе, Господи! Спасибо тебе, Иджи!
Отбросив одеяло, он соскочил с кровати и бегом кинулся на кухню, где стиснул жену в объятьях. Он не напился. Он не переехал мальчика. Его не посадят в тюрьму.
Эвелин и Руфи
Часто люди говорят: «Будем на связи», и на том дело заканчивается. С Эвелин и Руфи все было иначе. После первого короткого знакомства они почти каждый день перезванивались и болтали. Несколько раз на выходные Руфи ездила в Бирмингем, а Эвелин приезжала в Пайн-Маунтин, что недалеко от Атланты, и они вместе обедали. Дружба их крепла, и теперь они делились друг с другом всем без утайки.