– В этом я тебе помогу, я прекрасно помню, где что было, – оживился Бад. – Пианино стояло вон в том углу, оленья башка висела над стойкой.
– Похоже, Руфи, у тебя появился творческий помощник, – засмеялась Эвелин.
Перед уходом Баду показали старые фотографии. Разглядывая их, он воскликнул:
– Господи, это же Честер! Я про него и думать забыл!
– Мы прямо все извелись, кто такой Честер?
– Мой приятель, – рассмеялся Бад. – Мы были друзьями по переписке.
Руфи покачала головой.
– Только у тебя, папочка, деревянная кукла может быть другом по переписке.
Они прошли на кладбище, навестили могилы Иджи, Руфи и Нинни. Потом Бада провели по городу, показали ему дома, ожидавшие восстановления. Последний из них, весь в хлопьях отшелушившейся краски, выглядел плачевно. Увидев его, Бад ахнул.
– Бог ты мой! Это же дом тети Нинни и дяди Клео! О господи! Здесь я провел уйму времени. Вот тут, на веранде, тетя Нинни читала нам, малышам, комиксы.
Они взошли на крыльцо, и Руфи сказала:
– Папа, подожди. Прежде чем ты войдешь в дом, я должна тебе кое-что отдать. – Она вручила ему ключ от двери. – Прими поздравление от нас обеих.
Бад переводил взгляд с ключа на Руфи.
– Я не понимаю.
– Дом твой. Подарок тебе на день рождения.
– Как это? – Бад посмотрел на Эвелин.
– Все верно. Мы приведем его в божеский вид для вас и, разумеется, Вергилия.
Бад был оглушен.
– То есть я могу распрощаться с пансионатом?
– Конечно, папа. Вот твой дом, если ты согласен. Какие мысли?
– Никаких… сейчас меня хватит инфаркт…
– Тогда скорее соглашайтесь, – сказала Эвелин. – Принимаете подарок?
– А то! Когда можно въезжать?
– Как только, так сразу, но сначала сделаем ремонт.
– Я прям как во сне. Руфи, когда я смогу сказать «до свиданья» Меррису?
– Точную дату не назову, но рабочих поторопим.
– Господи боже мой, я не надеялся снова увидеть Полустанок, а теперь буду здесь жить! – Бад вздохнул, глаза его набрякли слезами. – Девочки, это, наверное, лучший подарок за всю мою жизнь.
Руфи понимала, что предстоит огромная работа, но отец буквально светился, и это все окупало. Он никогда не жаловался, однако его сегодняшний отклик показал, насколько ему плохо в пансионате. Руфи давно не видела отца таким взволнованным. Слава богу, что появилась возможность вернуть его к родным пенатам. Пусть его последние годы пройдут в радости.
В последующие дни Эвелин и Руфи состязались в идеях по переоборудованию старого дома. Он обретал не только свой первозданный облик, но еще новейшую сидячую ванну с дверцей и пандус для кресла-каталки, если вдруг в нем возникнет нужда. На тот же случай проектировщик предусмотрел дополнительную комнату для сиделки. Бад звонил почти каждый день, выспрашивая последние новости. Руфи сама изнывала от нетерпения переселить его в новый дом. Но тут произошло нечто неожиданное.
Переезд мог не состояться вообще.
Очень плохие новости
С некоторой затяжкой, но все разрешения на проведение работ были получены, и стройка наконец-то могла на всех парах рвануть вперед. Нынче готовились приступить к реставрации кафе. На чердаке бригада рабочих выискивала дефекты несущих конструкций, высвечивая фонариками стропила, и тут вдруг прораб велел им спуститься.
– Собирайте инструменты, ребята, и валяйте домой. На сегодня все.
Джим Кардер, владелец компании, нанятой для строительства дорог, все еще ждал разрешения начать работы и наконец сам отправился в окружное управление, чтобы выяснить причину столь долгой задержки. В отделе дорожных работ его усадили за стол и, расстелив перед ним план местности, сообщили плохую новость.
– Джим, ваши дороги и канализационные сети идут прямехонько через частную территорию, – сказал инспектор. – Сожалею, но я не могу выдать вам разрешение на строительство.
– Что? Разве миссис Коуч не выкупила всю землю?
– Почти всю. Но вот здесь, – служащий показал на пятачок между владениями Эвелин и автострадой, – есть принадлежащий иному лицу участок в двадцать акров, через который проложены все ваши коммуникации.
– Дело не только в них, – сказал Джим, – весь проект зависит от выезда к автостраде. Миссис Коуч планирует строительство жилья и коммерческих заведений. Без выхода к магистрали город заперт. Мы должны получить право проезда по этому участку.
– Я все понимаю, Джим, но могу лишь выдать вам копию документа, попробуйте договориться с хозяином. Может, он продаст вам землю или дарует право пользования. Но до той поры у меня связаны руки. Извините.
– О черт! Эвелин уже угрохала кучу денег на очистку территории и чертежи. Что ж вы раньше-то молчали?
– Мы сами обо всем узнали день-два назад. Мой помощник разбирался со старой схемой канализации и обратил внимание на имя владельца участка. Я отправил его в городской архив проверить, нет ли какой ошибки. В архиве волынили, но потом ответили, мол, все правильно. Имеется документ от 3 ноября 1932 года о том, что данный земельный участок выведен из владения семейства Джонсон и передан мистеру Арвелу Лиггету из Пелл-Сити, Алабама. Вот копия сделки.
Джим прочел бумагу.
– Все это законно?
– Боюсь, что так. Документ нотариально заверен и подписан свидетелем мисс Эвой Бейтс.
– Кто такой этот Арвел Лиггет, черт бы его побрал? Тридцать второй год! Да хмырь давно уж в могиле!
После трехнедельных изысканий в архиве выяснилось, что Арвел Лиггет и впрямь давным-давно умер, не оставив завещания. Однако сорок два его родственника многие годы сражались не на жизнь, а на смерть за наследование земельных участков, включая тот самый возле Полустанка. Переговоры о покупке или праве проезда вести было не с кем.
Эвелин и Руфи были смяты обрушившейся на них новостью. Джим сказал, что единственный выход – отложить проект и ждать исхода тяжбы, но в голосе его не слышалось оптимизма. С такой уймой исков дело о наследстве могло растянуться на десятилетия. И никто не гарантировал, что наконец-то узаконенный наследник согласится на сделку.
Эвелин понимала, что без выхода к автостраде вся ее затея – деньги на ветер. Поговорив с Руфи, она свернула работы.
– Прости меня, – сказала она. – Я перед тобой виновата, затащила тебя в эту кутерьму.
– Глупости, Эвелин. Ты ни в чем не виновата.
– Я чувствую себя ужасно, ты же продала дом… Конечно, я подумаю над каким-нибудь другим проектом…
– Я все понимаю, вот только болит душа за папу. Он так воодушевился, мечтая вернуться домой. Боюсь, он не переживет крушения надежд. По правде, я огорчаюсь и за себя тоже. Наверное, это покажется глупым, но после всего, что я узнала о тете Иджи, я себя ощутила… как бы ее наследницей, что ли… новой Иджи Тредгуд… Словно она передала мне эстафету.
– Я тебя понимаю.
– Мы с ней встретились всего один раз, во Флориде. Я была совсем ребенком.
– Да? Ты не рассказывала.
– Это было так давно, я мало что помню. Но она мне очень понравилась. Вот это я помню хорошо.
Дот Уимс
Дорогие друзья,
Вы, наверное, уже знаете, что в июне я схоронила Уилбура. Я благодарна судьбе за все наши совместные годы, но порой очень больно быть живым человеком. Я знаю, я не одна такая. Многие из нас потеряли своих любимых. Видимо, это цена, которую платишь за долгую жизнь. Теряешь не просто близкого человека, но того, с кем тебя связывает множество особых воспоминаний, вдруг ставших только твоими. Вот почему вдвойне важно, чтобы мы сохранили наши связи. Теперь, кроме вас, моих земляков по Полустанку, мне уже некого спросить «а помнишь, как?..». Я часто думаю, куда деваются воспоминания после нашей смерти. Они так и витают в эфире или погибают вместе с нами? Если второе, представьте миллиарды прекрасных воспоминаний, бесследно сгинувших.
Без Уилбура меня ждет грустное Рождество. Я надеюсь, вы меня понимаете и простите краткость моего нынешнего послания.
Дот Уимс
Небольшая добавка.
Знаете, нынче я решила вообще не справлять Рождество, и тут вдруг случилось чудо. Но сперва надо рассказать о летнем происшествии.
Мы с Уилбуром пошли в ювелирный магазин за новым стеклом для его древних карманных часов. Пока муж разговаривал с хозяином, ко мне подошла миленькая продавщица и спросила, не желаю ли я взглянуть на золотые сережки с жемчугом, которые они только что получили. Ради смеха, я взяла и примерила их. Сережки были просто прелесть, и я спросила, сколько они стоят. Услышав цену, я едва не окочурилась и тотчас вернула серьги обратно, благодарим покорно.
И вот что было дальше.
Сама не знаю, почему так долго канителилась, но вчера наконец решила разобрать вещи Уилбура, чтобы кое-что отдать Армии спасения. И вот, роясь в комодном ящике, в одном носке я вдруг обнаружила черную бархатную коробочку. Открыла ее, а там, представьте себе, те самые золотые серьги с жемчугом и записка: «Веселого Рождества! Люблю тебя, Уилбур».
Я позвонила в ювелирный магазин, и мне рассказали, что Уилбур с продавщицей специально подстроили ту примерку. Муж хотел удостовериться, что сережки мне понравятся. Надо ли говорить, как они мне дороги. Не потому, что они красивые, этого не отнять, но главное – это подарок от Уилбура.
Веселого Рождества!
Разбитое сердце
Руфи не хотела сообщать скверную новость по телефону и, вернувшись в Атланту, пригласила отца на обед. Она подъехала к пансионату, где, как назло, столкнулась с мистером Меррисом.