— А надо? — усомнился пациент, блаженствующий с закрытыми глазами. — Меня так не купали с детства.
Она поднялась и, вытащив склянку из шкафа, поставила подле ванны.
— Узнаете семейный рецепт? Это шампунь?
— Зелье, которое пахнет как солнечный свет в бутылке?
— Да, то самое, — она с сожалением перестала принюхиваться. — Какие здесь ингредиенты?
— Большой секрет, — сказал Уильям. — Ни один мужчина из нашей семьи не заглядывал в книгу Бет. Книга передается от одной женщины к другой, из поколения в поколение, и ни одному мужчине не дозволено увидеть ее. Думаю, женщины боятся, что мы уличим их в использовании черной магии, что бы завлечь нас.
— Судя по запаху, это райское снадобье, — Фэйт вылила немножко на ладонь и начала мылить многострадальную голову. Волосы сбились в колтуны, она чувствовала корки на коже. Наверное, из-за вшей.
— У тебя руки богини, — прошептал он, смеживая веки. — Ты спустилась с горы Олимп, чтобы осиять ничтожных людишек?
— Вы всегда такой златоуст?
— Достаточно часто, чтобы многажды попадать в неприятности, — посетовал Уильям.
На полу стояло ведро с теплой воды и Фэйт сполоснуть промытую голову.
Пациент отмокал в ванне уже около часа, и Фэйт решила, что этого вполне достаточно, но Томас еще не вернулся с чистой водой.
— Существует какая-то причина, по которой вы не хотите рассказывать о вашей болезни? — спросила она. — Это из-за посещения заведений, где вам не следовало бывать? — Если у него венерологическое заболевание, никакое купание не вылечит Уильяма.
— Однажды я сломал ногу, — начал он.
Фэйт услышала шум возвращающегося Томаса.
— Что случилось потом?
— Мою ногу обработали, но началась лихорадка, которая никак не проходила, — он пожал плечами.
— Не понимаю. Ясно, что вы не умерли от лихорадки, так что же случилось?
— Я так и не смог выздороветь. Доктор Галахер сделал все возможное. Он изолировал меня в доме племянника, когда я был на краю смерти, и нашел отменную сиделку, но я не поправился. Почти месяц провалялся в беспамятстве, а когда очнулся, то был уже в таком состоянии, в каком ты меня видишь.
Томас вошел в оранжерею с двумя ведрами горячей воды. Фэйт велела ему держать Уильяма вертикально, чтобы она смогла потереть спину. Томас, вытянув руки, осторожно поддерживал хозяина, чтобы своими шершавыми ладонями не навредить язвам на коже. Фэйт помыла мужчину, обвисшего на руках Томаса, и ополоснула теплой водой из ковша.
Затем Уильяма бережно повернули, чтобы повторить процедуру спереди.
Недужный наконец избавился ото всей грязи, Томас придержал его, пока Фэйт аккуратно натягивала чистую ночную рубашку через голову.
— Прошу тебя, пощади, — прошептал Уильям. — Я должен поспать сейчас. Все силы размокли и стекли.
— Еще рано, — сказала Фэйт. — Сперва вы покушаете.
— Я не могу, — простонал он, когда Томас понес его к кровати и осторожно усадил на чистую простыню и подложив пуховую подушку.
— Нет, вы справитесь, — настаивала Фэйт. — Вы поедите, и я позволю вам поспать.
— Мои зубы, — начал было Уильям.
— Я собираюсь поработать над ними, когда они окрепнут достаточно, чтобы выдержать чистку. Ну а пока выпейте это.
Фэйт посмотрела на Томаса и увидела, что тот улыбается. Очевидно, он тоже перепугался из-за скелетоподобия Уильяма, и явно радовался, что господина заставляют кушать. Томас наполнил ведра грязной водой из ванны и понес выливать.
К тому времени, как ванна была опустошена, вычищена и прислонена к стене, Фэйт умудрилась запихать в больного почти целый стакан лимонада и полчаши шпинатного супа-пюре. Когда она закончила, он так устал, что едва не терял сознание. Но она понимала, что все сделанное ему во благо.
Наконец Уильям уснул, его голова откинулась в сторону в изнеможении.
— Хорошо, — одобрил Томас. — Так и надо.
Томас явно не был одарен талантом к риторике, но его любовь к Уильяму была несомненной. Его похвала позволила Фэйт почувствовать себя как никогда правой и полезной.
— Спасибо, — ответила она. — Вы посидите с ним, пока я займусь другими делами?
— Да, посижу, — кивнул Томас и опустился на стул, доставленный на последней повозке.
Глава 18
— Доброе утро, — приветствовала Фэйт Уильяма, когда он наконец проснулся. Больной проспал около восемнадцати часов. Наверное, поза, в которой он отдыхал, озадачила его. Он лежал на животе, ночная рубашка задрана до самой шеи так, что вся спина была обнажена. Фэйт протирала раны целительной травяной мазью, пока пациент был в забытьи.
Солнечный свет струился через остекление над головой, так что помещение приятно нагрелось. Накануне, пока Уильям дремал, Фэйт собрала необходимые ингредиенты и нарезала лечебные растения, а затем всю ночь готовила снадобья для Уильяма. Томас соорудил на полу лежбище для себя и тихонько похрапывал, пока она работала. Фэйт улеглась, когда стемнело настолько, что уже было не разглядеть, что она делает.
При первых лучах солнца, она продолжила свои занятия, и к середине утра уже имела, чем обрабатывать раны на теле Уильяма. Томас отправился в главный дом и вернулся оттуда с коробом еды и множеством вещей, которые, по мнению Фэйт, могли понадобиться. Добытчик с торжественной улыбкой предъявил ящичек апельсинов. В нем была записка от Эми, написанная на неровной бумаге, должно быть, гусиным пером. Еще одно предназначение гусей, подумала Фэйт.
Тристан отправился вчера в Саутгемптон так быстро, как только мог. Он мчался всю ночь, купил апельсины и сразу же вернулся. Бессонная ночь. Я же говорила, что Уильям очень любим. Что бы тебе не потребовалось, скажи Томасу. Если это возможно достать, мы сделаем это.
Фэйт прочитала записку Томасу, и слуга улыбнулся.
— Ага, он очень любим.
Она хотела воскликнуть «Тогда какого черта ему позволили гнить в постели?». Но она промолчала и, сев за стол, доставленный вместе с Уильямом, позавтракала.
Фэйт не могла не восхититься переменам, происшедшими в старой оранжерее. Предметы обихода на взгляд Фэйт были просто изумительны. Никакой пластмассы, никакой штамповки, только уникальные изделия, кропотливо изготовленные вручную. Травы, которые она разместила по всей комнате, божественно пахли. Она не забыла развесить веточки полыни по дверным проемам, чтобы отпугнуть насекомых.
Вчера она хотела попросить мужчин срубить засохшую виноградную лозу, но, повинуясь импульсу, полила ее. Виноград рос из умно сконструированного вазона, в котором, если полить с одного конца, вода растекалась по всей корневой системе. Время покажет, сохранилась ли жизнь в растении. Комната была заполнена паром от отвара в котелке, который она вскипятила на костре, разведенном для нее снаружи Томасом. На полке шкафа толпились объемистые мраморные ступки с пестиками.
Закончив совместный с Томасом завтрак, она попросила мужчину перевернуть Уильяма на живот, чтобы обработать раны.
Фэйт осторожно подняла ночную рубашку спящего Уильяма и начала обрабатывать изъязвленную спину мазью из черноголовки[29] и мыльнянки[30]. Такой же смесью она обрабатывала Эдди, когда бандажи оставляли на его теле пролежни.
Уильям ничуть не смутился своей наготы и прикосновений Фэйт.
— Ах, наконец-то, — он проснулся, почувствовав теплые руки на своей коже. Солнечный свет освещал помещение через листву деревьев. — Наконец-то я умер и попал на небеса.
Томас расхохотался.
— Дражайший Томас, — ухмыльнулся Уильям. — Он всегда смеется над моими шутками.
— Не думаю, что ваша смерть подходящий повод для смеха, — нахмурилась Фэйт.
— Я никогда не хотел умирать, — признался пациент. — Просто мне казалось, что таков божественный план.
— Ладно, — смягчилась Фэйт, — ваша взяла. Извините… — Он вздрогнул, когда она тронула наиболее болезненную рану. Теперь, когда вымытый Уильям был распростерт под солнечным светом, целительница разглядела повреждения в полном объеме. Она не знала, с чего началась эта болезнь, и без современного доктора и оборудования никогда не узнает. Но совершенно точно, что теперешняя проблема прежде всего в недостатке ухода и неправильном питании.
Покрыв спину мазью, она опустила обратно его ночную рубашку. Уильям попросил Томаса вытащить его на воздух, и Фэйт обрадовалась. Наконец-то у страдальца появилась энергия, чтобы пожелать покинуть кровать.
Оставшись одна, Фэйт взглянула на себя в зеркало, присланное Эми, и привела в порядок волосы. Она стянула их назад, но не слишком туго. Эми не забыла и чистое платье. Прошлой ночью Фейт смогла обтереться влажной губкой, а сегодня надеялась испробовать шампунь Бет на своих волосах.
— Голодны? — спросила Фэйт, когда Томас вернул больного в комнату.
— Да, — недоверчиво протянул Уильям, словно это было самое странное чувство, из испытанных им. Он вздрогнул когда, Томас укладывал его в постель, затем с утомленным видом откинулся на подушку. Но на истощенном лице появились краски.
Во-первых, свежевыжатый апельсиновый сок, приготовленный утром. Фэйт заставила Уильяма выпить все до капли. Из настоящего поильника для лежачих больных. Ручная ковка и ручная гравировка, восемнадцатый век, думала поклонница антиквариата, разглядывая прелестную вещицу.
Томас вышел наружу с небольшой кастрюлькой с маленькой ручкой и с кусочком вручную сбитого масла и приготовил яйцо, снесенное этим же утром. Фэйт порезала хлеб, все еще хранящий тепло печи и размяла его в яйце для Уильяма, щадя его слабые зубы. Он пока не мог разжевать пищу, но мог разжижать ее во рту.
С каждой ложкой он закрывал глаза и предавался вкусовому восприятию. Наблюдать, как он ест, стало для нее новым почти чувственным опытом. Уильям выглядел худым и изможденным, но она разглядела в нем мужчину, каким он когда-то был.
— Томас может вас побрить? — поинтересовалась она.