— Вот тут я с вами полностью согласна, — сказала мисс Эллисон. — Колледж в таких вопросах должен стоять на первом месте.
— Он всегда должен стоять на первом месте. Миссис Гудвин следует это понять и уйти со своего поста, если она не может должным образом выполнять свои обязанности. — Мисс Гильярд встала. — Может, это и неплохо, что она не приехала, пусть и не приезжает. Между прочим, в ее отсутствие у нас не было никаких неприятностей с анонимными письмами и прочими выкрутасами.
Мисс Гильярд поставила на стол кофейную чашку и вышла из комнаты. В воздухе повисло ощущение неловкости.
— Ну и ну! — сказала декан.
— Что-то тут не так, — напрямую заявила мисс Эдвардс.
— Сколько раздражения, — сказала мисс Лидгейт. — Очень жаль, что она не вышла замуж.
Мисс Лидгейт обладала способностью облекать в простые слова, ясные и ребенку, то, что другие не решались сказать вслух или говорили обиняками.
— Ее супруга можно было бы только пожалеть, — заметила мисс Шоу. — Но, может быть, я излишне беспокоюсь о мужской половине человечества. Теперь уж и рот открыть страшно.
— Бедная миссис Гудвин! — воскликнула казначей. — Вот уж кто не заслужил.
Она встала и сердито вышла из комнаты. За ней последовала мисс Лидгейт. Мисс Чилперик, все это время молчавшая и глядевшая на спорящих с испугом, пробормотала, что ей пора вернуться к работе. Профессорская опустела, и Гарриет осталась наедине с деканом.
— У мисс Лидгейт устрашающая манера бить не в бровь, а в глаз, — сказала мисс Мартин. — Потому что ведь более вероятно…
— Гораздо более вероятно, — согласилась Гарриет.
С мистером Дженкином, молодым приятным доном, Гарриет познакомилась в прошлом триместре в северном Оксфорде — на том самом приеме, после которого состоялась ее ночная встреча с мистером Реджинальдом Помфретом. Он преподавал и жил в Модлине и был одним из помощников проктора. Гарриет сказала что-то про Майское утро[171] и выразила желание подняться на башню, он обещал прислать ей билет. Благодаря цепкой памяти и привычке к точным наукам он не забыл своего обещания, и билет был доставлен.
Никто из Шрусбери не собирался идти, большинству донов уже доводилось подниматься на Модлин-тауэр в Майское утро. Мисс де Вайн никогда там не была, но, хотя ей предложили билет, она сказала, что ее сердце не выдержит подъема. Некоторые студенты тоже получили приглашения, но среди них не было тех, кого знала Гарриет. Поэтому она отправилась одна, перед рассветом, договорившись после встретиться с мисс Эдвардс и покататься на лодке по Айсису, чтобы нагулять аппетит для завтрака на реке.
Хористы пели гимн. Взошло солнце — красное и сердитое, оно бросало неяркий отсвет на крыши и шпили пробуждающегося города. Гарриет облокотилась на парапет, глядя сверху на щемящую красоту изгиба Хай-стрит, еще не потревоженной в этот ранний час ревом машин. Под ее ногами башня начала подрагивать в такт ударам колокола. Маленькая группка велосипедистов и пешеходов, собравшаяся внизу, стала рассеиваться. Подошел мистер Дженкин, сказал несколько любезных слов, извинился, что должен бежать — они с приятелем договорились искупаться на Пасторской усладе, но Гарриет торопиться не обязательно — она ведь сможет сама спуститься?
Гарриет рассмеялась и поблагодарила его, он направился к лестнице. Она перешла на восточную сторону башни. Отсюда видны были река и Модлин-бридж, возле которого теснились плоскодонки и каноэ. Она различила плотную фигуру мисс Эдвардс в ярко-оранжевом джемпере. Как прекрасно стоять здесь, над миром: внизу — море голосов, вверху — океан воздуха, все человечество сжато до размеров муравейника. Правда, на башне еще оставалась горстка людей — товарищей по этому высотному отшельничеству. Они тоже стоят, пораженные красотой…
Ого! Что делает эта девушка?
Гарриет рванулась к молодой женщине, которая как раз занесла одно колено на парапет и пыталась взобраться на него, опираясь на зубцы.
— Эй! — сказала она. — Не стоит туда лезть, это опасно.
Девушка — тонкая, светленькая, похожая на испуганного ребенка — тут же послушалась.
— Я только хотела посмотреть.
— И очень глупо! У вас может закружиться голова. Спускайтесь-ка вниз. У руководства Модлина будут большие неприятности, если кто-нибудь отсюда свалится. И на башню перестанут пускать.
— Простите, я не подумала.
— А надо бы. С вами есть кто-нибудь?
— Нет.
— Я сейчас спускаюсь, идемте со мной.
— Хорошо.
Гарриет сопроводила девушку вниз по темной винтовой лестнице. Она не могла доказать, что той двигало что-то, кроме бездумного любопытства, и все-таки насторожилась. У девушки был слегка просторечный выговор, какой мог быть, например, у продавщицы, но билеты на башню распространялись лишь среди членов университета и их друзей. Конечно, не исключено, что это студентка, получившая стипендию какого-нибудь графства. В любом случае не стоит преувеличивать значение инцидента.
Сейчас они проходили мимо звонницы, и медный рокот был громок и настойчив. Он напомнил ей историю, которую Питер рассказывал несколько лет назад — тогда только благодаря его неутомимой решимости говорить без умолку не окончилась ссорой их неудачная встреча. Что-то про труп в звоннице, про наводнение, про огромные колокола, бьющие тревогу на три графства.[172]
Шум колоколов утих за ее спиной, за ним растаяло и воспоминание, но Гарриет секунду помедлила, и девушка, кем бы она ни была, вырвалась вперед. Спустившись вниз и выйдя на яркий свет, Гарриет успела увидеть, как тонкая фигурка выбегает через арку из двора колледжа. Она колебалась, не зная, нужно ли преследовать беглянку, пошла за ней по Хай-стрит, держась на расстоянии, и внезапно чуть не угодила в объятия мистера Помфрета, который выходил из Квинса в весьма неряшливом сером фланелевом костюме и с полотенцем в руках.
— Здрасте! — сказал мистер Помфрет. — Вы приветствовали восход?
— Восход был так себе, но приветствие прекрасное.
— Думаю, пойдет дождь, — сообщил мистер Помфрет. — Но я сказал, что буду купаться, и иду купаться.
— Вот и у меня то же самое, — ответила Гарриет. — Я сказала, что буду грести, и иду грести.
— Ну разве мы не герои? — воскликнул мистер Помфрет.
Он проводил ее до моста, где его окликнул из каноэ раздраженный приятель, который прождал целых полчаса, и они поплыли вверх по реке под причитания мистера Помфрета, что его никто не любит и что наверняка пойдет дождь.
Гарриет рассказала мисс Эдвардс о девушке, на что та ответила:
— Надо было спросить ее имя. Хотя не знаю, что можно с этим сделать. Она не из наших?
— Я не узнала ее. А она не узнала меня.
— Тогда, наверное, нет. Жаль все-таки, что вы не спросили имя. Нельзя делать такие вещи. Очень неосмотрительно. Загребным или баковым?
Глава XII
Как Тюльпан, обращенный к Солнцу (который наши травники называют Нарциссом), когда оно сияет, есть admirandus flos ad radios solis se pandens, прекрасный цветок, распускающийся ему навстречу, а когда Солнце садится или приходит буря — прячется, тоскует и утрачивает всякое благорасположение… так поступают все Влюбленные в рассуждении своих Возлюбленных.
Разум чрезвычайно действенно влияет на тело, порождая своими страстями и треволнениями удивительные перемены, такие как меланхолия, отчаяние, мучительные недуги, а иногда и смерть… Живущие в страхе никогда не бывают свободны, решительны, уверены, никогда не веселятся, они испытывают постоянную боль… [Страх] вызывает подчас неожиданное безумие.
Приезд мисс Эдвардс и открытие новых жилых комнат в библиотечном крыле сделали свое дело: в триместре Троицы ситуацию удалось взять под контроль. Мисс Бартон, мисс Берроуз и мисс де Вайн переехали в здание Новой библиотеки, на первый этаж, мисс Чилперик — в Новый двор, прочих членов профессорской тоже переселили, так что в Тюдоровском здании и в Берли донов не осталось. Мисс Мартин, Гарриет, мисс Эдвардс и мисс Лидгейт установили систему ночных дежурств: условились через неравные промежутки времени посещать Новый двор, Елизаветинское здание и Новую библиотеку и следить за всеми подозрительными перемещениями.
В результате самые злостные выходки прекратились. Правда, продолжали приходить подметные письма, полные непристойных намеков и угроз отмщения. Гарриет вела опись анонимок, которые попадали к ней в руки или о которых ей рассказывали. К этому времени травили уже всю профессорскую, кроме миссис Гудвин и мисс Чилперик. Тем, кто готовился к экзаменам на степень, стали приходить зловещие предсказания, а мисс Флаксман прислали дурно нарисованную картинку: гарпия, раздирающая плоть некоего джентльмена в академической шапочке.
Гарриет думала было снять подозрения с мисс Пайк и мисс Берроуз — на том основании, что обе превосходно рисовали и при всем желании не могли бы породить столь неумелый рисунок. Выяснилось, однако, что обе они были правшами, а когда пытались рисовать левой рукой, картинки получались чуть ли не корявее, чем у злоумышленницы. Когда Гарриет показала рисунок с гарпией мисс Пайк, та сразу же отметила, что образ гарпии существенно отличается от канонического — но, опять-таки, специалист без труда бы разыграл невежество, а то, как быстро мисс Пайк обнаружила ошибку, могло в равной мере свидетельствовать как за, так и против нее.
Незначительный, но любопытный случай произошел на третьей неделе триместра, в понедельник. Одна совестливая первокурсница взволнованно рассказала, что оставила на столе в Художественной библиотеке совершенно безобидный современный роман, а по возвращении обнаружила: прямо из середины книги, где она читала, вырвали несколько страниц и раскидали по залу. Первокурсница, которая жила на стипендию Совета графства и была бедна как церковная мышь, чуть не плакала: честное слово, она тут ни при чем, неужели придется возместить книгу? Декан — именно ей был задан этот вопрос — заверила, что нет, не придется и что студентка не виновата. У себя же декан отметила: «„Поиск“ Ч. П. Сноу, стр. 327–340 вырваны и испорче