— Кажется, они там отлично поладили, — сказала Гарриет.
— Мисс Пайк любит работать на публику, — ответила мисс Гильярд с такой злобой, что Гарриет застыла в изумлении.
— Мужчине полезно иногда посидеть и послушать, — заметила она.
Мисс Гильярд рассеянно согласилась. После небольшой паузы, во время которой все продолжали трапезу, она вновь заговорила:
— Ваш друг уверяет, что может обеспечить мне доступ к одной частной коллекции исторических документов во Флоренции. Как вы полагаете, он действительно намерен это сделать?
— Если он обещал, то обязательно сделает.
— Приму ваше ручательство, — сказала мисс Гильярд. — Я рада это слышать.
Тем временем ректор вновь завладела вниманием гостя и что-то серьезно говорила ему негромким голосом. Он внимательно слушал, чистя яблоко, узкие ленты кожуры медленно скользили между его пальцами. Он что-то спросил, покачал головой:
— Это очень маловероятно. Я бы сказал, почти никакой надежды.
Гарриет спрашивала себя, уж не обсуждают ли они анонима, но в этот момент Питер произнес:
— Триста лет назад это значило довольно мало. Но сейчас на дворе век национального самоутверждения, колониальной экспансии, век варварских вторжений, упадка и разрушения — все сжаты во времени и пространстве, все вооружены отравляющим газом и следуют восходящему движению развитой цивилизации. В такой век принципы опаснее страстей. Стало необыкновенно легко убивать людей в огромных количествах, а первое, что делает принцип — если это действительно принцип, — убивает кого-то.
— Настоящая трагедия не в борьбе добра со злом, а в борьбе добра с добром. У этого конфликта нет решения.
— Да. И это, разумеется, не может не тревожить упорядоченный ум. Можно покориться неизбежному, и тебя назовут кровожадным прогрессистом. Или можно пытаться выиграть время, и тогда тебя назовут кровожадным реакционером. Но когда главный аргумент — кровь, то любой спор обернется кровопролитием.
Ректор и бровью не повела, услышав это пророчество.
— Иногда я думаю, можно ли выиграть что-нибудь, пытаясь выиграть время.
— Ну, если достаточно долго не отвечать на письма, некоторые из них ответят сами на себя. Никто не может предотвратить падение Трои, но человек скучный и осмотрительный может вынести из города ларов и пенатов, хоть он и рискует, что к его имени приклеится эпитет pius.[241]
— Считается, что университеты всегда должны быть в авангарде прогресса.
— Но все эпические битвы — удел арьергарда: взять хоть Ронсеваль, хоть Фермопилы.[242]
— Что ж, — смеясь, сказала ректор, — умремте ж с честью, не оставив по себе ничего, кроме эпоса.
Она окинула взглядом весь Высокий стол, поднялась и величественно вышла из трапезной. Питер вежливо прислонился к панелям, давая дорогу донам, и оказался у края помоста как раз вовремя, чтобы поймать шарф, соскользнувший с плеч мисс Шоу. Гарриет спускалась по ступенькам между мисс Мартин и мисс де Вайн, которая заметила:
— Вы — смелая женщина.
— Почему? — спросила Гарриет. — Потому что привожу сюда своих друзей и подвергаю их испытанию?
— Ерунда! — вмешалась декан. — Мы все вели себя примерно. Даниил до сих пор не съеден — один раз он даже укусил льва. Кстати, он правда догадался?
— Про музыкальный слух? Может, даже чуть более нечаянно, чем изображал.
— Он собирается весь вечер расставлять нам капканы?
На мгновение Гарриет поразилась, как странно все складывается. Она снова смотрела на Уимзи как на опасного противника, встав на сторону женщин, которые со странным великодушием принимали у себя инквизитора. Однако она ответила:
— Если и собирается, то на самом виду и галантно продемонстрировав механизм действия.
— Уже после того, как жертва попалась. Очень утешительно.
— Этот мужчина способен обуздать себя, когда ему нужно, — сказала мисс де Вайн, отмахиваясь от легкой пикировки. — Мне жаль того, кто пойдет против его принципов, каковы бы они ни были и если они вообще есть.
Она отделилась от группы и угрюмо направилась в профессорскую.
— Любопытно, — заметила Гарриет. — Она сказала о Питере Уимзи то, что я всегда думала о ней самой.
— Узнала родственную душу?
— Или противника, достойного ее клинка… Но я зря так говорю.
Тут Питер и его спутница поравнялись с ними, и декан увела вперед мисс Шоу. Питер улыбнулся Гарриет странной, вопросительной улыбкой:
— Что вас тревожит?
— Питер, я чувствую себя Иудой!
— Чувствовать себя Иудой — одна из профессиональных обязанностей сыщика. Боюсь, это работа не для джентльмена. Ну что, умоем руки, как Пилат, и будем гордиться своей респектабельностью?
Она взяла его под руку:
— Нет, мы уже ввязались. Давайте вместе опускаться на дно.
— Замечательно. И будем сидеть на сточной трубе, как те любовники в фильме Штрогейма.[243]
Под тонким сукном она чувствовала его мускулы, успокаивающее тепло руки. Гарриет подумала: «Мы с ним — из одного мира, все остальные — пришельцы». И еще: «Черт бы их всех побрал! Это наша личная битва, что они все тут делают?» Но это было абсурдно.
— Что мне нужно делать, Питер?
— Кидайте мне мяч, когда он выкатится из круга. Но незаметно. Просто используйте свой разрушительный талант придерживаться темы и говорить правду.
— Это нетрудно.
— Вам нетрудно. За это я вас и люблю. Вы не знали? Нет, сейчас мы не можем об этом поспорить, они подумают, будто мы что-то замышляем.
Она отпустила его руку и вошла в профессорскую первой, внезапно смутившись и оттого глядя с вызовом. Кофе был уже подан, и все собрались вокруг стола. Она увидела, как мисс Бартон подходит к Питеру, вежливо предлагая ему десерт, однако в глазах ее светится решимость. Гарриет больше не беспокоилась за Питера. Он кинул ей новую кость, и она должна была как следует ее разгрызть. Взяв кофе и сигарету, Гарриет удалилась в угол. Она часто спрашивала себя, в отстраненной манере, что именно в ней привлекло Питера — привлекло, очевидно, с самого первого дня, когда она сидела на скамье подсудимых, когда давала показания, от которых зависела ее жизнь. Теперь она это знала, но трудно было найти два более неподходящих качества, чем эти, чтобы объяснить ими чью-то преданность.
— И вы не чувствуете никакого неудобства, лорд Питер?
— Нет, я бы так не сказал. Но разве мое или чье-то еще удобство имеет такое уж большое значение?
Мисс Бартон, видимо, сочла фразу легковесной, но Гарриет услышала знакомые безжалостные нотки: «Пусть это будет сколь угодно болезненно — какая разница, если получится хорошая книга?» Ладно, пусть себе спорят. Неприятные качества, да. Но если он сказал правду, это многое объясняет. Именно эти черты характера можно разглядеть в самых тяжелых обстоятельствах. «Беспристрастность суждений… Если вы нравитесь кому-то за это качество, такая симпатия искренна». А это сказала мисс де Вайн, вон она сидит, недалеко, ее глаза за толстыми стеклами очков устремлены на Питера со странным, изучающим выражением.
Все беседовали, разбившись на группы, но постепенно беседа стала смолкать, прерываться паузами. Все начали разбредаться, садиться. Стали отчетливо слышны голоса мисс Эллисон и мисс Стивенс. Они обсуждали какие-то дела колледжа, взволнованно и огорченно. Позвали мисс Берроуз, чтобы спросить ее мнение. Мисс Шоу повернулась к мисс Чилперик и сделала какое-то замечание о купании в Девичьей запруде.[244] Мисс Чилперик стала отвечать — отвечала она слишком пространно, ее долгая речь привлекла внимание, она смутилась и замолчала. Мисс Лидгейт с тревожным выражением лица слушала рассказ миссис Гудвин о ее сынишке, на середине истории мисс Гильярд, сидевшая неподалеку, решительно поднялась, потушила сигарету, смяв ее в пепельнице, и медленно, словно нехотя, двинулась к оконной нише, возле которой все еще стояла мисс Бартон. Гарриет видела, как ее сердитый, горящий взгляд остановился на склоненной голове Питера, потом метнулся к окну, снова вернулся. Мисс Эдвардс сидела неподалеку на низком кресле, по-мужски уперев руки в колени, она наклонилась вперед, будто чего-то ждала. Мисс Пайк стояла, прикуривая сигарету и явно ища возможности привлечь внимание Питера, она была оживлена, заинтересована, чувствовала себя явно свободнее остальных. Декан, устроившись на пуфике, прислушивалась к разговору Питера и мисс Бартон. На самом деле к их разговору прислушивались все, хотя и пытались сделать вид, что это просто обычный гость — не враг, не шпион. Они старались не показывать виду, что он в центре внимания, хоть он и занимал мысли всех присутствующих.
Ректор, сидя в глубоком кресле у камина, не пыталась исправить положение. Постепенно, один за другим, все разговоры иссякли и замерли, оставив лишь тенор, который звучал словно сольная партия инструмента, исполняющего каденцию при молчании оркестра.
— Казнь виновных неприятна, но куда хуже истребление невинных. Если вы жаждете моей крови, то не позволите ли вручить вам более подходящее оружие?
Он огляделся и увидел, что все, кроме них и мисс Пайк, сидят в молчании, сделал небольшую вопросительную паузу, которая выглядела как дань вежливости, но которую Гарриет мысленно назвала «теат ральной».
Мисс Пайк первая двинулась к большому дивану, стоявшему рядом с сиденьем в оконной нише, которое заняла мисс Гильярд, и спросила, усаживаясь в уголке:
— Вы имеете в виду жертв убийцы?
— Нет, — ответил Питер. — Я имею в виду своих собственных жертв.
Он сел между мисс Пайк и мисс Бартон и продолжал приятным светским тоном:
— Например, я случайно обнаружил, что молодая женщина убила старую из-за денег. Это мало что изменило: старуха в любом случае умирала, а девушка (хоть она этого и не знала) должна была унаследовать ее состояние. В результате моего вмешательства девушка снова принялась за свое, прикончила двух невинных людей, чтобы замести следы, пыталась убить еще троих. В конце концов она покончила с собой.