— И им нравится?
— Очень! Они даже в компьютерные игры так много не играют!
Напуганные и озабоченные, воспитатели детского дома делают (как им кажется) всё, чтобы у следователей и журналистов не осталось вопросов. Детей всячески развлекают. Вне плана. Только на этой неделе их дважды ведут в местный кинотеатр, где показывают «Одиссею».
Чудеса заботы и анимации. Что ни день, то баловство. В срочном порядке на детей обрушивают добро. Собрав их в одной комнате (всех до одного), и большим и маленьким воспитанникам читают «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями». Дети узнают теперь, что, пользуясь дудочкой, мальчик выводит крыс из замка и топит. Большие и малые, заколдованные голосом воспитателя, ребята с удовольствием слушают шведскую сказку и восхищаются Нильсом, не подозревая даже, что судьба уготовила им участь крыс.
После чтения перед детьми выступают выпускницы детского дома — Вера и Любовь. Девушки выходят на сцену актового зала и дают полноценный концерт в четыре руки. Любовь исполняет отрывок из переложения квартета Аренского; затем, перехватив мелодию у сестры, Вера играет Грустный вальс Яна Сибелиуса.
После концерта устраивают дискотеку. Благодаря череде самоубийств её продлевают на полчаса. О таком подарке можно только мечтать. Под медленную и лиричную музыку танцуют девочки, под быструю и агрессивную слэмятся парни. Раньше воспитательницы не позволяли толкаться и размахивать руками, однако главный врач говорит теперь, что это даже полезно, что так подростки избавляются от накопившейся в них агрессии. Время от времени звучат примиряющие хиты, и в такие моменты даже учителя встают, чтобы аккуратно, сдержанно и корректно потанцевать.
В конце дискотеки, как заведено, ставят песню для последнего медленного танца. Мальчики приглашают девочек и тотчас прижимаются к ним вплотную, чтобы немного потереться. И Анжелика Варум поёт:
Ах как хочется вернуться,
Ах как хочется ворваться в городок!
На нашу улицу в три дома,
Где всё просто и знакомо, на денёк.
Где без спроса ходят в гости,
Где нет зависти и злости,
Милый дом,
Где рождение справляют
И навеки провожают всем двором.
Когда звучит последняя нота, в спортивном зале загорается свет. Воспитанников отправляют по комнатам и приказывают счастливо спать.
Прежде чем на пустыни и леса опускают небеса, воспитатели совершают ежевечерний обход. Заглядывая в комнаты, строгие женщины проверяют столы и тумбочки: первые должны быть абсолютно чистыми, вторые непереполненными. В полиэтиленовый пакет собирают мобильные телефоны, и только после этого официально наступает ночь. В коридорах гаснет общий свет, но дети не спешат засыпать. Натянув одеяло до самого подбородка, каждый теперь думает только об одном.
— А ты тоже сделаешь это?
— Я что, дурак, что ли?!
— А я думаю, сделаешь.
— Почему?
— Потому что тебе незачем жить…
— У меня много планов!
— Не смеши! Какие у тебя могут быть планы?
— Я, когда выйду, уеду отсюда, поступлю в университет, стану адвокатом и буду защищать права детей.
— В университет? Да ты слово «будущее» не можешь написать без ошибки!
— Бу-ду-ю-ще-е.
— Ладно, можешь, но всё равно! Ты же понимаешь, что они сделают с нами.
— Только не со мной! Я знаю свои права!
Дети спорят. Одни верят, что впереди что-то есть, другие, слишком рано повзрослев, понимают, что ничего хорошего их уже не ждёт. Быть маляром в Остроге? Не худший вариант. Выйдя из одной тюрьмы, им, скорее всего, придётся отправиться на работу в другую. Предложений не так уж и много, и большинство воспитанников, если только сразу не попадают в ПНИ, идут вертухаями в зону.
Ночная воспитательница ещё раз отдаёт приказ, и, повинуясь, дети всё же закрывают глаза. Сговора нет, но каждый теперь вспоминает тот чудесный день, когда несколько лет назад всех их собрали в актовом зале и ошарашили невероятной новостью.
«Ну что, дармоеды! — внезапно громко и торжественно обращается к воспитанникам директриса. — Даже не понимаю, за что он вас так любит!»
Сев на край стоящего на сцене стола, женщина засовывает руки в карманы застёгнутого на все пуговицы пиджака и объясняет, что мэр города так впечатлился последним выступлением ребят, что решил отправить их на море.
— Всех?
— Да!
— А это правда?
— Да говорю же вам, да!
Не открывая глаз, чтобы только не разбились самые дорогие в жизни картинки, дети вспоминают теперь, что директор не обманула. В срочном порядке им действительно сделали загранпаспорта, проставили визы и уже через несколько месяцев отправили на отдых в Грецию. Всех до одного. И больших, и маленьких.
Сперва автобус до аэропорта. Путь не такой уж и длинный, но достаточный для того, чтобы каждый почувствовал себя великим первооткрывателем, — по правую руку сидят Колумбы, по левую Васко да Гамы. Будущие герои мифов и легенд, ребята глазеют в грязные окна автобуса, стараясь досмотреть проплывающий вид до конца: здесь всё тот же бесконечно больной лес, стоящие шеренгой столбы, лесопилки, фонари и провода, провода, провода…
После первого перелёта на ребят обрушивается невероятная Москва.
— Мы уже на море?
— Да нет ещё, вы что?!
Дороги по пять полос в каждую сторону, чёрные машины с мигалками. Шум, гул, гам! Пробки, храм Христа Спасителя и целых десять минут на фотографии у Мавзолея. Боже, сколько там, в этой Москве, людей! Сколько там теней! Человек в костюме телефона, живые Сталин и Ленин в ушанках! Ох, и какая же красивая у нас, оказывается, столица, какая же большая у нас страна! А сколько там детских площадок! И с качелями, и с горками, и даже с футбольными полями, на которых у ворот есть сетки!
Кичман мог бы просто отправить детей к морю, но он решает, что будет славно, если ребята сходят ещё и в «Макдоналдс». Нет, вы только представьте себе: стеклянные лифты, эскалаторы, светофор с человечком, у которого двигаются ноги, а потом ещё и бигмак!
— А картошку фри можно?
— Да, всем можно!
— И кока-колу тоже?!
— И даже хэппи-мил!
— Евсеев, Цветкова, вам что?
Дорога в Шереметьево на аэроэкспрессе, турникеты, через которые нужно проходить, приложив билетик к лазерным полоскам, и выход к самолёту через рукав. Стюардессы и самый настоящий капитан, с погонами и в белой рубашке! Бесконечная фанта и бесплатная — и очень вкусная — еда! Всё это не в мечтах, не во сне, а по-настоящему, и всё как в кино: пристегните ремни, разгон, взлёт…
Даже сейчас, спустя несколько лет, дети с лёгкостью вспоминают все города, над которыми тогда пролетали. Засыпая в спальнях Острожского детского дома, они повторяют их ровно в той последовательности, как это делал капитан. Новые названия, неизвестные места. Счастье! Счастье! Счастье!
…А потом пляж. Место, где, вместо того чтобы нежиться на тёплом песке, странные люди зачем-то платят за лежаки. Пляж, где продают невероятно вкусное мороженое, которое можно с лёгкостью воровать из незакрытого холодильника, и настоящая гостиница, в которой расселяют ребят.
Отель этот (чему все так рады) занимает здание бывшей тюрьмы. Так как тяжёлых преступлений в местечке больше не случается, сооружение пенитенциарной системы решают перестроить в гостиницу. Дизайнеры сохраняют лестницы, двери и даже откидные койки в некоторых номерах. Ребятам такая идея очень нравится. Едва ли не каждый вечер воспитанники Острожского детского дома играют здесь в заключённых и конвоиров. Как сувениры в гостинице можно приобрести ложки и робы, но кто станет тратить такие огромные деньги на всякую ерунду?
Отель простой, стоит чуть поодаль от городка, но даже его окна выходят на море, до которого рукой подать — спуск по ступеням, поворот у пальм, белоснежные домики, дорожка вдоль зелёного проволочного забора, возле которого на вечно раскалённый асфальт выскакивают ящерицы, — и вдруг волны, волны, бесконечные волны и солнце. Стоя на берегу, можно увидеть, как ветер рассыпает по воде бриллиантовые крупицы блеска, — и это то, что, закрыв глаза, вспоминает теперь каждый ребёнок.
Из одних только бесплатных буклетов, которые воспитанники привозят обратно, можно собрать острожскую библиотеку. Листовки из продуктовых магазинов и аквапарков, объявления о наборе в группы танцев и реклама музыкального фестиваля. Всё это, конечно, на греческом, но зато такое яркое и красивое! Ребята тащат обратно посадочные талоны, одноразовые приборы из самолёта и тонкие пакетики бесплатного сахара, маленькие баночки кетчупа и даже маски для сна, что наконец приходит.
Теперь всем им снится одно и то же. Воспитанники видят — или, как здесь говорят, снят — что Острог окружает большая вода. Изумрудными волнами она поднимается всё выше и выше и в минуту буквально затапливает городок. Ребята, которые всего несколько лет назад научились нырять, готовятся прыгать. Сон только начинается, но море уже стоит выше крыш. Вместе с волнами в Острог приходит грязь. Детям снится теперь, что городок накрывают пластиковые бутылки и целлофановые пакеты, прокладки, тюбики, тарелки и ватные палочки…
Пока ребята захлёбываются в собственных сновидениях, всего в нескольких километрах от детского дома при свете фар бульдозер готовит новую траншею. Работа должна быть выполнена ювелирно, ведь начальник требует, чтобы яма эта напоминала те, настоящие, что могильщики выкапывают лопатами. Дёргая за рычаги, мужчина в кабине клянёт телевизионщиков, потому что прекрасно понимает, что никакой надбавки даже в виде бутылки не будет.
«Суки!» — непонятно о ком думает он.
Старый бульдозер выпускает в морозный воздух чёрный дым, и мужик понимает теперь, что всю жизнь живёт в колонии, единственная задача которой — обеспечивать комфортную жизнь столицы. Водитель чувствует себя рабом. Ему не кажется — он уверен, что, как и его прапрадеды, он всё ещё крепостной. Теперь у него вроде бы есть свобода, но только что с того? Человеку Острога она не нужна. Как дверцу собственного бульдозера, он хочет видеть все двери мира закрытыми. Он готов проглотить все на свете ключи и быть их хранителем, только бы не пришлось ничего открывать. Ему не нужны цветы на могилах детдомовцев и нет никакой надобности в этих отвратительно ровных краях. Подобная картинка его не примиряет, но оскорбляет. Он прекрасно понимает, что здешняя жизнь другая и что, как только самоубийства закончатся, зарывать детдомовцев станут по старинке. В этом месте нет ни денег, ни желания, ни времени с почестями провожать никому не нужных детей. Чуть-чуть сдавая назад, мужчина думает теперь, что важно просто дожить. С этим разом не повезло, возможно, получится когда-нибудь ещё. Через жизнь или две. Если кто-то по-настоящему верит теперь в перерождение, то не буддийские монахи, но он. Лишь в вероятности следующей жизни есть хоть какое-то оправдание бедствия в этой.