Переведя взгляд на приборную панель, Козлов замечает наклейку, которую видел ещё в прошлый раз, — чуть правее руля красуется герб футбольного клуба «Манчестер Юнайтед».
«У всех теперь свои боги», — думает Александр.
Машина наконец трогается, Михаил делает радио погромче, и юным голосом Андрей Макаревич поёт:
Полпути позади, и немного осталось.
И себя обмануть будет легче всего.
От ненужных побед остаётся усталость,
Если завтрашний день не сулит ничего…
В городок въезжают после обеда. На одном из перекрёстков Александр замечает ссорящихся в свете фонаря сиамских близняшек. Этих девушек Козлов хорошо помнит, Вера и Любовь — единственная и настоящая достопримечательность Острога.
— Не забыли их, Александр Александрович?
— Разве ж такое забудешь, Миш…
— Вот с тех пор, как вы уехали, рассорились девки вдрызг!
— Почему?
— После присоединения Крыма никак не могут найти общий язык. Одна теперь за Россию, вторая за хохлов. Гавкаются каждый день. Любовь ходит с расцарапанным лицом, а Вера с разбитой губой. Мы все думали, что они помирятся, всё-таки как-никак одно целое, но вот третьего дня Люба притащила заявление — хочет отделиться от сестры…
— Долбанутые, — стряхивая пыль с брюк, с улыбкой вставляет Фортов.
— Да это как посмотреть… — почёсывая руку, с мудростью провинциала отвечает Михаил.
Так завязывается разговор. Хотя всем в машине очевидно, что главная новость теперь одна, местный следователь намеренно говорит о других вещах, оставляя череду подростковых суицидов на периферии беседы:
— А помните, Александр Александрович, у нас там на окраине, возле бензоколонки, храм старообрядческий был…
— Что-то такое припоминаю, да…
— Ну такой, с синей крышей, дальнобойщики ещё вечно возле него парковались…
— Кажется, да, Миш, припоминаю…
— Так вот эта старообрядческая церковь третьего дня проиграла суд церкви православной, и теперь приставы должны забрать из храма частицы мощей святого Афиногена, чтобы передать их в часовенку на территории нашей Острожской тюрьмы, представляете?
— А Кичмана, кстати, туда уже перевели?
— Да! Давно уже этапировали из Москвы. Как и полагается, вашими стараньями присел поближе к дому. Всё-таки грамотно вы тогда всех нас переиграли, Александр Александрович, ой как грамотно! — Михаил лукаво улыбается и смотрит в зеркало заднего вида.
Козлов фиксирует эту улыбку и понимает, что здесь его по-прежнему помнят и, судя по всему, обиду всё ещё таят.
— А ещё вот знаете, у нас тут на площади Свободы много лет назад была зарыта капсула времени…
— Нет, Миш, не знаю…
— Ещё в советские времена ссыльные и работники тюрьмы зарыли послание к будущим поколениям, и вот на следующей неделе, аккурат на День города, новый мэр её будет вскрывать. Узнаем, что там нам деды завещали…
Казалось бы, хорошая тема для разговора, но Козлов не отвечает. Посмотрев в окно, столичный следователь думает теперь, что больше всего на свете желает поскорее вернуться домой. Слушать провинциальные анекдоты охоты нет. Более того, проведя в машине всего полчаса, Александр чувствует теперь, как возвращается всё то тревожное и неприятное, что он уже испытывал здесь несколько лет назад. Пространство, лишённое энергии.
Когда подъезжают к общежитию МВД, Михаил вдруг резко бьёт по тормозам и матерится:
— Сука! Сука! Сука!
— Ты чего, Миш?! — двумя руками ухватившись за переднее кресло, спрашивает Козлов.
— Да вот, только что прислали — четвёртая…
МОРЕ ВОЛНУЕТСЯ ДВА!
Песнь пятая
На месте очередного самоубийства (самоубийства ли?) оказываются спустя десять минут. Подойдя к лежащему у стены трупу, Александр узнаёт от коллег, что мотива, кажется, вновь нет. Записки тоже. Осматривая девочку, Козлов думает теперь, что она выглядит участницей известной детской игры, когда, замерев, вам нужно показать животное или птицу. Шея воспитанницы тонкая и длинная, как у лебедя. Глаза всё ещё открыты, и кажется теперь, что, прижавшись щекой к земле, девочка прислушивается к шагам незнакомцев. На её лице застыло удивление. Вероятно, успела только поразиться тому, как быстро закончилась её жизнь.
Пока Козлов осматривает труп, стоящего рядом Фортова вырывает. Оперативники улыбаются, а новоиспечённый сотрудник Следственного комитета прижимает к губам дорогой шёлковый платок.
— Товарищи, столичную блевотину на экспертизу берём? — шутит кто-то из местных.
— Работай давай! — спокойно отвечает Козлов.
Следователь, оперуполномоченный и судебно-медицинский эксперт. Криминалист и кинолог с собакой. Участковый опрашивает возможных свидетелей и в протоколе фиксирует время суток и погодные условия. Местный следователь подтверждает, что осмотр проводится при искусственном освещении, и, привязываясь к зданию, локализует участок местности. Заканчивается шариковая ручка, и, взяв новую, мужчина начинает описывать положение трупа и одежду на нём. Всё это время эксперт-криминалист производит фото- и видеофиксацию места происшествия: съёмка панорамная и съёмка обзорная, съёмка узловая и съёмка детальная, съёмка масштабная. Старательно ищут улики, ищут всё, что только можно найти. Исследуя двор, кинолог с собакой делают зачистку местности, и судебный эксперт устанавливает приблизительное время смерти.
Разбирая небогатые архивы собственной памяти, Фортов вспоминает, что теперь следователь должен внести собранные данные в протокол, а после этого с девочки обязаны снять всю одежду. Юный лейтенант юстиции помнит, что вещи полагается аккуратно упаковать в коробки, поверх которых должны быть наклеены бирки, где указаны объект, адрес, дата и фамилия. Следователь, эксперт и двое понятых, вспоминает Фортов, оставляют автографы на этих бирках, и только после этого труп воспитанницы детского дома можно уносить.
«Так и будет», — думает Лев и вслед за Козловым поднимается на последний этаж.
— А у тебя-то какая версия, Миш? — повернувшись к местному следователю, вдруг спрашивает Козлов.
— Самоубийство…
— Очень смешно! Я про причины…
— Нет причин…
— Четверо детей за месяц — и нет причин?
— Александр Александрович, вы спрашиваете — я отвечаю. Нет у них никакого повода…
— А какие мероприятия проведены?
— Вы предлагаете мне прямо здесь, на лестничной площадке, перед вами отчитаться?!
Козлов замолкает. Московский следователь понимает, что в очередной раз задета провинциальная гордость. Его прошлый визит здесь всё ещё помнят. Рассчитывать, что Михаил вызовется помогать, конечно, не стоит.
— Слушай, дружище, я благодарен тебе за проделанную работу. Нет, правда! Думаешь, у меня нет других дел, кроме как ехать к вам сюда? Ты же умный мужик, сам прекрасно понимаешь, что нас прислали сюда только потому, что народу нужно показать, что задействованы самые лучшие профессионалы…
— Скромно вы о себе, Александр Александрович…
Нет для русского человека вещи более оскорбительной, чем вежливое к нему обращение. Проглотив сарказм, Александр повторяет попытку:
— Миш, думаешь, я не понимаю, что вы и без меня прекрасно стрелочника найдёте и закроете директрису?!
— А не за что её закрывать, — с вызовом отвечает Михаил.
— Выходит, просто так у вас тут дети кончаются?
— Выходит, что просто так! Слушайте, вы же у нас мозг всея Руси — вот и разбирайтесь! Мы люди маленькие, глупые…
— Хорошо, давай мы сейчас все тут успокоимся, и ты просто расскажешь мне, что сделано…
— Да всё сделано! Всё!
— С детьми говорили?
— Да, конечно, говорили! Я лично! Со всеми до одного. И вот с этой, которая лежит, и с предыдущими. Мы даже заставили их написать сочинение «За что я люблю жизнь» — уже после второго случая начали выявлять потенциальных самоубийц, но вот видите, не получается у нас ничего…
— Педагоги?
— Мы их так прижали, что они, если нужно, и убийства Листьева и Немцова на себя возьмут, но по существу ничего…
— Ясно…
Козлов понимающе кивает и по-приятельски хлопает коллегу по плечу. Отойдя в сторону, Александр осматривает подоконник, и, заметив это, уязвлённый лейтенант юстиции вдруг решает вставить свои пять копеек:
— Что же вы окна-то не можете позакрывать?!
Михаил ничего не отвечает, только улыбается. Александр понимает, что вразумлять Фортова придётся самому.
— Во-первых, нет предписаний закрывать окна, во-вторых, к кому обращён твой вопрос? Кто это должен делать? Мы в детском доме, здесь нет маменькиных сынков.
— А сторож? А воспитатели? А нянечки на этаже?
— Первый подросток сбежал и повесился в лесу, — раздражённо отвечает Михаил, — второй бросился под поезд рядом с кладбищем, третья вены вскрыла на свалке. Как ты предлагаешь их всех удержать?
Вопрос в пустоту. На лестнице повисает тишина. Осознав, что говорить здесь больше особенно не о чем, Козлов берёт Фортова за рукав и выводит за собой. Спустившись вниз, Александр встаёт рядом с трупом и рассказывает молодому коллеге о мероприятиях, которые должны быть проведены. Козлов помнит их наизусть, а потому со стороны происходящее более напоминает лекцию в университете.
— Всё из себя выблевал? Послушать готов?
— Готов…
— Смотри, первым делом мы должны понять, действительно ли она сама упала с того места, с которого предполагается падение. Важно точное положение трупа по отношению к стене. Изучая труп, нам необходимо проследить, имеются ли на нём и на одежде повреждения, которые могли образоваться от соприкосновения с различными предметами на трассе падения. Что такое «трасса падения», ты понимаешь?
— Кажется, нам рассказывали про что-то такое, да…
— «Про что-то такое рассказывали»… Ну вот видишь, как хорошо! Дальше… При осмотре окружающей труп обстановки мы подробно описываем место, откуда предполагается падение: высота от земли, наличие лесов, ограждений, прочность их крепления, присутствие на них легко отделяемых веществ, особенно таких, какие обнаружены на трупе, наличие незащищённых концов электрических проводов, которые могли способствовать потере сознания, твёрдых предметов, которыми могли быть нанесены удары по голове. Понимаешь, для чего мы это делаем?