— Бедный, бедный Нурибек, — покачал головой хаджи. — Сердце кровью обливается, когда слушаешь о ваших бедах. Да, наш эмир, да продлится его царствование на тысячу веков, попустительствует зороастрийцам. По-хорошему, давно пора всех огнепоклонников повесить на тополях. И всех прочих, кто отходит от истинной веры... Между прочим, в этом и ваше упущение, дорогой Нурибек, ваше упущение.
Они прошли длинным сводчатым коридором, оказались в тенистом и прохладном внутреннем дворе; обложенный тесаным камнем бассейн окружали источающие благоухание розы. Негромко гулила горлица, потренькивал где-то в покоях чанг, гулко отдавались шаги по каменным плитам.
Возле стен тут и там сидели молчаливые люди в расшитых золотом чапанах и белых чалмах. Миновали еще одну галерею.
— Это со мной. К молодому эмиру. Дело государственное, — отрывисто сказал Гурган, проталкивая бледного Нурибека мимо стражников.
Он первым, откинув занавесь, нырнул в дверной проем и, согнувшись, пошел вперед.
Нурибек без раздумий пал на колени и пополз следом мимо стоящих по обе стороны от дверей сановников (один держал что-то вроде алебарды с серебряным топориком).
Царевич сидел на подушках, покрытых красным ковром. Черный бархатный чапан, украшенный драгоценными камнями, подчеркивал белизну и свежесть его лица. Муслиновая чалма была увенчана султаном из перьев, а серебряная петлица пересекала ее по диагонали. Справа от Нуха замерли два мальчика с какой-то драгоценной утварью в руках. Высокопоставленные царедворцы чинно стояли по обеим сторонам от возвышения.
Сделав три шага, Гурган низко поклонился.
— Мумин! — капризно воскликнул Нух. — Наконец-то! Тебя обыскались. Где ты ходишь?! Меня тут уже совершенно заморочили. Иди сюда! Выпей вина. Дайте ему.
Опустившись на колени, Гурган сел рядом. Мальчик с поклоном протянул чашу, он отхлебнул и почмокал.
Тогда царевич Нух привлек друга к себе и что-то горячо и весело зашептал на ухо.
Тот рассмеялся, отстраняясь.
— Согласен! Когда?
— Как когда? Да прямо сейчас! — обрадовался царевич, делая попытку подняться с подушек. — Все, совет окончен.
— Подожди, — ласково попросил Гурган. — Я привел одного человека...
Нух досадливо сморщился.
— Погоди, погоди, тут дело важное. Дело касается подданных твоего отца. Это — он указал на припавшего к подстилке Нурибека, — владетель селения Бистуяк. Под его рукой жители так обнищали, что решили идти к эмиру Назру с жалобой...
— Отец в Герате, — заметил Нух.
— Ну да, так кому, как не тебе, с этим разобраться?
— С чем разобраться?
— Они идут к Бухаре, — раздельно сказал Гурган. — Нужно что-то делать.
— Идут к Бухаре? — обеспокоенно переспросил хаджиб, высокий полный человек в шитой золотом чалме. — Кто им позволил?
— Никто, — развел руками Гурган.
— Что-то делать, — царевич задумался. — А что делать? Ну, пусть он даст им денег... или чего там? Зерна пусть пообещает, хлеба. Что не будет их притеснять, — Нух повернул голову и сердито посмотрел на Нурибека. — Ты почему людей мучишь, мерзавец?! В яму захотел?! Отвечай!
Нурибек онемел и, попытавшись было приподнять голову, снова пал лицом в палас.
— Старик пришел, — забормотал он. — Пришел старик, поселился в дупле... стал мутить.
— В каком еще дупле? — поморщился царевич. — Что ты несешь? Разве он — птица?
— Нет, не птица... дерево... дупло, — лепетал Нурибек. — Честное слово, ваша милость!..
Кто-то из сановников, стоявших справа от возвышения, хохотнул и громко произнес звучный бейт: дескать, мы склонны прощать птиц, когда они гадят нам на головы, в силу малого количества их дерьма; но что делать, коли мы начнем летать сами?
Все расхохотались.
Гурган скривился, бросив быстрый взгляд в сторону поэта.
— Уважаемый Джафар, вы это сейчас придумали?
Рудаки молча поклонился.
— Замечательные стихи! Не устаете поражать нас своим талантом. Но все же дело серьезное.
— Да уж куда серьезней, — согласился Рудаки. — В дупле старик или не в дупле, но сытые люди не пойдут толпами бродить по дорогам Мавераннахра. Думаю, добрый Нурибек довел своих крестьян до полного отчаяния...
— Нурибек всего лишь стоит на страже собственного имущества.
— Но ради увеличения собственного имущества не стоит отнимать у людей последнее.
Глаза молодого хаджи заледенели. Он огладил бородку и сказал со вздохом:
— Нурибек — простой добрый человек. Знаете, Джафар, поговорку, что бытует в кругу людей, подобных доброму Нурибеку?
— Я знаю множество поговорок. Какую именно вы имеете в виду?
— Что съел, что выпил — то твое. А что глазами увидел — ушло к другому.
Джафар покивал, соглашаясь.
— Верно говорите, господин Гурган, верно... Не буду оспаривать доброту уважаемого Нурибека. Но, согласитесь, судьбу того, что съели и выпили, можно увидеть чуть позже, когда пойдете по нужде... не хотите ли вы сказать, что добрый Нурибек и жизнь своих крестьян перевел на это?
Гурган повернулся к царевичу.
— Что бы кто ни говорил, а Нурибек — человек добропорядочный, я его хорошо знаю, могу поручиться... о людях своих заботится, поборами не угнетает. Сдал оброк — работай на себя. Нет, тут в другом дело. Бунтуют!
— Бунтуют? — озадаченно повторил царевич.
— Бунтуют. Да еще как! Кто их звал в Бухару?! Ну, послали бы одного или двух... с жалобой. А они всем кишлаком идут. И еще неизвестно, как они идут! Может, они с мотыгами своими идут? Если мотыгой по голове, то это, дорогой мой Нух, не хуже алебарды. Они взбунтовались против твоего отца. И против тебя. Этот благородный человек делает все, чтобы им жилось привольно и сытно. Но тупые скоты хотели все большего, а работать не желали вовсе. А теперь и того пуще: вооруженной толпой двинулись в твою столицу!
— Разве вооруженной?
— Ну а разве нет, если с мотыгами?!
Нурибек кивал, не смея поднять глаз.
— Сколько их?
— Человек пятьдесят, ваша милость, — прохрипел Нурибек.
— А по какой дороге?
— К Молитвенным...
— Пятьдесят человек, — повторил Нух, растерянно глядя на Гургана.
— Думаю, надо их проучить, — заявил Гурган. — Показать сволочи, что под рукой эмира Назра все должны соблюдать порядок. Согласись, эмир постоянно об этом говорит: давайте соблюдать порядок!
— Пождите, ваша милость, — Рудаки выступил вперед. — Прошу вас, не спешите! Позвольте мне одному поехать им навстречу. Я уговорю их вернуться. Уверен, что уговорю. А потом спокойно разберемся...
— Нет, нет, нет! — взвинченно воскликнул Гурган, глаза которого сияли желтым огнем. — Это опасно! Поймите, господин Рудаки. Эмир не простит, если с вами что-нибудь случится. Со всех присутствующих головы снимет!
От молодого хаджи текла сейчас энергия и сила; казалось, воздух вокруг струится от жара.
— Да, верно, — завороженно сказал царевич. — Надо что-то предпринять.
— Разрешаешь? — Гурган схватился за рукоять меча. — На все готов! Сам сотню поведу!
— Да, но... а как же?.. мы же хотели...
— Через час вернусь, — Гурган, шагнув к дверям, попутно пнул Нурибека мыском сапога. — Через два!.. Вставай, владетель!
Набирая ход, блестя оружием, трепля по ветру бунчуки на концах пик, сотня звонко и дробно шла по Кокташской дороге.
Нурибек и Масуд скакали последними. Нурибек волновался, как бы эта тяжелая лавина злых коней и оседлавших их людей, вооруженных и закованных в бронь, не проскочила поворот.
Но Гурган и здесь не оплошал — сбавив аллюр, кони уже впроскачку перебирались через глубокие рытвины, оставленные весной колесами ароб, и выходили направо, на нужный отвилок дороги.
Вдали показалось облако пыли, и скоро можно было различить человеческие фигуры.
Командир сотни вырвал из ножен меч, дико завизжал, равномерно и быстро крутя им, сверкающим, над головой.
Заметив клубы пыли, сухощавый старик с непреклонным выражением лица упер посох в землю и поднес ладонь к глазам.
Люди переговаривались.
— Смотри-ка!
По изможденным лицам блуждали недоуменные улыбки.
— Войско, что ли?
— Точно, войско!
— Ух ты!
— Войско, войско!
— Да много!
— Разве это много? Вот когда...
— Много, много!
— Наверное, наш эмир пошел Баласагун воевать.
— Точно, точно!
— Какой эмир?! Эмир, говорят, в Герате...
— Да, да! Ахмед сказал — воевать Баласагун!
— Баласагун воевать? Давно пора с неверными разобраться...
— Конечно... мало своих бед, еще чертов Баласагун...
— Чертов Баласагун, да! Показать им!..
Между тем сотня совершала непростой маневр — строй взял правее, пронесся полукругом, топча посевы, и теперь уж, стремительно приближаясь с левой руки к растянувшейся по дороге процессии, рассыпался в лаву.
Топот копыт прибавился к шороху травы, к посвисту ветра, к дребезжанию кузнечиков. К ошеломленному молчанию пеших.
— Что вы делаете, люди!..
Командир-тюрк властно махнул рукой, ординарец выкрикнул команду. Похохатывая и переговариваясь, всадники вытирали клинки. Трубач поднес к губам трубу...
На дороге остался растерянный и понурый Нурибек. Масуд, беспрестанно облизываясь и сглатывая слюну, ошеломленно озирал залитую кровью, заваленную телами дорогу. Лошадь потянулась было к окровавленной траве — он испуганно поддернул повод...
Сотня уже почти скрылась за холмом, когда от нее вдруг отделились два всадника и поскакали назад.
Нурибек обеспокоенно всматривался... просиял, разглядев.
— Дорогой хаджи, — закричал он, привставая на стременах. — Спасибо! Я ваш должник! Баранов через пару месяцев пригоню!
Гурган неспешно подъехал, придержал лошадь, огляделся.
— Да-а-а, — протянул он, качая головой. — Напахали ребята...
— Через пару месяцев, — толковал Нурибек, но улыбка отчего-то сползала с его лица, заменяясь серой бледностью.
— Да какие уж теперь бараны, — сказал Гурган, скалясь в усмешке. — Я вот о чем подумал... зачем нашему эмиру владетели без крестьян?