Для неспешных прогулок с тросточкой и долгих философических бесед этот мир не годился.
Он был создан для одиночества.
«Воздух, – сообщил Чудо-Юдо. – Будет кружиться голова, потом привыкнешь. Оденься теплее. И не отлучайся надолго, здесь не на что смотреть».
Смущенно усмехаясь, Кратов полез наружу.
Теперь он стоял посреди бурой унылой пустоши, рассеянно копал носком ботинка ямку в податливом глинистом грунте и медлительно озирался в надежде уловить хотя бы слабейший признак живого присутствия. Голова и вправду слегка гуляла, должно быть, от избытка кислорода или каких-то атмосферных примесей. Под комбинезоном между лопаток резвились мурашки. Сухо и прохладно, самая комфортная для прогулок погода, прибалтийская осень. Это и был Скрытый Мир, обитель неумирающих существ, многие из которых были ненамного младше человеческой цивилизации. Можно было предположить, что с интересом к жизни в них угасли и все чувства, и если там и теплился еще какой-то эмо-фон, то для его восприятия навыков звездохода в отставке было недостаточно.
Мир, где нет места живой душе.
Радости первопроходца Кратов определенно не испытывал. Больше того, ему страшно хотелось поскорее убраться из этого могильника.
Но где-то здесь скрывался последний элемент мозаики.
– Где же тебя искать? – спросил он с отчаянием в голосе.
«Разве ты не видишь?» – в очередной раз изобразил насмешливое удивление Чудо-Юдо-Рыба-Кит.
5
Дома, а точнее – приземистые коробки без крылец, без украшений и архитектурных изысков, с бурыми, в цвет грунта, стенами из пористого материала, сливались с ландшафтом и потому были не сразу заметны даже пристальному взору. В больших овальных окнах переливались нефтяной радугой толстые линзы. В дверных проемах апатично висели занавеси из массивных тростниковых стеблей. Внутри было пусто: ни мебели, ни безделушек, ни растений в вазах, одни только голые серые стены, пыльные своды и темные арки, что вели в точно такие же нежилые пустоты. Если кто здесь и обитал, то давно ушел.
Не очень понимая, зачем так поступает, Кратов обшарил все затхлые уголки покинутого жилища. Под ногами хрустело нанесенное снаружи ветерком глинистое крошево. Следы его ботинок были единственными. Он постоял, молча вперясь в голую стену и размышляя о пустяках, а затем раздвинул тяжелые занавеси и вышел на свет. Все дома были хаотично рассеяны на немалом пространстве, не образуя ни улиц, ни каких бы то ни было иных порядков. Кратов заглянул еще в несколько домов, везде находя одну и ту же картину давнего запустения.
Что ж, он был всего лишь в самом начале поиска. Наивно было рассчитывать на немедленную удачу. На нескорую удачу надеяться тоже не стоило. Один человек на большой неприветливой планете ищет тахамаука, который бездну времени не желает быть найденным. Все равно что просеять весь песок пустыни в поисках жемчужного зернышка.
Кратов устал, проголодался и был зол. Интереса к жизни он, конечно, не утратил, но и прежней бодрости духа не испытывал. Мысль бросить все к чертям и убраться отсюда вовсе не казалась ему такой уж малодушной. Прежде за ним не водилось привычек отступать, особенно в виду финишной ленточки. Но сейчас, ощущая под ногами неохватный глиняный шар, мертвящую пустоту вокруг и восковые неприветливые небеса над головой, он не находил в себе ни малейшей искорки. Этот мир был создан для мертвецов. Живого человека он душил и отторгал.
Пройти сквозь испытания, какие не всякому привидятся и в кошмарах, сквозь личную смерть и непонятное воскрешение (о чем еще только предстояло поразмыслить в минуты несбыточного досуга), затеять каверзную игру с тектонами, ввязаться в плутни астрархов, хитрить, интриговать, переть напролом и уворачиваться от лобовых ударов… И все для того, чтобы увязнуть в унылом черепашьем поиске.
Даже если ему повезет и он доберется до этого полумифического струльдбруга, до Нфебетнехпа, неизвестно еще, как сложится их беседа. Ему доводилось участвовать в переговорах с весьма необычными собеседниками, но ни разу еще не приходилось уговаривать мертвеца. Такому ни в одной ксенологической академии не учили.
Потом был короткий перелет во чреве Кита до следующего поселка, некоторое разнообразие которому сообщало неглубокое озерко с зарослями высокой охристой травы с толстыми стеблями и узкой изостренной листвой, в чьих надломах прятались капельки влаги. Может, то была вовсе и не трава, а какая-нибудь местная фауна, ведущая прикрепленный образ жизни, но держала она себя скромно, ядом не плевалась, хваталищ не выбрасывала и никакого интереса к визитеру не проявляла. «И здесь никого», – ворчал Чудо-Юдо. Кратов и сам это знал, но не поленился, потыкался в дома, обогнул озеро и даже посидел на бережку, непонятно зачем вглядываясь в темные воды, будто в них могли скрываться подсказки к тайнам Чагранны. В самом деле, отчего бы живым мертвецам за отсутствием активного метаболизма не проводить время в мутных глубинах, изредка наведываясь на сушу и обсыхая среди голых стен?.. Эта идея показалась ему достаточно безумной, чтобы потратить несколько минут на ее обдумывание.
Они были на высоте, Кратов только что отметил как изученный десятый по счету сектор на глобусе Чагранны, когда Кит послал ему возбужденное сообщение: «Внизу интересно!»
6
Посреди окруженной знакомыми уже домами-коробками площади, занимая собой почти все свободное пространство, громоздилась диковатая конструкция. В ее сплетениях угадывались противотанковые ежи, гигантские кристаллические друзы и распущенные гирлянды перекаленной металлической стружки. Здесь явно порезвился, заливаясь сатанинским хохотом, безумный архитектор-авангардист. И это бредовое сооружение работало. То есть испускало снопы фосфорического света, двигалось и производило жутковатые технологические звуки в диапазоне от пульсирующего гула до отвратительного человеческому уху скрежета.
Крадучись, едва ли не на цыпочках, что в скафандре было весьма затруднительно, Кратов приблизился, насколько было возможно, и затаился за углом ближайшего к механическому монстру здания.
Теперь он окончательно убедился, что прибыл по нужному адресу.
Вокруг бесновавшейся конструкции сидели тахамауки. Прямо на глинистом грунте, подавшись вперед и понурив громадные головы. Их насчитывалось никак не меньше сотни, и даже в сумерках было видно, какие они ветхие. Тот, что сидел ближе всех, облачен был в утративший форму и цвет сюртук старинного покроя, с потемневшими позументами и осыпавшейся перламутровой чешуей, что во время оно символизировала родство с драконами. На прочих были просторные грубые балахоны безыскусного серого цвета с откинутыми капюшонами. И еще несколько державшихся наособицу от остальных были небрежно замотаны в куски грязно-белой материи. Выглядели они совершенно древними, потусторонними, было в их облике нечто от мумий, которых извлекли из гробниц и в злую насмешку заставили изображать жизнь. Хотя жизни во всем этом странном собрании было немного.
Инфернальные звуки, производимые несуразным агрегатом, были музыкой тахамауков. Очень старой, под стать слушателям. Кратов не считал себя меломаном, но кое-что в этом смыслил. Были в его практике моменты, когда не удалось избежать одаривания шедеврами современной музыкальной культуры тахамауков. Будучи ответственным исследователем, он даже пытался проникнуться творческими исканиями братьев по разуму, в каковом подвиге заручился дружеской поддержкой. Милая девочка Марси первая уснула под ритмическое бульканье и «вздохи сквозняка в пустых оконных рамах», как она обозначила для себя главную музыкальную тему опуса. Кратов продержался до финала второй части, которая с большой долей условности могла сойти за анданте… Так вот, шумовой полог, под которым они сладко дрыхли в гостиной уединенного коттеджа на Питкерне, не раздражал, а напротив, успокаивал и располагал к медитации. Но если вслушаться, то становилось ясно, что он был прямым наследником разносившегося над поселком уханья и скорготания, равно как хрустальные трели виолиры наследуют бесхитростному треньканью античной кифары.
И эта классика находила отклик у аудитории. Нельзя было сказать, что живой, но вполне очевидный.
Вначале Кратов заметил, что умощенные на коленях иссохшие кисти рук обладателя сюртука подрагивают вослед особенно тяжким ударам. По внимательном рассмотрении обнаружилось, что балахоны слегка покачиваются в такт пульсациям, а кое-кто даже пытается перебирать незримые струны длинными корявыми пальцами.
Внезапно мумии в белых тогах легко и бесшумно вскинулись на ноги и закружились на месте подобно призрачным дервишам, воздев к темным небесам костлявые длани. Зрелище, на первый взгляд комичное, вселяло в душу неосознанную потустороннюю жуть.
«Живым здесь не место», – в сотый уже раз подумал Кратов.
Те, кто создал этот мир и заселил его пережившими свой век мертвецами, поступил весьма расчетливо. У всякого стороннего существа, кто попущением судьбы использовал шанс на миллион, дабы очутиться здесь, спустя короткое время оставалась единственная мысль: поскорее убраться. А если убраться не получится, то стать таким же, как местные обитатели. Жалкой безмолвной тенью себя прежнего.
«Ни черта у меня не получится».
На подгибающихся ногах Кратов протиснулся в ближайшую халупу и сполз по стенке тут же возле двери. Его мутило, в голове порхали черные птицы. Скафандр заботливо снабдил его через трубочку витаминным коктейлем по рецепту доктора Мурашова, прохладным, пузырящимся, на сей раз с привкусом свежего огурца, а дендриты системы жизнеобеспечения, нечувствительно приникшие к венам, поддержали угасающие силы тонизирующими питательными смесями. Это не сильно помогло. Сухой холодный воздух давил, как негреющее одеяло. В глазах не прекращали свой макабрический танец белые мумии. Бежать, бежать отсюда со всех ног…
Идиотская была затея: отыскать тахамаука на громадной пустой планете.
Кратов закрыл глаза.