– Каре гнедых, джентльмены, – объявил банкир, которого звали мистер Абрагам. Сухой, тонколицый, экономный в движениях, вероятнее всего, он и был базовой реинкарнацией Эйба, тогда как все прочие являлись репликами.
– А как вам это, сэр? – осведомился отец Амадеус, выкладывая перед собой контр-каре белой масти.
– Кто вам послал мраморного туза, падре? – проворчал пандийеро, нервно почесываясь за воротом зеленой шелковой рубахи. – Ваш персональный искуситель?
– Не святотатствуйте, Альфонсо, – ответил отец Амадеус и потянулся за фляжкой. – Всевышний помогает праведникам. А вы все здесь нераскаявшиеся грешники, и ваши шкуры негде клеймить…
– Господа, вы ведь не станете укорять слабую женщину, не так ли? – промурлыкала леди Алетея, с неторопливым наслаждением, карта за картой, открывая дабл-хаус со старшими тузами.
Мужчины застонали, падре вскинул руки над головой, а пандийеро Альфонсо в отчаянии звонко приложился лбом о столешницу. Кратов хлебнул пивка, еще раз заглянул в свои карты и со вздохом подтолкнул их дилеру. Имени, равно как и запоминающегося облика, у дилера не было вовсе, он сидел в тени и сам выглядел скорее тенью, нежели человеческим подобием. Руки в белых перчатках, впрочем, были вполне обычными и с колодой управлялись на загляденье.
Банкир, склонясь к плечу Кратова, сказал вполголоса:
– Эта ушлая девица выигрывает третью раздачу подряд. Как вы полагаете, сэр, нет ли здесь сговора?
– Не думаю, – отозвался Кратов. – С кем бы ей здесь было сговориться? И, главное, когда?
– Да хотя бы с тем же дилером. Для того у дамочки была бездна времени. Вы ведь не питаете иллюзий насчет ее времяпрепровождения до начала игры? Ну, там, книжки, пяльцы, макраме?
– Пожалуй, соглашусь. Но в таком случае я здесь единственный, кто вне подозрений, разве нет?
– Я-то определенно равнодушен к ее чарам. Надо ли объяснять, почему? («Надо», – сейчас же подумал Кратов.) А вот этот субчик в шелках… да и падре чересчур по-отечески заглядывает ей в декольте.
– Эй, о чем вы там шепчетесь? – сердито закричал пандийеро. – Если об игре, то это запрещено. Мигом вылетите из-за стола оба!
– Хотел бы я это видеть, – философски заметил банкир. – Как вы, дон Альфонсо, станете лапать своей призрачной дланью этого более чем материального джентльмена за рукав.
– Никогда не любил процентщиков, – объявил пандийеро в пространство. – Вас-то я выдворю за милую душу, и не пикнете. Понимаете, сеньор Консул, когда у человека за душой нет ничего, кроме большого сейфа с чужими деньгами, он начинает мнить о себе бог знает что, будто он владыка мира и со ста шагов попадает в пуговицу. А выведи такого в чисто поле, дай ему в руки добрый старый «уокер», и он из шести зарядов все шесть отправит в белый свет, как в копеечку, хотя бы даже ему угрожала верная смерть.
– Угомонитесь, дон Альфонсо, – сказал банкир. – Не спорю, в оружейной дуэли вы одолеете всякого, но не забывайте о закладных на ваше ранчо.
– Да я-то не забуду, – сказал пандийеро угрожающе. – А забуду, так вы напомните. К смертному одру заявитесь и напомните…
– Не торопитесь к престолу Всевышнего, несчастный богохульник, – добродушно промолвил падре. – Я тоже могу кое о чем вам напомнить. Например, что вы не были на исповеди с позапрошлой зимы и все это время, как мне думается, неустанно грешили.
– И я даже могу сказать, где, когда и с кем, – проронила леди Алетея, с деланным смущением отворотивши в сторону завуалированное лицо.
– А вы что молчите, мистер Консул? – спросил банкир, веселясь. – Наверняка и у вас найдется пара слов для нашего славного Альфонсо!
– Я бы предпочел вернуться к игре, – сказал тот. – А то, неровен час, корабль наш прибудет в пункт назначения, а я к нему не готов и занят черт-те чем.
– Не черт-те чем, – проворчал пандийеро, – а благородной игрой в приличном обществе.
– Не беспокойтесь, сэр, – сказал банкир. – Нас непременно оповестят о наступлении столь значимого для всех события. Причем оповестят в форме, не оставляющей простора для вольных интерпретаций.
– Кстати, об интерпретациях, – наставительно произнес падре. – Вы уже решили, сын мой, чего ждет ваша взыскующая натура от этой миссии? Иными словами, что вы рассчитываете увидеть по прибытии?
– Это вопрос вопросов, – сказал Кратов рассеянно. – И я не готов обсуждать его с… э-э… м-м-м…
– С когитром? – участливо подсказал мистер Абрагам. – Но почему бы нет? Собеседник не хуже других. Умный, образованный.
– Любезный, – добавила леди Алетея. – Галантный. Обходительный. Знает, как вести себя с благонравными девицами, не то что некоторые.
– Если это камень в мой огород, – напыжился пандийеро, – то он не по адресу. Вы прекрасно знаете, дамочка, свое происхождение, и я его знаю, и могу сказать, что благонравия в нас примерно поровну…
– Это я и имела в виду, – скорбно промолвила леди Алетея. – Кое-кто, не стану указывать пальцем, напрочь лишен всяких представлений о манерах.
– Не слушайте этих бедных нечестивцев, сын мой, – сказал отец Амадеус, обращаясь к Кратову. – Они так много болтают, ибо тяготятся своими прегрешениями и страшатся держать ответ перед Создателем. Будь я столь же неправеден, то нес бы всякую чепуху, не умолкая ни на миг, а уж у меня, поверьте, язык подвешен всякому на зависть. Если бы в их иллюзорных головах обитала хоть капля рассудка, они и сами догадались бы, что балаболят единственно из страха, в надежде заглушить часто повторяющимися и бессмысленными звуками свое смятение в предчувствии неминуемого и ужасного конца.
– Вот оно что, – сказал Кратов одобрительно. – Когитр высказывает гипотезы! Например, что в Белой Цитадели мы встретим Создателя вселенной.
– Не просто Создателя, – падре со значением воздел палец, – не холодного сапожника, вытачавшего мироздание в меру своего ремесла. Но бога, и не просто бога, а Бога, то есть высшее существо, говорить и думать о коем надлежит в степенях превосходных, строго с прописной буквы.
– Гипотеза не хуже прочих, – заметил банкир, пожимая плечами. – Не скажу, что разделяю ее, но она хотя бы наполняет акт изначального творения, когда свершилась самая первая репликация метрик, неким смыслом.
– И в чем же он состоит? – с интересом спросил Кратов.
– Вам выпадет прекрасный случай задать этот вопрос правильному собеседнику, – усмехнулся мистер Абрахам. – Если, разумеется, наш добрый падре окажется прав, а не попадет пальцем в небо, как это обыкновенно и происходит со всеми религиями.
– Мы находимся в таком положении, – сказал отец Амадеус, – когда религии со своими священными текстами, церквями и ритуалами отступают на третий план. Ибо нам, возможно, откроется истина в ее кристальной ясности, без языческих наносов. Я не настолько дерзок, чтобы питать надежду услышать Слово, Что Было В Начале, из самых первых уст. Кто мы, в конце концов, такие, чтобы нам открыли извечный промысел? Сборище грешников, из которых лишь один являет собой подобие божие, его жалкие оппоненты призрачны, как дым, и рассеются от легчайшего дуновения…
Пандийеро, зловеще ухмыляясь, незамедлительно затянулся сигарой и выпустил в направлении витийствовавшего падре плотную струю дыма.
– …а ковчегом надежды, – продолжал падре, нимало не смутившись, – который словно бы в насмешку прозван «Гарпуном Судного Дня», так и вовсе правят существа монстроподобные, лишенные всяких представлений о набожности и сотворенные Господом нашим явно не в лучшем расположении духа.
– Неплохое оправдание, – отметил банкир. – Если, к изумлению милого падре, обнаружится, что бог вовсе не благообразный седовласый старец кавказской расы, и уж во всяком случае совершенно без семитских примесей, а, к примеру, полуголый чернокожий шаман с перьями в волосах, в ожерелье из черепов и травяной юбочке на чреслах.
– Это кощунство я пропускаю мимо ушей, как профанированное, – с достоинством заявил отец Амадеус.
– Шестирукий, – подхватил пандийеро. – И шестиногий. Этот, как бишь его… Ктулху.
– А то и женского пола! – добавил банкир, изнывая от цинизма.
– Ничего не имею против, – отозвалась леди Алетея. – Женщина с женщиной всегда найдет общий язык.
– Говорят вам, не будет языка, – фыркнул пандийеро.
– Будет, – возразила дамочка. – Если нельзя ни о чем поговорить, тогда зачем мы здесь?!
– Еще один вопрос вопросов, – сказал Кратов раздумчиво.
– А вы не хотели ничего с нами обсуждать, – укоризненно напомнил банкир.
– Не с тагонараннами же, в самом деле, вам толковать, с этими бессловесными дуботрясами, – сказал пандийеро, демонстрируя осведомленность, мало соответственную его облику, однако же вполне объяснимую.
– Не отказался бы, – мечтательно промолвил Кратов.
– Ах, оставьте, – отмахнулся банкир. – В нас вы найдете самых благодарных слушателей… хотя отроду не замечалось за вами наклонностей к произнесению речей… и наилучших собеседников. То, что наши речи не столь умны, как хотелось бы, не должно вводить вас в заблуждение. Да, на этом, как выразился падре, ковчеге, мы лишены возможности апеллировать ко всему интеллектуальному фонду человечества, но и тех познаний, что сосредоточены в бортовой библиотеке, вполне достаточно, чтобы поддерживать общение, не так ли?
– «Каковы предметы сами по себе и обособленно от этой восприимчивости нашей чувственности, нам совершенно неизвестно, – вдруг произнес пандийеро. – Мы не знаем ничего, кроме свойственного нам способа воспринимать их, который к тому же необязателен для всякого существа, хотя и должен быть присущ каждому человеку».[46]
– Это вы к чему? – осведомился Кратов.
– Например, к вопросу о субъективности восприятия, – сказал пандийеро. – Вы спокойно принимаете нас как партнеров для покера, но неуклюже уклоняетесь от обсуждения с нами высоких материй. Как будто игра в покер требует меньших мыслительных усилий! Мы реальны в той мере, какую вы нам позволите. И какую позволите себе для восприятия нас как реальных объектов.