Да, братья, культура обжорства, с тыльной своей стороны, – это культура жестокости и кровожадности.
Смертные грехи так трогательно держатся за руки, будто дети-близняшки. Только лица у этих «детей» – словно из страшного сна или фильма ужасов. «Блуд» нежно держит за руку «убийство». Лучшее доказательство – история Давида и 50-й псалом. Не верите Библии – поинтересуйтесь статистикой абортов. Зачатые от блуда дети расчленяются и выскабливаются из материнских утроб и без числа, и без жалости.
Богатство хотело бы быть праздным. Хотело бы, но не может. Богатство требует хлопот. Богатство рождает тревогу, страх за самое себя и за жизнь своего обладателя. Оно требует забот по своему сохранению и умножению. Это, по сути, великий обман.
Все, кто хочет быть богатым, хотят этого ради беззаботности, легкости жизни и доступности удовольствий. Но именно этого богатство и не дает. Беззаботности и легкости в нем нет ни на грамм. А те удовольствия, доступ к которым оно открывает, часто превращаются в мрачные и безудержные оргии. Чтобы забыться. Чтобы доказать самому себе, что я – хозяин жизни и свободно пользуюсь ее дарами.
Богачи, пирующие до утра, знают, что они улеглись на отдых на краю обрыва. Вниз спихнуть их могут в любую секунду или «заклятые друзья-завистники», или кровные враги, или взбалмошный приказ верховного правителя. Мы все – бройлеры в инкубаторе, но богачи – больше всех. Если кого-то сегодня уже убили, то они первые вздыхают с облегчением. «Слава Богу, не меня. На сегодня лимит исчерпан. Можно веселиться спокойно».
Я думаю, что без всякого страха, без содрогания, без отвода глаз встретили голову Иоанна, несомую на блюде, те, кто возлежал с Иродом. После того, как обжорство и разврат обосновались в душе, ничто не препятствует человеку сделаться жестоким и хладнокровным к чужому страданию.
XX век, как говорил иеромонах Серафим (Роуз), лучше всего символизируется изображением Диснейленда и колючей проволокой ГУЛАГа, темнеющей на фоне этого аттракциона. Друг без друга эти явления не полны. ГУЛАГ не полон без Диснейленда. Диснейленд вряд ли возможен без ГУЛАГа. Связь между ними более прочна и органична, чем может показаться.
Развратная пляска малолетней девчонки, одобрительный гогот объевшихся мужиков и окровавленная голова Пророка, внесенная в зал на блюде, представляют собой не соединение отдельных автономных деталей, но некое органическое и страшное в своей органичности единство.
Наконец, сама смерть Иоанна – это смерть образца XX столетия с его фабриками смерти. Это смерть, напрочь лишенная всякой романтики. Ни горячих предсмертных речей, ни сотен состраждущих глаз, никакой публичности. Никакой иллюзии правосудия с прокурорами и адвокатами. Все обыденно, дегероизированно. Все выдержано в духе концлагеря, или коммунистических застенков, или холодного и расчетливого геноцида. На худой конец, все – в духе политического убийства, столь тщательно спланированного, что истинные заказчики будут известны не ранее Страшного Суда.
Палач привычно делает свою работу. Какая ему разница, что перед ним на коленях – Пророк, больший всех, рожденных женщинами. Руки связаны за спиной, стоит только нагнуть его пониже и откинуть с затылка длинные пряди слипшихся волос… Вот и все.
Это очень современный рассказ. Богатые веселятся, девочки танцуют, праведник подставляет голову под меч. И все, как в классическом театре. Полное единство времени и места.
Кстати, о театре. Давно понятно, что есть пьесы, далеко шагнувшие за пределы своего времени. Где бы и когда бы их ни ставили, сердце зрителя содрогнется. «Что он Гекубе? Что ему Гекуба? А он рыдает». Таков Шекспир. Его можно ставить и экранизировать костюмированно, с погружением в эпоху. Но можно интерпретировать его всечеловечески и сделать нашим современником. Так уже снимали «Ромео и Джульетту», где Монтекки и Капулетти живут в современном городе, ездят на машинах и стреляют из пистолетов. Так и «Гамлета» уже не раз экранизировали, одев короля в современный костюм и перенеся диалоги из коридоров замка в современный офис. Если сделать все это талантливо, текст и смысл не страдают. Наоборот, общечеловеческая проблематика становится очевидней и понятней, когда конкретные исторические одежки с пьесы аккуратно сняты и заменены на современные брюки и галстук.
Так нужно иногда поступать и с евангельскими текстами. Положим, назвать сотника «командиром роты оккупационных войск». Перевести все денежные единицы – пенязи, таланты, кодранты – в долларово-рублевый эквивалент. Мытаря назвать «инспектором налоговой службы», блудницу – так, как называют сейчас подобных женщин. На этом пути переименований, перевода с русского на русский, многие вещи удивят нас своей свежестью и актуальностью. Некоторые вещи так даже испугают доселе непримеченной очевидностью.
Если мы этим займемся, то историю казни Иоанна Крестителя будет перевести на язык современных понятий не очень сложно. Так уж получилось, что вся она соткана из вещей, виденных нами неоднократно или хорошо известных по книгам и выпускам новостей. Жаль, конечно, но так было всегда и так будет до скончания века.
ВЕТХИЙ ЗАВЕТ ПРАВДИВО ЖЕСТОК
Ветхий Завет правдиво жесток; жесток, как сама жизнь. Человек, открывший Библию с мыслью о том, что это книга любви, может с содроганием закрыть ее, столкнувшись с некоторыми картинами Ветхого Завета. Бог казнит грешников, над согрешившими праведниками изощренно издеваются враги. Сами праведники, одержав победу, ведут себя так свирепо, что возникает соблазн усомниться в их праведности. Что все это значит?
Во-первых, спросим себя: откуда это недоумение и нравственное отторжение от жестокости?
Оно от Благой Вести, просочившейся в наше сознание. Сегодняшний человек, даже если он не верует, мыслит евангельскими категориями. Нам жалко побежденных и проигравших; нам не верится, что честность и богатство совместимы; женщина в наших глазах имеет равное достоинство с мужчиной. Все это и многое другое в нашем мировоззрении от Евангелия. Христос действительно изменил мир. Не прибегая к заговорам, мятежам, революциям, Христос овладел самой неприступной крепостью – человеческим сердцем. И покорившийся благодати человек стал мыслить небесными категориями. Вот почему нам кажется диким то, что древнему человеку казалось естественным. «Умыть руки в крови грешника», – это даже для Псалтири не является исключением.
Ветхий человек, тот, который изнутри не перерожден и снаружи не взнуздан соответственным воспитанием, – он и сегодня радостно пляшет над трупом убитого врага. Для него, как для Чингисхана, формула счастья совпадает со спинами убегающих врагов и заревом от их горящих жилищ. Мы от подобных зрелищ морщимся и отворачиваемся. Жаль только, очень многие доброту и сострадание называют признаками цивилизованности. Дескать, давайте вести себя как «цивилизованные» люди. Но это не от цивилизации. Вернее, не от любой цивилизации, а от той, что выросла из Страстной Пятницы, когда миллионы людей в тысячах храмов смотрят на Распятого Страдальца и слышат Его молитву: Отче! прости им, не ведают бо, что творят (Лк. 23, 34).
Чтобы каждая девушка, к примеру, была благодарна Христу и чтобы если не исчезли, то хотя бы поутихли разговоры о «закабаленной» христианством женщине, стоит лишний раз прочесть историю Лота. Точнее, то, как он спасся из Содома. За Лотом были посланы Ангелы. Местные развратники захотели «познать» этих новичков, а Лот вступился за них. Спрятав незнакомцев у себя в доме, вот что Лот говорит содомлянам: Вот у меня две дочери, которые не познали мужа; лучше я выведу их к вам, делайте с ними, что вам угодно, только людям сим не делайте ничего, так как они пришли под кров дома моего (Быт. 19, 8). Далее было бегство в Сигор, уничтожение Содома и Гоморры, превращение Лотовой жены в соляной столп. Но нам должны быть интересны и одновременно страшны слова Авраамова племянника. Дочери ему менее важны, чем гости. В этом эпизоде – весь древний человек. У него другая шкала ценностей, другие ориентиры, и я сомневаюсь, что нам эти ценности безоговорочно нравятся.
Если Библия жестока, то жестока с первых страниц, точнее, с первых шагов по земле человека, изгнанного из Рая. Вспомним первое убийство и одновременно братоубийство. Преступление совершается на почве зависти, причем зависти духовной. Ссора вспыхивает из-за вопроса о том, чьи жертвы Богу угоднее. Еще Господь никого не карает, никому не угрожает, а люди сами проливают кровь. Их совсем мало, но им уже тесно на земле. Обвиним в этом Бога? Нет. Обвиним землю нашего сердца, которая стала обильно плодить колючий сорняк различных страстей.
Бог же поступает на удивление милостиво. Он не казнит смертью Каина и потом, когда каиниты научились делать оружие из металлов, завели у себя многоженство, одним словом, освоились на земле изгнания и о небе забыли. Господь терпит их, терпит вплоть до самого Потопа.
Бог, через Евангелие познанный нами как Любовь, не изменяется. Он не «стал» Любовью в Новом Завете. Он был Любовью всегда. Но это любовь зрячая, требовательная к человеку и не сентиментальная. Ради пользы любимого любовь может наказывать. Толерантным и нетребовательным часто бывает безразличие. Этого о Господе по отношению к нам сказать нельзя.
Священное Писание можно условно разделить на законодательные, учительные, исторические и пророческие книги. Какие из этих книг могут показаться особенно жестокими?
Книги законодательные и учительные не столько жестоки, сколько строги. Синайский закон провозглашает «не убий». Но он же перечисляет определенные случаи необходимого применения смертной казни. Так, например, возмездию через убийство должны быть подвержены богохульники, чародеи, мужеложники, скотоложники, люди, грешащие против родителей. Одни грехи представляют нравственную заразу для общества и должны караться смертью ради общего блага так, как прижигаются огнем опасные язвы. Другие грехи выводят человека за рамки человеческого достоинства, делают его худшим бессловесного скота. Опустившись ниже человеческого естества, такой человек не вправе требовать к себе гуманного (т. е. человеческого) отношения.