ь! Представляете? Сначала жаловалась Христу на жизнь, что скучаю, что плохо мне. Жалко себя было. Потом стала молиться за сына, за мужа. Потом вдруг почувствовала свои грехи, вспомнила, увидела, сколько их! Мы ведь себя чуть не за святых привыкли считать. А тут у меня будто глаза раскрылись. Я долго тогда в храме была. Не знаю сколько. Пришла домой, бабка моя кричит: «Где ты была?» – а я чувствую, что люблю ее. Мне так легко стало. Я таку-у-ую благодать получила, что вам сказать! И потом лампадку зажигала с радостью.
Она говорит, говорит, говорит. А я пью чай и слушаю, слушаю. Они так любят говорить, эти милейшие бывшие протестанты. У них везде «благодать», «откровение», «свидетельство». А мне вот хочется такое же распятие к себе в храм. Но просить не буду. Стыдно. Да и дорого это.
Уж сколько разных историй, всяких-всяких, слышали мои уши. Не пора ли записывать? Говори, говори, Маргарита Павловна. То, что ты говоришь, действительно, и откровение, и благодать, и свидетельство.
Она поднималась по улице вверх, неся в руках сумку, полную бытовой химии. Деспина Зоя любит чистоту. Мы знаем, что случится с ней через полгода, а она еще ничего не знает. Что ж, оставим ее при блаженном незнании. Ее – Маргариту, внучку уважаемого пастора, приехавшую в Грецию, чтобы заработать денег и отдать долги.
Вот она стоит с печальным лицом, среди треска цикад под синим небом, обернувшись, чтобы взглянуть на такое же синее море.
ВЕРА
Разум нужен для того, чтобы понять, что Бог есть. Чтобы Богу служить, разум нужно преодолеть, превзойти, оставить за спиной логику и войти в Сверхлогику.
Море стояло стенами справа и слева от идущих по дну людей. Верую.
Солнце стояло полдня на одном месте ради победы Израиля над врагами.
Верую.
Странная пища, как иней, по утрам покрывала землю вокруг шатров в течение сорока лет.
Верую.
И это только начало.
Бог Сам сошел на землю – не на вершину горы, не во внутреннее пространство храма. В утробу Девицы сошел Бог. Куст терновый горел, не сгорая, трое юношей невредимо стояли в бушующем пламени печи. И Девическая утроба осталась невредимой, нетронутой после Божественного чревоношения.
Верую.
Человеком стал Господь. Это невозможно, но это истинно! И унизить, и убить Себя позволил Господь. Это недомыслимо, но это так! И воскрес из мертвых Бог, ставший Человеком! Это невообразимо! Это абсурдно! И вместе с тем это – святая правда! Верую, ибо абсурдно. Именно в контексте можно понять слова Тертуллиана, ставшие поговоркой.
Самолет тяжелее воздуха. Но при помощи винта и крыла он летит. Летит многотонная птица, не имеющая перьев, и мы лишь по косности ума перестали этому удивляться.
Библия тяжелее воздуха. Если быть неосторожным, то она может упасть из рук или с края стола. Но то, что в ней, способно сделать человека крылатым и небесным существом.
Погружение в тайны текста зависит от любви к Автору текста. Каждая буковка – это листок. Все вместе – густой виноградник. Голос возлюбленного слышен, но лица Его не видно. Отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя, чистая моя! потому что голова моя вся покрыта росою, кудри мои – ночною влагою (Песн. 5, 2).
Не общение с Богом философов, но общение с Богом Авраама, Исаака и Иакова.
Любви от нас ждет и хочет Господь. Любовь – это мука и сладость, боль и недоумение. Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презреньем (Песн. 8, 7).
Сверхлогичность неизбежно сталкивается с земным расчетом. Бухгалтер рано или поздно нападет на метафизика.
Евреи не признают Истинного Мессию. Способ Его Пришествия, слова Его и дела, добровольный позор Креста, смерть и Воскресение не вмещаются в сознание ветхого Израиля. И это притом, что сознание Израиля вскормлено чудесами и в принципе должно быть сверхлогичным.
Точно так же, как евреи отвергают Мессию, прочие народы отвергают мессианство самих евреев. Тот факт, что спасение от Иудеев (Ин. 4, 22), ущемляет национальную гордыню и не вмещается во внутреннюю тесноту «языков» так же, как и Сам Мессия ущемляет гордыню иудеев.
Благословен Господь, перепутавший мысли человеческие!
Одни гордятся великим избранничеством и убивают Избравшего.
Другие поклоняются отверженному Праведнику, но хулят землю, из которой Он вырос, землю, за пределами которой Он никогда бы не смог появиться.
Христос никогда бы не родился ни от китаянки, ни от египтянки, ни от славянки, но только от невинной Девы из рода Авраамова. Вся история мира до Пришествия Спасителя вмещается в имя «Богородица». Неужели крещеные люди способны с этим спорить? А если способны, то стоит ли удивляться, что богоизбранность родила богоубийство?
Национальная гордыня. Имя трижды проклятого идола. Из-за нее Израиль распял Начальника Жизни. Из-за нее вчерашние язычники ненавидят тех, кого Живущий во веки избрал первыми.
Как чудно то, что эти первые ослепли. Ведь если бы они не ослепли, если бы они поняли, приняли, полюбили, облобызали Спасителя, то они же не дали бы Ему стать нашим Богом. Из презрения ко всем чуждым Закона, из чувства собственничества, из той же национальной гордости они сказали бы: «Прочь! Это наш Господь, наш Мессия, родившийся от нашей Девы!» Они вряд ли позволили бы нам, как псам, лизать крошки, падающие с их благодатного стола!
Благословен Господь, пришедший ко всем, а не к одним иудеям! Он не согласился стать их «частной собственностью», но из-за этого не стал «частной собственностью» нашей. Он свободен! Свободен в любви и любит нас, слепцов, гордецов, глупцов и негодяев.
Благословлю Господа во всякое время (Пс. 33, 2). Благословлю Его, вставая утром и ложась вечером; благословлю, промахнувшись молотком по шляпке гвоздя; благословлю, ложась на операцию. Благословлю Господа в скудости и в изобилии, в юности и в старости для того, чтобы смочь, суметь благословить Его в минуту смерти. Вера, перешедшая в состояние всегдашнего хваления, вера, не боящаяся страдать, – вот она, вера апостольская, отеческая, православная, иже вселенную утверди (см.: 1 Пар. 16, 30).
Ты умен и веруешь? Это хорошо, но этого мало. Надо веровать и стать безумным, чтобы быть мудрым (1 Кор. 3, 18). Иначе мир своей бетонной логикой раздавит твою логичную веру, и твой дом рухнет, и разрушение его будет велико (см.: Лк. 6, 49).
ПЕРВОЕ ЧУДО
Имя Христа и Его образ неотделимы от совершенных Им чудес. Одно лишь то, что описано в Евангелии, поражает воображение. А ведь это лишь малая часть от целого, и если бы писать о том подробно, то… и самому миру не вместить бы написанных книг (Ин. 21, 25).
Спаситель проявляет Свою власть над стихиями и веществом, над миром духов, над болезнями и смертью. Умолкает ветер, умножается хлеб, отбегают демоны, отступают болезни, ослабляет хватку смерть. Но все эти чудеса похожи на военные действия. В тонущей лодке – страх, у слушающего поучения народа – голод, среди погребальной процессии – плач, среди больных – страдание и тающая надежда. Сама жизнь, само пребывание Безгрешного среди грешников и Здорового среди больных должны были восприниматься Им как страдание. Он пришел, говорит Льюис, на оккупированную врагом землю, и для Него, видящего тайну сердец человеческих, наш мир являл собою картину страшную.
Значит, чудеса только и возможны там, где есть боль и страх? Значит, кроме как исцелить или спасти от беды, нет больше способа проявить любовь, милость? Это было бы так, вернее, у нас был бы повод думать так, если бы не первое чудо.
Первое чудо происходит на свадьбе. Нет ни больных, ни плачущих. Нет никого, носящего траур, ведь иначе брак был бы невозможен.
Зато есть пение и танцы, поздравления и подарки. Есть и слезы, но это слезы радости, слезы матери, отца и подружек.
В своих существенных чертах брачная церемония и до сего дня мало в чем изменилась. Молодые обмениваются кольцами, пьют общую чашу вина, становятся на вышитое полотенце, выслушивают благословения, в которых то и дело звучат имена Авраама и Сарры, Исаака и Ревекки, Иосифа и Асенефы. В те, Иисусовы, времена все это уже было благословенной древностью.
Значит, на земле не все погрузилось во тьму. Значит, не все тело мира покрылось проказными пятнами, и на этом теле еще есть участки здоровой и чистой кожи. Эти здоровые части жизни связаны с браком. Кто хочет радоваться позволительной, чистой, безгрешной радостью, пусть ищет ее в благословенном супружестве и во всем, что с ним связано. Христос пришел на брак, чтобы показать Свое сочувствие не только нашей боли, но и нашему ликованию. Впрочем, не всякому. Если купец обманет покупателя либо уменьшенной гирей, либо льстивыми речами, то у купца будет радость, а Христос эту радость с ним разделить не согласится. Если на гладиаторском поединке часть толпы будет приветствовать победителя, а вторая часть – оплакивать проигравшего, то Христос вряд ли будет скорбеть со скорбящими и радоваться с радующимися.
Но свадьба – это другое дело. Это немного настоящего меда посреди горьких, как полынь, будней. Это образ любви Бога и человека, это жертвенность и самоотдача, это чудесное превращение двух жизней в одну. Образами супружеской тайны была насыщена речь Исаии, Осии, и еще совсем недавно Иоанн Креститель называл себя другом Жениха, подразумевая под Женихом Самого Спасителя.
Итак, Он был на браке, и ни один мертвый еще не воскрес по Его слову, ни один демон еще не оставил мучимого им человека. Время чудес еще не настало.
И тут, на празднике, не хватило вина. То ли бедны были брачующиеся, то ли гостей было слишком много, но чаши пирующих опустели. Пусть лучше бы не хватило хлеба. Ведь вино веселит сердце человека (Пс. 103, 15), и что за свадьба будет без веселья. Бедняки во множестве приходят на свадьбы. Они знают, что в этот день никто их не прогонит. Они помнят слова Писания: Дайте… вино огорченному душею; пусть он выпьет и забудет бедность свою и не вспомнит больше о своем страдании (Притч. 31, 6–7). И вдруг такая новость – нет вина!