Он говорит тихо, склонив лицо вниз и орудуя щетками чистильщика над блестящими туфлями белого туриста:
– Мы скоро сами к тебе приедем. Многие наши уже приехали, но это только десант. Мы будем жить в твоих городах, учиться в твоих университетах. У тебя есть деньги, много денег. Нам нужны они и твои технологии. Ты стал ленив и привычен к комфорту, а мы все еще умеем работать. Мы умеем улыбаться и одновременно презирать того, кому улыбаемся. Мы умеем брать подачки, но и ненавидеть тех, кто нам их подает. Мы сто раз согнемся до земли, но однажды мы выпрямимся, а ты согнешься. Только ты уже не распрямишься.
Мы ненавидим тебя, даже когда учимся в твоих университетах. Мы завязываем галстуки по твоей моде и ненавидим тебя. Мы учим наряду с языком своей матери языки чужих матерей, но лишь для того, чтобы со временем проклясть тебя на всех языках. Ты слишком долго пиршествовал и наслаждался, подчинял и властвовал. Это время заканчивается. У тебя больше нет души, и в твоей системе координат нет другой точки отсчета, кроме твоего эгоизма. Поэтому тебе не на что опереться. Когда ты умрешь, даже когда ты только упадешь, утомленный развратом, пьянством или собственной дряхлостью, количество людей, желающих вытереть о тебя ноги, будет так велико, что ты навеки будешь смешан с прахом…
Но правнуки былой христианской цивилизации словно бы и не слышат этих угроз. Они не желают вспомнить об истине и заполнить ею душевную пустоту. Цивилизация, в которой мы живем, перед достижениями которой, как перед истуканом Навуходоносора, ползаем в пыли, – цивилизация безразличия к истине, цивилизация наследников евангельского Понтия Пилата, равнодушного и трусливого соучастника богоубийства.
Будем помнить, что рано или поздно всякой неправде приходит конец. В День Возмездия небеса совьются, как свиток. Великий позор ожидает лживую славу века сего.
Не позавидуешь тогда не только большим и маленьким современным пилатам, но и тем мелким душам, которые сегодня готовы шнурки завязывать цивилизованному европейскому барину. Только за одно это мелкое холуйство будут они наказаны в полной мере наравне с теми, чьи шнурки рвались завязывать.
А уж День Возмездия будет, поверьте. Бог наш на нас мало похож. Чего-чего, а толерантности у Него нету.
В СТРОИТЕЛЬСТВЕ КОВЧЕГА НУЖНО УЧАСТВОВАТЬ
В строительстве Ковчега нужно участвовать. Даже если не просят.
А в строительстве Вавилонской башни участия принимать не надо, даже если сильно просят и очень зовут.
На практике все происходит с точностью до наоборот. Виной тому, отчасти, видимая абсурдность строительства Ковчега. Ной строил его, мало того, что очень долго, так еще и вдали от воды. Вся аристотелевская логика бунтует против такой трудовой деятельности. Зачем? По какому поводу? Ради чего? «Бог повелел. Так надо. Послушаем Бога, а там видно будет». Все это не аргументы для практичного ума, неспособного воспринимать идеи и внушения из иного мира.
Вся религиозная жизнь, с точки зрения мирского практика, это бесполезно-абсурдные труды ради эфемерных целей. На стороне мирского практика – логика и практический опыт, выгода и прибыль. С ним трудно спорить. Пока вода с небес не польется.
Кстати, Петр Великий свои первые корабельные верфи устроил далеко от всех морей и океанов – под Воронежем. По степени кажущегося абсурда – аналог строительства Ковчега. Трудно поверить, что из этой затеи выросли все Российские флоты: Балтийский, Черноморский, Северный, Тихоокеанский.
То ли дело – Вавилонская башня? Сложное архитектурное сооружение, призванное прославить род человеческий; сооружение, в фундамент которого, помимо кирпичей и блоков, заложена своеобразная мистика! Тут не один Ной, под насмешливый посвист зрителей таскающий бревна с сыновьями. Тут – сотни тысяч организованно трудящихся людей; тут – дисциплина, идея, воодушевление и – очевидный, на глазах вырастающий в размерах результат. Тут самый ленивый захочет кирпичик поднести или тачку с песком наверх затолкать. Дело проверенное.
Во дни Помаранчевой вакханалии в Киеве даже те жадины, у которых бесполезно зимой снега просить, были замечены в делах специфической благотворительности. Варили борщи, пекли блинчики и бегали на Майдан «революционеров» кормить. Приобщались, как могли, к историческому моменту. Так действует массовое беснование, для которого не обязательны оргии и черные мессы, которое вполне сносно проявляет себя и в атмосфере фальшивого человеколюбия.
Итак, нужно Ковчег строить, притом, что цели до конца не ясны и будущее – в тумане. Приказы и заповеди не предполагают развернутых толкований. Вся Церковная жизнь не есть ли аналог подобного долговременного и странного строительства? Зачем посты? Почему здесь труды, а там – воздаяние? Почему необходимы и послушание, и борьба со страстями, и покаянный плач? Нельзя ли просто, посмотрев, как этим занимаются другие, присвистнуть и уйти по своим делам?
А мирская активность, пренебрегающая волей Божией, не желающая ждать Града, сходящего с Небес, и строящая свой собственный Град, она не есть ли новая Башня, для которой весь мир – Вавилон? Очевидно, что черт общих много. Но тянет, тянет к себе и засасывает в свой водоворот земная активность. Глобальная экономика, глобальные ресурсы, глобальный обмен информацией. На горизонте когда-нибудь заалеет красной полосой глобальное правительство, чей хилый близнец в виде ООН всем давно известен.
Строительные бригады стоят в очереди за возможностью поучаствовать в стройке века. «Вас еще не пустили? Вы еще не в ВТО? Мы тоже. Ах! Будем ждать. А квоты вы успели продать по углекислому газу? Мы тоже. Будем ждать». И ждут. Целые народы со своей генетической памятью, душевной болью и длинной историей ждут «часа X», когда им позволят намесить раствора для каменщиков, орудующих на верхних этажах.
Ковчег строился в одно время. Башня – в другое. Буквальный водораздел между двумя событиями – вода Потопа. Ковчег и Башня – события буквальные и исторические. Но, вместе с тем, это события духовные и символические. С точки зрения духовных процессов, сегодня и Ковчег, и Башня строятся одновременно. Одновременно происходят созидательные процессы, направленные на спасение, и процессы, связанные с богоборческой активностью, с построением Града земного, ощетинившегося в сторону Града Небесного ракетами класса «земля – воздух».
Интересно и то, что многие успевают поработать на двух объектах: до обеда – на строительстве Ковчега, ближе к вечеру – на строительстве Башни. И народы участвуют в этом процессе по-разному. Некоторые еще не строят ни того, ни другого. Некоторые строят только Башню. Некоторые, как уже сказано, успевают получать деньги по двум ведомостям. Но нет, со слезами говорю, нет ни одного народа, который бы строил только Ковчег для всех желающих спастись, и не месил бы глину для строителей-богоборцев.
Мы бы хотели быть таким народом. Быть таким народом есть наша национальная идея и сокровенная мечта. Она же и надежда мира. Но получается пока плохо. Видно, плохо хотим. Или плохо разобрались с сутью происходящего.
Время требует если уж не прозорливости, то, по крайней мере, проницательности. Ключ же к узнаванию обеих строек в повседневности, как всегда, находится в Литургической жизни, трезвении и любви к Писанию.
БОГ ВИДИТ, А ТЫ СМИРЯЙСЯ
Добродетели несут награду не сами по себе, а за смирение – такая мысль есть у великих отцов. Представьте, что эта мысль – дождь, и станьте под нее, как под холодный душ. Или представьте, что она – град, и тоже станьте. Пусть этот град побарабанит вам (мне, им, всем) по лысине. Мы ведь страшно хотим гордиться собой. И чем еще гордиться, как не своими добродетелями. А добродетели, оказывается, мостят нам дорогу в ад, если мы посреди благих трудов не смиряемся. Человеку гордому лучше не иметь заметных добрых дел, а то он от любви к себе совсем осатанеет.
Все это на милостыне очень заметно. Вернее, на той форме милостыни, которая носит римскую фамилию Мецената или заокеанскую кличку «спонсора».
У доброго человека даже зло с добром перемешано, а у злого само добро никуда не годно. Качество милостыни зависит не столько от количества, сколько от чистоты (нечистоты) сердца жертвователя. Будучи, например, стихийным материалистом, спонсор (меценат) неизбежно захочет пощупать свои добрые дела. Следовательно, будет жертвовать на каменные строения. Не щупать же ему сытые желудки, в самом деле, и не слушать, как играют на скрипках юные гении. Гений отыграл – и забылось; голодный поел – а завтра опять есть захочет.
А в здание, за твои деньги построенное, можно будет всю жизнь пальцем тыкать. Мое, дескать, добро.
Если жертвователь – самохвал, он непременно захочет увековечить себя на памятной доске, как будто Бог не видит или не помнит. И орден непременно захочет, и грамоту, чтоб при случае говорить, с кем он на короткой ноге, и кто ему награды вручал. Фотографии при этом предусмотрительно прилагаются.
По нашей крайне вялой, зачастую, вере он (меценат-спонсор) даже мысли не допускает, что его деньги могут где-то не взять. А ведь это – подлинный холодный душ и – град по лысине, когда человеку, уверенному «на все сто», что все покупается и продается, в том числе и в Церкви, вдруг говорят: «Заберите деньги, пожалуйста».
– «Как это заберите?! Вам что, деньги не нужны? Здесь очень много!»
– «Нужны, но не от вас. Заберите».
Вот это – маленький Страшный Суд! В одном житии так и пишется: «Отверг некий преподобный богатую милостыню, сказав богачу, что рука этого богача мать собственную била. Теперь из этой руки Бог милостыню вовек не примет». Было это очень давно. А вот прочел это один современный богач, и в пот его бросило. Он только на деньги надеялся и думал, что их всегда возьмут. А тут понял, что «не всегда». От того часа стал он думать о настоящих добрых делах, а не о привычных откупах от совести.