— Ты ведь все поняла.
— Что именно?
— Я заметил, как ты насторожилась, когда зашла речь о земле.
Глупо было отрицать очевидное.
— Поздравляю, скоро ты будешь владеть половиной Соноры.
— За исключением тысячи квадратных миль на восточном склоне Скагита.
Я пожала плечами:
— Надеюсь, ты выполнишь договор.
Вероятно, Джокер ждал именно такого ответа, потому что сделал один плавный шаг в моем направлении. На секунду у меня в коленях возникло неприятное ощущение. Хорошо, что я давно научилась контролировать волнение и беспокойство. Вилд был слишком опасным хищником, он не должен был учуять и молекулы моего страха.
— Я даже могу его расширить. Увеличить твой призовой фонд, например, вдвое. Как тебе такое предложение?
Его дыхание уже согревало мой лоб. Я чуть ниже склонила голову, опасаясь смотреть ему в глаза. Я и так знала, каким яростным желтым светом они сейчас горят.
— Даже не хочу знать, чего мне это будет стоить.
— А я объясню, — его пальцы мягко коснулись моих локтей.
К плечам пробежал легкий разряд электрического тока. Тело начало наполняться гудением, словно опора линии электропередачи. Я с ужасом ощущала, как, покорные его воле, слабеют ноги, опускаются плечи, приливает к лицу кровь. Губы Джокера тронули прядь волос на виске, его голос доносился глухо, как сквозь прижатую к голове подушку:
— Просто согласись. Это такой же товар, как все остальное, Аделина. Я предлагаю честную сделку.
Не знаю, откуда вдруг взялась сила в моих руках, но Вилд отлетел от меня на несколько шагов.
— Иди к бесам, Джокер ван Хорн! Покупай Хили и ее подружек. Хоть всех женщин обеих Конфедераций, только не лезь ко мне. Как же вы, самцы самодовольные, все меня достали… — Куда-то полетела вечерняя сумочка. — …своими деньгами и своей самоуверенностью. — В поисках аргумента я сняла туфли и швырнула в него первую. — А как только у вас случаются проблемы, не стыдитесь сваливать их на женские плечи. — Вторая туфля ударилась о его грудь. — Это и тебя касается. Все! Засунь свой договор себе туда, где не светит солнце!
Слова кончились. Я бросилась к дверям, но чуть не уткнулась лицом в белую рубашку. Меня схватили за плечи, но я снова сбросила горячие пальцы со своего тела.
— Лина!
— К бесам, я сказала!
Развернулась, в три прыжка оказалась на террасе и, ни мгновения не колеблясь, перемахнула через перила. В спину мне донеслось:
— Лина-а-а!
Половину ночи я просидела, положив голову на плечо каменной горгулье, охраняющей смотровую беседку над серой громадой Вулворт-билдинг. Мои глаза были устремлены к той точке горизонта, где через несколько часов появится первая искра нового дня.
Когда же я полюбила этот город? Сама не заметила. Кто-то из живущих здесь чувствовал себя не более, чем микробом, снующим в кровеносной сети его проспектов и улиц. Кто-то наверняка воображал себя его хозяином, свысока глядя на мир через стеклянные стены своего офиса.
Мне Нью-Амстердам подарил ощущение полета наяву. По его крышам я могла дойти до самого горизонта, ни разу не коснувшись ногами земли. Конечно, сделать это в платье было несколько проблематично, но я облегчила себе задачу, разорвав его по боковому шву почти до талии, и, кроме того, сегодня мне не нужно было бежать до горизонта. Всего лишь до моего дома в Восточном Гарлеме.
На тротуаре под домом не было ни ее тела, ни следов крови, и я, хоть и с трудом, но смог перевести дыхание. Еще минут через двадцать сообразил, что Лина ушла из дома без денег и даже без обуви, а жалобный писк издает не подыхающая за диваном мышь, а ее забытый в сумочке телефон.
Ее слова, казалось, все еще отражаются эхом от стен квартиры, и я сделал единственное, что могло прийти мне в голову в тот момент — сбежал.
А еще через некоторое время обнаружил себя сидящим в кресле перед стеклянным столом. Холеная платиновая блондинка пододвинула мне под нос выложенный черным бархатом неглубокий лоток:
— А здесь у нас эксклюзивные украшения. Камни исключительной чистоты.
Говорят, что скупой платит дважды. Я бы добавил: а тупой трижды. А лох платит постоянно. Почему-то во всем, что касалось Лины, я неизменно оказывался лохом. Вот только я сильно сомневался, что мне удастся так дешево откупиться.
— Что бы вы посоветовали подарить женщине, которой однажды разбили жизнь? Что-то такое, чтобы она могла поверить мне?
Блондинка беспокойно облизала губы, ее взгляд метнулся в сторону двери. Нет, я не грабитель. Сумасшедший, да, признаю. Но не буйный. Залитые ярким блеском губы вновь растянулись в призывной улыбке.
— Я бы сказала, что в таком вопросе первостепенное значение имеет количество каратов.
Похоже, здесь искупления грехов мне не продадут. Зайти, что ли в церковь? Покаяться? Очень смешно. Для таких грешников, как я, под исповедальней следует предусмотреть специальный люк для скоростного спуска в ад.
Сам не заметил, как оказался перед плохо освещенной дверью. Красная неоновая вывеска над ней гласила: «Мескалито». Лоспончосы — единственные друзья, о которых говорила мне Лина. Кажется, мой спинной мозг сегодня соображал лучше головного. Я толкнул дверь.
И на что я, собственно, надеялся? На сцене жарили на гитарах и флейтах поддельные койоты, пела какая-то девушка, и близко не похожая на ту, что была мне сейчас так нужна, а перед барной стойкой рядком гнездились местные завсегдатаи. Один табурет был пуст.
— Стопку «Макаллана».
Брови бармена полезли наверх.
— Тогда «Далмора».
Кажется, он решил, что я издеваюсь.
— Ну, хоть «Гленфиддих»[39] есть?
— Не умничай, мэн, — посоветовал мне громила справа. — Пей текилу.
Я кивнул бармену. Выпил. Потом еще одну. Койоты на табуретах внимательно следили, как пустеют мои стопки. Вероятно, выжидали момент, когда можно начать разговор. Я медленно выдохнул и оперся локтями о стойку.
— Ее здесь нет. — Громила протянул мне мозолистую лопату. — Гичи.
— Уже понял. — Я пожал протянутую руку. — Вилд.
— Тот самый набоб кашмирский, раздающий землю направо и налево?
— В точку.
Помолчали. Первым заговорил Гичи.
— Знаю, ты, чувак, из богатой семьи и все такое, но Лина в Восточном Гарлеме не меньше чем принцесса. Если обидишь ее, тут целая очередь выстроится, чтобы дать тебе в рожу.
— Уже.
— Что уже?
— Уже обидел.
Табурет подо мной взбрыкнул необъезженным мустангом, и через мгновение я обнаружил себя сидящим на полу. В голове несколько прояснилось. Я вскарабкался обратно и щелкнул пальцами бармену.
— Всем по стопке.
Койоты пить не спешили.
— Что собираешься делать? — Поинтересовался Гичи.
Он явно был здесь за главного.
— Найти ее и извиниться.
— Хороший план.
Стопки поднялись в воздух почти синхронно. Кто-то довольно крякнул, а Гичи ухмыльнулся. После своего ослепительного, как молния, хука слева он нравился мне все больше.
— Выпьешь со мной?
Ломаться койот не стал:
— Как известно, по соотношению «цена-качество» с халявной текилой не сравнится ничто. Наливай.
Возможно, он был прав. Бывают дни, когда в горло не лезет ничего, кроме кактусовой водки.
— Как она, кстати? Понос и импотенцию уже обещала? — Как бы между делом поинтересовался Гичи.
— Ну, да.
— Ты учти, — он зорко глянул на меня из-под широкой темной брови. — Она может.
— А ты откуда знаешь? — Внезапно обозлился я. — Сам к ней яйца подкатывал?
Койот не заметил, как моя рука сама собой сжимается в кулак.
— Обижаешь, — возмутился он. — Конечно! Только бесполезно это все. С Линой мне не светит ни одна свечка. И тебе тоже. И вообще никому.
Ладонь обмякла. Ладно, живи пока, Гичи.
Сквозь стук стекла о дерево барной стойки, пробилась безумная мысль. Вообще никому? Вообще? Дайте сосредоточиться… Неужели после меня Лина так и осталась нетронутой?
Я вспомнил ее легкий, свежий, не запятнанный ничьими потными руками запах. Кажется, за спиной сами собой начали расти крылья.
Я дурак! Я кретин! Я полный идиот! Какое счастье.
Половина нашей компании уже лежала лицом в стол. Гичи отсалютовал мне на прощание двумя пальцами у невидимого козырька. Пока, мужик, сегодня ты мой лучший друг.
Оказывается, снаружи прошел короткий дождик. Я остановился, полной грудью вдыхая чистый воздух. В голове медленно прояснялось.
Мокрый асфальт пестрел отражениями разноцветных огней, и, засмотревшись на них, я не заметил шакала, движущегося мне навстречу короткими контр-галсами. Или это штормящий тротуар бросал его из стороны в сторону? Я остановился, чтобы проверить свою теорию.
Так и есть. Шакала швырнуло к стене магазинчика. Понадежнее заякорившись плечом в кирпичной кладке, он оглянулся по сторонам в поисках аудитории. Я ждал.
Мутно улыбаясь, он нащупал меня взглядом и попытался сосредоточиться. Я ждал.
И дождался. Шакал поднял к носу кулак и старательно отогнул указательный палец. Палец закачался перед его лицом, словно перевернутый маятник.
— Но это еще не все, — заявил он мне многообещающе.
И тут же изверг в моем направлении густую зловонную струю. Несколько капель разбились о тротуар в паре дюймов от носков моих ботинок, а выполнивший свой долг до конца шакал, сполз по стене на землю и отключил внешний мир.
Ладно, и тебе спасибо, чел. Как-никак ты поделился со мной последним, что имел.
Вот, значит, какой ты, Восточный Харлем.
Глава 27
Фукан помер бы от зависти, узнай он о моем последнем марш-броске по крышам Нью-Амстердама. Вот только платье, к сожалению, не выдержало. Отправив шелковую тряпку в мусорное ведро, я наскоро вымылась и упала в свою постель. Несколько часов сна вернули меня в реальность и превратили в довольно разумного и мыслящего человека.