Его глаза опасно сощурились:
— Хочешь посеять во мне чувство вины?
Я пожала плечами:
— Хочу сказать, что мне плевать на твои приказы.
Видимо, ответа у него не нашлось, потому что Джокер сделал глоток из чашки. И даже не поморщился.
— Что это?
— Безобидная травка. Дают даже старикам и детям. Будешь сегодня спать, как младенец. Какие у нас завтра планы?
— С утра я поеду в госпиталь к матери. Затем к нотариусу. После смерти матери в силу вступает основная часть завещания деда. Возможно, потом будет еще несколько встреч.
Ясно. Стервятники слетятся на добычу. Лучше быть к этому готовым.
— Вилд?
— Да?
— Твоя мама умрет. Мне жаль.
Впервые я видела такую пронзительную тоску в его желтых глазах. И этот взгляд причинял мне физическую боль. Вот что испугало меня по-настоящему.
— Я знаю.
Я кивнула и попыталась встать, но меня задержала его ладонь, захватившая в плен мое запястье. И снова по коже побежали искорки электрических разрядов. Честное слово, я уже стала бояться его прикосновений.
— И как оно было там, в Браунсвилле?
— Лучше, чем ты думаешь.
Я не солгала. «Моя» квартира на третьем этаже отличалась от любой другой только наличием кирпичной кладки в оконном проеме. После того, как я до отказа отвернула вентиль на водяной трубе, и из крана полилась вода, сначала ржавая, а потом чистая и чуть пахнущая хлором, проблема с жильем на зиму была решена.
За сутки я отмыла пол и стены в маленькой квартире-студии, привела в порядок ванную комнату и застелила пол большим куском ковролина. В мебели я не нуждалась — спальный мешок, раскладной столик на низких ножках и несколько крючков для одежды полностью удовлетворили мои потребности. А как подключиться к электрическому проводу на ближайшем столбе в Браунсвилле знает каждый младенец.
Джокер низко опустил голову, и я не могла разглядеть, какие чувства отражаются на его лице. Да и не интересовалась. Я осторожно высвободила руку и бесшумно вышла из библиотеки. Мне не нужна твоя боль, Вилд ван Хорн. Я не хочу твоей печали.
Свою спальню на третьем этаже я нашла сразу. В ней тоже горел свет. Розовый мягкий свет красной лампы. Почти такой же, какая стояла сейчас в комнате Анны. Какая была подарена мне десять лет назад. Эта была совершенно новой.
Рюкзак лежал в кресле. Разбирать его прямо сейчас не было никакой необходимости, потому что в изножье кровати меня ждал белый махровый халат, а все необходимое от зубной щетки до дорогущего крема было расставлено на стеклянной полочке в ванной.
Опустившись на пол рядом с кроватью, я выключила лампу. Включила. Снова выключила. Несмотря на выпитый отвар, спать не хотелось.
Я бесшумно спустилась на первый этаж и заглянула в гостиную. Ага, вот он — отличный виски, даже не откупоренный. Лучшее средство от тоски, что придумало человечество. После пленки с пузырьками, конечо.
Прихватив бутылку и пару стаканов, я вышла через парадную дверь и сделала шаг в замершую в ожидании рассвета темноту.
Алфредо появился, как только над стаканом с виски вспыхнул голубой огонек.
— Рад видеть тебя, Лина. — Он устроился рядом со мной на заросшей мхом древней могильной плите. — Уж и не чаял свидеться в этой жизни.
— Звучит несколько двусмысленно, не находишь? — Я сделала вид что чокаюсь своим настоящим стаканом с его призрачным. — Я тоже скучала, Алфредо. Ужасно.
Призрак приподнял брови в притворном изумлении.
— Ты же путешествовала по миру, даже в Нью-Амстердаме жила. Неужели не завела там новых знакомств?
Как же приятно было увидеть старого друга снова.
— В Нью-Амстердаме все не так радужно, как ты себе представляешь. В Кингз Парк[41], например, я даже сунуться побоялась.
— И правильно, к психам нужен особый подход, — согласился Алфредо. — Независимо от того, живые они или мертвые.
— Зато на 6-й авеню нет-нет да и встретишь кого-нибудь из девушек Зигфилда[42].
Алфредо схватился за сердце:
— Ты не шутишь?
— Зуб даю! — Поклялась я. — Так и ходят среди живых прямо в сценических костюмах.
Призрак тихо застонал.
— А Мэрион Дэвис видела.
— Да. В короне из страусовых перьев и прикрытую только жемчужным ожерельем. — Алфредо застонал громче. — Она неплохо сохранилась, кстати, для своих шестидесяти четырех.
Призрак закашлялся:
— Что?
— А ты чего ожидал? Именно столько ей было на момент смерти. Про Бесси Лав рассказывать?
— А ей сколько? — Осторожно поинтересовался он.
— Восемьдесят семь.
Алфредо залпом осушил стакан, который на моих глазах сам собой наполнился снова.
— Ясно. Эту тему, Лина, мы закрыли. Лучше скажи, по какому поводу ты снова в Лобо-дель-Валле. Ван Хорн-младший простил тебе грехи юности?
— Я вовсе не грешила! — Возмутилась я.
— Вот! — Алфредо поднял указательный палец и нравоучительно изрек: — И в этом твоя главная вина. Так что там с ван Хорном?
— Я теперь как бы работаю на него.
Эта новость заставила призрака опустить стакан и внимательно посмотреть на меня.
— Вот даже не пытайся сказать вслух, что сейчас подумал, — предупредила я. — Я просто на него работаю.
— То есть ты так ему и не дала?
Хорошо, что в темноте не видно, как вспыхнули мои щеки.
— Алфредо, ты мой гинеколог или друг?
— Сейчас совмещаю.
Не знаю, была ли у него совесть при жизни. Если да, то она истлела давным-давно. Я поступила единственно правильным по моему мнению образом — надулась. Впрочем, настырный призрак совершенно не смутился:
— И не собираешься?
— Нет, конечно!
— Тогда не удивительно, что он объявил тебе войну.
Алфредо снова расслабился и прихлебывал виски маленькими глотками. Судя по тому, что в стакане выгорело не больше половины, разговаривать мы сможем хоть до утра. Но в одном мой друг был прав — воевать мне совсем не хотелось. В чем я и призналась:
— Знаешь, война это совсем не мое.
— Очень хорошо, что ты это понимаешь. Это вообще не женское дело. Такие люди, как твой Джокер, рождаются для борьбы. Сражение — их стихия. Попробуй восстать против него, и сразу проиграешь.
Так себе перспектива, честно говоря.
— И что же мне делать? — Чуть растерянно поинтересовалась я.
Алфредо не колебался ни секунды:
— Сделать так, чтобы он воевал не с тобой, а ради тебя.
Итак, я предвидела два варианта развития событий: наихудший и невозможный. Ну, спасибо тебе, друг.
От печальных мыслей отвлек душераздирающий мяв где-то совсем рядом. Я вздрогнула и чуть не расплескала свой напиток.
— Это кто?
— Кошки. — Благодушно пояснил Алфредо.
— Живые? — На всякий случай уточнила я.
Призрак снисходительно усмехнулся.
— А ты думала, у нас тут никакой музыки, кроме скрипа ржавых ворот да похоронных маршей? Вот послушай… — Я чуть не подавилась от нового заунывного мяуканья. — Это же настоящий блюз.
— Что-что?
— А вот… — отбивая ритм щелчками пальцев, Алфредо затянул: — Мне этой ночью не заснуть…
И подмигнул, мол, подпевай, включайся в творческий процесс. Я и включилась:
— Йоу, мамми, йоу!
— Я и кусочка проглотить не могу. Потому что моя любимая детка…
— Йоу, мамми, йоу!
— Не хочет смотреть на меня.
В кустах ступил в соревнование новый солист. Минуту мы с Алфредо прислушивались к замысловатым руладам.
— Госпел?
— Точно! Госпел. Давай, Лина.
Я вдохнула побольше воздуха:
— Господь все видит…
— Йе! — Подхватил призрак.
— Господь все слышит…
— Йе!
— Господь ведет учет твоих грехов.
— Йе!
— Господь все время смотрит за тобой…
— Ми-а-ау!
— Поэтому живи так, чтобы ему тоже было интересно, — совершенно будничным тоном заключил Алфредо и отсалютовал мне стаканом: — За тебя, Лина.
— За тебя, Алфредо.
Глава 29
На следующее утро я отказывалась просыпаться, пока у меня не выдернули из-под головы подушку и не водрузили ее на лицо.
— Хватит дрыхнуть, Лина. Вставай.
— Ох! Надеюсь, у тебя есть предсмертное желание.
— Да. Застать мою мать живой.
Я мгновенно села в кровати, прижимая все ту же подушку к груди.
— Извини. Спускаюсь через пятнадцать минут.
Окончательно к жизни меня вернул большой стакан кофе с кардамоном из кафе-кондитерской миссис Адамс. Я мысленно поставила галочку в полусонном мозгу зайти сюда и посмотреть, что появилось новенького в ассортименте.
В холле госпиталя я уже была спокойной и сосредоточенной. Наверное, морг находился в отдельном здании. Во всяком случае, по лестницам и коридорам больницы призраки не бродили.
— Я подожду здесь. — Я кивнула в сторону маленького холла с кофейным автоматом на пятом этаже. — Вам, наверное, лучше поговорить без посторонних.
Джокер криво улыбнулся при слове «поговорить», но я не шутила. Уж кто-кто, а я-то отлично знала, что говорить можно с кем угодно. Было бы желание.
За столиком в углу сидела молодая пара. Женщина плакала, мужчина держал ее за руки и осторожно поглаживал их. К ним подошла медсестра. Несколько минут разговора, женщина кивнула головой, и вышла из комнаты, поддерживаемая своим спутником.
— Симпатичная пара, — совсем рядом раздался негромкий голос. — Ребенок у них попал под машину. Но умирать не собирается. — В голосе звучало насмешливое одобрение. — Упрямый парнишка.
За столиком напротив меня сидела женщина в больничной рубашке. Вглядевшись в ее лицо внимательнее, я недоверчиво произнесла:
— Миссис Говард?
Женщина недовольно поморщилась:
— Всегда ненавидела это имя. Зови меня просто Элис.
На прежнюю Элис ван Хорн Говард нынешняя была мало похожа. Нет, она не выглядела законченной алкоголичкой, как о ней сплетничали по городу. Но бледн