Она стояла посреди комнаты в чем мать родила, вся золотистая, как спелый персик, без единой белой полоски от купальника, и смотрела как я медленно приближаюсь к ней. Я не хотел набрасываться на нее, как маньяк. Вернее, очень даже хотел. Только боялся напугать.
Когда я уже готов был протянуть к ней руки, ее ладонь уперлась мне в грудь и заставила остановиться:
— Извинись, — сказала она.
— За что?
— За то, что оскорблял меня в школе. Обращался со мной, как с грязью. За то, что на десять лет лишил меня моей семьи.
— Я прошу прощения за все то, что сделал с тобой в юности. Но теперь я вырос, и постараюсь искупить каждую свою ошибку. Теперь твоя очередь. Извиняйся.
— За что?
— За то, что была так горда. За то, что никогда ни о чем не просила. За то, что не дала мне шанса извиниться раньше.
— Извини, что не помешала твоей глупой голове взять верх над сердцем.
Я опустился на колени и прижался лицом к темному пушку внизу живота.
После безумно суматошных, безумно страшных, безумно счастливых первых дней в Лобо-дель-Валле наступила неделя тишины. Тело Элис ван Хорн Говард, накачанное формалином, лежало в похоронном бюро. Сама она то ли бродила неизвестно где, то ли действительно решила упокоиться, не дожидаясь, пока ее гроб спустят в семейный мраморный склеп и оставят там в тишине и темноте.
Алфредо сказал, что такое поведение очень необычно для леди. Обычно покойницы интересуются тем, кто и какими словами провожает их в последний путь, в чем приходят на похороны их подружки и все такое.
— Хотя после того скандала, когда законная жена адвоката Хосе Баэса явилась на его похороны в красном платье и несколько раз пыталась прорваться к гробу, чтобы плюнуть ему в лицо, ничего по настоящему интересного больше не происходило.
— За что это она его так?
— За дело, дорогая моя. Учитывая, сколько внебрачных детей наплодил ее благоверный, от оставленного им состояния ей достались только рожки да ножки. Собственно, с тех пор в Лобо-дель-Валле и завелась традиция не оглашать завещания до дня похорон.
Итак, до момента, когда станет окончательно известна судьба империи ван Хорнов и обещанных койотам земель, оставалась неделя. Весь день Вилд был занят с бухгалтерами и юристами «Ван Хорн Мобил», которые сновали по Логову, как стаи термитов, так что я предпочитала проводить все свободное время со своей семьей.
Зато поздно вечером я возвращалась обратно, туда, где сразу же за порогом меня подхватывали горячие сильные руки, чтобы стремительно переместить в спальню на втором этаже. Душ, постель, диван у окна, комод в углу, ковер на полу гардеробной, затем снова постель, и, наконец, совершенно опустошенная и надежно спеленутая руками и ногами Джокера, я засыпала у него под боком. До утра он лежал неподвижно и тихо, уткнувшись носом в мои волосы, словно и во сне не мог надышаться мной.
Тем временем в город съезжались представители самых старых и богатых семей Соноры. В долине вот-вот должен был появиться новый хозяин, и никто не хотел пропустить это знаменательное событие.
На улицах Френч Картье было не протолкнуться от дорогих автомобилей, по вечерам в ресторанах на набережной Баттери публика безжалостно слепила друг друга бриллиантами в запонках и на лебединых шеях. Даже в магазине, с которым Анна сотрудничала последние пять лет вся ее коллекция была до последней нитки раскуплена под снисходительное «забавно», «о, это что-то новенькое» и «пожалуй, возьму для дочери».
Желая избежать всей этой суеты, я отсиживалась в Южном районе у мамы и не знала, что в Лобо-дель-Валле приехал Робин Келли, пока он собственной персоной не объявился на крыльце нашего дома.
Я закончила вымешивать тесто для шоколадного бисквита и, прежде чем перелить его в доставшуюся еще от бабушки форму, сунула палец в густую сметанообразную массу. Отлично. Перца в самую меру. В последние дни я сыпала перец — острый чили, душистый кайенский, сладкую паприку — в любое тесто, за которое бралась. Определенно, Вилд ван Хорн наполнил мою жизнь новым вкусом.
О том, что скоро все это закончится, я старалась не думать.
В дверь позвонили.
— Я открою, — Анна прошлепала босыми ногами по нашему узкому коридорчику.
За звуком открываемого замка последовала довольно долгая пауза. Ни о чем не беспокоясь, я поставила форму в заранее разогретую печь и заметила на часах время. Когда Анна открывала дверь вот в таком виде — в коротко обрезанных джинсах, широкой, открывающей одно плечо, майке и с перекинутой на плечо гривой спутанных волос — посетители-мужчины зависали минуты на две, не меньше. Даже наш почтальон так и не смог привыкнуть к этому душераздирающему зрелищу. Хоть и старался заходить почаще. Наверное, тренировался.
— Лина, это к тебе. — Крикнула из коридора Анна. — Твой бывший. Впускать?
Сердце ухнуло в живот. Я готовилась ко встрече с Робом, но не ожидала, что это случится так внезапно.
Робу шло быть богатым и успешным. Красивый, веселый и жизнерадостный парень из моей юности превратился в мужчину, устоять перед которым смогла бы только парализованная мумия. Уверена, что все остальные женщины совали ему свои сердца в карман пачками.
Правда, его несколько портили покрасневшие глаза под набрякшими веками. И трехдневная щетина. И еще ему хорошо было бы постричься. Вчера.
И все же он улыбался той самой самоуверенной улыбкой я-здесь-самый-крутой, с которой, кажется, все Горячие стволы явились на свет из утробы матери.
— Входи, Роб, — пригласила я.
Анна посторонилась, затем пожала плечами и ушла в дом. Молчание затягивалось. Он тупо пялился на домотканые коврики. На большой шкаф из цельного дуба, который Анна откопала на какой-то гаражной распродаже, очистила от бесчисленных слоев масляной краски, а потом декорировала обойными гвоздиками и расписала кечуанскими узорами. На охранные талисманы.
Я гордо подняла подбородок. Если Робу не нравился дом моей семьи, то его никто сюда, собственно, и не звал. Наконец, он перевел взгляд на меня:
— Здравствуй, Лина.
Нужно было следить за бисквитом в духовке, поэтому я отвела Роба на кухню. А еще нужно было заполнить чем-то невыносимо затянувшуюся паузу.
— Приготовить тебе шоколад?
Он посмотрел на меня ошеломленно, а потом вдруг улыбнулся, как когда-то в юности, смешно морща нос.
— Спасибо.
Уфф, значит, мебель сегодня ломать не будут? Хорошо.
Когда не знаешь, с чего начать разговор — начинай с главного. Баюкая свою чашку в руках, я с искренним сожалением смотрела в лицо Роба:
— Я должна была извиниться перед тобой. Но врать я не хотела, а сказать правду не могла.
Желваки на его челюсти зашевелились, словно он пытался прожевать мои слова. Затем спросил:
— Это было связано с Джокером?
Конечно. Это еще как было связано с Джокером. Я молча кивнула.
— Так ты поэтому теперь с ним?
— Он меня нанял, Роб. А потом все завертелось и… вот.
Я беспомощно развела руки. Кто бы мне самой объяснил, как я оказалась в постели ван Хорна, и почему с такой тоской и болью думаю о времени, когда мне придется ее покинуть.
— И сколько он тебе заплатил? — В голосе Роба нарастала обида. — Думаешь, я дал бы тебе меньше?
— Ни крейцера. — Я говорила чистую правду. — Но скоро он заплатит. И это будет стоить дороже денег.
Похоже, говорить загадками Робу надоело.
— Я его убью, — пообещал он чашке с шоколадом.
Согласна, мужчины имеют право выяснять отношение с помощью кулаков, и женщинам не стоит в это вмешиваться. И все же я попросила:
— Дай ему шанс объясниться. Все-таки меня ты знал меньше года, а с ним дружишь больше десяти лет.
Роб был хорошим парнем. Моим первым парнем. Но теперь я понимала, что не стоило ему тогда становиться между мной и Джокером.
По коридору прошлепали босые ноги, и в кухню вошла Анна. Она не потрудилась ни сменить старую майку ни нанести хоть каплю макияжа на лицо ради красавца-миллионера. Она даже ни разу не взглянула на Роба.
Зато его лицо мгновенно приняло так знакомое мне выражение туповатого восторга. Эй, почтальон, парни Южного района и половина мужского населения Лобо-дель-Валле, принимайте новичка. В вашем клубе пополнение. Вот только где, спрашивается, были его глаза десять лет назад. И все последующие десять лет.
— Лина, твой бисквит благоухает на весь дом. — Она достала из шкафа стакан и налила себе воды. — Когда мы будем его есть?
— Скоро, — пообещала я. — Кстати, Роб, не хочешь попробовать мою выпечку?
Возврата к прошлому не было, но мы могли хотя бы попытаться стать друзьями.
— Ээээ… — нерешительно протянул он, с надеждой глядя на Анну.
Пожалуйста, Анна, безмолвно попросила я сестру. Немного доброты тебя не убьет. Бесполезно я надеялась на альтруизм сестры. Когда дело касалось сладкого, она была беспощадна.
— Он же совсем маленький, — с плохо скрытым возмущением возразила та. — Нам и самим может не хватить.
А потом, так ни разу и не взглянув на Роба, выплыла из кухни. Одного намека оказалось достаточно. Роб вскочил со стула, распрощался и — о чудо! — даже чмокнул меня в щечку на прощание.
Слегка отодвинув занавеску на окне, я наблюдала, как он идет через садик к калитке, перед которой был припаркован блестящий черный мерседес. По пути он успел обернуться на наши окна раз пять, не меньше.
А, может, Анна и права. Не хватало нам в доме еще одной жертвы ее гуманизма. Пусть богатые мальчики гуляют с богатыми девочками.
И еще: пожалуй, сегодня вечером я в Логово не вернусь.
Глава 34
Я широко распахнул парадную дверь, собираясь принять Лину в свои объятия, но вместо нее словил сокрушительный прямой кулаком точно в нос. Мимо меня прошло что-то большое и, судя по звуку шагов, направилось в гостиную.
Когда перед глазами снова зажегся свет, а звон в ушах прекратился, я прошел следом. На диване сидел Роб со стаканом в руке и придирчиво рассматривал бутылку тридцатилетнего Courvoisier L’Esprit Decanter