ижмёт, конечно. Так-то лучше не светить сразу все её возможности.
Уж не знаю почему, но ход с лошадкой оказался крайне удачен. Видать, для этих ребят их животины, таскающие грузы и хозяйские задницы, значили чуточку больше, чем просто живые механизмы для переноски тяжестей. И то, что я проявил к лошадке жалость и сочувствие, прибавило мне очков в глазах сослуживцев. Так что на обеденном привале мы уже общались вполне по-дружески, без прежнего холодка и насторожённости.
Ну как общались? Пытались общаться. Они со мной говорили, а я по-прежнему бекал-мекал, переспрашивал по двадцать раз и мучительно подбирал слова для ответов. И тут уже дело было вовсе не в актёрстве и хитрой стратегии, просто реальная речь этих людей и тот «классический имперский», которому учили меня, разнились довольно сильно. Мужики в караване ботали на какой-то своей фене, в которой я уверенно понимал дай бог каждое пятое слово. Впрочем, иногда это приносило и определённую пользу. Начав разговаривать со мной, как с лошадью или собакой — то есть, существом хоть и одушевлённым, но лишённым речи, мужики порой позволяли себе чуть больше откровенности, чем если бы думали, что я их хорошо понимаю. А я, хоть и улавливал меньше половины, однако интуитивно заполнял лакуны, умудряясь быть в курсе смысла беседы. Все-таки, определённая способность к языкам у меня была всегда, да и язык тела читать нас тоже учили на соответствующих курсах.
— Лихо ты драться навострился. А мы, признаться, поначалу-то хотели тебя того… Скоро в городишке одном будем, а там у нашего оу Моовига есть выходы на лихих ребят. Тебя в колодки, а там в лес куда-нибудь запродать — самое милое дело. Прибыток не велик, да копеечка к копеечке, глядишь — а уж и капитал… Но Миишь на тебя в деле посмотрел и решил, что такого шустрого малого в плену держать — проблем не оберёшься, зато на свободе хороший боец нам и самим пригодится. А то ведь у нас этот поход не дюже счастливый выпал. Не только лошадки овсом поганым потравились — двое охранников и трое погонщиков померли. Пыльца забвения им хреновая попалась, а может лишнего перебрали, вот они и того… Мучились — жуткое дело. Пену изо рта пускали, в судорогах бились. Двое сами померли, а троих добить пришлось. А жаль, хорошие ребята были. Так что люди надёжные нам нужны. С погонщиками-то ещё куда ни шло — вслед за караваном верблюда гнать, а на стоянках его разгрузить-обиходить в этих краях любой мальчишка может. А вот хороший охранник, да чтоб ему спину в бою доверить можно было, это товар штучный. Вот ты, к примеру, где так драться выучился? Да понятно, что «моя воин хорошо», где служил-то, говорю? «…Бе-ме…». Тьфу. Чурка ты, Иигрь, безъязыкая!
— Да ты ему помедленнее говори, вишь, как он глазами лупает. Дурак дураком!
— Дурак-то дурак, да не больно так, — вступает в беседу наш сержант Шоорг. — Видал, как он в дозоре глазами по траве и окрестностям шарит? Сразу видно, что не в первой ему караваны охранять. Да и походка евоная… Не солдатская это ухватка. Солдат, он ноги в землю вбивает, начальство радуя, а этот — будто скользит. Такому у нас зуурские егеря, а в этих краях разве только что пограничные стражники обучены.
— Хм… А ить он же, считай, с полудня на своих ногах бежал, да и мушкет, как ты советовал, на седло не повесил, так в руках и таскал, и даже не споткнулся ни разу. А ведь и на лошадке ладно сидел, жопу себе не натёр, значит, не простая он пехота.
— А обувку ты его видал? Уж больно чудная. Слышь, Иигрь, что это у тебя за боты такие непонятные? Боты, говорю! Вот эти вот, которые на ногах? Брцы-мрци… Надо его языку обучать, а то так ничего и не вызнаем, что нам Миишь велел.
— Гы. А куртка евоная и штаны тебя не удивляют? Ты такие раньше где-нибудь видел?
— А плащ-то, однако, да перевязь с ремнём — лесная работа! Видать, из тех краёв он.
— Не. Думаю, трофеи это, как и мушкет с палашом. А вот одёжа да пистоля — евоные.
— Чудно больно. Как это у него из всего скарба только портки да пистоля сохранились, зато трофеями разжиться сумел?
— Ну, в бою всякое бывает… Надо бы, кстати, проверочку ему устроить. Как он с оружьем своим обращается. По ухваткам воинским многое понять можно.
— Да. Вечерком проверим. А то кулаками махать да ногами лягаться каждый вышибала кабачный может. А ты вот поди с мушкетом управься. Помню, как на экзерцициях с меня по десятку потов сходило, а уж сколько палок капрал об меня обломал… Да и тесачок — тут тоже выучка нужна. Это тебе не в подворотнях пером расписываться.
— А кулачками-то он машет знатно. Я вон, до сих пор кровью ссу.
— Гы-гы… А ты у него травки спроси. Он же вроде говорил, что травник знатный. Слышь, Иигрь, ты нашему Риишу травки не подыщешь? Травки, говорю. Почки… Которые вот тут, бо-бо, шибко. Твоя травка давай, бо-бо больше нету… Башкой кивает, чисто лошадь, будто понял чего. Может, и мне чего подыщешь? А то влепил ты мне вчера… Скоро в городе будем, а так и на бабу не залезешь, от каждого шага простреливает… Не, кажись, не понял ни хрена!
Да понял я. Понял. Не всё, конечно, но основной смысл уловил. Хм… Травки. Я тут кровоостанавливающую знаю и заживляющую. Ну и так, ещё от разных там несложных болячек, вроде маеты животом, простуд и тому подобного. Что-то серьёзное лечить — это не ко мне. Впрочем, думаю, серьёзного лечения от меня тут и не ждут. А парни эти и так молодые да здоровые, на них все болячки заживут как на собаках, без всякого лечения. А от травок никто обычно мгновенного действия и не требует. Так что…
Короче, пока двигались до вечерней зари, набрал общеукрепляющий сбор. Выбирал тщательно, по принципу «не навреди». Не, кое-что и из этого могло бы навредить, страдай, например, кто-то из этих оболтусов от высокого давления или там перебоями сердца. Но как я уже говорил, ребята выглядели здоровыми и помирать, судя по всему, в ближайшее время не собирались. Так что я довольно смело заварил свои пучки сена в отдельном котелочке и, предварительно напоказ выпив сам, преподнёс своим новым друзьям по чарочке. Ну и ещё заживляющую травку Шооргу с Лоутом выдал, объяснив на пальцах, что её надо разжевать и примотать к больному месту. Шоорг вежливо отказался, дескать, борода мешает, да и с повязкой на морде ходить неудобно. А Лоут… Не знаю, приматывал или нет, особой охоты ему в штаны заглядывать как-то не было. Однако, глядя на незатейливые рожи соратников, я понял, что ещё несколько очков отыграл и версию свою подтвердил.
А после ужина — новая забава. Мне устроили испытание… Ну, это нормально. Хотя в спецназах устраивать обкатку официально запретили ещё чуть ли не до моего рождения, неофициально каждого нового человека по-прежнему подвергают серии испытаний, в том числе и банальным мордобитием. Ничего не поделаешь — традиция древняя. Настолько древняя, что, думаю, уходит корнями ещё в нашу обезьянью древность.
Впрочем, прошёл нормально. Сначала мне устроили что-то вроде строевой. Мне! Выпускнику российского военного училища!
Поскольку команд я не знал, то Шоорг вроде как демонстрировал нужные строевые эволюции и экзерции с оружием, а я за ним должен был повторять. Ну да нас в Спецкомплексе гоняли и по артикулу Петра I, и по более поздним российским версиям, и даже, кажется, что-то из местного давали. Так что лицом в грязь не ударил, и даже, кажется, Шоорга посрамил. Ну, по крайнем мере, «фи» мне никто не высказывал и даже советов давать не пытался.
Потом велели стрельнуть пару раз… Гы-гы… В овечью шкуру, растянутую шагах в тридцати. Правда, и палил я не из СВДэшки, и даже не из калаша, так что для местных стрелятельных агрегатов это были вполне нормальная дистанция и мишень. Я, разумеется попал, но точность доисторического гладкоствола была такова, что всадить ровно в середину шкуры, как я хотел, да чтобы обе дырки от пули можно было ладонью накрыть, у меня не получилось. Впрочем, кажется, местные экзаменаторы оценивали не столько точность стрельбы, сколько скорость и правильность заряжания мушкета. Немаловажное дело — надо выполнить десятка полтора разных последовательных действий. В спокойной обстановке у меня всё, вроде бы, получалось нормально. Но, скажу честно, не хотел бы я заниматься этим на поле боя, когда вокруг свистят пули и летают ядра. Впрочем — чур меня, чур. Я доктор, ну ладно — санитар. Мне на передовой делать нечего, я лучше в тылу отсижусь.
Потом было фехтование. Сначала боялся, что заставят рубиться реальными железяками. Но у ребят было всё по-взрослому. В том смысле, что и специальные деревянные сабельки припасены, и даже что-то вроде шлемов и набитых конским волосом курток-кирас, смягчающих удары. Так что рубиться пришлось всерьёз…
Ну что тут сказать? В этой дисциплине мне особо выпендриться не удалось. Местные толк в рубке знали, а Мыш так и вовсе оказался крутым специалистом. Кое-как удалось выкрутиться за счёт владения неизвестными тут приёмчиками и хорошей физухи, так что совсем уж лохом среди местных я не выглядел. Но для себя сделал вывод, что впредь лучше до рукопашки не доводить — разок чего-нибудь отрубят, и это травками уже хрен вылечишь.
Два следующих дня прошли относительно спокойно. Я привыкал к коллективу, коллектив привыкал ко мне, особых происшествий не было.
Зато вся дружная тройка моих новых сотоварищей начала активно учить меня языку. Сначала в основном командно-армейскому, типа «в атаку», «стоять», «пленных не брать», «мы в жопе, спасайся кто может». Ну и бытовухе, конечно, время уделяли, в основном в процессе общения и хозяйственной деятельности. Я делал заметные успехи. В том смысле, что и правда, окунувшись в языковую среду, начал прогрессировать со страшной силой. На философские диспуты мне пока соваться было рано, однако своих спутников я стал понимать намного лучше и при желании, наверное, и объяснить им смог бы намного больше. Но пока что такого желания не возникало.
Ну а на третий день мы достигли долгожданного города. Ну как города? По меркам даже моей Тверской губернии — обычного большого села, вроде колхозных центров. Но местные уверяли меня, что это город, и я спорить с ними не стал, тем более что селение было обнесено крепостной стеной, правда глинобитной и едва ли способной отразить хотя бы мало-мальски серьёзный штурм. Однако горожане наверняка гордились своей оборонной мощью, а кто я такой, чтобы рушить чужие воздушные замки?