Да, большой город! Я, бываючи от службы освободившись, только и делаю, что хожу да пялюсь вокруг, до того всё пёстро да интересно… А чего бы и не ходить да не пялиться? Служба у нас — не бей лежачего. День при казарме дежуришь, а день — шляйся где хочешь. Говорят, мы вроде как в резерве. Когда понадобится кого за городом ловить — мы тута как тута. Потому как городские в лесах да в степях теряются, будто дети малые… Оно, правда, и я в городе ихнем поначалу частенько плутал, уж больно всё непривычное. Так что — опять же, не мне их судить… Да только ежу понятно, всё это так, для отвода глаз. Настоящее-то наше дело за Иигрем, «Стрелок» который, приглядывать. Меня вот, к примеру, когда он к ристалищу готовиться начал, вообще от службы освободили. Дескать, лучше давай ему помогай, чтоб значит, всё как надо было. Пущай он на тебе потренируется и все свои навыки да приёмы вспомнит.
А я и не против. Нравится мне Иигрь. По всему видать — хороший он человек. Чуется, что из благородных будет, а не заносчивый вовсе. Ко мне вот — со всей душой. Учить вон даже взялся. И не только борьбе. Как узнал, что я неграмотный и стесняюсь этого, взялся и читать-писать научить. Все только говорили — «Надо тебе, Рааст, научиться…» А только он делом помочь взялся… А ведь я-то обычно скрывал про неграмотность свою. А вот с ним как-то разговорился, да и выболтал все. И не только про грамотность — и про службу рассказал, и про жизнь свою горемычную. А он выслушал, слова плохого не сказал. А наоборот, по плечу хлопнул, держись, говорит, Рааст, прорвёмся!
Меня ведь даже совесть мучать начала. Дескать, нехорошо за таким правильным человеком следить да наушничать. Да тут оу Наугхо наш от большого начальства шибко задумчивый пришёл, да и говорит — «Оказывается, не враг этот „Стрелок“ нам вовсе. А просто человек очень важный да полезный. И нашей задачей будет его к Сатрапии приохотить. Вроде как вы дикого тура к домашнему стаду привечаете, чтобы кровь свежую влить. Чтоб ему тут как в отчем доме было хорошо. Потому, мы ему во всём помогать будем, чтоб ему жизнь тут будто мёдом намазанной казалась»… Ну, тут у меня от сердца и отлегло. Помогать хорошему человеку — это мне и не жалко совсем. Это токма в радость.
В общем, две недели мы только и делали, что к этому ристалищу готовились. Ох и полетал же я, да об земельку пошмякался, а уж как суставы от этих его «болевых» болели! Зато и научился многому — теперь будто кожаный мячик, как меня ни пни, обо что ни кидай, только отскочу, да вновь на ноги взденусь. Да и приёмов штук пять уже выучил, чтобы, значит, Иигря покидать. Тоже ведь — целая наука! Иной раз даже обидно становится — всю жизнь силищей своей гордился. А Иигрь мне — «Сила — дело десятое. Главное — правильно сделать. Коли силой брать будешь, правильно никогда не научишься». Много такого рассказал, о чём я и слыхом не слыхивал — «рычаг» там, «центр тяжести», «равновесие»… Вот даже чудно — вроде и чуял, что есть такая штука, как тот же «рычаг», а слова подобрать не мог, а потому и пользоваться толком не умел. И получается — жил будто тварь бессловесная какая.
Соревнования, те которые наши, борцов, только на третий день ристалища начались. Сперва фехтовальщики два круга прошли, слабаков отсеивая. Потом — те, которые с дубинками мастера да протазанщики, тоже самых сильных оставили. А борцов вроде бы совсем немного было, так что их сразу в третий круг поставили, на самый последний день. Я-то все эти дни спокойный был, потому как считаю, что супротив Иигря никто не сдюжит, да тока он всё равно переживал. «Соревнования», — говорит, — «это как в засаде сидеть. — Часы ожидания, да пара минут драки». Сразу видно, опытный человек!
Да и командир наш тоже какой-то нервный все эти дни был, всё выспрашивал меня, как там у «Стрелка» настроение, да чего вокруг него происходит. Всё беспокоился, что очень важные люди придут на нашего «Стрелка» смотреть, и коли он им не глянется, большая беда случиться может. А потом говорит, дескать, я на эти дни тебя вообще от всех дел освобождаю. Будешь оу Рж’коову во всем помогать. Чего там поднести-принести или в лавку сбегать, а пуще того — гляди, чтобы ему сопернички чего не подстроили. Потому как от цирковых этих благородства ждать нечего. А победителю место шибко хлебное светит. Убить не убьют, ясное дело, да тока ведь пакостей всяких можно много сделать. И в воду чего подмешать, и иголкой грязной поцарапать, так что рука вся вмиг вспухнет, что и не шевельнёшь. Да и… Много всего. Гляди, Рааст, в оба, я на тебя надеюсь.
Ну вот и настал день тот заветный. Я приоделся, новый мундир надел, сапоги-ремни вычистил, каждую пуговицу да бляху отполировал так, чтоб глаз слепила. Наточил тесак, в карман кастет сунул, один нож за голенище, один в шапку. Хееку тоже в новое приоделся и со мной пошёл. И вот, при всем таком параде, заходим мы в гостиницу к Иигрю. Шмотки его взяли, чтобы ему самому не утруждаться, Иигрь зачем-то велел посидеть пару минут перед выходом, чего-то под нос себе пробормотал, ну и пошли мы. Он в серёдке, а мы — навроде почётного конвоя, важные аж жуть. Мооскаавцы, и то нам дорогу уступали.
Народищу на стадионе — не пробиться! Даже больше, чем в прошлые дни было, потому как они прежнюю-то арену вроде как сузили, да места для почётных гостей поставили, чтобы тем во всех подробностях видно было. Сперва — опять мастера дубинки соревноваться вышли, тут уж всего две пары оставалось, но и их не разом на арену выпустили, а по паре зараз, чтобы, значит, всё доподлинно разглядеть можно было, на других не отвлекаясь. Публика орала, свистела, ругалась да буйствовала. Я, признаться, и сам еле на месте усидел, уж больно занимательная эта штука — глядеть, как искусные мастера друг дружку дубинами охаживают. А Хееку, хитрая морда, как пришёл на стадион, слинял неизвестно куда. А потом пришёл — довольный, что твой хорь, курятник посетивший. Я его было укорять взялся, что пост свой бросил. А он так мне подмигивает, да и говорит, ты дескать, ещё благодарить меня будешь, а ещё кошель свой одалживать не хотел, дубина. Хотел было я ему ответить… по-нашенски, — да тут до борцов дело дошло, и не до хитрована этого стало.
По первому кругу борцов на арену по три пары на заход выпускали. Два захода, стало быть, всего шесть пар. Народ, чую, тоже с интересом смотрел, но не так азартно, как давеча. Специальный глашатай даже, чтобы интерес подогреть, в подробностях объяснять взялся, что это, дескать, не обычная борьба или кулачный бой будет, как в цирках разных. А всё по-серьёзному, почти без правил, как в настоящей драке биться будут, и никаких подстав. Без подстав, однако, не так интересно вышло. Три схватки очень короткие оказались — кулачник сходу борца вырубил, другой борец — кулачника заломал, а в третьей Иигрь своему противнику сначала по бедру ногой вдарил, чтобы обездвижить, значить, а потом, за руку ухватив, да через плечо кинул, и сразу на болевой взял. Хе-хе… Кроме меня, думаю, никто толком и не понял, что это и было такое. Уж больно у него это ловко вышло — будто одно движение делал. Ещё три схватки затянулись надолго, потому как бойцы подходы друг к дружке найти не могли. Тут уж у кого выносливости на дольше хватит, тот и победил.
Потом опять всякие там протазанщики-шпажисты круг прошли. Я тем временем Иигря в наш степной плащ из верблюжьей шерсти замотал, чтобы не остывал, и водички попить дал из фляги с собственного ремня, с которой всё время глаз не спускал.
По второму кругу борцов уже по одной паре на арену выпускать начали, и глашатай каждого по имени называл да обсказывал, кто он такой да откуда приехал… Да только много ли веры тому глашатаю, коли он Иигря в даарскую стражу записал? Видать, мундиры наши увидамши, и вообразил себе невесть что.
Противник Иигрю попался… Аж даже у меня мурашки по спине побежали. Ростом меня, наверное, на голову выше, да раза в три шире, — цельный буйвол, на задние ноги вставший, а не человек вовсе. Иигрь рядом с ним — будто собачонка малая перед тигром — на один зуб, и тявкнуть не успеет!
…Ан, не проста та собачка-то оказалась… Он мне, вроде как, объяснял, как это делается. И про рычаг этот, и про центр тяжести с равновесием, и даже про «inerciju». А я всё равно думаю, что без какой-то магии тут не обошлось. Тот великанище к нему лапищу протянул, а Иигрь его, будто ребёнка, за пальчик ухватил, повернул чуток, надавил, да тот мордой на землю и лёг. Да тока умелец наш противника добивать не стал. А отпустил, да чуть в сторону отошёл. Тот на ноги вскочил, ну точно — что твой буйвол, — глаза горят, копытом землю роет, как ринулся на врага, башку опустивши… А Иигрь опять, руку перехватил, сам как-то крутанулся, извернулся, да и швырнул великана того об землю так, что подо мной аж лавка затряслась… Ох, же как это народу-то понравилось! Как все орать да по лавкам палками колотить начали. А великан тот опять встаёт. Уже не больно резвый, однако всё едино страшный. Опять на Иигря пошёл, давай кулаками на него махать, что твоя мельница крыльями. А он в ответку, вот ведь умелец, между его рук будто танцует, да ещё с улыбочкой да подмигиванием. А потом как-то так ногой евоную ногу подцепил, и опять великан валяется, а наш боец над ним с ухмылочкой стоит, да публике ручкой машет… Ох, народец на стадионе будто взбесился. Кто б из пушки выстрелил — так не услышали бы! А верзила тот опять встаёт, неуёмный. Опять в драку лезет, и опять мордой на земле, с вывернутой рукой. Опять отпустил. Новая схватка, и опять верзила повержен. И так раз пять подряд. Да всё с такой лёгкостью, будто играючись. Наконец, великанище тот совсем из сил выбился, и знак даёт — дескать, сдаюсь. На том выступления борцов по предпоследнему кругу и кончились. А нам срочно на особую лавку бежать пришлось, потому как народ остервенел и всё к нам лез, кто поближе поглядеть хотел, кто потрогать, а кто и поговорить. Пришлось идти на особые места, куда кого попало уже не пустят.
— Да… — Иигрь мне сказал. — Совсем пустой боец оказался. Силищи — тьма тьмущая, а ничего не у