Глава 6-1
— До перехода на «струну» тридцать секунд… двадцать девять… двадцать восемь…
— Ли? — отвлёкся я на секунду от текстового файла, выведенного на «виртуальную читалку» в «дополненной реальности».
— Да, Ван-сяньшэн? Двадцать пять… двадцать четыре…
— Заткнись, пожалуйста! За пять секунд предупреди, и всё.
— Принято, Ван-сяньшэн.
Ну вот и славно, а то уж больно не хочется чтение прерывать — Евгений Викторович, чей дневник я изучал последние часов этак пять, обладал весьма бойким слогом. А уж какие метафоры использовал! Одно слово — гуманитарий. Собственно, я и сам такой же, но, как бы помягче… больше юрист, поскольку дипломат. А профессор Эйген в первую очередь этнограф, то бишь человек, по определению не чуждый искусству изящной словесности. Иногда такое загнёт, что хоть стой, хоть падай. А я теперь разбирайся, что он имел в виду. Как там Алекс в нашем финальном разговоре выразился? «Заготовка инженера», вот! Нахватался вершков, освоил несколько алгоритмов, а всё туда же — в физику подпространства!
Что? Где чтивом разжился? Так Лерка же подогнала! Она больше месяца на Исла де Пальма уже торчит, заняться ей абсолютно нечем, вот и проводит… инвентаризацию, хе-хе. А поскольку она от актуальной проблематики «нор», «струн» и прочих «пузырей» ещё дальше, чем я, то не придумала ничего лучше, как переправить дневник мне. Понятно, уже после того, как сама окончательно запуталась в цветастой терминологии и иносказаниях профессора. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что и я бы из всего этого словоблудия понял в лучшем случае предлоги, не пройди предварительно обучение в Корпорации. Хотя даже теперь отдельные моменты ставили меня в тупик. Хорошо, хорошо, не отдельные! Почти все! Но я всё же, пусть и очень приблизительно, представлял, что хотел сказать Евгений Викторович. Проблему усугублял тот факт, что и сам проф слабо понимал, о чём вёл речь. По сути, он пытался описать нечто принципиально новое, до того отсутствовавшее в понятийном аппарате человека. Отсюда обилие сравнений, аналогий и «романтизированных» определений, призванных передать скорее дух, чем внешние признаки неких явлений. Что-то вроде названий шаолиньских боевых техник: «разъярённый лев трясёт гривой», «горный орел пронзает тучу», «пьяный архат изливает душу»… и так далее, и тому подобное. Хорошо, мне заняться нечем, причём уже третьи сутки, вот и маюсь фигней. Да-да, всё это время. Дневником же, как уже говорил, часов пять назад заинтересовался. Ну, как заинтересовался? Вспомнил, что мне его Лерка чуть ли ни неделю назад прислала. Ладно, ладно, угадали — от безысходности вспомнил. Потому что лучше валяться на лежаке и пялиться в заковыристый профессорский текст, чем просто валяться на лежаке и пялиться в потолок. И неожиданно для самого себя увлёкся до такой степени, что даже заключительный этап разгона прозевал. Впрочем, пофиг.
Спрашиваете, почему такое наплевательское отношение к технике безопасности? Да есть к тому предпосылки… вернее, предпосылка: гнездилище флеботомина называется. С одной стороны, крайне неприятное — лично для меня — соседство. С другой — повышенный комфорт лоханки. Понятия не имею, сколько капитан Нестеров вбухал финансов в систему гравикомпенсации, но оно того стоило до последней копеечки: я не то что расстыковки, а даже выхода на разгонный курс не заметил. И всё потому, что «гнус» крайне чувствителен к ударам ускорения, равно как и замедления, а также изменениям вектора тяги. Слишком уж хлипок каждый отдельно взятый «насекомыш», а возобновление активной массы требует ресурсов. Сиречь ненужных трат, которых можно избежать. И не просто можно, а нужно. Наглядный пример способа мышления флеботомина. Раз уж связался со столь специфическим алиеном, изволь играть по его правилам. Но есть и бонус: гравикомпенсатор захватывал две трети корабля, за исключением двигательного отсека и собственно силовой установки. То есть и грузовые трюмы тоже. А это дополнительная гарантия для груза, даже самого хрупкого. Так что за свежезакупленные генераторы и прочую гексовскую машинерию можно не беспокоиться. Равно как и о собственной безопасности.
Что ещё интересного? Ну, от ксеношока, к примеру, я так и не избавился. Мало того, он ещё и усугубился за эти трое суток, несмотря на то, что я по возможности избегал прямых контактов и с самим «гнусом», и с его синхронным переводчиком, то бишь Колей Воскобойниковым. По той простой причине, что «биологический компьютер», коим с полным на то правом можно назвать флеботомина, присутствовал в локальной сетке «Ласточки», и спрятаться от него было решительно невозможно. Разве только заблокировать «нейр» и вариться в собственном соку, довольствуясь невеликими запасами изученного вдоль и поперёк медиаконтента. Собственно, по этой причине и пришлось углубиться в чтение профессорского дневника. Не будь в сетке флеботомина, я бы нашёл, чем себя развлечь. А так… стоило лишь подключиться к серверу, и получите, распишитесь: «зуд» в голове, перманентное «псевдосамадхи» и полный набор глюков — и слуховых, и зрительных. Осязание разве что не страдало. И да, это даже хуже, чем при нашей первой встрече, тогда, в «Кассийском наслаждении». Правда, тут не столько флеботомин виноват, сколько мой собственный «нейр»: после обнаружения «усилителя» из «трущобников» под теплообменником и «сеанса связи» с профессором внедрившийся в гаджет «мобильный модуль», он же «потусторонник», такое ощущение, заматерел и окреп. Я предположил, что за счёт поглощённых из дата-кабеля «душ», и Лиу Цзяо меня неожиданно поддержал. Мало того, он ещё и подозрительную логическую структуру обнаружил, «привязанную» к некоторому количеству кластеров запоминающего устройства, подвергшихся физической трансформации. Видимо, та самая «изменённая» энергия, про которую толковал проф Эйген, сыграла роль. И вот в этом «кристалле в кристалле» эволюционировавший «потусторонник» и обосновался. Причём засел так крепко, что доступа в привязанную с данным кластерам часть программной оболочки Ли попросту лишился. Хотя он сам напирал на то обстоятельство, что пока просто не взломал кодировку «цифрового пришельца». То есть, если его слушать, проблема вполне решаемая.
Пока же суть да дело, «нейр» стал ещё и приёмником-усилителем, который незамедлительно — при первом же подключении к сети — был засечён флеботомином. И столь же незамедлительно подвергся попытке, кхм, изучения. Доступным «гнусу» способом, конечно же. Ну а поскольку нервы у меня не железные, да и разума лишаться я не горел желанием, пришлось заблокировать доступ и уйти в добровольное отшельничество — а именно, круглые сутки торчать в персональной каюте, поплёвывая в потолок. Какие-то часы удавалось коротать в компании то Жана Дюсака, то Офигенного Ленни, но глобально мои помощники проблему не решали. Так что немудрено, что на третьи сутки я просто озверел от безделья. И от безысходности занялся дневником профессора. Впрочем, об этом я уже говорил…
— Пять секунд до «струны», Ван-сяньшэн! Четыре… три… две… «прыжок»!
Реально? Что-то вообще не похоже! Где рывок, где волна искривления, где лёгкая муть в голове? Ни-че-го! А мы точно прыгнули?!
— Ответ положительный, Ван-сяньшэн, — заверил мини-гекс. — Вывести карту в «дополненную реальность»?
— На фиг! — барственно отмахнулся я, даже не изменив позы. — Сколько нам до «таможни»? Два часа? Три?
— Два часа сорок две минуты тринадцать секунд, Ван-сяньшэн. При сохранении текущей полётной программы…
— А что, есть предпосылки для её изменения? — вопросительно задрал я бровь. По привычке, конечно же. Так-то каюта пуста, и глазеть на меня некому. — Капитан что-то утаил?
— Насколько я могу судить, Ван-сяньшэн, полёт проходит строго по плану.
— Ну а чего тогда воду мутишь?! — возмутился я. — За двадцать минут предупреди, и всё! А до того меня не беспокоить. Я занят.
— Принято, Ван-сяньшэн.
Ну вот и ладушки. Мне-то собраться только подпоясаться, и вообще не факт, что из каюты придётся выходить. Таможня — проблема местного квартирмейстера, то бишь Кирюши Дубова. Меня если и припрягут, то больше для мебели, чтобы предъявить чиновникам в качестве владельца груза. Ну и авторитетом надавить. Хотя насчёт последнего — вернее, неубедительности данного довода — я и Дубова, и Нестерова предупреждал. Впрочем, им виднее. Скажут пойти, пойду. А пока у меня и без этого есть, чем заняться…
Жаль только, что рабочий настрой сбился. Вроде бы всё то же самое, но вот не лезет текст в голову, и всё тут! Зато мысли то и дело возвращаются на Картахену, на пять дней назад, к тем, не побоюсь этого слова, эпохальным событиям, что имели место на нижних уровнях Порта, вблизи одного из теплообменников. Да-да, я всё про тех же «коматозников». Слышали бы вы, как Алекс ругался, когда ему новости вывалили! Я аж заслушался. Да и Влад Пахомов выглядел… впечатлённым. Хотя надо отдать Алексу Заварзину должное, по горячим следам устраивать нам головомойку он не стал. Дождался появления хоть какой-то конкретики, и уже тогда созвал импровизированный «военный совет». Дело было, кстати, уже на следующий день, ближе к полудню. И я так подозреваю, что накануне Владу была поставлена предельно жёсткая задача, каковую он с присущим ему блеском и выполнил. А то, что Алекс умудрился выкроить из своего плотнейшего графика целый час, лишний раз продемонстрировало его веру в профессионализм главы СБ Корпорации. Опять же, меня позвать не забыли. Хотя со мной всё понятно — главный (и единственный) свидетель. И не просто свидетель, а непосредственный участник действа. Немудрено, что Алекс возжелал опросить меня лично.
Совет, кстати, как раз с моего рассказа и начали. Я, соответственно, утаивать ничего не стал — как-никак, речь идёт о безопасности станции! — и выложил всё, что видел и слышал. И особенно всё, что думал по поводу отдельно взятых интриганов, заведших меня в натуральную задницу, причём заведомо известную. На это ни Алекс, ни тем более Влад не нашли, что возразить. Правда, и вину не признали, по крайней мере, на словах. Я же усугублять сложившуюся ситуацию не стал и в пику выше упомянутым интриганам разоткровенничался. Даже про Евгения Викторовича рассказал,