Сашка повернулся к отставному дьяку. Во время всей их морской эпопеи тот держался на третьих ролях, с советами не лез, днями пропадая среди простых воинов.
– Адаш Арцыбашевич дело говорит, – заверил Сашку Безуглый. – В таком змеюшнике, как нынешняя царская свита, лучше особняком держаться и лезть туда, только когда есть полная уверенность в успехе. И то ненадолго.
– Да не тяни ты, Гаврила Иванович, дело говори.
– Дело и говорю. Слышал я одну древнюю песню. В ней говорится, как пришел один русский князь Царьград воевать, да, видно, попал в такое же положение, что и мы. Так вот, в песне поется, что он свои ладьи на колеса поставил и посуху под парусами поехал, аки по морю.
– Какие еще колеса? Куда поехал? – не понял Сашка.
– Государь, так то ж песня, – влез со своими объяснениями Адаш. – А на деле было, наверное, так: они пристали к берегу там же, где и мы сейчас. Струги свои поставили на катки, на бревна, и потащили. Струг-то казацкий, он испокон веков такой же. Ни больше не стал, ни меньше. Несколько десятков человек, тянучи за веревки, запросто перекатят его по бревнам. А мы бревна еще салом смажем. Я проверял, его у нас много бочонков. Даже не знаю, кто его и зачем брал… А тут, видишь, пригодилось…
– Завтра чуть свет наши люди начнут рубить деревья, – продолжил Безуглый. – Сосна тут хорошая, стройная. Для нашего дела – самое оно. А как покатим первый струг – ты и пойдешь к великому князю. Наискосок по суше прокатим его и плюхнем в Босфор на таком расстоянии от крепости, чтоб не могли они нас не только достать, но и увидеть. Так весь флот и перетащим. А там уж спокойно можно и на ту сторону Босфора переправляться. И никто нам на переправе не помешает, потому что не ожидают нас там.
«Что ж, старые, похоже, дело говорят», – подумал Сашка.
– Добро, – дал он свое согласие, – так и поступим.
– Тогда еще одно, государь, – сказал Безуглый. – Пока мы на корабле сидели, я кое-каких ребятишек подобрал, кое-чему их подучил… Хотя, чему можно научить за неделю, сидючи на корабле… Однако. Я вчера разведчиков по окрестностям разослал, сегодня они вернулись. Противника нигде не встретили, но с населением местным пообщались. Настроение спокойное. О царском войске и не слышали. Ничего плохого для себя от него не ожидают. Но…Пешком далеко ли уйдешь? А сейчас, когда лошадей перевезли, хочу дальнюю разведку отправить и сам с ними отправиться.
– Согласен. Когда поедете?
– А сейчас прямо и поедем, государь, если не возражаешь.
– Не возражаю.
– Тогда еще одно. Золотишко, которое мы из Балдуччи выбили, в целости и сохранности?
– Сам знаешь, Гаврила Иванович. Куда ж ему деться? Шестьдесят пять тысяч золотых, что для воинов брали, никто и не трогал. Мы ж их так и не раздали, отложив на потом, когда война закончится.
– Жирно им будет, по десять золотых на брата, Тимофей Васильевич, – недовольно проворчал Безуглый. – Хватит и по одному. А не то богачами себя еще возомнят и службу того гляди бросят. А у меня мыслишка имеется, как эти деньги правильно использовать. Говорить пока не буду, проверить надо.
– Хорошо, не говори, – согласился Сашка. – И от той суммы, что Балдуччи на фрахт выделил, еще семь тысяч золотых осталось.
– Вот и замечательно. Бог даст, все сладится. – Безуглый, хитро улыбаясь, потер друг о дружку свои сухие ладошки, словно растирая между ними в невидимую пыль все существующие сегодня проблемы.
Сашка не стал допытываться, что же задумал старый лис, а со спокойной совестью завалился спать – нервное напряжение последних дней все-таки сказалось. Проснулся уже на закате. Поинтересовался у Адаша:
– От Дмитрия посыльных не было?
– Нет, государь. Забыл он о твоем существовании. Может, оно и к лучшему.
– А в лагере что творится?
– У нас – тишь да гладь. Безуглый с отрядом в сто человек на разведку уехал. А у них… Кутерьма. Грузятся сейчас в струги и в море выходят. – Похоже, это разделение на «мы» и «они», возникшее изначально, теперь только укрепилось и обещает, судя по всему, остаться таковым до самого конца этой войны.
Считается, что на Черном море не бывает очень сильных штормов. Зато на Черном море бывают очень внезапные штормы. Еще пять минут назад ласковое море было нежным, как домашняя ванна, на ясном небе – ни облачка. И вдруг откуда ни возьмись как налетит шквал… И начинается такое…
Царские струги и версты не отошли от берега, как недавно всплывшую над морем полную луну внезапно заслонило косматое черное облако. Не успели воины посетовать, что стало, дескать, без луны темновато, как все крепчающий ветер нагнал стада таких же косматых черных туч, закрывших собой и звезды. Наступила полная темнота, рулевые засомневались – куда править-то? И только тут опытные люди сообразили – сейчас на море начнется ад кромешный. Страшная ломаная стрела молнии, зигзагом вспоров тучи, ударила белым огненным столбом в самый берег, туда, откуда только что отплыли воины.
– На берег, на берег, правь на берег, – разом заорали те, кто уже понял, что сейчас произойдет.
Тут налетел страшный ветер и поднялась такая волна, что тот, кто не успел повернуть свой струг к ней носом, разом оказался в воде. А на берегу после удара молнии разгорелся большой костер, словно специально, чтобы подать воинам знак, куда им путь держать.
Сашка проснулся на заре от стука топоров. Адаша уже не было в шатре. Наскоро умывшись и одевшись, он пошел на стук. Небо совсем не по-летнему затянуло низкими свинцово-серыми облаками, дул холодный северо-восточный ветер, присущий более ноябрю, чем июлю. Сашкины воины дружно рубили сосны, обрубали сучья, делили стволы на части. А кое-кто уже и тащил бревна к морю.
– Здорово ночевал, государь, – приветствовал его Адаш.
– Привет, Адаш. Спал как убитый, пока топоры не разбудили, – ответил ему Сашка.
– Это хорошо. Знать, совесть твоя чиста. А тут такое творилось…
– Ну?
– Ночью буря поднялась, едва струги царь в море вывел. И недалеко от берега отошли, а еле обратно вернулись. Много народу потопло, ведь в доспехах были. Царь приказал надеть. А в лагерь молонья ударила. Прямиком в царский шатер. Сгорел дотла.
– Вот это да! – ахнул Сашка.
Адаш понизил голос и почти прошептал в самое ухо великому воеводе:
– Казаки говорят, что слишком много невезения на этой войне. И воевать еще толком не начали, а десятую часть, считай, уже потеряли. Царь, говорят, невезучий. Не будет с ним победы. Небо само знак подает – молонья в царский шатер. Не угоден он богам.
– Гм, гм, – хмыкнул Сашка, – надеюсь, ты понимаешь, каким боком это может нам вылезти.
– Понимаю… Потому и выгнал людей чуть свет на работу. Скоро готовы будем. А как первый струг потянем, так можешь и к Дмитрию идти, он сегодня в Боброковом шатре ночует.
Дорогу из сосновых бревен, щедро смазанных салом, выложили более чем на версту. Первый же струг, поставленный на бревна, пошел легко, даже легче, чем ожидалось. Подмазывай только, не забывай, да бревна подкладывай. Самое трудное оказалось – это втащить нос струга на первое бревно. Когда дотащили первый струг до конца выложенной из бревен дороги, взялись за второй, а там и за третий. Теперь можно было и Дмитрию демонстрировать достигнутое.
Когда Сашка подошел к шатру, его остановили два воина.
– Царь спит…
– Будите! – разозлился Сашка. – Дело срочное!
Тут на голоса из шатра вышел Боброк.
– А-а… Это ты, Тимофей Васильевич… Спит великий князь. Уже знаешь, что сегодня ночью случилось?
– Знаю. Потому и пришел. Буди его, Дмитрий Михайлович. Я выход придумал. И не только придумал, но и кое-что сделал.
Боброк нырнул внутрь. Через несколько мгновений из шатра появился Дмитрий, полуодетый, в одной нательной рубахе. На измученном, усталом лице залегли темные тени, под покрасневшими от недосыпания глазами набрякли мешки, а пухлые, обычно пышущие румянцем щеки, сморщились и обвисли, подобно пустым мешкам.
– Великий князь, я придумал, как нам крепость осадить. Пойдем со мной, покажу.
Не говоря ни слова, тот лишь махнул рукой и последовал за Сашкой, за ними, не отставая ни на шаг, – Боброк. Они прошли вдоль ряда шатров, нырнули в узкий проход меж ними, и вот пред ними предстала сосновая дорога, по которой как раз полз струг, влекомый впрягшимися в веревочные постромки воинами.
– Здорово! – Глаза Дмитрия вспыхнули огоньком радости и надежды. Он бросился вдоль дороги и бегом добежал до самого ее конца. Сашка даже не подозревал, что грузный, тяжелый Дмитрий может так быстро бегать.
– А чего в пролив не вывели? – тяжело дыша, осведомился он.
– Нельзя здесь в пролив, государь, – объяснил Сашка. – Надо дорогу дальше вести, верст за десять. А там струги в пролив спустим и пересечем его. А в крепости это никто и не увидит. Они нас будут все с моря ждать, а мы с тыла, с суши зайдем.
Дмитрий схватил Боброка за рукав.
– Давай, поднимай этих… – Тут он употребил не менее десятка ругательств вместо одного-единственного слова «темник». – Всех будить, и – за работу. Вот он, – Дмитрий ткнул пальцем в грудь великого воеводы, – главный. Делать, как Тимофей Васильевич прикажет! – Теперь Дмитрий уже не выглядел, как тяжелобольной человек, помеченный знаком близкой смерти. Это был просто бесконечно уставший, хронически невысыпающийся человек. – Прошу тебя, брат, сделай мне это дело, и я по гроб жизни буду тебе обязан. – Он сладко зевнул, выворачивая челюсти. – А я пойду вздремну все-таки.
К наступлению темноты все струги были переброшены на берег Босфора за десять верст от Еросалима. По проливу ветер гнал высокую волну, но Дмитрия уже нельзя было остановить. Он почувствовал, что удача снова с ним. Переправа прошла без сучка без задоринки. От берега колонны бойцов, одна за другой, уходили к крепости. Завтрашним утром защитники Еросалима будут очень удивлены, увидев под стенами города свежеотрытые траншеи. И если им вдруг вздумается открыть ворота и вновь сделать вылазку, то – помогай им Бог!